Глава пятнадцатая

“Жизнь продолжается», — сказала я Адаму. Когда я вернулась на ферму, собирались мужчины для дневной работы, пробуждались коровы. Я незаметно проскользнула в конюшню, повесила уздечку на место и отправилась на кухню. Миссис Бэйтс разогревала чайник, удивленно посмотрела на меня. «Ну, мисс Аннабел, рано встала! Верхом каталась?»

«Нет. Просто не спалось».

Яркие черные, пламенно-добрые глаза изучали мое лицо. «Что бы для тебя сделать? Выглядишь довольно плохо».

«Я в порядке. Провела плохую ночь, вот и все. С удовольствием бы выпила чашку чая».

«Хм. Что за чушь, вставать в такую рань, когда нет нужды. Нет, чтобы позаботиться о себе».

«Ерунда, Бетси, со мной ничего не случилось».

«Совершенно ты была на себя непохожа в день, когда вернулась. — чайник закипел, она схватила его и начала заваривать чай. — Если бы ты не сказала, что ты мисс Аннабел, я бы тебя и не узнала, и это факт. Ага, можешь улыбаться, если хочешь, но это правда, а не вранье. «Поимей в виду, — сказала я Бэйтсу в ту же ночь, — поимей в виду, что мисс Аннабел нелегко жилось в Америке, — сказала я, — и не удивлюсь, — я сказала, — судя по тому, что показывают в картинах"».

«Это была Канада», — ответила я добродушно.

«Ну это все равно, так ведь? — Она шмякнула заварочный чайник на стол, уже накрытый для завтрака, сняла крышку и стала яростно размешивать заварку. — Ничего не скажешь, ты выглядишь намного лучше, чем тогда, и начала уже вес набирать, ага, и красота потихоньку возвращается, но не я одна это заметила. «Ты заметила, — сказал мне Бэйтс недавно, — что мисс Аннабел почти такая же хорошенькая, как раньше, когда улыбается? — А от этого длинного такого не часто дождешься, скажу тебе. Ну вот, он говорит: — Если бы она нашла себе мужа и устроилась», — он говорит. «Давай-давай, — я говорю, — она только вернулась, хоть все мужики и думают, что это все, что женщине надо для счастья, и ничего плохого ты не сказал, — я говорю, — но все равно…"»

Я умудрилась засмеяться, и, по-моему, убедительно. «Ой, Бетси дорогая! Дай сначала дома освоиться, прежде чем смотреть по сторонам».

«Вот твой чай. — Она толкнула ко мне дымящуюся чашку. — И тебе бы стоило класть в него сахар, а не устраивать из него иностранное черное пойло. И дай я тебе скажу, что если ты и спала плохо ночью, ты только себя должна винить, раз потребляла суп, и кофе, и даже виски, я нашла стаканы немытые в кухне, мне даже плохо стало. Не то, чтобы я забивала голову вещами, которые не мое дело, но… О, вот и мистер Кон».

Кон выглядел привлекательным и бодрым даже с разбитым подбородком. Аккуратно оделся, приготовился к работе. Удивленно посмотрел на меня и взял чашку чая. «Бог ты мой, что это ты делаешь в такое время?»

«Гуляет, говорит, — сказала миссис Бэйтс, подкладывая сахар в его чай. — Я думала, она верхом ездила, а она говорит, нет».

Он посмотрел на мои брюки и желтую рубашку. «Разве нет? Мне казалось, что жеребец Форреста соблазнял тебя давно. — Я не отвечая отхлебнула чая. Сцена на лугу бледнела, таяла в воздухе… Горячий чай — благословение, лекарство от снов. День начался. Жизнь продолжается. — Эта одежда тебе идет».

Кон говорил с неприкрытым восторгом, Бетси смотрела на него подозрительно задумчиво. Пододвинула к нему тарелку со свежими рогаликами. «Попробуй это».

Он взял один, не отводя от меня глаз. «Выйдешь сегодня помочь?»

«Вот этого она не сделает», — четко ответила миссис Бэйтс.

«Может быть, — сказала я. — Не уверена. Я… плохо спала».

«Тебя, может, что-нибудь беспокоит?» — спросил Кон. Его глаза выражали искреннее любопытство.

Миссис Бэйтс отобрала у него чашку и снова наполнила. «Она беспокоится насчет деда, и это ничуть не страннее, чем то, что ты делаешь, мистер Кон, и это я могу сказать, что тебе должно быть стыдно звать ее работать по такой жаре, когда у тебя в поле помощников хватает, и это правда, а не вранье!»

«Ну, — сказал Кон, чуть заметно улыбаясь, — сомневаюсь, что сегодня придет Билл Фенвик, поэтому если бы ты поработала немного на тракторе, это помогло бы. Погода скоро испортится, сама видишь. Гроза будет еще днем».

«Вижу. Ты там будешь целый день?»

«Как только позавтракаю, отправлюсь. А что?»

«Говорила вчера. Хочу пообщаться».

«Это точно. Может, вечером».

«Лучше бы раньше. Могу прийти в поле, когда остановишься перекусить».

«Давай, — ответил Кон беззаботно, опуская чашку. — До встречи».

Я поднялась переодеться. Не будь Кон в рабочей одежде, он бы почувствовал запах коня. На серых брюках остались рыжие волосы Рябинового, а один или два — на рубашке, где он терся об меня головой. Я помылась, надела юбку и свежую блузку и почувствовала себя лучше.

Завтракать я не смогла, но никто не мог отметить этого факта. Кон еще не пришел, дедушка не встал, миссис Бэйтс была где-то занята, а Лиза неимоверно притихла. Юлия по моему настоянию завтракала в постели, я хотела, чтобы она не попадалась Кону на глаза. Она полностью пришла в себя после приключений прошедшей ночи и согласилась так себя вести, по ее словам, только потому, что не хотела видеть Кона до встречи с Дональдом.

Дональд позвонил вскоре после половины девятого, узнать последние новости. Я сказала ему только то, что могло его успокоить — что с машиной Билла Фенвика случилось несчастье, но с Юлией асе в порядке, и она хочет с ним увидеться днем. Если, добавила я, вспоминая коллегу из Лондона, он свободен…

«Мпхм, — сказал Дональд. — Заеду через полчаса».

«Дональд! Подождите минуточку! Она еще не встала!»

«Полчаса», — сказал Дональд и повесил трубку.

Я предупредила Юлию, которая вылетела из кровати с воплем: «Что мне надеть?!» Это окончательно убедило меня в ее хорошем самоощущении и чувствах.

Я не видела, как Дональд подъехал, но через полчаса его машина появилась во дворе, и я захотела сказать ему, что Юлия сейчас появится. Его не было ни в машине, ни поблизости. Чутье заставило меня проскользнуть в полуоткрытую дверь конюшни Блонди, там он и оказался. Трогал нежным пальцем густой мех, а Томми сидел на перекладине примерно в полдюйма шириной и внимательно наблюдал, периодически облизывая черную лапу.

Услышав, как я вошла, Дональд выпрямился. «С ней правда все в порядке?» Оставалось надеяться, что такое бесцеремонное приветствие свидетельствует о состоянии души. Он определенно не показывал никаких других признаков глубоких переживаний.

«Абсолютно. Появится минуты через две».

Я рассказала подробнее о несчастном случае, но ничего не говорила о Коне и о том, что случилось ночью. Если Юлия захочет рассказать, это ее дело, но я надеялась, что не станет. Не захочет дополнительных неприятностей до моего разговора с Коном, а потом все может и проясниться.

До появления Юлии прошло шесть минут. Стрессы прошлой ночи никак на ней не отразились. В голубой юбке и белой блузке она выглядела подтянутой и невозмутимой, будто это не она с воплем неслась в ванну тридцать шесть минут назад. Она приветствовала Дональда с редкостным спокойствием и, когда я собралась удалиться, задержала меня взглядом, который заполнил меня предчувствиями. Их не уменьшало и поведение Дональда — он погрузился в молчание, и я с тоской заметила, что он лезет в карман за трубкой. Я быстро сказала: «Нельзя курить в конюшне. Если вы сейчас уходите…»

«О-о-у, — сказала Юлия. — Это котята Томми? Они восхитительные! — Она наклонилась над кормушкой, восхищенно щебеча, явно намереваясь задержаться на какое-то время. — И посмотрите, какие крохотные коготки! Два черных, три черно-белых, два рыжих… Это же чудо!»

«Между прочим, их папа из Западной Сторожки — рыжий», — сказала я довольно возбужденно.

Юлия вытащила рыжего котенка из мехового клубка и гладила его под подбородком. «А сколько им? Ой, я бы с восторгом взяла себе одного. Но они слишком маленькие, чтобы брать, да? Шесть недель должно пройти, чтобы они начали лакать? Ой, какой милый… Аннабел, как ты думаешь, среди рыжих есть хоть один мальчик?»

«Оба мальчики», — ответил Дональд.

«Как ты… Они же слишком маленькие, чтобы понять, правда?»

«Я бы сказал, что вероятность того, что оба рыжих котенка являются представителями мужского пола составляет около девяноста девяти и девяти десятых процента, а возможно и более. Рыжий цвет — характеристика, связанная с полом».

Да, вряд ли мы подберемся ближе к романтическим разговорам, чем обсуждение генетики. И пока не сказано все, что возможно, для развития этой темы, не похоже, чтобы мы сделали хоть шаг вперед в решении нашей проблемы. Я устремила на Дональда пронзительный взгляд, но он его не заметил. Смотрел на Юлию, а она вцепилась в котенка и с восторгом его изучала. «Хочешь сказать, что не бывает рыжих кошек?»

«Нет. То есть да». Дональд растерялся только на секунду и не по нужному поводу. Он стоял, неколебимый, как скала, трубка в руке, спокойный, говорит медленно и безусловно привлекательный. С удовольствием бы встряхнула его.

«Разве это не прекрасно? — спросила Юлия. — Аннабел, ты это знала? Тогда я оставлю себе этого. О Господи, у него когти, как булавки, и он хочет залезть на мою шею! Дональд, посмотри на него, правда это абсолютная прелесть!»

«Прелесть. — Он оставался возмутительно спокойным и академичным. — Я бы пошел еще дальше, необыкновенная красота».

«Правда? — Юлия не меньше меня удивилась такому мощному эпитету. Она отодвинула котенка, глядя на него с некоторым сомнением. — Ну, конечно, он очень милый и симпатичный, но разве розовый нос это именно то? Очень, конечно, миловидный, с этим пятнышком на конце, но…»

«Розовый? Я бы не сказал, что розовый». Он вовсе не смотрел на котенка и наконец-то перестал обращать внимание на меня. Я тихо двинулась к выходу.

«Но Дональд, он сияюще-розовый, просто шокирующе розовый, совершенно жуткий, действительно, только такой ужасно привлекательный!»

«Я говорил вовсе не о котенке», — сказал Дональд.

Юлия открыла рот, на секунду замолчала и начала неудержимо краснеть. Дональд засунул трубку в карман. Я сказала: «Увидимся вечером», — и вышла из конюшни.

Когда я уходила, Дональд осторожно снял котенка с плеча Юлии и посадил обратно в кормушку. «Мы не хотим раздавить бедное маленькое существо, правда?»

«Н-нет…» — ответила Юлия.

В это же утро, но позже, я сделала вклад в ведение домашнего хозяйства. Выловила в углу сарая, где они всегда и хранились, свои старые садовые инструменты. Конечно, я имела осторожность, спросить Лизу, где они. Инструменты выглядели так, будто их не использовали последние восемь лет. Очень странное ощущение — рука уверенно скользнула на знакомую деревянную ручку совка и почувствовала знакомое отверстие в ручке лопаты. Я оказала им первую помощь, как смогла, и отправилась в заброшенный сад.

Я работала там все утро и, поскольку начала с тропинки и травы, очень скоро место стало выглядеть, будто о нем все-таки заботились. Но работа не помогала. Я стригла траву, лопатой выравнивала края дорожки, убирала засохшие растения с клумб, а память не приглушалась тяжелым трудом, болезненно врезалась в меня будто я ее тоже поточила, одновременно с садовыми инструментами.

Весна и лето восемь лет назад… В марте земля пахла сыростью и молодыми ростками. В мае у ворот пышно расцвела сирень, в каждом цветке скрывалась капля дождя и пахла медом. В июне малиновка пронзительно вскрикивала и пела в восковых цветах чубушника, а я копала и сажала, повернувшись спиной к дому, мечтая об Адаме и нашей следующей встрече.

Сегодня опять июнь, земля сухая и воздух густ. Сирень отцвела, а куста чубушника больше нет, он умер за эти годы.

И мы с Адамом свободны, но все закончилось.

Совок вывернул несколько луковиц — осенний крокус, приплюснутые шары, будто покрытые бумагой. Я опустилась на колени и осторожно взяла их в ладони. И неожиданно вспомнила. В тот ужасный вечер в Вайтскаре крокусы цвели, горели бледно-лиловым пламенем в сумерках, когда я выскальзывала на последнее свидание с Адамом. А на следующее утро они лежали плоскими серебряными лентами, прибитые дождем, а я уходила по тропинке, потом через мост к дороге. Я заметила, что сижу на пятках, а слезы текут по моим щекам.

До ланча еще оставался час, когда из дома меня позвала Бетси. Явно что-то случилось, так странно звучал ее голос, я встала и обернулась. Весьма возбужденная, она размахивала руками. «Ой, мисс Аннабел! Ой, мисс Аннабел! Иди быстрее, давай!»

Ее отчаяние могло значить только одно. Я уронила совок и побежала. «Бетси, это дедушка?»

«Аи, это вот…» — Она закрутила руки в фартук, лицо бледнее, чем всегда, румянец на щеках яркий, будто нарисованный, черные глаза встревожены. Больше обычного она походила на деревянную фигуру, которые ставят у порога, как маленькая фигурка из Ноева ковчега. Она говорила быстрее, чем обычно, будто думала, что ее обвинят в том, что случилось, и нужно сначала извиниться: «…и он был совершенно нормальный, как дождь, когда я принесла ему завтрак, он в полном был порядке, и это правда, а не вранье. «И сколько раз я должен тебе говорить, — он сказал, — что если сожгла тост, отдай его птицам. Я не собираюсь есть это скрюченное вещество, — он говорит, — так что можешь выбросить и сделать новый», — что я и сделала, мисс Аннабел, и там он был, на самом деле, как дождь…»

Я задыхаясь схватила ее за плечи грязными руками. «Бетси! Бетси! Что случилось? Он умер?»

«Слава Христу, нет. Но удар, как раньше, и вот так это и закончится в этот раз, мисс Аннабел, моя дорогая…»

Она пошла вверх по лестнице, продолжая говорить. Они с Лизой вместе были в кухне, готовили ланч, когда дедушка позвонил. Это старомодный звонок, они висят рядком в кухне на пружинах. Дедушка дернул за веревку, звонок задребезжал, как безумный, будто в приступе злобы или по срочной необходимости. Миссис Бэйтс поспешила наверх и обнаружила, что старик упал в кресло у камина. Он почти оделся сам, собрался надевать пиджак, но, должно быть, неожиданно почувствовал себя плохо и только успел, падая, потянуть за веревку звонка. Миссис Бэйтс с Лизой положили его в кровать, и Бетси отправилась за мной.

Большую часть она успела сказать за те несколько секунд, пока я бежала на кухню мыть руки. Я схватила полотенце и яростно вытирала их, когда раздались легкие шаги и в дверях появилась Лиза. Никакого возбуждения, невыразительное лицо, вроде болезненное, но в глубине глаз — затаенная радость. Она резко сказала: «Вот и вы. Я положила его в кровать и накрыла. Упал, когда одевался. Боюсь, это серьезно. Аннабел, позвоните доктору? Телефон в блокноте. Миссис Бэйтс, чайник почти горячий, наполните две грелки, как только сможете. Я должна к нему вернуться. Когда дозвонитесь до доктора Вилсона, Аннабел, пойдите позовите Кона».

«Лиза, я должна видеть его, вы позвоните, я могу…»

«Вы не знаете, что делать. А я знаю. Это случалось и раньше. Скорее, пожалуйста». Она резко повернулась, будто больше нечего было говорить. Я бросила полотенце и побежала в офис.

Номер телефона доктора был записан в блокноте большими цифрами. Мне повезло, он оказался дома. Да, он придет как можно быстрее. Что делается? А, с ним мисс Дэрмотт, и миссис Бэйтс тоже там. Хорошо, хорошо. Я должна постараться не беспокоиться. Он появится скоро. Выплескивая профессиональные успокоения, он повесил трубку.

Когда я вернулась в холл, наверху лестницы появилась Лиза. «Дозвонились?»

«Да, он едет».

«Хорошо. Теперь, может, вы пойдете?..»

«Сначала хочу его видеть», — я уже поднималась по ступенькам.

«Вы ничего не можете сделать». Она не загораживала мне путь, но то, как она мрачно стояла посредине лестницы, имело тот же эффект.

Я резко спросила: «Он в сознании?»

«Нет». Не односложность ответа остановила меня тремя ступеньками ниже ее, а тон. Я подняла голову. Несмотря на возбужденное состояние, я заметила удивление в ее взгляде. Бог знает, что она прочла в моем лице и глазах. Я забыла о нашей общей тайне, теперь она кнутом хлестнула меня по лицу, напомнила о разуме и осторожности. Лиза говорила: «Нет смысла вам его видеть. Идите и позовите Кона. Он должен знать сразу».

«Да, конечно», — ответила я и прошла мимо нее к дедушке.

Полуопущенные занавески висели неподвижно, прикрывая заполненные солнцем окна. Старик лежал в кровати, единственным движением было его трудное, хриплое дыхание. Я встала около него. Если бы он не дышал так громко, я бы подумала, что он уже умер. Выглядело это так, будто он, человек, которого я знаю, уже вышел из-за маски, лежавшей на подушке, оставил ее ждать вместе с нами.

Лиза последовала за мной, но я не обращала на нее внимания. Стояла, смотрела на дедушку и пыталась привести мысли в порядок.

Лиза была на кухне с Бетси, когда это случилось. На звонок ответила Бетси. Все, что Лиза сделала, — правильно и совершенно обычно. И Кон достаточно далеко, ушел рано утром.

Я повернулась и встретилась с Лизой глазами. Если у меня и были какие-то сомнения насчет естественности кризиса сразу после подписания завещания, их рассеяло выражение ее лица. Оно было спокойным, но радость она скрыть не пыталась. Только при взгляде на меня добавились удивление и озадаченность. Я слышала, как наверх поднимается Бетси с грелками. Лиза шевельнулась, подошла ко мне, прошептала: «Повезло, правда?»

«Повезло? — Я взглянула на нее удивленно. — но он отлично себя чувствовал…»

«Ш-ш-ш, здесь миссис Бэйтс. Я имею в виду повезло, что это не случилось вчера до прихода мистера Исаакса. Провидение Господне, можно сказать».

«Вы можете», — ответила я сухо. Да, все ясно. Целеустремленная и простодушная Лиза, с одной единственной мыслью в голове, ничего не предпринимала. Звезды позаботились о Коне, Лизе осталось только ждать. Эффективная, невинная… Несомненно, будет помогать доктору всеми возможными способами. Я сказала резко: «Пойду позову Кона».

Солнце светило нещадно. Третье поле как раз косили, оно сияло зелено-золотым и сладко пахло. На остальной территории сено стояло могучими стогами, цветы создавали на его золоте лиловые и бронзовые переливы, иногда всплескивались пурпурным и желтым. В дальнем конце поля — трактор, за рулем — Кон. Он двигался прочь от меня, косилка сверкала на солнце.

Я побежала по скошенному полю. Мужчины с граблями останавливались и смотрели на мой бег. Косилка крутилась, накатывалась на траву под точно рассчитанным углом. Кон не видел меня, смотрел на лезвия, но когда машина вышла на прямую, осмотрелся и поднял руку. Я остановилась, где была, запыхавшись от жары.

Трактор быстро шел обратно. Кон, очевидно, не увидел в моем визите ничего необычного и снова смотрел на лезвия. Солнце сияло на темных волосах, красивом профиле, загорелых руках. Он выглядел самоуглубленным, спокойным и, к моему удивлению, счастливым. Я сошла с дороги, трактор поравнялся со мной, и я крикнула, перекрывая шум мотора: «Кон! Иди лучше домой! Это дедушка!»

Трактор рывком остановился. Мальчик сзади передвинул рычаг, и косилка поднялась, свет заиграл на стали. Кон заглушил двигатель и на меня упала тишина. «Что такое?»

Я старалась не кричать: «Дедушка. Он заболел. Тебе надо прийти».

Что-то появилось на его лице и исчезло, оно стало опустошенным, будто у него перехватило дыхание, внутри закипело усталое возбуждение, но не прорвалось наружу. Только напряглась верхняя губа и ноздри немного расширились. Лицо охотника. Он вздохнул и повернул голову к мальчику. «Джим, отцепи ее. Я уезжаю в дом. Тед! — К нам не спеша подошел молодой человек, с любопытством глядя на меня. — Тед, мистер Винслоу заболел. Я ухожу и, возможно, сегодня не вернусь. Продолжайте, ладно? — Еще несколько коротких инструкций, и его рука потянулась к стартеру. — Да, еще отправь кого-нибудь открыть ворота для доктора. Джим, залезай на трактор, пригонишь его обратно. Пришлю новости с Джимом, Тед, как только пойму, как он».

Мальчик подчинился и пристроился сзади, Кон включил двигатель, махнул мне головой, я обежала вокруг и встала на заднюю часть трактора. Он рывком тронулся с места, резко свернул на уже скошенное поле и быстро покатился по неровной почве к воротам. Мужчины смотрели с любопытством, но Кон не обращал внимания. Трактор проехал по овечьему переходу, почти не сбавляя скорости. Кон засвистел сквозь зубы, будто через клапан выпускал лишний пар. Думаю, в этот момент я ненавидела Кона больше, чем когда-либо, даже больше, чем когда он вынуждал меня выйти за него замуж, когда я вырвалась из его рук, разбитая и перепуганная, и побежала к дедушке, больше, чем когда он пытался стать моим любовником, привез меня сюда, чтобы нанести вред Юлии…

Он молчал, пока мы не въехали во двор. «Между прочим, ты, кажется, о чем-то хотела со мной поговорить? О чем?»

«Потерплю», — ответила я.

Дедушка все еще был без сознания. Доктор появился, побыл, а к вечеру удалился, проинструктировав нас. Оставил телефонный номер, мы должны позвонить ему, если будут какие-то изменения, но он боится, он очень обеспокоен…

Дедушка лежал на спине среди подушек, дышал с трудом, иногда вдох превращался в долгий тяжелый вздох. Иногда в дыхании наступала пауза, тогда мое сердце дергалось и замирало, будто из солидарности, и снова начинало биться, когда он начинал дышать…

Я не покидала его. Поставила стул рядом с кроватью. Кон был с другой стороны. Весь день он просидел, как камень, уставившись на лицо старика, а иногда ходил взад-вперед, как хищник. В какой-то момент я больше не могла этого вынести и сурово предложила ему выметаться из комнаты или сидеть тихо. Он удивленно посмотрел на меня, потом, вроде, оценил и ушел, но примерно через час снова вернулся и сел с другой стороны кровати старика. И опять посмотрел на меня странно, но мне было все равно. Я так устала, что какие бы то ни было чувства были так же невозможны, как бег для раненого. Бог знает, что выражало мое лицо. Не было у меня сил об этом думать… Так и шел день. Тихая и уверенная в себе Лиза входила и выходила, помогала мне делать, что надо. Миссис Бэйтс закончила работу, но предложила остаться на какое-то время, и ее предложение с удовольствием приняли. Юлия не вернулась. После визита доктора Кон отправил одного из работников в машине на Западную Гарь, но вернувшись, он доложил, что ни Юлия, ни Дональд с утра не появлялись. Заходили туда, немного погуляли и уехали на машине Дональда. Никто не имел ни малейшего представления, куда они делись, если в Ньюкасл…

«Форрест Холл, — сказала я. — Вот где они должны быть. Извини, Кон, забыла… — Я быстро рассказала о римской резьбе, как описывал Адам. — Пошли его в Форрест Холл, лучше по тропинке вдоль реки, так быстрее, чем на машине через ворота».

Но работник никого не нашел. Да, он обнаружил подвалы, в них запросто можно войти, и ему показалось, что там кто-то был недавно, возможно, сегодня, но сейчас там никого нет. Да, он спустился прямо вниз. И там не было никакой машины, он не мог бы ее не заметить. Может, отправиться в Западную Сторожку? Или еще куда? «Легче позвонить», — сказал Кон.

Но телефон нам тоже не помог. В Западной Сторожке извинились, но мистер Форрест вышел и не сказал, когда вернется. Дома у Билла Фенвика тоже извинились, но сдержанно. Нет, Юлии там не было, спасибо, Билл чувствует себя хорошо, им очень жаль услышать о мистере Винслоу, жаль, жаль, жаль…

«Придется оставить это занятие, — сказала я устало. — Бесполезно. Может, они нашли что-нибудь в Форресте и все отправились в Ньюкасл. Или Юлия с Дональдом могли сами куда-то укатить из Форрест Холла. Но остался час до ужина, и они, наверняка, вернутся? После прошлой ночи, трудно поверить, что это было вчера, она больше не будет задерживаться, не сообщив нам?»

«Знаешь, похоже, ты действительно взволнована», — сказал Кон.

«Господи, а что ты думаешь?.. — Я подняла голову и встретилась взглядом с его очень яркими, внимательными и живыми голубыми глазами. — Как ни странно, да. Я думаю о Юлии. Она хотела бы быть здесь».

Он усмехнулся, показал зубы. «Я всегда говорил, что ты хорошая девочка». Я не ответила.

Доктор появился около семи, побыл немного и ушел. Темнело, небо затянули тучи, казалось, скоро пойдет дождь.

Юлия так и не появилась. Дедушка лежал неподвижно, маска его лица не менялась, только ноздри сузились и дыхание стало более поверхностным.

Когда Кон пошел в мастерские, я оставила в комнате дедушки миссис Бэйтс, ненадолго спустилась вниз и поела. Потом вернулась, сидела и ждала, смотрела на лицо старика и старалась не думать.

Примерно через час Кон вернулся и снова стал разглядывать меня с другой стороны кровати.

Миссис Бэйтс в восемь ушла. Начался дождь. Сначала большие, тяжелые, редкие капли застучали по камням, а потом сгустились, зашумели сплошным потоком, потекли по стеклам, как желатин. Неожиданно комнату осветила молния, другая, загремел гром и началась гроза. Яростная летняя гроза, которая быстро проходит. Я отправилась закрывать окна и остановилась на несколько секунд, глядя сквозь сияющий пластиковый занавес дождя. Почти ничего не было видно. При вспышках молний дождь превращался в вертикальные стальные канаты, а земля струилась и бурлила водой, которую не успевала поглотить.

Все еще нет Юлии. В такую погоду они и не могут приехать, должны укрыться где-то. А тем временем дедушка…

Я опустила тяжелые занавески и вернулась к кровати. Включила лампу и повернула ее, чтобы свет не падал на лицо старика. Кон смотрел на него задумчиво, нахмурив брови, сказал приглушенно: «Послушай, к черту это, итак достаточно шумно, чтобы мертвого разбудить. — Только я собралась объяснить, что свет деду не помешает, как Кон продолжил: — Все поле станет плоским, как кокосовая скорлупа. После такого дождя никакая косилка не годится».

Я сказала сухо: «Полагаю, нет. — И тут я все забыла. — Кон, гроза действительно его разбудила!»

Дедушка вздохнул, странно всхрапнул и открыл глаза. Через некоторое время они сфокусировались, и он заговорил, не шевельнув головой. Звуки были искаженными, но достаточно разборчивыми: «Аннабел?»

«Я здесь, дедушка».

Пауза. «Аннабел?»

Я наклонилась вперед и взяла его за руку под одеялом. «Да, дедушка, я здесь. Это Аннабел».

Его пальцы не шевельнулись, не изменилось и выражение лица, но мне показалось, что он немного расслабился. Тонкие сухие пальцы, как побеги бамбука, больше не казались живыми, лежали в моей ладони. Я вспомнила, как я была девочкой, а он — высоким, сильным и ехидным тираном, гордым, как огонь. И неожиданно для меня этот день стал слишком долгим. Он начался с Рябинового, ясного утра, секрета, который больше не был только моим, Адама, знания о нашем взаимном предательстве, а теперь это…

Гроза приближалась. Молнии долго светили, колесами катались перед занавешенным окном. Дедушка понял, что это такое, сказал: «Это просто летняя гроза. Скоро закончится».

«Шум? Дождь?»

Дождь лился с небес, шумел водопадом. «Да. — Он сдвинул брови. — Это прибьет траву…»

Что-то во мне пробудилось, удивление, смешанное со стыдом. Кон впитал самую суть Винслоу, может быть, его реакции честнее моих. Моя немая ярость, горе о том, что все проходит, не только этот старый человек, но мой мир, которого я не хотела получать и заслуживала потерять. Я сказала: «Именно это говорил Кон».

«Кон?»

Я наклонилась к нему. «Он здесь».

Глаза шевельнулись. «Кон».

«Сэр?»

«Я… болен».

«Да», — сказал Кон.

«Умираю?»

«Да».

Мои губы раскрылись в попытке протеста и от ужаса, но все, что я могла сказать, остановила дедушкина улыбка. Не тень прошлой ухмылки, просто растягивание мускулов в уголках рта, но я поняла, что Кон прав. Какими бы ни были пороки Мэтью Винслоу, он не собирался уходить из жизни по ковру женской лжи. У них с Коном было много общего, как поле, где они могли встретиться и куда меня не пускали. Мой протест, должно быть, передался ему через наши соединенные руки, потому что его глаза вернулись ко мне и он сказал: «Не надо врать».

Я посмотрела на Кона. «Хорошо, дедушка, не буду».

«Юлия?»

«Она скоро появится. Ее задержала гроза. Она уехала с Дональдом на весь день и не знает, что ты болен. — Мне показалось, что он смотрит вопросительно. — Ты помнишь Дональда, дорогой. Шотландец. Дональд Сетон. Археолог, ведет раскопки на Западной Гари. Был здесь прошлым вечером, — мой голос сбился, но я смогла привести его в порядок, — на твоем дне рождения…»

Меня перебил гром. Длинная яркая трещина молнии, а потом грохот, будто рядом выстрелили из пушки. Мэтью Винслоу спросил: «Что это?» — от удивления почти нормальным голосом.

Кон был у окна, раздвигал занавески. Его движения наполняло жуткое нервное возбуждение, они выглядели не просто грациозными, как обычно, превращались почти в балет. Вернулся к кровати и наклонился. «Это далеко. Дерево. Я совершенно уверен, но не здесь. Одно из деревьев Форрест Холла, я бы сказал. — Он положил руку на кровать, на одеяло, под которым лежала дедушкина рука, и сказал старательно и отчетливо: — Не надо беспокоиться. Я потом выясню, что это такое. Но это не около мастерских. Свет горит, отсюда видно. Ничего плохого не случилось».

Дедушка сказал очень ясно: «Ты хороший мальчик, Кон. Очень жаль, что Аннабел так и не вернулась. Вы бы очень друг другу подошли».

Я сказала: «Дедушка…» — и замолчала.

Когда я опускала свое лицо в одеяло, я увидела, что Кон поднял голову и смотрит на меня прищуренными глазами.

В комнате были только мы с Коном.