Книга: Искусство сновидения
Назад: 11 Арендатор
Дальше: 13 Полет на крыльях намерения

12
Женщина в церкви

Мы сидели в молчании. Мои вопросы иссякли, а дон Хуан, казалось, сказал мне все, что считал нужным сказать. Было никак не больше семи вечера, но площадь была против обыкновения пустынной. Вечер был теплым. По вечерам в этом городе люди обычно сновали по площади до десяти и даже одиннадцати часов.
Я воспользовался моментом затишья, чтобы осмыслить то, что со мной произошло. Мое время с доном Хуаном подходило к концу. Он и его партия были близки к осуществлению магической мечты — оставить этот мир и войти в непостижимые пространства. Основываясь на своих ограниченных достижениях в области сновидения, я верил, что их притязания были не иллюзорными, а напротив — исключительно трезвыми, хотя и противоречащими разуму. Они стремились к восприятию неизвестного, и они сделали это.
Дон Хуан был прав, когда говорил, что сновидящий, вызывая систематическое перемещение своей точки сборки, освобождает восприятие, расширяя диапазон и масштабы того, что может быть воспринято. Для магов его партии сновидение не только открывало врата в другие воспринимаемые миры, но и готовило их к вхождению в эти миры в полном осознании. Сновидение для них было чем-то невыразимым, беспрецедентным, чем-то таким, на что можно было лишь намекнуть, как это сделал, например, дон Хуан, когда назвал его вратами к свету и темноте во вселенной.
Им осталось сделать только одно — свести меня с бросившим вызов смерти. Я сожалел о том, что дон Хуан не предупредил меня заранее, чтобы я мог лучше подготовиться. Но он был нагуалем, который все важные вещи делал экспромтом, под влиянием момента, без какого-либо предупреждения.
На мгновение я почувствовал себя хорошо, сидя с доном Хуаном в этом парке и ожидая дальнейшего развития событий. Но затем моя эмоциональная стабильность стала улетучиваться, и я в мановение ока оказался на грани темного отчаяния. Меня захватили мелочные соображения относительно своей безопасности, своих целей, своих надежд в этом мире, своих проблем и тревог. Однако поразмыслив, я вынужден был признать, что единственное истинное беспокойство, которое у меня оставалось — это беспокойство о моих трех соратниках по миру дона Хуана. Но даже это реально не волновало меня. Дон Хуан научил их быть такими магами, которые всегда знали, что делают, и, что самое главное, он научил их всегда знать, что делать с тем, что они знают.
Возможность обладания всеми возможными земными причинами для страдания была содрана с меня уже давно, и все, с чем я остался, было беспокойством за себя самого. И я без тени стыда предался ему. Одно последнее индульгирование на дорожку: страх умереть от руки бросившего вызов смерти. Мне стало страшно до спазмов в желудке. Я пытался извиняться, но Дон Хуан рассмеялся.
— Ты не уникален в своем страхе, — сказал он. — Когда я встретил бросившего вызов смерти, я наложил в штаны. Поверь мне.
Я долго ожидал в молчании, это были тяжкие минуты.
— Ты готов? — спросил он.
Я сказал — да!
Вставая, он добавил:
— Тогда идем, посмотрим, как ты сможешь выстоять на линии огня.
Он направился назад в церковь. Все, что я могу вспомнить до сегодняшнего дня, — это то, что он тащил меня весь этот путь. Я не помню, как мы дошли до церкви, как вошли в нее. Дальше мне запомнилось, как я опустился на колени на длинную потертую деревянную скамью рядом с женщиной, которую заметил раньше. Она улыбалась мне. В отчаянии я оглянулся, пытаясь найти дона Хуана, но его нигде не было. Я бы метнулся прочь, как летучая мышь, вырвавшаяся из мрака, если бы женщина не удержала меня, схватив за руку.
— Почему ты так боишься меня, бедняжку? — спросила меня женщина по-английски.
Я стоял, словно приклеенный к тому месту, где преклонил колени. Ее голос — вот что мгновенно приковало мое внимание. Я не могу описать, что было в этом резком звуке, проникнувшем в самые потаенные уголки моей памяти. Мне показалось, что я знал этот голос всегда.
Я остался стоять неподвижно, загипнотизированный этим звуком. Она спросила меня по-английски еще о чем-то, но я не мог понять, о чем она говорила. Она понимающе улыбнулась.
— Все в порядке, — прошептала она по-испански.
Она стояла на коленях справа от меня.
— Я понимаю, что такое настоящий страх. Я живу с ним.
Я только собрался заговорить с ней, когда услышал голос эмиссара у своего уха.
— Это голос Хермелинды, твоей кормилицы, — сказал он.
Единственное, что я знал о Хермелинде, — это история, рассказанная мне о том, как она была насмерть сбита грузовиком. Этот женский голос, пробудивший настолько глубокие старые воспоминания, потряс меня. Я немедленно испытал мучительное волнение.
— Я — твоя кормилица! — негромко воскликнула женщина. — Как необыкновенно! Хочешь мою грудь? — Смех сотрясал ее тело.
Я приложил сверхусилие, чтобы остаться спокойным, хотя чувствовал, что земля уходит из-под моих ног и что в следующее мгновение я потеряю сознание.
— Не обращай внимания на мои шутки, — сказала женщина низким голосом. — По правде говоря, ты мне очень нравишься. Ты переполнен энергией. Похоже, мы с тобой поладим.
Прямо перед нами опустились на колени два старика. Один из них неожиданно обернулся, с любопытством посмотрев на нас. Она не обратила на него никакого внимания, продолжая шептать мне на ухо.
— Разреши мне держать тебя за руку, — попросила она.
Однако ее просьба звучала как приказ. Я подчинился и оставил свою руку в ее, не в силах ответить «нет».
— Спасибо за твое доверие и веру в меня, — прошептала она.
Звук ее голоса вверг меня в безумие. Его резкость была так необычна, так абсолютно женственна. Ни при каких обстоятельствах я не смог бы спутать его с мужским голосом, пытающимся звучать по-женски. Это был резкий голос, но не хриплый или грубый. Он больше походил на хруст гравия под босыми ступнями.
Я приложил неимоверное усилие, чтобы разорвать невидимую пелену энергии, которая, казалось, окутала меня. Кажется, это мне удалось. Я встал, собираясь уходить, и я бы сделал это, но женщина тоже поднялась и прошептала мне на ухо:
— Не убегай. Мне надо так много сказать тебе.
Я автоматически сел, остановленный любопытством. Странно, но мое волнение внезапно исчезло, — пропал и мой страх. У меня даже хватило смелости спросить.
— Ты действительно женщина?
Она тихо усмехнулась, словно молодая девушка. Затем она заговорила.
— Если ты опасаешься, что я превращусь в грозного мужчину, который может причинить тебе вред, то глубоко ошибаешься, — сказала она еще более гипнотическим, странным голосом. — Ты — мой благодетель. Я — твоя слуга, и я была слугой всем нагуалям, предшествовавшим тебе.
Сконцентрировав всю свою энергию, я высказал ей свои мысли.
— Пожалуйста, бери мою энергию, — сказал я. — Это мой дар тебе. Но я не хочу от тебя никакого дара силы. Я так решил.
— Я не могу взять твою энергию даром, — прошептала она. — Я плачу за то, что получаю. Это сделка. Глупо отдавать свою энергию даром.
— Я был глупцом всю мою жизнь. Поверь мне, — сказал я. — Я, конечно, могу позволить себе сделать тебе такой подарок. У меня нет с этим проблем. Тебе нужна энергия — бери ее. Но я не нуждаюсь в излишествах. У меня ничего нет, и мне это нравится.
— Возможно, — сказала она задумчиво.
Агрессивным тоном я спросил, что, собственно, «возможно» — возможно взять мою энергию или «возможно» означает ее недоверие к тому, что у «меня ничего нет, и мне это нравится».
Она радостно захихикала и сказала, что она, возможно, возьмет мою энергию, раз я столь великодушно ее предлагаю, но она должна будет расплатиться. Она должна мне отплатить чем-то равноценным.
Слушая ее, я понял, что она говорит по-испански с очень сильным и странным акцентом. Никогда в своей жизни я не слышал, чтобы кто-либо так говорил. В каждом слове она добавляла лишнюю фонему в середине слога.
— У тебя очень необычный акцент, — сказал я. — Откуда он?
— Почти из вечности, — сказала она и вздохнула.
Между нами установился контакт. Я понял, почему она вздохнула. Она была очень близка к чему-то постоянному, в то время как я был чем-то временным. Это было моим преимуществом. Бросившая вызов смерти загнала себя в угол, а я был свободен.
Я внимательно рассматривал ее. Казалось, что ей где-то между тридцатью пятью и сорока годами. Это была смуглая женщина, настоящая индеанка, довольно крепкая, но не толстая. Я мог видеть гладкую кожу ее рук, молодые и упругие мускулы. В ней было около пяти футов и шести или семи дюймов роста. Она была одета в длинное платье и черную шаль. Она стояла на коленях, и я мог видеть ее гладкие пятки и часть ее сильных икр. Ее талия была тонкой. У нее были большие груди, которые она не могла или, возможно, не хотела скрывать под своей шалью. Ее блестящие черные волосы были заплетены в косы. Она не была красавицей, но не была и простушкой. Ее черты ни в коей мере не были выдающимися. Я ощущал, что ничто в ней не может привлечь внимания, кроме ее глаз, обычно опущенных, прикрытых веками. Ее глаза были прекрасны, ясны и спокойны. Кроме дона Хуана, я ни у кого не видел столь сияющих и живых глаз.
От ее глаз мне стало совершенно спокойно. Такие глаза не могли быть злыми. Я ощутил прилив доверия и оптимизма и почувствовал, что я как будто знаю ее всю жизнь. Но я так же хорошо осознавал и другое — свою эмоциональную нестабильность. Это всегда беспокоило меня в мире дона Хуана, заставляя постоянно быть подобно мячику на резинке: приходящие ко мне моменты прозрения и полного доверия, казалось, возникали только для того, чтобы смениться жалкими сомнениями и недоверием. Эта ситуация не выглядела иначе. В мой подозрительный ум внезапно пришла мысль, предупреждающая меня: я попал под влияние женских чар.
— Вы начали изучать испанский недавно, не так ли? — сказал я, чтобы отделаться от своих мыслей, боясь, что она их прочтет.
— Только вчера, — отпарировала она и рассмеялась хрустальным смехом, показывая маленькие, невероятно белые, сверкающие, как жемчуг, зубы.
Люди повернулись и посмотрели на нас. Я опустил голову ниже, словно углубясь в молитву. Женщина придвинулась ко мне ближе.
— Есть ли здесь место, где мы могли бы поговорить? — спросил я.
— Мы разговариваем здесь, — ответила она. — Здесь я говорила со всеми нагуалями твоей линии. Если говорить шепотом, никто не услышит нашего разговора.
Я сгорал от нетерпения, желая спросить о ее возрасте. Но меня отрезвило одно мое воспоминание. Я вспомнил одного своего приятеля, который на протяжении многих лет устраивал всяческие западни, чтобы вынудить меня открыть свой возраст. Я ненавидел этот его мелочный интерес, а сейчас я сам был на грани такого же поведения. Я тотчас же отбросил эту мысль.
Я хотел ей сказать об этом, чтобы просто поддержать разговор. Казалось, что она знает, какие мысли приходят мне в голову. Она по-дружески сжала мне руку, словно затем, чтобы сказать, что наши мысли совпадают.
— Можешь ли ты вместо подарка дать мне что-нибудь, что может помочь мне на моем пути? — спросил я.
Она отрицательно покачала головой.
— Нет, — прошептала она. — Мы совершенно разные. Даже более разные, чем мне представлялось возможным.
Она поднялась и соскользнула со скамьи. Ловко преклонила колени, став лицом к главному алтарю. Перекрестилась и дала знак следовать за ней к большому боковому алтарю слева от нас.
Мы стали на колени перед большим Распятием. До того, как я успел что-либо сказать, она произнесла:
— Я живу очень, очень долгое время. Причиной моей долгой жизни является мое умение контролировать сдвиги и перемещение моей точки сборки. Вместе с тем я не остаюсь слишком подолгу здесь, в вашем мире. Я должна сохранять энергию, которую я получаю от нагуалей твоей линии.
— На что похоже существование в других мирах, — спросил я.
— Это как пребывание в твоем сновидении. С той разницей, что я обладаю большей свободой передвижения и могу долго оставаться там, где хочу. Так же, как если бы ты оставался так долго, как того хочешь, в любом их своих снов.
— Прикована ли ты только к этому месту, находясь в этом мире?
— Нет. Я хожу везде, где хочу.
— Ты всегда женщина?
— Я была женщиной дольше, чем мужчиной. Мне это определенно больше нравится. Я почти забыла, как быть мужчиной. Я полностью женщина!
Она взяла мою руку и заставила прикоснуться к ее промежности. Мое сердце колотилось у меня в горле. Она действительно была женщиной.
— Я не могу просто взять твою энергию, — сказала она, меняя тему. — Мы должны заключить соглашение другого рода.
На меня накатила еще одна волна мирских размышлений. Я хотел спросить ее, где она жила, когда бывала в этом мире. Оказалось, что у меня не было необходимости произносить свой вопрос вслух, чтобы получить ответ.
— Ты гораздо, гораздо моложе меня, — сказала она. Но и тебе теперь уже очень непросто сообщать людям, где ты живешь. И даже если ты приводишь их в дом, за который платишь или который является твоей собственностью, — он не является тем местом, где ты живешь.
— Есть так много вещей, о которых я хотел бы спросить тебя, но мне в голову приходят лишь бестолковые мысли, — сказал я.
— Тебе не нужно о чем-либо спрашивать меня, продолжала она. — Ты уже знаешь все, что знаю я. Тебе требуется лишь толчок, чтобы востребовать свои знания. Я дам тебе такой толчок.
Мне не только приходили в голову бестолковые мысли, но и весь я находился в состоянии такой внушаемости, что не успела она закончить говорить, что я знаю то, что знает она, как я ощутил, что я действительно знаю все и мне не нужно больше задавать какие-либо вопросы. Смеясь, я сказал ей о своей доверчивости.
— Ты не доверчив, — авторитетно заверила она меня. — Ты знаешь все, потому что сейчас ты полностью во втором внимании. Оглядись вокруг!
Какое-то мгновение я не мог сфокусировать свое зрение. Это было похоже на то, словно в мои глаза попала вода. Присмотревшись, я понял, что произошло нечто зловещее. Церковь стала другой, более темной, угрожающей, гнетущей. Я поднялся и ступил пару шагов к нефу. В глаза бросились скамьи; они были сделаны не из досок, а из тонких перекрученных бревен. Это были самодельные скамьи, установленные внутри величественного каменного строения. Другим стал также и свет в церкви. Он был желтоватым, и его тусклое свечение отбрасывало столь черные тени, каких мне не приходилось видеть никогда в жизни. Он исходил от свечей, горевших на многих алтарях. Я ощущал, как гармонично сочетается пламя свечей с массивными каменными стенами и росписями колониальной церкви.
Женщина смотрела на меня; сияние ее глаз было просто невероятным. Я знал, что я в сновидении и что она руководит моим сновидением. Но я не боялся ни ее, ни сновидения.
Я отошел от бокового алтаря и вновь посмотрел на неф церкви. Там на коленях стояли люди и молились. Их было много, необычно маленьких, темных и мускулистых. Я видел их склоненные перед главным алтарем головы. Один из них, стоявший ближе ко мне, смотрел на меня с явным неодобрением. Я с изумлением рассматривал людей и все вокруг. Странным образом я не слышал никакого шума. Люди двигались беззвучно.
— Я ничего не слышу, — сказал я женщине, и мой голос отозвался гулким эхом, словно церковь была пустой раковиной.
Почти все головы повернулись, чтобы посмотреть на меня. Женщина потянула меня назад в темноту бокового алтаря.
— Ты будешь слышать, если перестанешь слушать своими ушами, — сказала она. — Слушай своим вниманием сновидения.
Казалось, все, что мне нужно, это ее намек. Внезапно на меня нахлынул гул голосов толпы молящихся. Я был охвачен им мгновенно. Это был самый необыкновенный звук, который я когда-либо слышал. Пораженный, я хотел сообщить об этом женщине, но ее не было рядом со мной. Я поискал ее взглядом. Она почти дошла до дверей. Там она обернулась, чтобы подать мне знак следовать за ней. Я догнал ее в галерее. Улицы больше не были освещены. Единственным освещением был лунный свет. Фасад церкви также стал другим; он был недостроен. Повсюду лежали квадратные блоки известняка. Вокруг церкви не было больше никаких других строений. В лунном свете эта картина выглядела жутко.
— Куда мы идем? — спросил я ее.
— Никуда, — ответила она. — Мы просто вышли на простор и безлюдье. Здесь мы можем говорить вдоволь.
Она заставила меня сесть на полуобработанный кусок известняка.
— Во втором внимании имеются неисчерпаемые сокровища, которые нужно только раскрыть, — начала она. — Самым важным является то, какую начальную позицию примет сновидящий. Именно в этом заключается секрет древних магов, которые были древними уже в мое время. Подумай об этом.
Она подсела ко мне так близко, что я чувствовал жар ее тела. Она положила руку на мои плечи и прижала меня к своей груди. От ее тела исходил особый аромат; он напоминал мне запах дерева и шалфея. Это было не потому, что она пользовалась духами; казалось, что все ее существо издает благоухание соснового леса. И жар ее тела тоже не был таким, как у меня или у кого-либо мне известного. Ее жар был ментолово-прохладным, сдержанным, ровным. Мне пришло в голову, что этот жар не ослабевает, но и не усиливается.
Она начала шептать мне в левое ухо. Она сказала, что дары, данные ею нагуалям моей линии, связаны с тем, что древние маги обычно называли «сдвоенными позициями». Это, так сказать, начальная позиция, в которой спящий располагает свое физическое тело для начала сновидения, отражается в позиции, в которой он удерживает в сновидении свое энергетическое тело для того, чтобы зафиксировать свою точку сборки в любом избираемом им месте.
— Две позиции составляют целое, — сказала она, — и магам древности пришлось потратить тысячи лет, чтобы найти наилучший способ взаимоотношений между любыми двумя позициями. У современных видящих, — продолжала она с усмешкой, — никогда не будет времени и условий, чтобы проделать всю эту работу, и мужчинам и женщинам из твоей линии на самом деле повезло в том, что у них есть я, сделавшая им такие подарки.
Ее смех зазвучал особенно хрустально.
Я не совсем понял ее объяснения сдвоенных позиций. Я без церемоний заявил ей, что не хочу испытывать все это сам, мне достаточно знать о таких вещах как об интеллектуальной возможности.
— Что именно ты хочешь знать? — спросила она мягко.
— Объясни мне, что ты имеешь в виду под сдвоенными позициями или под начальной позицией, в которой сновидящий удерживает свое тело для начала сновидения.
— Как ты укладываешься для сновидения? — спросила она.
— По-разному. У меня нет определенной позы. Дон Хуан никогда не акцентировал на этом моего внимания.
— Это сделаю я, — сказала она и встала.
Она изменила позицию. Сев справа от меня, она зашептала мне в другое ухо, что в соответствии с тем, что знает она, поза для сновидения имеет первостепенное значение. Она предложила проверить это на очень утонченных, но простых упражнениях.
— Начни сновидеть, расположившись на правом боку, чуть согнув ноги в коленях, — сказала она. — Дисциплина здесь заключается в том, чтобы сохранить эту позицию и заснуть в ней. Затем в сновидении упражнение заключается в том, чтобы видеть во сне, что ты ложишься именно в этом положении и снова засыпаешь.
— Что это дает? — спросил я.
— Это делает точку сборки неподвижной — я имею в виду действительно неподвижной, — в каком бы положении она ни была в момент второго засыпания.
— И что будет в результате этого упражнения?
— Полное восприятие. Я уверена, твои учителя уже говорили тебе, что мои подарки — это подарки полного восприятия.
— Да. Но я думаю, что мне не совсем ясно, что означает полное восприятие, — соврал я.
Она не обратила на мои слова никакого внимания и продолжала рассказывать мне о четырех вариантах упражнения, когда погружение в сон происходит на правом боку, на левом, на спине и на животе. Затем о том, что в сновидении упражнение заключалось в том, чтобы во сне второй раз заснуть в том же положении, в котором начался сон. Она обещала мне необычайные результаты, которые, по ее словам, невозможно предсказать.
Она внезапно изменила тему и спросила меня:
— Какой подарок ты хочешь для себя лично?
— Мне не надо никакого подарка. Я уже говорил тебе это.
— Я настаиваю. Я должна предложить тебе подарок, и ты должен принять его. Таково наше соглашение.
— Наше соглашение состоит в том, что мы даем тебе энергию. Так бери ее у меня. Это мой подарок тебе.
Женщина, казалось, была ошеломлена. Я настаивал, говоря ей, что все будет в порядке, если она возьмет мою энергию. Я даже сказал ей, что она мне необыкновенно нравится. Я не кривил душой. В женщине было нечто очень грустное и вместе с тем в высшей степени привлекательное.
— Давай пойдем назад в церковь, — тихо произнесла она.
— Если ты действительно хочешь сделать мне подарок, — сказал я, — возьми меня на прогулку по этому городу при лунном свете.
Она кивнула в знак согласия.
— При условии, что ты не произнесешь ни слова, — сказала она.
— Почему? — спросил я, хотя уже знал ответ.
— Потому что мы сновидим, — сказала она. — Я возьму тебя глубже в свой сон.
Она объяснила, что пока мы остаемся в церкви, у меня достаточно энергии, чтобы думать и говорить, но за пределами церкви ситуация совсем другая.
— Почему так? — смело спросил я.
Самым серьезным тоном, который не только сделал ее еще более жуткой, но и вселил в меня ужас, женщина сказала:
— Потому что за ее пределами ничего нет. Это сон. Ты находишься у четвертых врат сновидения, сновидя мой сон.
Она сказала мне, что ее искусство заключается в способности проецировать свое намерение, и все, что я вижу вокруг, было ее намерением. Она сказала шепотом, что церковь и город были результатом ее намерения; они существовали не существуя. Она добавила, глядя мне в глаза, что это одна из тайн намеревания во втором внимании двойной позиции сновидения. Это может быть сделано, но не может быть объяснено и постигнуто.
Она сказала мне, что она происходит из линии магов, которые знали, как перемещаться во втором внимании, проецируя свое намерение. Ее рассказ повествовал о том, что маги из ее линии владели искусством проецировать свои мысли в сновидении с целью воспроизвести завершенную и правдивую картину объекта, структуры, пейзажа или сцены по своему выбору.
Она рассказывала, что маги ее линии обычно начинали с того, что пристально рассматривали простой объект и запоминали каждую его деталь. Они могли затем закрыть глаза и представить объект, корректируя это визуальное представление, сравнивая его с самим объектом, до тех пор, пока не видели его с закрытыми глазами полностью завершенным.
Следующим пунктом в их развивающейся схеме было сновидение с объектом и создание в сновидении полной материализации объекта с точки зрения их собственного восприятия.
— Этот акт, — сказала женщина, — называется первым шагом к полному восприятию.
От простых объектов эти маги переходили к более сложным конструкциям. Конечной целью для всех них была визуализация полного мира, затем его сновидение и воссоздание, таким образом, совершенно настоящей реальности, в которой они могли бы существовать.
— Когда кто-либо из магов моей линии приобретал способность делать это, — продолжала женщина, — он легко мог забирать кого-либо в свое намерение, в свое сновидение. Это именно то, что я сейчас проделала с тобой, и то, что я делала со всеми нагуалями твоей линии.
Женщина захихикала.
— Тебе лучше поверить в это, — сказала она так, словно я не верил. — Целые народы исчезли, сновидя таким образом. Вот почему я сказала тебе, что эта церковь и этот город являются одной из тайн намеревания во втором внимании.
— Ты сказала, что целые народы исчезли таким образом. Как это было возможно? — спросил я.
— Они сначала визуализировали, а затем воссоздавали в сновидении тот же самый пейзаж, — ответила она. — Ты никогда не визуализировал ничего, поэтому тебе очень опасно входить в мое сновидение.
Затем она предупредила меня, что пойти через четвертые врата и передвигаться по местам, которые существуют лишь в чьем-то намерении — весьма рискованно, так как каждая деталь такого сна должна быть исключительно личной деталью.
— Ты все еще хочешь идти? — спросила она.
Я сказал, что да. Потом она еще кое-что рассказала мне о сдвоенных позициях. Суть ее объяснения сводилась к тому, что если, к примеру, я сновижу свой родной город, и мое сновидение началось, когда я лежал на правом боку, то я очень легко могу остаться в городе моего сна, если в этом сне я лягу на правый бок и буду сновидеть, что уснул. Второй сон не только обязательно будет сном моего родного города, но также наиболее конкретным сном, какой только можно вообразить.
Она была уверена, что в своей практике сновидения я получал бесчисленное множество очень конкретных снов, но заверяла меня, что каждый из них должен был быть случайностью. Потому что единственным способом полностью контролировать сны является использование техники сдвоенных позиций.
— И не спрашивай меня, почему, — добавила она. — Это просто происходит. Как и все остальное.
Она заставила меня встать и снова предостерегла, чтобы я не разговаривал и не отставал от нее. Она, как ребенка, нежно взяла меня за руку и повела к скоплению домов, казавшихся темными силуэтами. Мы шли по булыжной мостовой. Массивные речные камни были вбиты остриями в землю. Казалось, что рабочие нарочно оставили все неровности поверхности, даже не пытаясь ее выровнять.
Дома представляли собою большие побеленные, одноэтажные, грязные строения с черепичными крышами. Внутри бесцельно бродили люди. Тени внутри домов вызывали у меня такое впечатление, словно любопытные, но напуганные соседи шушукаются за дверьми. Я видел также невысокие холмы вокруг города.
В отличие от происходившего со мной в моих сновидениях, мои ментальные процессы оставались ясными. На мои мысли не влиял ход событий в сновидении. Мой разум подсказывал мне, что я находился в приснившейся версии города, в котором жил дон Хуан, но в другое время. Мое любопытство достигло своего пика. Я действительно находился вместе с бросившей вызов смерти в ее сне. Но был ли это сон? Сама она говорила, что это был сон. Я хотел видеть все, быть сверхбдительным. Я хотел проверить все, видя энергию. Я чувствовал себя смущенным, но женщина еще крепче сжала мне руку, словно подавая мне знак, что согласна со мной.
Все еще чувствуя себя до абсурда робко, я машинально громко заявил о своем намерении видеть. В своей практике сновидения я использовал фразу «я хочу видеть энергию». Иногда я должен был повторять ее вновь и вновь до тех пор, пока не получал результат. На этот раз, как только я по своему обыкновению начал повторять это в городе сновидения этой женщины, она начала смеяться. Ее смех был похож на смех дона Хуана: глубокий непринужденный смех.
— Что тебя так развеселило? — спросил я, несколько зараженный ее весельем.
— Хуан Матус не любит древних магов вообще и меня в частности, сказала женщина в перерыве между приступами смеха. — Все, что нам нужно делать для того, чтобы видеть в наших снах, — это показать своим мизинцем на то, что мы хотим видеть. Заставить тебя кричать в моем сне — это его способ направить мне свое послание. Ты должен признать, что он действительно умен.
Она на мгновение остановилась, затем продолжила тоном откровения:
— Конечно, если вопить, подобно ослу, — это сработает тоже.
Чувство юмора магов привело меня в крайнее замешательство. Она смеялась так, что, казалось, уже не в состоянии была продолжать прогулку. Я чувствовал себя в глупом положении. Когда она успокоилась и к ней вернулось самообладание, она вежливо сказала мне, что я могу указать на все, что я хочу видеть в этом сне, включая ее саму.
Я указал мизинцем левой руки на дом. В этом доме не было энергии. Этот дом был таким же, как любой другой фрагмент в обычном сне. Я указывал на все остальное вокруг меня, результат был тем же.
— Укажи на меня, — предложила она. — Ты должен получить подтверждение, что именно этим методом сновидящие достигают видения.
И она была абсолютно права. Это был способ. В тот момент, когда я указал своим пальцем на нее, она стала пузырем энергии. Могу добавить, очень своеобразным пузырем. Ее энергетическая форма точно соответствовала той, какой описывал ее дон Хуан: она выглядела как огромная морская раковина, закрученная вовнутрь вдоль раскола, идущего по всей ее длине.
— Я единственное существо, генерирующее энергию в этом сне, — сказала она. — Так что самым правильным для тебя будет просто за всем наблюдать.
В этот момент я впервые был поражен глубиной шутки дона Хуана. Он ухитрился сделать так, чтобы я выучился кричать в своем сне для того, чтобы я сумел крикнуть в уединенности сна бросившей вызов смерти. Это показалось мне настолько смешным, что я буквально задохнулся в приступе смеха.
— Давай продолжим нашу прогулку, — мягко произнесла женщина, когда весь мой смех иссяк.
Там были лишь две улицы, которые пересекались; в каждой — по три квартала домов. Мы прошлись по всей длине обеих улиц. И не раз, а четырежды. Я смотрел на все и своим слухом внимания сновидения внимал каждому шуму. Шумов было мало, только где-то далеко лаяли собаки или шепотом разговаривали люди, когда мы проходили мимо.
Собачий лай вызвал во мне незнакомую и глубокую тоску. Я вынужден был остановиться. Я искал облегчения, прислонившись спиной к стене. Прикосновение к стене было шокирующим, но не потому, что стена была необычная, а потому, что то, к чему я прикоснулся, было настоящей твердой стеной, такой же, как любая другая стена, до которой я когда-либо дотрагивался. Я почувствовал это своей свободной рукой. Я провел пальцами по ее грубой поверхности. Это действительно была стена.
Ее ошеломляющая реальность немедленно заставила меня забыть о тоске, и ко мне вернулся интерес к продолжению наблюдения. В особенности я искал те черты, которые соотносились бы с городом моего дня. Тем не менее, как я ни пытался, соответствий не находилось. В этом городе тоже была площадь, но она находилась перед портиком церкви. На площадь выходила галерея.
В лунном свете холмы вокруг города были ясно видны и почти узнаваемы. Я пытался сориентироваться, наблюдая за Луной и звездами так, словно я находился в реальной повседневной жизни. Луна была на ущербе, вероятно, был первый день после полнолуния. Она находилась высоко над горизонтом. Должно быть, было между восемью и девятью часами вечера. Я видел Орион справа от Луны; две главные звезды — Бетельгейзе и Ригель — находились на одном уровне с Луной. Я определил начало декабря. Мое время было — май. В мае Орион нигде в это время суток не виден. Я смотрел на Луну очень долго. Ничего не изменилось. Это была Луна, насколько я мог судить. Несоответствие во времени очень меня взволновало.
Обследовав горизонт на юге, я подумал, что смогу различить колоколообразную вершину, которую было видно из внутреннего дворика дона Хуана. Затем я пытался определить, где может быть его дом. На мгновение мне показалось, что я нашел. Я так увлекся, что отпустил руку женщины. Тут же меня охватило невероятное волнение. Я знал, что должен возвращаться в церковь, потому что если я этого не сделаю, мне грозит смерть. Я повернулся и бросился к церкви. Женщина быстро схватила мою руку и последовала за мной.
Пока мы быстрым шагом приближались к церкви, я понял, что в этом сновидении мы находились в той части города, которая была позади церкви. Если бы я принял это во внимание, возможно, я бы смог сориентироваться. Но у меня уже не хватало внимания сновидения. Я сосредоточил его остаток целиком на деталях архитектуры и орнамента задней части церкви. Я никогда не видел эту часть строения в мире обыденной жизни и подумал, что если я зафиксирую в своей памяти ее детали, то смогу сравнить их с деталями реальной церкви.
Этот план экспромтом возник в моей голове. Но что-то внутри меня презирало эти мои попытки все подтверждать. На протяжении моего ученичества меня постоянно беспокоила потребность в объективности, которая заставляла меня проверять и перепроверять все, что касалось мира дона Хуана. Однако не это подтверждение как таковое всегда имело значение, а моя потребность использовать это стремление к объективности в качестве поддержки, защищающей меня в моменты наиболее сильных познавательных искажений. Когда приходило время проверки намеченного, я никогда не делал этого.
В церкви мы с женщиной опустились на колени перед небольшим алтарем на левой стороне, там, где мы были раньше. И в следующее мгновение я проснулся в хорошо освещенной церкви моего дня.
Женщина перекрестилась и встала. Я машинально проделал то же. Она взяла меня за руку и пошла к двери.
— Подожди, подожди, — сказал я, удивившись, что могу говорить.
Я не мог четко сформулировать свои мысли, но хотел задать ей непростой вопрос. Я хотел спросить, каким образом кто-либо может обладать энергией в такой степени, чтобы создать визуальный образ каждой детали целого города.
Улыбаясь, женщина ответила на мой невысказанный вопрос. Она сказала, что у нее очень хорошо получается воспроизведение визуального образа, потому что после того, как она занималась этим на протяжении всей своей обычной жизни, у нее было еще много-много жизней, чтобы совершенствоваться.
Она добавила, что город, в котором я побывал, и церковь, в которой мы говорили, были примерами ее недавних визуализаций. Церковь была той самой церковью, где был пономарем Себастьян. Она поставила перед собой задачу запомнить мельчайшие детали каждого угла этой церкви и этого города — в данном случае для того, чтобы выжить.
Она завершила свою речь последней, самой беспокоящей мыслью:
— Поскольку ты кое-что знаешь об этом городе, — хотя ты никогда не пытался его визуализировать, — сказала она, — сейчас ты помогаешь мне намеревать его. Держу пари, ты не поверишь мне, если я скажу, что этот город, на который ты смотришь сейчас, не существует в реальности, вне моего и твоего намерения.
Она пристально посмотрела на меня и рассмеялась над ужасом, охватившим меня после того, как я полностью осознал то, о чем она говорит.
— Мы все еще сновидим? — спросил я изумленно.
— Да, — ответила она. Но это сновидение более реально, чем то другое, потому что мне помогаешь ты. Невозможно это объяснить, можно только констатировать, что это происходит. Как и все остальное.
Она широким жестом обвела город вокруг нас.
— Нет способа объяснить, как это происходит, но это происходит. Всегда помни то, что я сказала тебе: это тайна намеревания во втором внимании.
Она мягко потянула меня к себе.
— Давай выйдем на площадь этого сна, — сказала она. — Но мне, наверное, следует немного переодеться, чтобы ты чувствовал себя свободнее.
Я смотрел непонимающим взглядом, наблюдая, как она искусно меняет свой внешний вид. Она производила простые земные действия. Она сняла длинную юбку, под ней оказалась еще одна современного покроя. Затем она свернула в узел косу и сменила обувь, надев туфли на каблучках, которые носила с собой в маленьком узелке. Она перевернула двустороннюю черную шаль на бежевую сторону. Теперь она выглядела как типичная мексиканка из средних слоев, приехавшая в этот город.
Она взяла мою руку с женским апломбом и направилась на площадь.
— Что случилось с твоим языком? — сказала она по-английски. — Его съела кошка?
Я был полностью поглощен немыслимой вероятностью того, что я все еще в сновидении. Более того, я начал понимать, что если бы это было правдой, я рисковал никогда не проснуться.
Бесстрастным тоном, которого я от себя не ожидал, я сказал:
— До этого момента я не замечал, что ты уже говорила со мной по-английски. Где ты выучила его?
— В этом мире. Я говорю на многих языках.
Она остановилась и внимательно посмотрела на меня.
— У меня было много времени на то, чтобы выучить их. Поскольку мы собираемся проводить вместе много времени, я как-нибудь обучу тебя своему собственному языку.
Она захихикала, без сомнения, над моим полным отчаянья видом.
Я остановился.
— Мы собираемся провести вместе много времени? — спросил я, выдавая свои чувства.
— Конечно, — ответила она веселым тоном. — Ты так великодушно собирался отдать мне даром свою энергию. Ты же сам сказал это, не так ли?
Я был сражен.
— В чем же дело? — спросила женщина, снова переходя на испанский. — Не говори мне, что ты сожалеешь о своем обещании. Мы маги. Слишком поздно менять свое решение. Ты не боишься, правда?
Я был более чем напуган, но если бы я задался вопросом, что именно ужасало меня, то не нашел бы ответа. Я явно не боялся быть рядом с бросившей вызов смерти в другом сне, как не боялся сойти с ума или даже умереть. Боялся ли я дьявола? — спрашивал я себя. Но эта мысль не выдерживала критики. В результате всех этих лет пути мага я без тени сомнения был уверен в том, что во вселенной существует только энергия; дьявол — это только изобретение человеческого ума, находящегося во власти точки сборки в ее обычной позиции. Логически рассуждая, мне нечего было бояться. Я знал это, но знал также и то, что моей истинной слабостью был недостаток гибкости, нужной для немедленной фиксации точки сборки в любой новой позиции. Контакт с бросившей вызов смерти в невероятной степени сместил мою точку сборки, и у меня не хватало мастерства соответствовать этому толчку. Результатом этого явилось неопределенное псевдоощущение страха того, что я, возможно, не смогу проснуться.
— Нет проблем, — сказал я. — Давай продолжим нашу прогулку во сне.
Она взяла меня под руку, и мы молча вошли в парк. Это молчание не было натянутым. Но мои мысли вертелись по кругу. Как странно, думал я: только мгновение назад я шел с доном Хуаном от парка к церкви в состоянии самого ужасающего нормального страха. Сейчас я иду назад из церкви в парк с объектом моего страха и мне еще более страшно, чем когда-либо, но сейчас мой страх другой, он более зрелый, более смертельный.
Чтобы отогнать от себя беспокойство, я начал оглядываться вокруг. Если бы это было сновидением, — как я и полагал, — то была бы возможность доказать или опровергнуть это. Я указывал пальцем на все. Тщетно. Я даже схватил пару человек, которых, казалось, сильно напугал. Я ощущал их массу. Они были столь же реальны, как все, что я считаю реальным, только не порождали энергию. Ничто в этом городе не порождало энергии. Все казалось реальным и нормальным, однако это было сном.
Я обернулся к женщине, прижимавшейся к моей руке, и спросил ее об этом.
— Мы сновидим, — сказала она своим резким голосом и засмеялась.
— Но как могут люди и вещи вокруг нас быть столь реальными, трехмерными?
— Тайна намеревания во втором внимании! — воскликнула она с благоговением. — Эти люди там столь реальны, что у них даже есть мысли.
Это было последним ударом. Я не хотел больше ни о чем спрашивать. Я хотел предаться этому сновидению. Сильный рывок за руку вернул меня к настоящему моменту. Мы дошли до площади. Женщина остановилась и заставила меня сесть на скамью. Я понял, что со мной не все в порядке, когда сел и не почувствовал под собой скамьи. Меня закружило. Я почувствовал, что поднимаюсь вверх. Промелькнул парк, словно я бросил на него взгляд сверху.
— Вот оно! — закричал я.
Мне казалось, что я умираю. Вращение подъема превратилось во вращение падения в темноту.
Назад: 11 Арендатор
Дальше: 13 Полет на крыльях намерения