Книга: Сердце Сапфо
Назад: 19. Воздух, огонь и вода
Дальше: 21. Среди кентавров

20. О людях и змеях

Какая может быть жизнь, какая радость
Без золотой Афродиты?
Мимнерм
С того момента, когда Эзоп признался мне в любви, наши отношения осложнились. Можно сколько хочешь говорить о том, что любовь и дружба — это то же самое, но когда ясно, что один человек горит страстью, а другой нет, дружба начинает сходить на нет.
— Кого ты любила больше всего в жизни? — спросил Эзоп.
Его вопрос заставил меня задуматься. Кого я любила больше — Клеиду или Алкея? Как могла я выбирать между ними?
— Почему ты спрашиваешь?
— Потому что я должен знать. Если ты и вправду веришь, что мир есть любовь, как сказала этим несчастным, траченным молью философам, значит, у тебя были для этого основания. Ты поешь о любви так, словно знаешь, что это такое. Так знаешь?
Как и многие другие вопросы Эзопа, этот тоже заставил меня задуматься.
— А ты? — спросила я.
— Думаю, что да, — ответил Эзоп. — Когда-то, давным-давно, я стал рабом, чтобы другой человек мог остаться свободным. Я думаю, это и есть любовь.
Эзоп, как и много раз до этого, удивил меня.
— И кто же был этот другой человек? — спросила я.
— Я тебе скажу, — ответил Эзоп. — Но я не согласен с тем, что для тебя любовь — знамя. Любовь — вещь куда более спокойная. Она в наших поступках — не в словах.
— Эзоп, ты поражаешь меня. Сначала ты говоришь, что не веришь в богов, потом — что я ничего не понимаю в любви. И отказываешься объяснить почему.
— Прежде всего я тебе скажу, почему не верю в богов, а потом поговорим о другом. Идем, посидим на берегу.
Мы сели на камень у самых волн. Перед нами были высокие меловые скалы, между которыми мы заплыли в бухту, за нами — меловые пещеры, в которых исчезли со своими ухажерами наши девы. Время от времени из пещер доносились сладкоголосые песни.
Эзоп начал так:
— Боги никогда не умирают, а потому для них ничто не имеет значения. Время — ничто. Их жизнь продолжается бесконечно. Они сидят в мраморных дворцах на Олимпе и смотрят на нас. Наши проблемы кажутся им такими мелочными, однако мы их забавляем. Без нас им бы было ужасно скучно. Мы их развлечение, их способ проводить вечность. Это для нас наша жизнь имеет значение. И знаешь почему? Из-за смерти. Когда я говорю о своем неверии в богов, на самом деле я хочу сказать, что наша жизнь имеет совсем иное значение, чем жизнь богов. Скорее, мы изобрели их, а не наоборот. Вот почему я никогда не рассказываю притчей о богах. Все мои притчи о человеческих слабостях, даже если я прячу людей под звериные шкуры. Люди могут учиться, а боги нет. Люди могут изменяться, а боги нет. Я бы не стал рассказывать притчи богам. Они пропали бы втуне.

 

ЗЕВС: Нужно избавиться от этого человека! Он опасен!
АФРОДИТА: И оставить Сапфо без единственного друга?
ЗЕВС: А мне наплевать.
АФРОДИТА: Будущему не наплевать.
ЗЕВС: Прошлое, настоящее, будущее — для меня все едино!

 

— Так ради кого ты продался в рабство?
— Ради моей матери. Она была одной из черных амазонок, которые жили на берегах реки Герма и мыли золото для лидийских царей. Лидийские торговцы, решив, что амазонки — лишь слабые женщины, совершили набег на их лагерь, захватили золото и взяли в плен амазонок и их детей. Мне тогда было десять лет. Я в тайне от матери сговорился с главарем разбойников и пошел в рабство вместо нее. Меня увезли на остров Самос и продали ювелиру по имени Ксанф. Там я познакомился с Родопис, которая была рабыней в том же доме. Отправившись в Навкратис продавать свои изделия богатым греческим торговцам, Ксанф взял с собой и нас. Там мы и заработали себе свободу. Родопис стала куртизанкой, а я — мудрецом. То, что прежде мы были рабами, вызывало особое любопытство у египтян и греков.
— И ты с тех пор больше не видел матери?
— Не видел. С десяти лет.
— И как думаешь — она жива?
— У меня такое чувство, что жива. Но возможно, я просто не хочу верить, что моя жертва была напрасной. Я обманываю себя, как и другие смертные, хотя я из своих обманов сочиняю притчи.
За нашими спинами раздался громкий голос.
— Обманы! — раскатился он по камням.
Мы повернулись и увидели высокую красивую женщину в короне из живых, угрожающе шипящих змей.
— Вы, видимо, и есть та парочка, которая забрала моих мужей и отдала их девам, которые приплыли по морю. Вы не имели права это делать. Они принадлежали мне и были совершенно довольны жизнью до вашего появления. А теперь мне придется убить их — или превратить в змей. Моя сестра Цирцея, конечно, превратила бы их в свиней.
— Твоя сестра? Цирцея? А кто же ты?
— Нет, ты мне скажи, кто ты? Ведь это мой остров. Я не должна представляться на собственном острове!
— Нам сказали, что это остров философов, — сказал Эзоп.
— Вам явно наговорили много чего, что не имеет никакого отношения к действительности, — сказала змееносная женщина. — Меня зовут Терпения, и я даже вас могу превратить в змей и добавить их к моей короне. Медуза тоже была моей сестрой. Но я не видела никакого смысла в превращении людей в камень, когда с ними можно сделать нечто куда более интересное. Зачем превращать в камень всего мужчину, когда можно — только одну его часть? Если у меня когда-либо возникнут с этим трудности, я обращусь к сестре, но до сего времени ее вмешательства не требовалось.
Она обвила руками Эзопа, который отпрянул от змей.
— Если бы вы стали моими, я бы оставила вас такими, какие вы есть. Я бы вас вообще не изменяла. Но вы ошибаетесь насчет богов. Они таки существуют. Я сама — дочь бога и змеи. Боги не будут довольны, узнав, что вы сомневаетесь в их существовании. Они не выносят неповиновения. Единственное, что вызывает у них еще больший гнев, — это отсутствие страха перед смертью.
Она сделала движение рукой, и в земле зашевелились многоцветные змеи. Они ползли отовсюду — и из пещер, куда удалились девы со своими ухажерами. Вся земля была покрыта ими, они ползли одна по другой. Герпеция сделала еще одно движение — и змеи исчезли.
— Фокусы и магия не доказывают существования богов, — спокойно сказал Эзоп. — Ты говоришь, что можешь превращать людей в змей? Что ж, преврати меня в змею, мне все равно. Но и это ничего не докажет… кроме того, что ты владеешь магией.
Герпеция свирепо нахмурилась. Ее змеи зашипели.
— Обычно это кому угодно затыкает рот, — сказала она. — И вот передо мной человек, который не боится. Кто ты?
— К твоим услугам, госпожа, Эзоп.
— Сочинитель притч? — спросила Герпеция.
— Он самый.
— Отлично! Я отчаянно скучала на этом острове без притч. В кого мне только не приходилось превращаться, чтобы не умереть от скуки. Это я превратилась в трех философов из пещеры, рассуждавших о природе мироздания. Я превращала людей в змей просто ради удовольствия, а потом ради того же удовольствия делала их обратно людьми. Они к этому привыкают. Честно говоря, мне самой это надоело. По правде сказать, я уже несколько столетий ищу мужа, который не боялся бы меня. Может быть, я его уже нашла.
Герпеция взяла Эзопа под руку и повела прогуляться вдоль бережка. Что было у него на уме? Может быть, он пытался вызвать у меня чувство ревности? Пока Эзоп флиртовал с Герпецией, змеи обмякли и повисли вдоль ее щек, словно пряди волос. Она страстно целовала его. Он, похоже, отвечал ей. Я пошла предупредить дев, что нам грозит опасность.
Они все еще занимались любовью в пещерах со своими прекрасными ухажерами. Мы по-прежнему оставались под властью Афродиты. Я приказала девам и молодым людям вернуться на корабль, пока Герпеция развлекается с Эзопом.
— Она большая умелица по части превращений. Если вам нравится ее нынешний вид — пойдемте! Она обожает превращать красивых молодых людей в змей.
Юноши знали, что я говорю правду. Опьяненные девы колебались. Они мне не верили. Медвянокожая Арета, моя прежняя напарница по любовным играм, воспротивилась:
— Ты хочешь сказать, мой возлюбленный превратится в змею?
— Прошу тебя, не нужно спорить со мной. Просто подчинись. У нас совсем мало времени, чтобы ускользнуть от этой волшебницы. Эзоп обезоружил ее. Пока она утратила бдительность, мы должны покинуть остров.
Но Арета была так увлечена своим любовником, что не желала меня слышать. Другие девы тоже не обращали на меня внимания.
Эзопу каким-то образом удалось вырваться от Терпении, и он нашел меня на берегу.
— Теперь я понимаю Медузу, Цирцею — всех великих волшебниц. Это просто женщины, жаждущие любви. Медуза, в ярости оттого, что ее никто не любит, обращала мужчин в камень. Цирцея — в свиней. Ничего этого не было бы, если б их любили по-настоящему. В отсутствие любви они обратились к черной магии.
— Ты говоришь, что не веришь в богов, но даже ты подвластен чарам Афродиты!
— Ерунда, — сказал Эзоп. — Я само воплощение разума. Если я буду любить Герпецию, она будет ласковой и нежной. Ты видела это собственными глазами. Я хочу остаться здесь, на острове, и стать ее утешителем. Это мой долг.
— Я не позволю тебе совершить такую ошибку, — возразила я.
— Это не ошибка, — ответил Эзоп. — Это моя судьба. Я не знаю, откуда мне было известно, что нужно делать.
Но я это знала. Я подобрала прибитое к берегу бревно и обрушила его на голову Эзопа — он упал без сознания. Тогда я потащила его к кораблю и попросила помочь мне погрузить его на палубу. Родители, деды и бабки, остававшиеся на корабле, быстро пришли мне на помощь и затащили Эзопа на борт.
Некоторые из дев, видевших, что случилось, последовали за мной, а за ними — и их ухажеры. Некоторые остались на острове, за любовью забыв обо всем. Я знала одно: мы должны как можно скорее убраться отсюда. Кем бы ни была Герпеция — богиней или воплощением Эзоповой потребности в любви, — она вполне могла положить конец нашей одиссее. Покинув царство Аида, мы постоянно попадали в земли мифов и миражей. Нам нужно было вернуться в реальный мир.
Никогда не забуду зрелище с кормы корабля, когда мы подняли парус. Весь берег покрылся ползущими змеями, они обвивали ноги дев, которые не послушали меня. Девы пытались спастись, убежать, но змеи вились вокруг их ног, и девы падали на землю. Они поднимались, но змеи кусали их, и девы падали без движения. Некоторые, самые сильные, добрались-таки до корабля. Аттида сбросила с себя змею и придавила золотой пряжкой. Гонгила убежала от змеи, но Арета, прекрасная Арета, лежала в объятиях сиреневого питона и стонала от наслаждения, а тот без устали занимался с ней любовью. Ее стоны и крики привлекли других многоцветных змей. Самый крупный питон, какого я когда-либо видела, обвил ее кольцами, убивая своей любовью. Мне было жаль, что я научила ее науке наслаждения. Мои уроки любви определили ее судьбу.
Герпеция стояла на вершине горы из извивающихся змей и посылала нам проклятия, а мы тем временем проплывали между двумя скалами.
— Трусы! — визжала она. — Я думала, что нашла единственного мужчину, который не боится меня, но даже он оказался трусом! Нужно было мне превратить его в змею, прежде чем он успел бежать!
Это испугало меня. Что если я спущусь в трюм и вместо Эзопа найду там извивающуюся змею?
— Я останусь здесь навечно! — кричала она. — А вы все умрете!
Тут небеса разверзлись дождем, и вскоре мы промокли до нитки и спустились в трюм.
Я потрогала бесчувственное тело Эзопа — он все еще был самим собой.
Назад: 19. Воздух, огонь и вода
Дальше: 21. Среди кентавров