4
Фиксация точки сборки
С тех пор, как мы с доном Хуаном условились о том, чтобы обсуждать мою практику сновидения только тогда, когда он сочтет это необходимым, я редко начинал говорить о ней сам и никогда не задавал лишних вопросов. Поэтому я всегда с особой готовностью слушал его, когда он затрагивал эту тему. Его объяснения и рекомендации относительно сновидения неизменно касались и других аспектов его учения и всегда возникали в наших разговорах внезапно.
Однажды, когда я был у него дома, и мы разговаривали о каком-то отвлеченном предмете, дон Хуан без всякого предисловия сказал, что посредством установления контактов с неорганическими существами в сновидении древние маги стали бесконечно сведущими в манипуляциях с точкой сборки — предметом весьма непростым и опасным.
Я сразу же воспользовался возможностью попросить дона Хуана приблизительно сказать, когда жили древние маги. И раньше при разных обстоятельствах я задавал тот же вопрос, но никогда не получал на него удовлетворительного ответа. Но поскольку в этот раз он сам затронул эту тему, я был уверен, что он удовлетворит мое любопытство.
— Крайне трудный вопрос, — сказал он.
Он произнес эти слова таким тоном, что у меня возникла уверенность в его нежелании рассматривать этот вопрос. Я был очень удивлен, когда он продолжил.
— Он будет таким же испытанием для твоего здравого смысла, как и все, связанное с неорганическими существами. Кстати, что ты сейчас о них думаешь?
— Я отложил в сторону свои мнения о них, — сказал я. — Теперь я не могу придерживаться ни одной конкретной точки зрения.
Мой ответ обрадовал его. Он засмеялся и заговорил о своем страхе и отвращении к неорганическим существам.
— Я никогда не испытывал к ним пристрастия, — сказал он. — Конечно, главной причиной этого был мой страх перед ними. В свое время я не смог от него освободиться, а затем он стал постоянным.
— Ты и сейчас их боишься, дон Хуан?
— Сейчас я ощущаю, скорее, отвращение, чем страх. Я не хочу иметь с ними ничего общего.
— Существует ли какая-нибудь определенная причина для этого отвращения?
— Лучшая причина в мире — мы с ними воплощаем полные противоположности. Они любят рабство, а я люблю свободу. Они стремятся купить, я же не продаю.
Я почувствовал необъяснимое волнение и резко заявил ему, что мне эта тема кажется настолько далекой от моих проблем, что я не воспринимаю ее всерьез.
Некоторое время он пристально смотрел на меня, улыбаясь, а затем сказал:
— Лучшее, что можно делать с неорганическими существами, — это как раз то, что делаешь ты: отрицать их существование, но регулярно посещать их, придерживаясь мысли, что ты находишься во сне, где, по твоему мнению, возможно все. Таким образом, ты ничем не связываешь себя.
Я ощутил непонятное чувство вины, причину которой не мог объяснить.
— Что ты имеешь в виду, дон Хуан? — спросил я, чувствуя, что должен это сделать.
— Твои встречи с неорганическими существами, — сухо ответил он.
— Ты надо мной смеешься? Какие встречи?
— Я не хотел поднимать этот вопрос, но мне кажется, что пришло время сказать тебе кое-что о том ворчливом голосе, который ты слышишь в сновидении и который напоминает тебе о необходимости фиксировать внимание сновидения на деталях твоих снов. Так вот, — это голос неорганического существа.
Я подумал, что дон Хуан совершенно непоследователен. Это вызвало у меня настолько сильное раздражение, что я даже начал на него кричать. В ответ он рассмеялся и попросил меня рассказать о своих необычных сеансах сновидения. Эта просьба меня удивила. Я никогда никому не упоминал о том, что время от времени я выходил из сна, будучи притянутым каким-нибудь определенным предметом. Но вместо того, чтобы поменять сны, как мне следовало поступить в этом случае, весь настрой сна изменялся, и я обнаруживал себя в совершенно незнакомом измерении. Я парил в нем под руководством какого-то невидимого гида, который все время кружил меня. Я всегда выходил из таких сновидений, продолжая кружиться, и долго поднимался и опускался, пока не просыпался полностью.
— Это были твои встречи лицом к лицу с друзьями из неорганического мира, — сказал дон Хуан.
Я не мог с ним спорить, но не хотел и соглашаться. Я продолжал молчать. Я забыл свой вопрос о магах прошлого, но дон Хуан снова поднял эту тему.
— Я думаю, что древние маги существовали около десяти тысяч лет назад, — сказал он, улыбаясь и наблюдая за моей реакцией.
Я уверенно заявил, что эти данные неправильны, основывая свой ответ на последних результатах археологических исследований о миграции азиатских кочевых племен на американский континент. Все это происходило не десять тысяч лет назад, а намного позже.
— У тебя свои представления, у меня — свои, — сказал он. — Я знаю, что древние маги жили в течение четырех тысячелетий, с пятого по первое тысячелетие до нашей эры. Три тысячи лет тому назад они исчезли. С тех пор маги перегруппировывают и реструктурируют их наследие.
— Как ты можешь быть столь уверенным в этих сроках? — спросил я.
— А как ты можешь быть столь уверенным в своих? — возразил он.
Я сказал ему, что у археологов есть проверенные методы для датирования событий прошлого. Он вновь возразил, что маги пользуются своими проверенными методами.
— Я не хочу противоречить тебе и не пытаюсь тебя переспорить, — продолжал он, — но может так случится, что очень скоро ты сам сможешь спросить об этом у того, кто знает наверняка.
— Никто не может знать этого наверняка, дон Хуан.
— Это еще одна из тех вещей, в которые невозможно поверить, но на самом деле существует тот, кто может все это подтвердить. Когда-нибудь ты встретишься с этим человеком.
— Ты, должно быть, шутишь дон Хуан. Кто может подтвердить, что произошло семь тысяч лет назад?
— Очень просто. Это один из тех древних магов, о которых мы только что говорили. Тот, с которым я встречался. Он и поведал мне все о древних магах. Я надеюсь, что ты запомнишь все, что я собираюсь рассказать тебе об этом особенном человеке. Он — ключ ко многому из того, что мы стараемся осуществить, и именно с ним тебе предстоит встретиться.
Я сказал дону Хуану, что я внимаю каждому произнесенному им слову, хотя и не могу понять, того, о чем он говорит. Он обвинил меня в том, что я делаю ему одолжение и не верю ни одному его слову о древних магах. Я согласился, что в обычном состоянии сознания я не поверил бы в эти его непостижимые истории. Но я не мог поверить этому и во втором внимании, хотя в нем я должен был бы отнестись к ним совсем по-другому.
— Эта история становится непостижимой только в том случае, если ты начинаешь над этим размышлять, — отметил он. — Если же ты не вовлекаешь в это свой здравый смысл, то это остается чисто энергетическим вопросом.
— Почему ты говоришь, дон Хуан, что я встречусь с одним из древних магов?
— Потому что так будет. Очень важно, чтобы вы однажды встретились. А сейчас позволь мне рассказать тебе еще одну необычную историю об одном из нагуалей моей линии — нагуале Себастьяне.
Дон Хуан рассказал мне, что нагуаль Себастьян был пономарем при церкви в южной Мексике примерно в начале восемнадцатого века. В своем рассказе дон Хуан обратил внимание на то, что современные маги и маги прошлого ищут и находят пристанище в таких общественных организациях, как Христианская Церковь. По его мнению, благодаря своей высочайшей дисциплине маги являются заслуживающими доверия служащими, которых жадно ищут крайне в них нуждающиеся учреждения. Дон Хуан утверждал, что до тех пор, пока никто не знает об их сопричастности магии, отсутствие у магов идеологических симпатий помогает им зарекомендовать себя идеальными работниками.
Дон Хуан продолжал свой рассказ. Он сказал, что однажды, когда Себастьян выполнял свои обязанности, в церковь вошел странный человек — старый индеец, выглядевший совсем больным. Ослабевшим голосом он сказал Себастьяну, что ему нужна помощь. Нагуаль решил, что индеец хочет увидеться с приходским священником, но мужчина обратился к нагуалю, и казалось, что ему с трудом дается каждое слово. Резко и прямо он сказал ему, что он знает, что Себастьян — не просто маг, но и нагуаль.
Себастьян, крайне встревоженный таким поворотом событий, отвел индейца в сторону и потребовал извинений. Тот ответил, что он здесь не для того, чтобы извиняться, но пришел к нему за особого рода помощью. По словам индейца, ему было необходимо получить от нагуаля энергию для поддержания своей жизни, которая, как он заверил Себастьяна, длилась тысячи лет, но именно в то время чуть было не угасла.
Себастьян был очень разумным человеком, и, не желая верить в такую бессмыслицу, настоятельно посоветовал индейцу перестать валять дурака. Старик рассердился и пригрозил Себастьяну выдать его вместе с учениками церковным властям, если тот не согласится выполнить его просьбу.
Дон Хуан напомнил мне, что в те времена церковные власти жестоко и систематически расправлялись с языческими практиками, сохранившимися среди индейцев Нового Света. Такую угрозу нельзя было не принять всерьез; и нагуаль, и его последователи действительно оказались в смертельной опасности. Себастьян спросил индейца, как тот может получить от него энергию. Тот человек объяснил, что вследствие своей магической практики нагуали приобретают особую энергию, которую накапливают в своем теле, и что он может безболезненно для Себастьяна взять часть ее из энергетического центра, находящегося в области пупка. В свою очередь, Себастьян, оставшись невредимым, не только получит за это возможность продолжать свою деятельность, но также приобретет дар силы.
Представление о том, что им будет манипулировать старый индеец совсем не нравилось нагуалю, но пришелец был непреклонен и не оставил ему другого выбора, кроме как выполнить его просьбу.
Дон Хуан заверил меня, что старый индеец нисколько не преувеличивал своих притязаний. Оказалось, что он является одним из магов древности, одним из тех, кто известен как бросивший вызов смерти. По всей видимости, он прожил вплоть до того времени, используя только ему известные методы воздействия на свою точку сборки.
Дон Хуан сказал, что происшедшее тогда послужило основой для заключения соглашения, к которому присоединились все шесть нагуалей после Себастьяна. Бросивший вызов смерти сдержал свое слово; в обмен на энергию, взятую от всех этих людей, он вознаградил каждого даром силы. Себастьян вынужден был принять такой дар и сделал это вопреки своей воле; он был поставлен в такое положение, где у него не было выбора. Однако все последующие нагуали после Себастьяна с готовностью и гордостью принимали этот дар.
Дон Хуан завершил свою историю, сказав, что позже бросивший вызов смерти стал известен как арендатор. И на протяжении более чем двух столетий нагуали линии дона Хуана соблюдали условия этого соглашения, создав символические отношения, которые изменили направление и конечную цель их линии.
Дон Хуан не потрудился объяснить, что же было дальше в этой истории, но у меня осталось странное ощущение ее подлинности, которое взволновало меня больше, чем я мог вообразить.
— Как ему удалось прожить так долго? — спросил я.
— Этого никто не знает, — ответил дон Хуан. — Все, что мы знаем о нем с тех пор, — это то, что он сам нам рассказывал. Именно бросившего вызов смерти я и расспросил о древних магах, и он сказал мне, что наиболее плодотворный период их деятельности был три тысячи лет назад.
— Откуда ты знаешь, что он говорил правду? — спросил я.
Дон Хуан покачал головой как-то удивленно, если не с отвращением.
— После того, как столкнешься лицом к лицу с непостижимым неизвестным где-то там, — сказал он, показывая вокруг себя, — перестаешь носиться с мелочной ложью. Мелочная ложь — это удел тех, кто никогда не видел того, что находиться там, ожидая их.
— Что ждет нас там, дон Хуан?
Кажущийся безобидным, его ответ привел меня в такой ужас, которого не вызвало бы во мне даже описание самой страшной вещи.
— Нечто абсолютно безличное, — сказал он.
Он, должно быть, заметил, что страх разрывает меня на части, и изменил мой уровень осознания так, чтобы мой испуг прошел.
Несколько месяцев спустя в моих сновидениях произошла странная перемена. В своих снах я начал получать ответы на вопросы, которые я собирался задать дону Хуану. Но наиболее странным было то, что это стало происходить со мной и в часы бодрствования. Однажды, когда я сидел за письменным столом, я получил ответ на мысленный вопрос о реальности неорганических существ. Я видел неорганические существа в сновидении так много раз, что уже начал думать о них как о реальности. Я вспомнил, что даже прикасался к одному из них, находясь в полунормальном состоянии сознания в пустыне Соноран. Периодически в своих снах я проскальзывал в миры, которые едва ли могли быть порождением моего воображения. Я хотел наилучшим образом кратко сформулировать этот вопрос для дона Хуана. Для себя я сформулировал его так: если согласиться с тем, что неорганические существа так же реальны, как и люди, то где они существуют в материальной структуре вселенной?
Сформулировав для себя этот вопрос, я услышал странный смех. Такой же смех я слышал в тот день, когда столкнулся с неорганическим существом. Вполне человеческий голос сказал мне:
— Их мир существует в некотором особенном положении точки сборки, — сказал он. — Так же, как твой мир существует в обычном положении точки сборки.
Меньше всего на свете мне хотелось начинать разговор с бестелесным голосом, поэтому я вскочил на ноги и выбежал из дома. Мне пришла в голову мысль, что я схожу сума. К моей коллекции волнений добавилось еще одно.
Голос был столь ясным и внушительным, что не только озадачил, но и испугал меня. Я с трепетом ожидал дальнейших появлений этого голоса, но этого не происходило. При первой же представившейся возможности я обратился с вопросом к дону Хуану.
На него это не произвело никакого впечатления.
— Ты должен понять раз и навсегда, что такие вещи обычны в жизни мага, — сказал он. — Ты не сходишь с ума; ты просто слышишь голос эмиссара сновидения. Пройдя через первые и вторые врата сновидения, сновидящий достигает такого энергетического порога, когда у него начинаются видения или он слышит голоса. Фактически, это не много голосов, а только один. Маги называют его голосом эмиссара сновидения.
— Что такое «эмиссар сновидения»?
— Чужая энергия, обладающая сознанием и имеющая целью помогать сновидящим своими рассказами. Для эмиссара сновидения характерно, что он может сказать лишь то, что маги уже знают или должны знать, если считают себя магами.
— Утверждение, что это чужая энергия, обладающая сознание, совершенно ничего мне не говорит, дон Хуан. Какого рода эта энергия — дружелюбная, враждебная, положительная, отрицательная, — какая?
— Она в точности такая, как я сказал, — чужая. Безличностная сила, которую мы превращаем в личностную, поскольку она обладает голосом. Некоторые маги безгранично верят ей. Они даже могут видеть ее. Или, подобно тебе, они попросту слышат ее как мужской или женский голос. Этот голос может объяснять им суть происходящего, и они чаще всего воспринимают сказанное им как священный совет.
— Почему некоторые из нас воспринимают его как голос?
— Мы видим или слышим его, потому что удерживаем наши точки сборки в некотором новом положении; чем устойчивее это положение, тем стабильнее наше ощущение эмиссара. Остерегайся! Ты можешь увидеть и почувствовать его даже как обнаженную женщину.
Дон Хуан рассмеялся над своим собственным замечанием, но я был слишком испуган, чтобы веселится.
— Способна ли эта сила материализоваться? — спросил я.
— Конечно, — ответил он. — Все зависит от того, где находится точка сборки. Но в любом случае, если ты можешь оставаться достаточно отрешенным в его отношении, ничего плохого произойти не может. Эмиссар останется тем же, чем он является, — безличной силой, которая воздействует на нас вследствие того, что точка сборки фиксирована в определенном месте.
— Его советы безопасны и благоразумны?
— Его слова нельзя считать советами. Он лишь говорит нам, что есть что, а мы сами уже делаем из этого выводы.
Затем я рассказал дону Хуану о том, что голос поведал мне.
— Это в точности соответствует тому, что я тебе только что говорил, — заметил дон Хуан. — Эмиссар не сказал тебе ничего нового. Его утверждения были правильными, но тебе только казалось, что он открывает для тебя что-то новое. Эмиссар просто повторял тебе то, что ты уже знаешь.
— Боюсь, что я не знаю всего того, что он говорил, дон Хуан.
— Да нет же, знаешь. Ты уже сейчас знаешь бесконечно больше о тайне вселенной, чем предполагает твой здравый смысл. Это наша человеческая слабость — знать о тайне вселенной больше, чем мы подозреваем.
Я был в восторге от того, что сам, без всякой помощи со стороны дона Хуана, испытал настолько невероятный феномен. Мне хотелось узнать об эмиссаре побольше. Я начал расспрашивать дона Хуана, слышал ли он когда-нибудь голос эмиссара.
Он перебил меня и, широко улыбнувшись, сказал:
— Да, конечно. Эмиссар говорит и со мной. В юности я обычно видел его в обличии монаха в черной сутане. Этот болтливый монах каждый раз пугал меня до смерти. Позже, когда мой страх стал более управляемым, он превратился в бестелесный голос, который говорит мне обо всем и по сей день.
— О чем он говорит, дон Хуан?
— Обо всем, на чем я фокусирую свое намерение, о вещах, за которыми я не хочу следить сам. Например, о подробностях, касающихся поведения моих учеников. Что они делают, когда меня нет поблизости. В частности, он говорит мне и о тебе. Эмиссар рассказывает мне обо всем, что ты делаешь.
После этого мне сразу же стало неинтересно разговаривать об этом дальше. Я отчаянно пытался придумать какой-нибудь вопрос на другую тему, в то время как дон Хуан хохотал во все горло.
— Является ли эмиссар сновидения неорганическим существом? — спросил я.
— Лучше будет сказать, что эмиссар сновидения — это сила, которая приходит к нам из мира неорганических существ. По этой причине сновидящие всегда сталкиваются с нею.
— Ты имеешь в виду, дон Хуан, что каждый сновидящий слышит или видит эмиссара?
— Слышит эмиссара каждый, но лишь немногие видят или ощущают его.
— Ты можешь это как-нибудь объяснить?
— Нет. Кроме того, меня на самом деле не волнует эмиссар. Однажды мне пришлось сделать выбор, уделять ли внимание неорганическим существам и тем самым идти по стопам старых магов или отказаться от этого. Мой учитель, нагуаль Хулиан, помог мне решиться на этот отказ. И я ни разу не пожалел о своем решении.
— Как ты считаешь, мне тоже следует отказаться от неорганических существ, дон Хуан?
Он не ответил мне; вместо этого он объяснил, что мир неорганических существ всегда продолжает обучать нас. Вероятно, это так потому, что неорганические существа обладают более глубоким сознанием, чем наше, и испытывают потребность опекать нас.
— Я не вижу никакого смысла в том, чтобы становиться их учеником, — добавил он. — За это приходится слишком дорого платить.
— Как именно?
— Нашими жизнями, энергией, преданностью им. Другими словами, нашей свободой.
— А чему они учат?
— Всему, что характерно для их мира. Точно так же мы бы учили их — если бы могли это делать — тому, что имеет отношение к нашему миру. Их метод, однако, заключается в том, чтобы рассматривать наше эго в качестве показателя того, в чем мы нуждаемся, и в соответствии с этим обучать нас. Крайне опасное занятие!
— Я не понимаю, почему это должно быть опасным.
— Если кто-то выяснит запросы твоего эго со всеми его страхами, жадностью, завистью и прочим, и станет обучать тебя тому, как удовлетворить это ужасное состояние бытия, — как ты думаешь, каков будет результат?
У меня больше не было возражений. Мне показалось, что я отлично понял причины его неприятия неорганических существ.
— Проблемой древних магов стало то, что они научились чудесным вещам, но, руководствуясь при этом низменными эгоистическими побуждениями, — продолжал дон Хуан. — Неорганические существа стали их союзниками, и с помощью рассчитанных примеров они обучили древних магов множеству чудес. Ничего не меняя в своей основной природе, древние маги шаг за шагом обучались копированию действий, исполняемых их союзниками.
— Существуют ли такие взаимоотношения с неорганическими существами в наше время?
— Я не могу дать тебе точный ответ. Скажу лишь, что не могу представить себя в подобных взаимоотношениях с ними. Такие пристрастия ограничивают наш поиск свободы, потому что поглощают нашу энергию. Для того, чтобы по-настоящему следовать примеру своих союзников, древние маги были вынуждены жить в мире неорганических существ. Для того, чтобы совершить столь продолжительное путешествие в их мир, требуется колоссальный объем энергии.
— Ты хочешь сказать, дон Хуан, что маги древности могли существовать в тех мирах так, как мы существуем здесь?
— Не совсем так, но, несомненно, они как-то жили там: они сохраняли при этом свое самосознание, свою индивидуальность. Эмиссар сновидения становился самым необходимым существом для этих магов. Если маг желает жить в мире неорганических существ, то лучшим гидом для него является эмиссар, он обо всем рассказывает, склонен обучать и направлять.
— Ты бывал когда-нибудь в мире неорганических существ, дон Хуан?
— Бесчисленное количество раз. Так же, как и ты. Но сейчас нет смысла говорить об этом. Ты еще не счистил весь мусор со своего внимания сновидения. Мы поговорим об этом мире как-нибудь в другой раз.
— Мне кажется, дон Хуан, что ты либо не одобряешь, либо не любишь эмиссара?
— Я и не одобряю, и не люблю его. Он принадлежит к другому настроению, настроению магов древности. Кроме того, его поучения и рекомендации в нашем мире бессмысленны. И за эту бессмыслицу эмиссар требует от нас огромнейших затрат энергии. Когда-нибудь и ты согласишься со мной. Вот увидишь.
Дон Хуан произнес эти слова таким тоном, что я уловил в них скрытую убежденность в моем несогласии с ним в отношении эмиссара. Я уже был готов спросить его о своей догадке, как вдруг в своих ушах услышал голос эмиссара.
— Он прав, — сказал голос. — Я нравлюсь тебе, потому что ты не находишь ничего плохого в том, чтобы исследовать все возможности. Ты хочешь знаний; знания — это сила. Ты ведь не хочешь осмотрительно прятаться за традиции и убеждения твоего обычного мира?
Эмиссар сказал обо всем этом по-английски с ясно различимым калифорнийским выговором. Затем он перешел на испанский. Я уловил незначительный аргентинский акцент. Я никогда раньше не слышал, чтобы эмиссар говорил таким образом. Это восхитило меня. Эмиссар рассказал о совершенствовании в познании; о том, сколь многого я уже достиг с тех пор, как появился на свет; о моей любви к приключениям и пристрастию ко всему новому, к открывающимся горизонтам. Голос обратился ко мне даже по-португальски, произнося слова с интонацией, характерной для пампасов Южной Америки.
Когда я услышал весь этот поток лести, изливающейся на меня, я не только испугался, но меня к тому же затошнило. Я сразу же сказал дону Хуану, что вынужден прекратить свою практику сновидения. Он взглянул на меня с нескрываемым удивлением. Но когда я повторил ему все, что слышал, он одобрил мое решение, хотя я и почувствовал, что он делает это только для того, чтобы успокоить меня.
Спустя несколько недель, я пришел к выводу, что принял это решение сгоряча и необдуманно. Я вновь вернулся к практике сновидения. Я был уверен, что дон Хуан знает о том, что я возобновил занятия.
Во время одного из моих визитов к нему он довольно неожиданно заговорил о снах.
— Одно лишь то, что нас не научили рассматривать сны в качестве подлинной сферы исследований, вовсе не означает, что они таковой не являются, — начал он. — Сны анализируются нами в поисках смысла или рассматриваются в качестве предзнаменований, но они никогда не воспринимаются в качестве области реальных событий. Насколько мне известно, древние маги относились к ним именно так, — продолжал дон Хуан. — Но в конце концов они допустили промах. Они стали жадными и, прибыв на критический перекресток, выбрали неверный путь. Все свои усилия они свели к одному: к фиксации точки сборки в тысячах разнообразных позиций, которые она может принять.
Дон Хуан выразил удивление в связи с тем, что из всех тех чудесных вещей, которым научились старые маги, исследуя эти тысячи позиций, сохранились только искусство сновидения и искусство сталкинга.
Он повторил снова, что искусство сновидения имеет отношение к смещению точки сборки. Затем он определил сталкинг как искусство, имеющее дело с фиксацией точки сборки в любом из тех мест, в которые она была смещена.
— Фиксировать точку сборки на новом месте означает достигать сцепленности, — сказал он. — В своей практике сновидения ты занимался лишь этим.
— А я думал, что совершенствую энергетическое тело, — сказал я, несколько удивившись его словам.
— Ты делаешь это и еще многое другое — ты учишься обретению сцепленности. Сновидение делает это, заставляя сновидящих фиксировать точку сборки. Внимание сновидения, энергетическое тело, второе внимание, отношения с неорганическими существами, эмиссар сновидения — все это лишь побочные продукты обретения сцепленности; иначе говоря, все это побочные продукты фиксации точки сборки в различных позициях сновидения.
— Что такое позиция сновидения, дон Хуан?
— Любая новая позиция, в которую точка сборки сместилась во сне.
— Как мы фиксируем точку сборки в позиции сновидения?
— Удерживая вид любого объекта в наших снах или меняя сны по своему желанию. Практикуя сновидение, ты в действительности тренируешь свою способность быть сцепленным, иначе говоря, ты тренируешь свое способность поддерживать новую энергетическую форму путем удержания точки сборки фиксированной в позиции любого сна, в котором ты находишься.
— Я действительно поддерживаю новую энергетическую форму?
— Не совсем. И не потому, что не можешь, а потому, что сдвигаешь точку сборки, а не двигаешь ее. Сдвиги точки сборки производят незначительные изменения, являющиеся практически незаметными. Вызовом в сдвигах является их незначительность и очень большое их количество. Вследствие этого поддержание сцепленности при каждом из них — настоящий триумф.
— Как определить, поддерживаем ли мы сцепленность?
— По ясности восприятия. Чем отчетливее то, что мы наблюдаем в сновидении, тем прочнее наша сцепленность.
Он сказал мне, что пришло время практически использовать то, чему я научился в сновидении. Не давая мне времени задать очередной вопрос, он приказал мне сконцентрировать внимание на листве растущего невдалеке мескитового дерева. И к тому же сделать это так, будто бы я находился в сновидении
— Ты хочешь, чтобы я просто смотрел на это дерево?
— Я не хочу, чтобы ты просто смотрел; я хочу, чтобы ты сделал нечто особенное с его листвой, — сказал он. — Помнишь, что в своих снах, как только ты становишься способным удерживать образ любого объекта, ты в действительности удерживаешь позицию сновидения своей точки сборки. А сейчас пристально смотри на эти листья, будто ты в сновидении, но с одним хотя и небольшим, но очень существенным отличием: удерживай свое внимание сновидения на листьях мескитового дерева в осознании нашего повседневного мира.
Моя нервозность не давала мне возможности следовать ходу его мысли. Он терпеливо объяснил, что, пристально глядя на листву, я осуществлю незначительное перемещение точки сборки. Затем, собрав воедино свое внимание сновидения путем пристального созерцания отдельных листьев, я в действительности зафиксирую точку сборки в этом едва смещенном положении. И моя сцепленность заставит меня воспринимать на языке второго внимания. Посмеиваясь, он добавил, что это на редкость просто.
Дон Хуан был прав. Мне потребовалось лишь остановить взгляд на отдельных листках дерева, удержать его там, и я мгновенно был втянут в вихреподобное ощущение, очень похожее на вихри в моем сновидении. Листва мескитового дерева стала целой вселенной чувственных данных. Было похоже на то, что она поглотила меня, но я ощущал ее не только с помощью зрения; я прикасался к листкам и ясно осязал их. Я мог чувствовать их запах. Мое внимание сновидения было не просто визуальным, как в обычном сновидении, но объединяло все органы чувств.
То, что началось с пристального созерцания листвы мескитового дерева, теперь переросло в сновидение. Я был убежден, что воспринимаю дерево во сне, как это случалось со мной множество раз. Естественно, я поступил с этим деревом во сне точно так же, как всегда поступал в сновидении; я переходил от детали к детали, увлекаемый силой завихрения, которая уносила меня к той части дерева, куда я направлял свое внимание сновидения, охватывающее все органы чувств. Вихри-водовороты формировались не только путем всматривания, но и путем касания любой частью моего тела.
В ходе этого видения или сновидения я столкнулся с сомнениями, порожденными моей обычной рациональностью. Я начал спрашивать себя, не взобрался ли я и в самом деле, в ошеломлении, на дерево и не трогаю ли в действительности листья, не осознавая того, что в действительности делаю. Или может быть, я уснул, убаюканный шелестом листьев на ветру, и вижу сон? Но, так же как и в сновидении, мне не хватило энергии для того, чтобы долго об этом размышлять. Мои мысли были мимолетны. Они длились мгновение, а затем сила непосредственного восприятия всецело заглушила их.
От какого-то движения вокруг меня все вздрогнуло, и я буквально вынырнул из облака листьев, будто дерево перестало оказывать на меня свое притягивающее воздействие. Я видел со своей высоты великолепную панораму вплоть до самого горизонта. Темные горы и зеленая растительность окружали меня. Еще один энергетический всплеск встряхнул меня до самых костей. После этого я оказался уже в другом месте. Исполинские деревья возвышались вокруг. Они были выше, чем сосны в штатах Орегон или Вашингтон. Я никогда не видел такого леса. Эта панорама так резко контрастировала с безводной соноранской пустыней, что у меня не осталось сомнений, что я в сновидении.
Я удерживал этот необычный пейзаж, боясь отпустить его, зная, что это в действительности сон, который исчезнет, как только я выйду из внимания сновидения. Но образы оставались даже тогда, когда мне показалось, что я вышел из внимания сновидения. Ужасная мысль пронеслась у меня в уме: а что, если это и не сон, и не обычный мир?
Испугавшись так, как может быть испугано только животное, я устремился опять в заросли листьев, из которых вынырнул. Под воздействием своего порыва я прошел сквозь листву дерева, огибая толстые ветки. Инерция этого порыва потянула меня прочь от дерева, и в один миг я очутился рядом с доном Хуаном у двери его дома в пустыне Соноран.
Я сразу понял, что снова нахожусь в состоянии, в котором могу нормально мыслить, но не могу разговаривать. Дон Хуан сказал, чтобы я не волновался. Он сказал, что наш дар речи подвержен очень сильным влияниям, и что периоды немоты — довольно распространенное явление среди магов, которые отваживаются заглядывать за пределы обычного восприятия.
В глубине души я чувствовал, что дон Хуан проникся жалостью ко мне и решил меня приободрить. Но голос эмиссара, который я ясно услышал в этот момент, произнес, что через несколько часов отдыха ко мне вернется не только дар речи, но и хорошее самочувствие.
Выспавшись, я по просьбе дона Хуана дал ему подробное описание всего увиденного и пережитого мной. Он предупредил меня, что понимание моего опыта на основе рациональных представлений невозможно. И дело вовсе не в том, что мой интеллект в каком-то смысле неполноценен, а в том, что это было происшествие, которое разум не может постичь просто по своей природе.
Я, естественно, возразил, что нет ничего непостижимого для разума. Положение вещей может быть неясным, но рано или поздно мыслящий разум прольет свет на все. И я действительно верил в это.
Дон Хуан с большим терпением объяснил, что разум — всего лишь побочный продукт привычного положения точки сборки; поэтому знание о том, что происходит в мире, здравомыслие, уверенность в себе — все эти предметы нашей гордости, то, что, как полагается, является естественным следствием нашей ценности — являются лишь следствием расположения точки сборки в ее обычном месте. Чем более жестко она там фиксирована, тем более мы самоуверенны, тем сильнее мы чувствуем, что знаем мир и способны предвидеть будущее.
Он добавил, что сновидение дает нам гибкость, необходимую для того, чтобы войти в другие миры, разрушая наше ощущение знания этого мира. Он назвал сновидение путешествием в невообразимые измерения; путешествием, которое, заставив нас воспринять все, что мы можем воспринять как люди, заставляет точку сборки выскочить из области человеческого и воспринять непостижимое.
— Мы снова вернулись к самому важному аспекту мира магов, — продолжают он, — положению точки сборки. Оно является одновременно проклятием старых магов и источником постоянных проблем всего человечества.
— Почему ты так говоришь, дон Хуан?
— Потому что все человечество и маги древности пали жертвой положения точки сборки. Человечество не знает, что точка сборки существует, и поэтому принимает последствия ее обычного расположения как нечто окончательное и неоспоримое. Что же касается старых магов, то они пострадали потому, что хотя и знали о точке сборки все, стали жертвой возможности ею манипулировать.
Ты должен избежать этих двух ловушек, — продолжал он. — Было бы очень плохо, если бы ты уподобился человечеству в своем неведении относительно точки сборки. Но будет еще хуже, если ты станешь так же цинично, как старые маги, манипулировать точкой сборки для достижения личных целей.
— Я все еще не понимаю, о чем ты говоришь. Какое это имеет отношение к тому, что я пережил вчера?
— Вчера ты посетил другой мир. Но если ты спросишь меня, где он находится, и я скажу тебе, что он — в положении точки сборки, ты снова ничего не поймешь.
По словам дона Хуана, мне грозила одна из двух роковых возможностей. Первая состояла в том, что я последую по пути человечества и столкнусь с дилеммой, когда мой опыт будет говорить мне, что иные миры существуют, а мой разум будет утверждать, что они не существуют и не могут существовать. Вторая — в том, что я приму разумные объяснения старых магов, в результате чего автоматически соглашусь с существованием других миров, а моя жадность заставит мою точку сборки удерживаться в позиции, создающей эти миры. В результате возникнет проблема, связанная с физическим уходом в эти призрачные сферы в погоне за могуществом и выгодой.
Мне нечего было сказать в ответ на его слова, но через некоторое время я понял, что я не должен непременно стать жертвой этих роковых возможностей, потому что полностью согласен с точкой зрения самого дона Хуана, несмотря на тот факт, что я не полностью представлял себе, с чем соглашаюсь. Согласие с ним было, скорее, чувством, пришедшим издалека, древней уверенностью, которую я потерял и которая теперь медленно отыскивала свой путь обратно ко мне.
Возврат к моей практике сновидения устранил эти беспокойства, но создал новые. Например, в связи с тем, что я каждый день слышал голос эмиссара, он перестал звучать для меня раздражающе или странно. Он стал обычным явлением. Я допустил так много ошибок под влиянием его слов, что почти понял, почему дон Хуан отказывался относиться к ним серьезно. Психоаналитику потребовался бы не один день, чтобы проинтерпретировать высказывания эмиссара в соответствии с моими всевозможными перипетиями моей внутриличностной динамики.
Дон Хуан придерживался по этому поводу непреклонного мнения: эмиссар — это безличная, устойчивая сила из мира неорганических существ. Каждый сновидящий сталкивается с ней при более или менее схожих обстоятельствах, но если он решает воспользоваться ее словами как советами, то является безнадежным дураком.
Я со всей определенностью и был таковым. Я никоим образом не мог оставаться равнодушным, сталкиваясь с таким необычайным явлением: голосом, ясно и последовательно излагающим мне на трех языках скрытые сведения обо всем, на чем я фокусировал свое внимание. Единственным, но не существенным его недостатком для меня было то, что мы с ним не были синхронизированы. Эмиссар обычно рассказывал мне о людях и событиях, когда я уже полностью забывал о том, что они меня раньше интересовали.
Я спросил у дона Хуана об этом, и в ответ он сказал, что это связано с жесткостью моей точки сборки. Он объяснил, что меня воспитывали пожилые люди, и что они наполнили меня взглядами стариков. Вследствие этого я был опасно праведным. Его стремление давать мне растения силы было лишь попыткой встряхнуть мою точку сборки и дать ей возможность иметь минимальный запас текучести.
— Если ты не разовьешь этого запаса, — продолжал он, — ты либо станешь еще более праведным, либо превратишься в истеричного мага. Я рассказываю тебе о магах древности не для того, чтобы очернить их, а для того, чтобы противопоставить их тебе. Рано или поздно твоя точка сборки станет более текучей, однако недостаточно текучей для того, чтобы компенсировать твою способность быть похожим на них, то есть быть либо праведным, либо истеричным.
— Как мне избежать всего этого, дон Хуан?
— Существует только один путь. Маги называют его чистым пониманием. Я называю его романом со знанием. Это побуждение, которое маги используют для того, чтобы знать, открывать, приходить в недоумение.
Дон Хуан сменил тему разговора и продолжил объяснение фиксации точки сборки. Он сказал, что при видении точки сборки у детей, которая постоянно трепещет как бы под воздействием небольших встряхиваний, легко переходя из одного положения в другое, старые маги пришли к выводу, что обычное место точки сборки не присуще ей от природы, а вырабатывается как привычка. Видя также, что точка сборки фиксирована на одном месте только у взрослых, они заключили, что особое положение точки сборки способствует особому способу восприятия. Вследствие длительного использования этот особый способ восприятия становится системой интерпретации чувственных данных.
Дон Хуан указал, что поскольку мы вовлечены в эту систему, будучи рожденными в ней, то с самого момента нашего рождения мы неизбежно боремся за подгонку нашего восприятия в соответствие требованиям этой системы, системы, которая управляет нами всю нашу жизнь. Следовательно, древние маги были совершенно правы, когда верили в то, что действие по отмене приказаний системы и восприятие энергии напрямую и есть то, что превращает человека в мага.
Дон Хуан выразил свое изумление по поводу того, что он назвал величайшим достижением человеческого воспитания, которое заключалось в том, чтобы зафиксировать нашу точку сборки в ее привычном положении. Ведь после того, как она обездвижена там, наше восприятие может быть тренировано и приведено к интерпретированию того, что мы воспринимаем. Другими словами, затем нас можно привести к тому, чтобы воспринимать в большей мере с точки зрения системы, чем с точки зрения наших чувств. Он заверил меня, что восприятие людей однотипно по всему миру, потому что точки сборки у всех представителей человечества фиксированы на одном и том же месте.
Он продолжил рассказывать, отметив, что маги убеждаются в этом, видя, что в тот момент, когда точка сборки смещается за определенный порог и нами начинают восприниматься новые энергетические волокна вселенной, нет никакого смысла в том, что мы воспринимаем. Непосредственной причиной этого является то, что новые чувственные данные делают нашу систему неработающей — она более не может использоваться для интерпретации того, что мы воспринимаем.
— Восприятие без нашей системы, конечно же, хаотично, — продолжал дон Хуан. — Но удивительно, что когда мы считаем, что полностью утратили ориентиры, наша старая система оживает вновь и превращает наше новое непостижимое восприятие в совершенно постижимый новый мир. Это случилось с тобой, когда ты смотрел на листья мескитового дерева.
— Что на самом деле тогда случилось со мной, дон Хуан?
— В течение некоторого времени твое восприятие было хаотичным. Все пришло к тебе сразу, и твоя система интерпретации мира не работала. Затем хаос упорядочился, и ты предстал перед новым миром.
— Мы снова, дон Хуан, вернулись туда, где были раньше. Существует ли тот мир, или он просто-напросто создан моим умом?
— Мы опять вернулись туда же, и ответ остался тем же. Он существует в том определенном положении твоей точки сборки. Для того, чтобы воспринимать его, тебе нужна была сцепленность, то есть тебе нужно было удерживать точку сборки фиксированной в том положении, что ты и делал. В результате ты в течение некоторого времени полностью воспринимал новый мир.
— Но могли бы другие воспринимать тот же самый мир?
— Если бы они обладали однородностью и сцепленностью, то могли. Однородность означает одновременное удержание одной и той же позиции точки сборки. Древние маги называли действие по обретению однородности и сцепленности за пределами нормального мира сталкингом восприятия.
— Искусство сталкинга, — продолжал он, — как мы уже говорили, имеет дело с фиксацией точки сборки. Древние маги посредством своей практики открыли, что как бы ни было важно уметь перемещать точку сборки, еще важнее было уметь фиксировать ее в новом положении, каково бы оно ни было.
Он объяснил, что если точку сборки не удается зафиксировать, нет никакой возможности воспринимать связно. В таком случае мы будем воспринимать калейдоскопическую картину не связанных друг с другом образов. Вот почему древние маги прошлого уделяли сталкингу столько же внимания, сколько и сновидению. Одно искусство не может существовать без другого, особенно в отношении тех действий, которые совершали маги древности.
— Что это были за действия, дон Хуан?
— Древние маги называли их тонкостями второго внимания или великим приключением в неизвестном.
Дон Хуан сказал, что эти действия основываются на смещении точки сборки. Древние маги не просто умели смещать точку сборки в тысячи различных положений на поверхности или внутри своих энергетических масс, но они еще и научились фиксировать свои точки сборки в этих положениях, и, таким образом, поддерживать сцепленность неограниченно долгое время.
— Какая от всего этого была польза, дон Хуан?
— Мы не можем говорить о пользе; мы можем говорить лишь о конечных результатах.
Он объяснил, что сцепленность древних магов была таковой, что позволяла им становиться — как с точки зрения восприятия, так и физически — всем, что диктовалось специфическими позициями их точек сборки. Они могли превратиться во что угодно из всего того, для чего они имели специфическую инвентаризацию. Инвентаризация, — сказал он, — является всеми деталями восприятия, вовлеченными в становление, к примеру, ягуаром, птицей, насекомым и т. д.
— Мне очень трудно поверить, что такие превращения возможны, — сказал я.
— Они возможны, — заверил он меня. Не столько для тебя или меня, сколько для них. Для них это было ничто. Древние маги обладали исключительной текучестью. Все, что им было нужно, это незначительный намек о восприятии из их сновидения, и они немедленно выслеживали свое восприятие, реорганизуя свою сцепленность и превращаясь в животное, птицу, другого человека или во что угодно.
— А разве душевнобольные не делают то же самое? Разве они не создают собственную реальность? — спросил я.
— Нет, это не одно и то же. Сумасшедшие воображают себе реальность вообще без всякой заранее поставленной цели. Они рождают хаос из хаоса. Маги, в отличие от них, упорядочивают хаос. Их заранее поставленной целью является освобождение восприятия. Маги не выдумывают воспринимаемый ими мир. Они воспринимают энергию напрямую, а затем обнаруживают, что воспринимаемое ими является новым неизвестным миром, способным полностью поглотить их. Ведь он настолько же реален, насколько реально все, что ты знаем как реальное.
Затем дон Хуан дал мне новое объяснение происшедшего со мной, когда я смотрел на мескитовое дерево. Он сказал, что я начал с восприятия энергии дерева. Однако на субъективном уровне я верил, что сновижу, потому что использовал для восприятия энергии технику сновидения. Он отметил, что использование этой техники в мире обыденной жизни было одним из наиболее эффективных средств, использовавшихся старыми магами. Это давало возможность воспринимать энергию напрямую, так же, как и во сне, а не всецело хаотично. Затем наступал момент, когда что-то реорганизовывало восприятие, и маг обнаруживал, что находится лицом к лицу с новым миром — в точности как это случилось со мной.
Я сказал ему об одной мысли, о которой едва осмеливался думать: панорама, увиденная мной, была и не сном, и не обычным миром.
— Да, она не была ни тем, ни другим, — сказал он. — Я повторяю тебе это снова и снова, а ты думаешь, что я просто говорю одно и то же. Я знаю, как трудно уму допустить реальность существования безумных возможностей. Но новые миры существуют! Они обернуты вокруг друг друга, как слои луковицы. Тот мир, в котором мы живем, — это лишь один слой луковицы.
— Ты хочешь сказать, дон Хуан, что цель твоего учения в том, чтобы подготовить меня к посещению этих миров?
— Нет. Я хочу сказать совсем другое. Мы отправляемся в другие миры только в качестве упражнения. Эти путешествия — прошлое современных магов. Мы занимаемся сновидением, как и маги древности, но в некоторый момент мы вышли на новый путь. Старые маги предпочитали сдвиг точки сборки, поэтому они всегда чувствовали себя в более или менее известном, предсказуемом положении. Мы же отдаем предпочтение движению точки сборки. Древние маги искали человеческое неизвестное. Мы ищем нечеловеческое неизвестное.
— Я еще не добрался до него, не правда ли?
— Нет. Ты только начинаешь. Вначале каждый должен пройти по стопам старых магов. Ведь в конце концов это они изобрели сновидение.
— Когда я, в таком случае, начну изучать сновидение новых магов?
— Тебе еще предстоит многое сделать. Возможно, на это уйдут годы. Кроме всего прочего, я должен быть с тобой очень осторожным. По характеру ты определенно похож на магов прошлого. Я предупреждал тебя об этом, но ты всегда умудряешься пренебрегать моими советами. Иногда мне даже казалось, что какая-то чужая энергия выступает в качестве твоего советника, но сейчас я отбросил эту идею. Ты — искренний человек.
— Что ты имеешь в виду, дон Хуан?
— Ты нечаянно совершил два поступка, которые меня чертовски взволновали. В первом же сновидении ты путешествовал в энергетическом теле за пределами этого мира. И прогуливался там! А затем ты посетил в энергетическом теле еще одно место за пределами этого мира, но отправившись туда из осознания повседневного мира.
— Почему это беспокоит тебя, дон Хуан?
— Сновидение слишком легко для тебя. И в этом твое проклятие, если мы не уделим этому вопросу надлежащего внимания. Это ведет к человеческому неизвестному. Как я говорил тебе, современные маги стремятся прийти к нечеловеческому неизвестному.
— Чем может быть это нечеловеческое неизвестное?
— Свободой от того, чтобы быть человеком. Непостижимыми мирами, находящимися вне человеческой полосы, но которые мы все же можем воспринимать. Именно здесь современные маги выбрали другую дорогу. Их предрасположением является то, что лежит вне человеческой сферы. А вне ее находятся полностью завершенные миры. А не просто сферы птиц, животных или человека, даже если это неизвестный человек. Я говорю о мирах, подобных тому, в котором живем мы, завершенных мирах с безграничными областями.
— Где находятся все эти миры, дон Хуан? В различных положениях точки сборки?
— Правильно. В различных положениях точки сборки, но эти положения доступны для магов вследствие движения точки сборки, а не ее сдвига. Вхождение в эти миры и является тем видом сновидения, которым занимаются сегодняшние маги. Маги древности держались от него подальше, так как оно требует огромной отрешенности и полного отсутствия самозначительности. Старые маги не могли позволить себе такой цены. Для магов, практикующих сновидение в наши дни, сновидение является свободой воспринимать миры за пределами воображаемого.
— Но какой смысл их воспринимать?
— Ты уже спрашивал меня сегодня об этом. Ты рассуждаешь, как настоящий купец. «Это опасно? — спрашиваешь ты. — На сколько процентов увеличиться сумма моего вклада? Будет ли так лучше для меня?» На эти вопросы невозможно ответить. Ум купца настроен на подсчет прибылей. Но свобода не может быть вложением. Свобода — это приключение, которому нет конца, в котором мы рискуем жизнью и многим, многим больше, во имя нескольких мгновений чего-то превыше слов, мыслей и чувств.
— Я спрашивал, имея в виду другое, дон Хуан. Я хотел узнать, что может вынудить такого никудышного бездельника как я, достичь всего этого?
— Поиск свободы — это единственная побуждающая сила, которую я знаю. Это свобода внезапно улететь в бесконечность, которая где-то там. Это свобода растворится, оторваться от всего. Это свобода быть подобным пламени свечи, которая вместо того, чтобы подняться против света миллиардов звезд, остается неугасимой потому, что никогда не претендует на то, чтобы быть чем-то большим, чем она есть на самом деле, — всего лишь свечой.
