ЖИДКИЙ БУТЕРБРОД

– «Для мужчин секс – спортивное упражнение, для женщин – духовное».

– Ты так и написал, Винсент? Ну ты и свинья! – Но, произнося это, Изабелла улыбнулась.

Она сидела на полу, прижавшись спиной к стене и притянув колени к груди. Винсент с помощью карманного фонарика обследовал ту же самую стену, небольшую ее часть, которая находилась за дверцами шкафа, и читал вслух то, что когда-то там написал. Идея принадлежала Изабелле. Она рассчитывала, что какая-нибудь из надписей им поможет. Иного выхода из сложившейся ситуации ни он, ни она в настоящий момент не видели.

– «Глупость – страшная сила».

– Ну а это зачем было записывать? В потемках, в стенном шкафу?

– Потому что я тогда все-все старался записать, без разбора, все, что приходило в голову. Любая из надписей могла помочь мне остаться самим собой.

Изабелла внезапно почувствовала какой-то странный удар в животе и с беспокойством взглянула на него. Она никогда еще не испытывала ничего подобного: как будто внутри ее был тихий пруд и кто-то швырнул в него камень. Она спросила Энжи, как он себя чувствует, но ответа не получила. Это показалось ей странным, хотя прежде не раз случалось, что он не разговаривал с ней по несколько дней кряду. Ей подумалось, что, скорей всего, характер у него будет непростой.

Винсент на четвереньках выполз из шкафа.

– Помнишь мои пять вопросов?

– Те, которые ты задал мне тогда в Кракове?

– Да. Помнишь?

Она закинула голову назад, оперлась макушкой о стену и закрыла глаза.

– Какие три завтрака, обеда или ужина из твоего прошлого ты желал бы съесть снова? Какие две вещи, которыми ты когда-то владел, ты хотел бы получить вновь? О каком из своих поступков ты больше всего жалеешь и мечтаешь, чтобы все было так, как если бы ты его не совершал? М-м-м… Я забыла… там было еще два.

Этрих подполз к ней и уселся рядом. При этом он принял ту же позу, что и она.

– Какого человека ты хотела бы встретить вновь?

– Так.

– Какой опыт пережить заново?

– Верно. Мне нравятся эти вопросы. Это хорошая игра. Ты в самом деле погружаешься в прошлое и многое в нем переосмысливаешь. Это как генеральная уборка. Ты их там записал?

– Нет, и это очень странно, ведь именно они в первую очередь должны были оживить мою память.

Она положила ладонь ему на колено.

– И чем, по-твоему, это можно объяснить?

– Полагаю, кто-то здесь побывал и стер некоторые из записей. Я почти в этом уверен. В том числе и пять вопросов. Но знаешь, когда я о них вспомнил, в моей памяти всплыло еще кое-что интересное.

– Что, Винсент?

Счастливо улыбнувшись, как человек, который собрался поведать другому об истинном чуде, свидетелем которого он стал, Этрих сообщил:

– Когда оказываешься по ту сторону жизни, тебя там учат делать жидкие бутерброды.

– Хм-м.

– Хочешь, покажу?

– Ну да.

– Пошли. – Поднявшись, он взял ее за руку. – Я сразу же об этом вспомнил, как только мне пришли на ум эти пять вопросов.

Он привел ее в кухню и жестом предложил сесть на табурет у маленького столика. Очутившись за столом, она вновь подумала, как, должно быть, ему было тоскливо сидеть здесь одному вечер за вечером все эти несколько месяцев и есть готовую китайскую еду.

Этрих подошел к раковине и включил воду. Она потекла толстой струей, под которую он тотчас же подставил руки, сложенные ковшиком. Струя разделилась надвое, и каждый из потоков каким-то немыслимым образом превратился в круглую прозрачную лепешку величиной с ломоть хлеба. Этрих медленно убрал одну руку и выключил воду. Водяные лепешки остались на месте. Они висели в воздухе, медленно вращаясь. Изабелла зажала рот рукой и смотрела на это широко открытыми от удивления глазами.

Винсент подхватил ладонями водяные лепешки и принялся мять их, как тесто. Через несколько секунд он продемонстрировал Изабелле что-то отдаленно напоминавшее бутерброд, но целиком из воды, блестящий и прозрачный.

– Господи, Винсент, как же тебе это удалось?

– Я ведь только что тебе сказал: нас этому научили. Это едва ли не первое, что я сделал там, по ту сторону. Бред какой-то, да? Жидкий бутерброд. Но это было единственным, о чем я тогда мог думать.

– Когда? Где?

– Когда умер, Физ. И вот теперь вдруг вспомнил, как это делается.

– Здорово, но какой в этом смысл?

– Смысл в том, что в моей памяти ожило что-то конкретное из того времени, когда я был мертв.

Изабелла взглянула на него хотя и с любопытством, но без всякого энтузиазма.

– Так, значит, когда умираешь, тебя первым делом учат лепить воду? – Перед ее мысленным взором тотчас же предстала картина – мрачноватый зал, в котором женщина средних лет в блузе свободного покроя и берете учит нескольких других женщин средних лет рисовать, как на платных курсах. – Но ведь смерть – это не шутка, Винсент. Все должно быть более…

Этрих уловил в ее голосе нотку скептицизма и с вызовом ответил:

– Так и есть. Тебя там учат, что все твои прежние мысли, понятия и представления – это вот что! – С этими словами он поднял вверх бутерброд. – А теперь смотри. – Пальцы его скользнули над поверхностью воды, едва касаясь ее. И она тотчас же занялась синеватым пламенем. – Ты можешь зажечь воду. Можешь сделать ее твердой, как камень, или нежной, как шелк. Пока ты жив, тебе кажется, что вода – это всего лишь вода, но в действительности это совсем не так. Да мало ли еще чему там можно научиться! Кстати, я еще кое о чем вспомнил.

– О чем же?

Он подошел к ней, держа воду на ладони, и вдруг плеснул ей в лицо. Изабелла зажмурилась, инстинктивно откинув голову назад и совершенно опешив от неожиданности.

– Ну зачем ты это сделал?

Ответ на свой вопрос она получила, когда открыла глаза и стерла с ресниц капли воды. Вокруг нее все изменилось. Она находилась уже не в квартире Этриха, а в хорошо знакомой ей комнате, где провела когда-то много счастливых часов. В спальне по стенам висело множество картин. Кто-то лежал на кровати и смотрел телевизор. Это была бабушка Изабеллы, которая умерла пять лет назад. Состарившись, она поселилась у родителей Изабеллы и помогала им воспитывать детей. Все они ее обожали. Больше всего им нравилось забираться по утрам к старушке в кровать и вместе с ней смотреть телевизор. У них были свои любимые программы, и, когда их показывали, они залезали под теплое пуховое одеяло, край которого источал едва уловимый аромат бабушкиного крема для рук. В ранние утренние часы ее кровать казалась самым лучшим местом на земле.

– Изабелла, подойди!

Старая женщина улыбнулась и, медленно выпростав руку из-под одеяла, поманила ее к себе. До боли знакомый жест. Изабелла несколько мгновений поколебалась, но в конце концов все же приняла приглашение. Она подошла к кровати и уселась на самый краешек. Тут до слуха ее донеслись звуки австрийской музыки. Бабушка смотрела утренний прогноз погоды. Она всегда живо интересовалась, какой выдастся день в разных частях страны.

Появление в комнате Изабеллы нисколько ее не удивило. Она как ни в чем не бывало заговорила с ней в своей неподражаемой манере. Разговор вращался вокруг предметов незначительных, всяких милых пустяков, что делало эти минуты общения еще более драгоценными для Изабеллы.

Вдруг откуда-то сзади послышался шум. Изабелла обернулась. В дверях, улыбаясь, стоял Винсент. Она силилась улыбнуться ему в ответ, но губы ее не слушались – слишком велико было потрясение. Она только и смогла что поднять обе руки в приветственном жесте, после чего они бессильно упали ей на колени.

Винсент понимающе кивнул. В Кракове, отвечая на его пять вопросов, она сказала ему, что единственным человеком, которого она желала бы встретить вновь, была вот эта старая женщина. Ее она любила больше всех на свете.

Бабушка сосредоточенно глядела на экран телевизора. Присутствия в своей комнате Этриха она, судя по всему, не заметила. Или искусно притворилась.

– Прости, если напугал тебя, – сказал Винсент. – Но то, как проделывать этот фокус, всплыло у меня в памяти так внезапно, Физ… Ты согласна подождать меня здесь?

– Здесь? Конечно. А ты куда?

– Назад, в больницу. В день собственной смерти. В том пространстве и времени непременно отыщется хоть что-то, что нам поможет. – Он с улыбкой взглянул на ее бабушку. Изабелла перехватила его взгляд и дрогнувшим голосом произнесла:

– Просто не верится, что ты сотворил такое.

– Значит, ты счастлива снова ее видеть?

– О, просто не могу выразить, до какой степени. Мне так много надо ей сказать, Винсент! С тобой ничего не случится?

– Не тревожься. Все в порядке. Вспомни воду. Мы думаем, что время – это только прошлое, настоящее и будущее, но на самом деле все куда сложнее. Можешь о чем угодно ей рассказать. Это не нарушит ход событий. А когда захочешь вернуться, позови меня, и я услышу. И тотчас же верну тебя назад. Договорились?

– Да. А ты уверен, что не очень рискуешь?

Этрих собрался было ответить, что с ним все будет в порядке, но не смог произнести это вслух. Он не был в этом уверен и считал, что лгать ей было бы нечестно.

– Надеюсь. Но на всякий случай помни: если для меня все обернется скверно, ты останешься здесь, в Вене, в прошлом, которое отстоит от нас всего на пять с половиной лет. Единственное, что тебе надо будет сделать, – это сказать своей бабушке, что ты беременна. Забыл, как это будет по-немецки.

– Я объясню ей, что это дитя любви. Ей это придется по душе. Она всегда посмеивалась над консервативными взглядами мамы.

– Рад это слышать. Значит, ты меня позовешь, когда решишь вернуться. Знай одно: здесь ты в полной безопасности. На этом месте, в этом времени вы с Энжи для них недоступны.

– Вот уж за нас с ним я нисколько не беспокоюсь. Энжи, если что, сумеет защитить себя и меня.

– И все же я рад, что сейчас вы здесь, а не в нашем времени. Я вернусь за вами, как только смогу. – Прежде чем уйти, он взял ее руку, повернул ладонью вверх и нежно поцеловал.

Бабушка отвела глаза от экрана, повернулась и сказала:

– Ну, деточка, сокровище мое, расскажи мне о нем все!

Изабелла легла на кровать рядом со старой женщиной, которую она любила больше всех на свете. Бросив взгляд в сторону двери, она вздохнула, повернулась лицом к бабушке и заговорила. Старушка по своему обыкновению сосредоточенно смотрела на экран, но ее внучка знала, что она ловит каждое ее слово.

Этрих пробыл в своей квартире всего лишь несколько минут – ровно столько понадобилось ему, чтобы отыскать кое-какие нужные вещи. Найдя их, он тотчас же направился в свое прошлое.

Спустя полчаса в дверь его квартиры постучали. Незваный гость, а это был не кто иной, как Бруно Манн в своем новом обличье, разумеется, не дождался ответа. Тогда он открыл дверь и вошел в жилище Этриха. На сей раз при нем был дешевый портфель из искусственной кожи. Выглядел он как коммивояжер, который только и делает, что навязывает всем и каждому какие-то товары. Коснись дело кого-то другого, Бруно вломился бы в его жилище без всяких церемоний, но Этрих, к величайшему изумлению самого Бруно и всех его коллег, выказал себя существом куда более опасным и ловким, чем это представлялось им прежде. С ним надо было держаться настороже.

– Эй, есть тут кто-нибудь? – крикнул он, зная, что, если Винсент или его подружка окажутся дома, его бесцеремонное вторжение их здорово разозлит. Впрочем, он сумел бы должным образом объяснить свой поступок и извиниться за него. У этого толстого коротышки язык был подвешен что надо. К немалому его удивлению, в квартире никого не оказалось. Это можно было счесть удачей, потому что Бруно мог беспрепятственно ее обыскать.

Он никогда еще не бывал в холостяцком жилище Этриха и стал с любопытством оглядываться по сторонам. Ему всегда было интересно, как живет этот тип. Он никак не ожидал, что комнаты окажутся почти пусты. Квартира Этриха всегда представлялась ему загроможденной мебелью в той же степени, в какой его жизнь была загромождена бесчисленными интрижками, но, как выяснилось, насчет обстановки он глубоко заблуждался.

Окончательно удостоверившись, что в квартире никого нет, Бруно прошелся по всем комнатам, выдвигая наугад ящик за ящиком, рассматривая фотографии и пытаясь представить себе обстоятельства, при которых они были сделаны. Заглянул он также и в спальню – пошарил под кроватью и сунул нос в стенной шкаф.

На кухонном столе в вазе для фруктов лежало яблоко. Чрезвычайно довольный тем, что оно последнее и он его забирает, Бруно схватил яблоко и вонзил в него зубы. Прошелся по кухне, выдвинул верхний ящик шкафа. Тот оказался чуть ли не доверху забит деревянными палочками и белыми пластиковыми пакетиками с соевым соусом. А на полке возле раковины стояли две баночки английских специй. Бруно ездил в Лондон вместе с Этрихом. Как-то раз они ужинали в одном ресторанчике, и все было замечательно до того момента, пока Этрих не положил глаз на красотку, которая сидела в другом конце зала. Он тотчас же утратил интерес к своему коллеге. Самолюбие Бруно было уязвлено, но он взял реванш позже. Когда Этрих умирал, он постарался сделать так, чтобы его последние часы были отравлены тоской и отчаянием.

В этом был весь Бруно: избегая наносить противнику открытый удар, он действовал как садист, отрезающий от жертвы по кусочку, пока от нее ничего не останется. Когда Винсент Этрих умирал от рака, Бруно без большого труда заставил его горько сокрушаться мыслью о том, как много он в скором времени потеряет и как мало потеряют те, кого он покинет. Главными составляющими его стойкой ненависти к Этриху были зависть, досада, презрение к человеческому роду и тот факт, что сам Бруно Манн был отвратительным существом. Он не сомневался, что именно по этой причине его избрали новым Королем Парка.

Он просмотрел книги Этриха и его диски. Призадумался, зачем бы этому ловеласу держать дома четыре издания «Пармской обители» Стендаля, и не поленился пролистать каждый из пухлых томов. Он искал любовные записки, неоплаченные счета – словом, какие-нибудь компрометирующие мелочи, которые потом могли очень ему пригодиться в войне против Этриха.

Пока он был занят поисками, он насвистывал песенки Барри Мэнилоу, все время возвращаясь к «Мэнди».

Не обошел он своим вниманием и фотографии детей Винсента, Изабеллы в белом белье с парой ковбойских сапог в вытянутых руках и бывшей жены Этриха, которая была запечатлена в зеленом шелковом халате. Держа перед собой фото обеих женщин, он стал прикидывать, на которой из них остановил бы свой выбор, если бы ему представилась такая возможность. С Китти он однажды встречался, и та держалась с ним любезно, хотя и несколько отчужденно.

Тут послышалась трель телефона. Бруно подошел к аппарату и положил ладонь на трубку. Он никак не мог решить, стоило ли ему ответить на звонок. С одной стороны, неплохо было бы позабавиться, ведь он мастерски умел подражать любому голосу и ему не составило бы труда выдать себя за Этриха.

Бруно так и не успел решиться, как включился автоответчик.

– Эй, пап, это Джек!

Бруно несколько секунд внимательно вслушивался в болтовню ребенка. А после стал повторять каждое слово Джека, копируя его голос. Стороннему наблюдателю эта картина показалась бы дикой – мужчина средних лет весело щебечет о своей любви к отцу тонким мальчишеским голоском. Вскоре, однако, это занятие надоело Бруно, и он стал прикидывать, как можно будет использовать Джека, его сестру или мать, чтобы побольнее уязвить Этриха. Он нащупал в кармане леденец и сунул его в рот прямо в бумажке.

– Ну вот пока и все, пап. Позвоню попозже. – Джек повесил трубку, автоответчик пискнул, щелкнул и отключился.

Бруно воспроизвел и эти звуки. В этой квартире непременно должно быть то, ради чего он сюда явился. Не зря же он потратил столько времени на обыск! Надо еще раз все методично осмотреть. В жилище каждого из людей есть нечто тщательно скрываемое от посторонних глаз, предмет, который порождает в душе его обладателя смешанное чувство стыда, страха и болезненного возбуждения, вещь, от которой он не может или не желает избавиться. И хотя Бруно тщательно осмотрел полупустую квартиру Этриха, где, казалось, не могло быть никаких тайников, его не покидало чувство, что он проглядел нечто важное.

После того как смолк автоответчик, тишину в квартире нарушал лишь чмокающий звук, с каким Бруно сосал конфету. Но вскоре стих и он: увидев прямо перед собой то, что он так долго искал, Бруно замер как вкопанный с полуоткрытым ртом.

На полу у окна лежала деревянная коробка, в которой Изабелла привезла венский торт.

– Ого! Что же это у нас такое?!

Бруно гордился тем, что у него в отличие от большинства других всегда хватало терпения сосать леденец, пока он не растает во рту почти полностью, и проглатывать его, только когда он станет узеньким и острым, как еловая иголка. Он никогда не разгрызал твердые конфеты зубами! Но сейчас он был так рад своей находке, что в нарушение своих принципов с победным хрустом раскусил леденец. Наконец он нашел то, что искал!

Этрих допустил ошибку. И это было более чем объяснимо: разрозненные сведения, которые он получил, находясь по ту сторону жизни, вдруг разом всплыли в его памяти и обрушились на него таким мощным потоком, что он едва не потонул в нем. То, что ему удалось с первого раза перенести Изабеллу к ее бабушке, было равносильно чуду. Но возможно, именно та легкость, с какой он это совершил, сослужила ему плохую службу. Он уверился, что и со всем остальным справится без труда. Ведь он знал, что делает. Случай убедиться в том, что как раз этого-то он и не знал, представился ему всего через несколько секунд, когда он очутился в незнакомом месте и вдобавок неизвестно в каком времени.

Номер в отеле. Судя по рисунку желтоватых обоев на стенах и по форме раковины в ванной и притулившегося рядом биде, отель находился в одной из европейских стран. Хотя и в этом он не был до конца уверен. Вот так. Вознамерившись перенестись в больничную палату, где встретил смерть, он попал в дешевый гостиничный номер где-то в Европе. То, что он не узнавал окружающей обстановки, ровным счетом ничего не значило. Этот номер непременно должен быть какой-то вехой в его жизни, потому что так предписывалось правилами: в смерти каждый может путешествовать взад-вперед по своему жизненному пути, как по рельсам железной дороги. Там, за пределами жизни, такие поездки поощрялись, потому что, исследуя пройденный путь, каждый углублял и расширял тот опыт, который получил здесь, на земле, и с которым явился туда, в смерть. Итак, эта тесная комната была частью жизни Этриха. Но он не узнавал ее, и из этого сам собой следовал вопрос – какой именно частью? Ответ ему пришлось ждать недолго.

Не успел он толком осмотреться, как дверь номера отворилась. Снаружи послышался женский смех. Эти звуки он никогда бы не спутал ни с чем на свете – так задорно и беззаботно могла смеяться только его мать. Но женщина, вошедшая в комнату, очень мало походила на ту, которая, когда он был мальчишкой, делала ему бутерброды с арахисовым маслом и всегда аккуратно сворачивала его майки и трусы, прежде чем уложить их в ящик комода.

Молодая женщина, которая вошла в номер, была причесана по моде 1940-х. Под лифом ее тонкого голубого с зеленым платья без рукавов вырисовывалась крепкая грудь. Винсент залюбовался ее стройной, подтянутой фигурой, длинными ногами, которые лишь угадывались под скрывавшим их до середины икры подолом. Познакомься он с этой особой на какой-нибудь вечеринке, ей было бы не избежать его ухаживаний. Он помнил фотографии матери в молодости. Вне всякого сомнения, это была она и в то же время не она – ведь теперь Рут Этрих предстала перед ним не на фото, а в реальности, живая, веселая и совершенно счастливая. О, этот смех, и шелест платья, и каждый сантиметр кожи на ее тонких руках… Она была просто чудо как хороша!

А следом за ней в номер вошел мужчина в поношенных синих джинсах и черной рубашке. Разумеется, это был не кто иной, как Стэн, отец Этриха. Худощавый, с тонкими, выразительными чертами лица и целой шапкой волос на голове. Это немало удивило Этриха, он помнил отца совершенно лысым. Они были великолепной парой. Сколько же им сейчас лет – двадцать с чем-то или уже за тридцать? Отец внес в номер два чемодана и поставил их на пол, испустив при этом вздох облегчения. Этрих впервые за долгие годы вспомнил, как тот вечно жаловался, что его жена берет в дорогу слишком много вещей и ее чемодан делается просто неподъемным.

Рут подошла к окну, выглянула наружу и жестом подозвала Стена. Он встал позади нее и положил ладони ей на плечи. До чего знакомый жест! Как часто Этриху случалось видеть родителей, стоящих именно так – отец стоит позади матери, обняв ее за плечи, а она держит его руки в своих. Этриху недоставало их обоих! И сейчас он ощутил это с небывалой остротой. Несколько лет назад они погибли во время пожара в туннеле на швейцарской горной дороге. А он лишился не только родителей, но и добрых друзей.

– Ты только посмотри, какой отсюда вид, Стэн! Просто восхитительно! – Она сжала его руку, не отводя взгляда от окна.

Винсенту тоже захотелось выглянуть из окна и убедиться, что вид и впрямь чудесный. Находиться в одной комнате со своими незабвенными родителями, молодыми, веселыми, – это ли не счастье? Он грустно улыбнулся при мысли о том, что оба они гораздо моложе, чем он нынешний.

– Как называется этот городок?

– Рейс.

От изумления у Этриха отвисла челюсть. Услыхав это название, он тотчас же понял, где находится, и что должно было случиться, и почему он тут очутился. В этой комнате родители пережили едва ли не лучшие часы своей совместной жизни. Ребенком он то и дело просил их рассказать ему эту историю. И родители охотно откликались на его просьбу, так что он выслушивал ее попеременно в изложении то отца, то матери. Но это не имело значения: никому из них она никогда не надоедала.

Через три года после свадьбы его родители заняли должности преподавателей в международной школе в Цюрихе. До этого ни он, ни она в Европе не бывали, поэтому летом, пока не начались занятия, они взяли напрокат машину и отправились путешествовать по новому для них миру.

Однажды вечером они очутились в богом забытом французском городке у самой границы со Швейцарией. Утомленные долгой поездкой в автомобиле, они спросили у местных жителей, как им проехать к гостинице. Те указали на единственный в округе постоялый двор, вид которого нисколько не вдохновил молодую чету. Но выбирать им было не из чего, поэтому они вошли внутрь и сняли номер.

Однако внутри, к немалому их удивлению, оказалось уютно и мило. Номер был чисто убран и достаточно просторен. Особенно же порадовал вид из окна – большой зеленый луг, на котором мирно паслись овцы.

В обеденном зале маленького семейного отеля царила атмосфера давно ушедших времен. С потолочных балок свешивались гирлянды чеснока цвета слоновой кости и фиолетового лука, в очаге высотой не менее трех метров потрескивали сосновые поленья, отчего пол, вымощенный каменными плитами самых причудливых форм, делался совсем теплым, почти горячим. Рут сбросила свои босоножки и принялась с наслаждением водить по нему ступнями. Огромный ирландский волкодав, который принадлежал хозяину гостиницы, ласково их приветствовал и в знак своего особого расположения улегся на пол у их столика. Кроме Этрихов в зале было только четверо – две супружеские пары, но они, быстро поужинав, удалились в свои комнаты. Родители Этриха в полном одиночестве наслаждались седлом барашка и овощами с гостиничного огорода.

А после они потягивали кальвадос из гигантских коньячных бокалов, потому что снаружи похолодало, а еще потому, что это был кальвадос, любимый напиток Сент-Экзюпери. Книга «Ветер, песок и звезды» сопровождала их в поездке. Она и сейчас лежала в чемодане у Стэна. Перед сном он вслух читал ее Рут.

Одно из окон в обеденном зале было отворено, и вскоре до слуха их донеслись раскаты грома и шум дождя, такой неистовый, что они в который раз поблагодарили судьбу, приведшую их сюда. Хозяин постоялого двора, чрезвычайно польщенный, что в его заведении остановились американцы, настоятельно рекомендовал им отведать на десерт его крем-брюле. С тех пор, оно стало любимым лакомством Рут.

Ночью у себя в номере они занимались любовью, а через девять месяцев на свет появился Винсент. Родители не сомневались: он был зачат именно тогда, что подтверждало и магическое видение, явившееся им несколькими часами позже.

Посреди ночи Стэн, проснувшись, подошел к окну. Дождь кончился, в небе сияла огромная серебристо-серая луна. Весь луг был залит ее призрачным светом. Он собрался было разбудить Рут, чтобы и она полюбовалась этим волшебным зрелищем, но передумал, решив не тревожить ее сон. Сам он остался у окна, не в силах отвести взгляд от величественной картины.

Через несколько минут, устав стоять, он тихо отодвинул стул от письменного стола, поставил его у закрытого окна, сел и облокотился на подоконник. Глядя на темное ночное небо и серебристо-серую лужайку, он вдруг вспомнил изумительную баранину, которую им подали на ужин. Наверное, этот барашек тоже когда-то мирно пасся здесь… Но, как бы там ни было, они провели чудесный вечер, и теперь нежданно-негаданно он получил возможность насладиться таким пленительным зрелищем. Он представил, в каких красках опишет его Рут, когда она проснется. Он любил делиться с женой всеми своими впечатлениями, любил смотреть на ее лицо, обращенное к нему с выражением неподдельного интереса.

Этрих-старший глубоко задумался, представляя себе завтрашний разговор, подыскивая сравнения, при помощи которых он сможет с максимальной точностью передать ей свои чувства. И тут на поляну выбежали олень и собака. Отец Этриха тотчас же узнал ирландского волкодава из гостиницы. Олень оказался ненамного крупнее его. Позже они предположили, что он был еще очень молод и потому не побоялся играть с псом.

В последующие годы мать и отец Этриха не раз спрашивали людей, сведущих в таких вопросах, известны ли им случаи, когда лесной олень играл с домашней собакой? И все, как один, давали им отрицательные ответы. Впрочем, они и без этого не сомневались, что тогда, глубокой ночью, в маленьком французском городке стали свидетелями уникального явления. Потому что два крупных животных подпрыгивали и валялись на траве, вскакивали и пускались вдогонку друг за другом, мчались во весь опор, как будто их преследовала стая волков, и внезапно останавливались, – словом, веселились от души.

На сей раз Стен решительно подошел к кровати и потряс Рут за плечо. Она заснула так крепко, что ему понадобилось несколько секунд, чтобы ее разбудить. Вырванная из объятий сна таким бесцеремонным образом, она уже готова была рассердиться на мужа, но, увидев, как он взволнован, какое радостное возбуждение сияет в его глазах, молча встала с кровати и подошла следом за ним к окну. Этрих любил представлять себе родителей именно такими – молодыми, обнаженными, стоящими у окна гостиницы и наблюдающими за мистическим танцем оленя и пса на широкой лужайке, залитой лунным светом.

Теперь он очутился в том самом гостиничном номере и наблюдал эту картину наяву. Глядя на два нагих тела у окна, он не смог удержаться от слез. Но тут он заторопился прочь из комнаты. Родители, как и прежде, его не замечали. Он же решил посмотреть на них снаружи. Ему хотелось выйти на луг и увидеть их лица, их молодые тела в оконном проеме. Это будет так похоже на двойной портрет в раме. Он предвкушал, с каким напряженным вниманием станет вглядываться в дорогие черты, в глаза, следящие за удивительными животными. В эту волшебную ночь он хотел, чтобы образы родителей навсегда запечатлелись в его памяти.

Отец и мать, не раз пересказывавшие ему эту историю, упоминали, что животные оставались на поляне не меньше пятнадцати минут. И чета Этрихов все это время за ними наблюдала. Так что ему не было нужды торопиться. Однако Этрих не мог сдержать свое нетерпение и потому вышел из комнаты и стал поспешно спускаться по лестнице. Крутые ступени, на стенах – обои с рисунком, резкие запахи, доносившиеся отовсюду, – старая древесина, табачный дым, жареное мясо. Он все твердил себе, что должен запомнить каждую деталь, что он просто не вправе позабыть даже мельчайшую подробность этого удивительного путешествия. Но каждый миг содержит в себе неисчислимое множество впечатлений и ощущений, которые со временем тускнеют, стираются и исчезают, как бы нам ни хотелось их сохранить.

На входной двери висел массивный медный колокольчик, так что Этриху стоило немалых усилий открыть и закрыть ее за собой, не наделав шума. В течение нескольких секунд он ощущал себя мальчишкой, удирающим из дома тайком от отца и матери.

От самого порога к проезжей части улицы шла тропинка, вымощенная булыжником. Чтобы выйти на луг, ему надо было обогнуть здание гостиницы. Торопливо шагая вдоль фасада, он старался смотреть под ноги, чтобы не споткнуться, и одновременно оглядывался по сторонам. Ему хотелось приметить как можно больше деталей и навсегда их все запомнить. «Не забудь об этом, – повторял он себе то и дело. – И об этом тоже».

Очутившись у фасада гостиницы, он обнаружил, что чуть поодаль, у самого края луга, выстроена невысокая каменная стена, которая служила границей между пастбищем и большим гостиничным огородом. В серебристом свете луны все овощи на грядках казались черными или голубыми.

Теперь до Этриха стали долетать звуки, которые издавали животные, – топот лап и копыт по твердой почве, шумное дыхание. Он остановился, глядя на игры пса и оленя. Собака высоко подпрыгнула в воздух, а приземлившись, ткнулась мордой в бок оленя. Тот вскинул голову и издал протестующий звук, но не остановился и даже не замедлил бег. Он собирался прийти первым в этой гонке и решил не обращать внимания на уловки соперника. Вот они пронеслись у самого края ограды. Животные были так великолепны, что Этрих на миг позабыл, зачем вышел сюда, и принялся с удовольствием наблюдать за ними.

Но когда они умчались к противоположному краю лужайки, он осторожно, стараясь не наступать на грядки, прошел по огороду и легко перемахнул через забор. Трава была тяжелой от дождя и росы. Штаны Этриха тотчас же вымокли, и он невольно вздрогнул, когда холодная ткань облепила его икры и щиколотки. Он с наслаждением втянул ноздрями свежий после дождя воздух, напоенный ароматами влажной земли и луговых трав.

Осень часто приходит на смену лету в глухую ночную пору, и потому мало кто замечает ее появление. Погода едва заметно меняется. Дождь, подобный тому, который прошел минувшим вечером, уже мало походит на летний. Земля после него высыхает дольше. Да и облака, которые его принесли, если в них вглядеться, заметно отличаются от черных августовских грозовых туч – они светлее, прозрачнее, окрашивают небо в лилово-пурпурные тона, совсем как зимой, в ненастные снежные дни. И хотя лето еще не закончилось, той ночью Этрих ощутил в воздухе дыхание осени. Ему показалось, что он единственный на всей земле его уловил.

Он прошел по лужайке, остановился, повернулся лицом к отелю и стал искать окно родителей. Они оба были там. Его молодые родители стояли в своей комнате и смотрели вниз сквозь стекло. Отец был позади матери. С такого расстояния ее стройное молодое тело с кожей цвета слоновой кости казалось высеченным из мрамора. Она прижала обе ладони к стеклу, словно хотела распахнуть окно, чтобы хоть немного приблизиться к великолепным животным. Этрих с восхищением смотрел на них. Ему хотелось поцеловать их и сохранить в тайниках своей памяти.

Не отводя взгляда от окна, Этрих сделал несколько шагов назад. Где-то вдалеке залаял пес. Этрих отступил еще на шаг, нога его обо что-то запнулась, и он наклонился, решив, что едва не наступил на большой камень. Но, к немалому своему изумлению, увидел в траве деревянную коробку. Откуда она могла тут взяться? Вглядевшись в свою находку пристальнее, он сумел прочитать надпись на крышке: «Венский торт».

Он оцепенел. Все его чувства и мысли слились в протяжное: «Что?!» Ведь перед ним лежала та самая коробка, в которой Изабелла привезла торт. Он был совершенно в этом уверен. Здесь, на французской лужайке, в ночь, отстоящую от нынешнего времени на сорок с лишним лет, под окном гостиничного номера, где он только что был зачат, валялась коробка, которая еще минувшим утром стояла в его холостяцкой квартире.

Этрих преодолел искушение поднять ее. Какой-то голос в глубине его сознания велел ему не делать этого. Оставить все как есть и убраться отсюда поскорей. Они его нашли. Они здесь. Но не означало ли это, что им удалось отыскать и Изабеллу с Энжи?

Он резко выпрямился. Так резко, что потерял равновесие и зашатался, расставив руки в стороны. Ему с трудом удалось устоять на ногах. Надо было исчезать из этой волшебной ночи как можно проворней. Первым его побуждением было отправиться к Изабелле, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Но ему тотчас же пришло на ум, что, возможно, они не знают, где она, и тогда он, чего доброго, наведет их на ее след.

Этрих сделал несколько неуверенных шагов вправо, остановился, повернулся и зашагал налево. Цепенея от ужаса, он машинально вскинул голову и в последний раз взглянул на здание отеля. На миг перед ним мелькнули обнаженные тела родителей, но он был так напуган, что не только не попытался всмотреться в их лица, но даже не задумался, кто они такие.