I. Попытка жрицы отойти от дел

Афродита, сорок неустанных лет служила я тебе и все еще жива, чтоб возвестить об этом.
Тех, кого любила я, — кривоногих кузнецов,
и потерянных мальчиков,
и шаманов, лишенных сана,
и леваков-чернокнижников,
и докторов, не способных себя излечить,
и поэтов, что жили, не зная ритма,
и жиголо, танцующих на измятых простынях, —
я их почти забыла,
но никогда не сожалела я о том,
что служила тебе,
ведь эта служба дала мне всю мудрость,
мной обретенную.
Раз как-то женщина пришла ко мне в твоем обличье —
в глазах голубизна морей, как в хмурый день,
розовокожая, что Эос,
взошла она над моей грядой коннектикутской в четыре,
когда я пробудилась, чтоб вознести тебе молитву.
Я в ней узнала твоего двойника и полюбила ее, как себя в зеркале,
— все из любви к тебе.
Но вот теперь хочу оставить я это поклонение,
вернуть тебе мой красный жреческий хитон и золотые ожерелья, серебряные пояса, черные жемчужины и нагой в мир уйти,
стать от поэзии каргой,
рифмы белой ведьмой,
языческим философом бродячим,
бабкой для щенячьей страсти, что обуяла дочь мою.
Но ты — шутница Афродита —
пришли мне нового мужчину,
который мог бы взбунтовать мне кровь,
мои глаза наполнить озорством и кожу зарумянить мне рассветом ложным.
Но что такое мужчина новый, если не беда?
Пятидесятилетняя Сапфо, взрастившая уже
Клеиду драгоценную свою,
влюбилась в лодочника,
доставившего ее к скале,
с которой она прыгнула —
или так гласит легенда.

Забери ты этого Фаона!
Агатоглазого стареющего Адониса,
охмуряющего меня словами!
Но вот я это говорю,
а ты самым потаенным своим взглядом ловишь мой.
«Ну, еще разик, насладись, — поддразниваешь ты меня.
— Кто знает, какие гимны в мою честь
Теперь ты сложишь,
Высот достигнув мастерства?
Что есть поэта жизнь,
как не жертва богине, которой служит он?
Ты думаешь, что это твой свободный выбор?
Но и бессмертные покорны ее капризной воле».

Отправить