Несколько месяцев назад ранним декабрьским вечером я сидела внизу, за стойкой в приемной, и листала книгу регистраций. На зимних каникулах гостей в «Усадьбе» обычно не было. На Рождество мы закрывались и уезжали погостить в город к деду и бабушке. Я уговорила маму платить мне два доллара в час за то, что буду сидеть в приемной (я тогда копила деньги на новую обстановку для своей комнаты). Я слушала хиты по радио и изучала книгу регистраций. В 1973 году героини редко посещали нас. В марте была Дейзи Бьюкенен (настоящий кошмар!), в августе жила Офелия.

Глухо тикали старинные напольные часы, и было так скучно, что почти захотелось, чтоб отворилась дверь и в дом впорхнула очередная героиня. И тут, как по заказу, дверь на самом деле распахнулась и в прихожую, шатаясь, вошла женщина. Черные волосы растрепаны, лицо белым-бело, как заснеженные березы за окном, лиловые круги под глазами. Но их нефритовый цвет да еще тончайшая талия сразу же подсказали мне, кто это такая. Хотя, конечно, Вивьен Ли была куда красивее. Женщина протянула дрожащую руку к стойке, хотела ухватиться за нее, но пошатнулась и рухнула на холодный плиточный пол.

— Грета! Сюда! На помощь! — крикнула я, выбежала из-за стойки и присела рядом с незнакомкой. Осторожно приподняла ее голову и почувствовала, как в основании черепа набухает шишка. Глаза несчастной были закрыты, веки дрожали, точно ей снился кошмар. — Мама!

Вбежала Грета в желтых резиновых перчатках, с которых капала мыльная пена.

— Что за шум?.. О господи!

— По-моему, это Скарлетт О’Хара.

Швырнув перчатки на пол, Грета подсунула руки под тоненькую Скарлетт и подняла ее. Героиня была одета в кроличью шубку с кожаным поясом. Бегом, перескакивая через две ступеньки, Грета понесла Скарлетт наверх с такой легкостью, точно то была пушинка, а не женщина.

— Я принесу лед, надо положить ей на голову! — крикнула я.

— Лучше чайник поставь. Бедняжка промерзла до костей.

Я бросилась на кухню и столкнулась в дверях с мамой.

— Там наверху… Скарлетт О’Хара!..

Глаза мамы расширились, она поднесла ладонь ко рту, чтоб скрыть улыбку.

— Она в обмороке!

— Должно быть, война в самом разгаре, — пробормотала мама и бросилась наверх.

К тому времени, когда я приготовила чай и пакетик со льдом и принесла все это в спальню гостьи, Скарлетт уже очнулась. Она сидела на кровати с резной деревянной спинкой, обложенная подушками. В этой комнате имелись отдельная ванная и большой балкон, но сама спальня была невелика. Мы трое столпились возле постели, любуясь необыкновенным цветом ее глаз и благодаря судьбу за то, что в разгар зимы послала нам столь замечательную гостью.

— Пойду-ка сварю ей супчик, — сказала Грета.

— А я подберу теплую ночную рубашку и халат, — добавила мама.

— А я могу принести еще подушек, — вызвалась я.

Скарлетт приподняла руку, защищаясь от яркого верхнего света, и гневно сверкнула глазами.

— Лучше виски! Я говорила Порку, мне нужно виски, и немедленно! — В ее слабом голоске отчетливо слышался сочный южный акцент.

— Не думаю, что… — начала было мама.

— Она была на войне, — перебила Грета. — А потому виски в самый раз.

— Вы так добры, — сказала Скарлетт и снова откинулась на подушки.

Грета наклонилась и прошептала на ухо маме:

— Да она покруче будет, чем Кэтрин Эрншо.

Мама кивнула и опустила глаза. Достаточно было одного упоминания о Кэтрин Эрншо из романа «Грозовой перевал», и мама тут же съеживалась, как побитая собака. Я не припоминаю, чтобы мама с Гретой когда-нибудь обсуждали героинь, но всякий раз, когда речь заходила о Кэтрин Эрншо, я не понимала, что это за птица. А все попытки уговорить маму рассказать о ее визите терпели фиаско. Было очевидно, что и от Греты не многое узнаешь. Вообще она часто отмалчивалась, особенно когда речь заходила о войне. Поначалу я немного удивилась, что Грета знакома с историей Скарлетт, но позже узнала, что «Унесенные ветром» были в Германии настоящим бестселлером. Обычно Грета держалась от героинь подальше, но беженцы и эмигранты военных времен вызывали у нее глубочайшую симпатию и сострадание. Скарлетт казалась жалкой, худенькой и больной, но Грета понимала, что это выдающаяся личность и маме с ней в одиночку не справиться.

Первые часы пребывания героинь в «Усадьбе» — самые сложные. Никогда не знаешь, как они поведут себя. Офелия без конца расхаживала по комнатам; Фрэнни любила сидеть на подоконнике и смотреть на луга. Мы пока не определили, из какой части романа явилась Скарлетт (для мамы это было очень важно, так как могло подсказать, как себя вести и что делать дальше), но было очевидно, что бедняжке надо как следует выспаться. Я не отрывала глаз от этой женщины. Меня волновала ее хрупкая красота. Скарлетт была необыкновенно женственной. Кожа прозрачная, глаза под опущенными веками непрерывно двигались. Я тихонько отошла от кровати и выглянула на балкон. Туда намело снегу, который вздымался в углу пухлой белой шапкой, похожей на колпак гнома. Ветер надрывно завывал в ветвях вязов, где чудом уцелели несколько смерзшихся листьев. Я порадовалась, что Скарлетт сейчас в тепле и безопасности. Я очень надеялась, что и у Фрэнни все хорошо. Было бы здорово, если бы она и в самом деле вернулась в свою историю. Мама на цыпочках подошла к окну и опустила жалюзи, задернула тяжелые темно-бордовые шторы. Радиатор тихо пощелкивал, Скарлетт стонала во сне.

— Эшли!..

Мы с мамой переглянулись, затем она строго покачала головой, точно знала, что я готова броситься к постели и начать отговаривать Скарлетт любить его. Мама напрасно волновалась. Это случилось за несколько месяцев до прибытия Эммы Бовари, до того, как взыграли подростковые гормоны и я взбунтовалась. Я несколько раз смотрела фильм «Унесенные ветром» и прекрасно понимала: переубеждать Скарлетт не стоит и пытаться.

Вошла Грета, держа за горлышко бутылку виски «Джеймсон». Поставила на тумбочку стакан и плеснула в него весьма щедрую порцию. Потом потрясла Скарлетт за плечо:

— Просыпайтесь.

Скарлетт открыла глаза, покачала головой.

— Коровы еще не доены. А малыш Бью умирает от голода…

— Выпейте-ка! — Грета поднесла ей стакан.

Держа его обеими руками, Скарлетт отпила глоток и передернула плечами. Глаза ее расширились, щеки порозовели, и она, моргая, заглянула в стакан. Снова поднесла его к губам, запрокинула голову и залпом допила остаток. А потом попыталась встать с постели.

— Лежите, вам говорят! — прикрикнула Грета и толкнула ее назад.

— Отстань! Мне надо сходить в огород, взглянуть, как там сладкий картофель.

— Я принесу вам бульон. Лежите.

Все разворачивалось как обычно, когда героини только появлялись в доме. Именно Грета отвечала за то, чтобы они пили, ели и спали. И теперь мама решила дать событиям развиваться своим чередом, обняла меня за плечи и направилась к двери.

— Вот дура! — прошипела Скарлетт.

Мы закрыли за собой дверь и переглянулись. Потом я щелкнула пальцами.

— Чердак!

— Точно! — кивнула мама.

Мы ринулись к двери, ведущей на чердак, чтоб освежить в памяти события «Унесенных ветром». Мама открыла амбарный замок ключом, висевшим на шнурке на ее запястье. Мы всегда держали дверь на чердак под замком, чтоб бродящие по дому героини не могли узнать свою дальнейшую судьбу. Мама отворила дверь, мы поднялись по скрипучим деревянным ступеням и вошли в прохладное помещение. Мама пошарила на балке и достала ключи от книжных шкафов. Окна были покрыты инеем. Я дернула за шнурок, над головой зажглась одинокая голая лампочка. Мама включила электрический обогреватель, завитки спирали тотчас порозовели. Вдоль северной стены стояли пыльные сундуки, корзины, затянутые паутиной, коробка с веерами, портняжный манекен, птичья клетка. И кукольный домик, который я забросила несколько лет назад, — точная копия нашего дома. Западная же стена была заставлена мамиными сокровищами. Здесь высились до потолка шесть книжных шкафов с металлическими замками на грубо обработанных сосновых дверцах. На каждой дверце висела специальная табличка, чтобы было легче ориентироваться — «Европейская литература» (Франция, Италия, Россия, Испания), «Азиатская литература» (Япония, Китай, Индия). Отдельный шкаф был отведен под англоязычную литературу (Ирландия, Шотландия, Уэльс, Америка). То было мамино сокровище, ее страховка, ее накопление и состояние. Причем маме было совершенно не важно, как именно выглядят книги: дорогие тома, переплетенные в кожу, или же дешевые карманные издания в мягких обложках. У нее имелись даже первоиздания. К коллекции предъявлялись всего два требования: она должна быть обширной и удобной для поиска (книги размещались в алфавитном порядке по фамилиям авторов). Теперь мама хотела подстраховаться, убедиться, что мы не допустим досадной промашки и не расскажем Скарлетт о чем-либо из ее будущего. К примеру, что пропавший без вести Эшли вернется или что ее мать умрет.

— Я почти уверена, что она не так давно бежала из Атланты, — сказала мама.

Повернула диск кодового замка, в нем что-то щелкнуло. Дверца открылась и ударилась о стену. Я подперла ее ведром, чтобы случайно не захлопнулась. Мама потянулась к полке, помеченной буквой «М», и достала толстый том. «Унесенные ветром»… Быстро пролистала первую сотню страниц.

— Она что-то говорила о том, что Порк обещал ей виски, — напомнила я.

— И что нужно покормить Бью. У Мелани не было молока. — Мама лизнула палец и снова начала перелистывать страницы. Память у нее была почти фотографическая. — Я ведь только что видела эту страницу. А, вот она.

Мы стояли рядом на холодном чердаке, под лампочкой без абажура, и читали. Скарлетт, подобно большинству героинь, прибыла к нам в самый тяжелый момент жизни. Ей едва удалось ускользнуть из горящей Атланты. Потом она дожидалась, когда родит Мелани, — и это в самый разгар осады. Брошенная Реттом, она гнала повозку через леса Джорджии, населенные, как ей казалось, призраками убитых конфедератов. И вот наконец, добравшись до Тары, узнала, что ее любимая матушка умерла. Сестры мечутся в тифозной лихорадке, отец сошел с ума от горя. Весь собранный урожай хлопка сгорел, поля пришли в запустение. Честно говоря, на долю не многих героинь выпадали столь тяжкие испытания. Но должно быть, именно смерть матери заставила несчастную Скарлетт искать убежище в «Усадьбе». Скарлетт боготворила свою мать Элен, типичную южанку, преисполненную благородства и совершенства, отличающуюся не только красотой, но и добротой, готовностью к самопожертвованию, а также изяществом манер и сдержанностью. Из всех вышеперечисленных достоинств Скарлетт унаследовала лишь красоту. Ей всегда хотелось быть во всем похожей на мать, она стремилась к идеалу добропорядочной и благородной южанки, настоящей леди. Но пассивность и альтруизм не помогли бы ей выжить во время войны.

Мама ткнула пальцем в страницу:

— Вот. Здесь она просит виски.

— Она вроде бы плохо обращалась с рабами, — заметила я.

— Ну, была с ними нетерпелива, скажем так, — пробормотала мама.

— Какая разница.

— Не судите, да не судимы будете. — Мама закрыла книгу. — Скарлетт жила в другую эпоху.

— Но расизм — это зло.

— Конечно! — сказала мама. — И я рада, что ты это понимаешь. Но в разговорах со Скарлетт нет смысла упоминать об этом. И вообще, держись от нее подальше. Характер у Скарлетт вспыльчивый. Смотри, как бы голову тебе не оторвала.

— Но ведь ты потратила столько времени, чтоб сделать из Фрэнни феминистку. Почему бы не поработать над Скарлетт, не заставить ее отказаться от расистских убеждений?

— Ну, это совсем другое дело. Фрэнни почти что наша современница и…

— Тебя больше волнует феминизм, а не расизм, — сердито продолжила я.

— Я просто знаю, в какие игры с ними лучше играть. Все определяет личность персонажа. Я тут ни при чем.

Я пожала плечами и вырвала книжку из ее рук. Маме не нравилось, когда я начинала критиковать ее подход к героиням, указывать на противоречия и непоследовательность.

— Что ж, раз мне запрещено к ней подходить, тогда позволь мне остаться здесь. Почитаю, отдохну немного.

— Здесь слишком холодно. И потом…

Внизу вдруг раздался страшный грохот, дверь ударила о стенку. Я уронила книгу на пол, и мы с мамой быстро сбежали по ступенькам вниз. Мама задержалась, чтобы запереть дверь на чердак, а я бросилась в спальню.

— О боже!

Грета крепко обхватила Скарлетт за талию, а та бешено брыкалась и отбивалась, колошматила Грету по рукам и ногам. Под ногами валялись сорванные со штанги темно-бордовые шторы, походившие на сброшенный наряд древнегреческой богини. Хотя борющиеся женщины больше напоминали Медузу горгону, рождающуюся из чрева варварского чудовища. Вот Грета отступила на шаг, хотела ухватиться за дверной косяк, но запуталась одной ногой в складках шторы, споткнулась, потеряла равновесие и ухватилась за стену, чтоб не упасть. Скарлетт немедленно воспользовалась тем, что Грета разжала руки, и резко вырвалась, но не устояла на ногах и рухнула вниз лицом на потертый персидский ковер. Грета упала сверху, придавив ее. Скарлетт завизжала так пронзительно, что я порадовалась, что в «Усадьбе» нет других постояльцев.

— Чертова кукла! — орала Скарлетт.

Она пыталась вырваться, но мешала могучая Грета, запутавшаяся в складках штор. Скарлетт хотела высвободиться и стала дергать складки ткани, но они еще плотнее стянули лодыжки Греты, и несчастная служанка завопила от боли.

То, что Скарлетт неравнодушна к шторам и всегда могла найти им применение, мы знали из романа. Там она умудрилась сшить из них нарядное платье и шляпку. Мама подбежала, протянула руку Грете, та приподнялась и, встав на колени, освободила Скарлетт. Наша гостья вывернулась из-под служанки и брезгливо отряхнулась, потом гневно взглянула на Грету.

— Да как ты посмела?

Мама помогла Грете подняться, затем протянула руку нашей гостье.

— А теперь, мисс Скарлетт, вы должны лечь и отдохнуть. Быстро в постель. У вас выдался трудный день.

— Нет времени нежиться в постели! У меня куча дел!

Она поднялась на ноги, но тут же побелела как мел, пошатнулась и начала заваливаться влево. Мама тут же подставила ей плечо.

— Вам действительно надо отдохнуть, — мягко произнесла мама. Выждав, пока Скарлетт немного успокоится, она осторожно повернулась к двери. — Это вы от виски так разволновались.

Хмурая Грета тем временем приводила в порядок шторы, аккуратно укладывая складку за складкой бархатную темно-бордовую ткань и что-то ворча себе под нос.

— Я… я полагаю, что… — тихо пробормотала Скарлетт и дала подвести себя к кровати.

В таких ситуациях мама справлялась куда лучше Греты. Порой героиням нужна была твердая рука, но гораздо чаще помогало мягкое и вежливое обращение. Скарлетт покорно позволила уложить себя в постель и укрыть одеялом. У нее был сонный вид. При этом мама успокаивающе бормотала что-то доброе и ласковое, на что Грета была совершенно не способна. Грету заботили более земные вещи — вытряхнуть шторы, найти стремянку и повесить шторы на штангу, аккуратно закрепив на крючках. Я тихонько сидела в кресле-качалке и наблюдала за происходящим. Знала: стоит только подать голос или шелохнуться, как тут же буду выдворена за дверь. Нежный шепот и уговоры мамы, ласково поглаживающей руку Скарлетт, почти убаюкали меня.

Но вот шторы снова заняли свое место, дыхание Скарлетт стало еле слышным и ритмичным — это означало, что она погрузилась в глубокий сон. Мы на цыпочках двинулись к выходу. Снаружи мама закрыла дверь спальни на ключ, он повернулся в замочной скважине с тихим щелчком. Мы пошли на кухню и принялись за скромный ужин.

Правда, мы все время прислушивались, не происходит ли чего наверху, но там царила мертвая тишина.

— Война и проблемы совершенно ее изнурили, — заметила мама.

— Если повезет, то проспит целую неделю. Если, конечно, какой кошмар не разбудит, — сказала Грета.

В ту ночь мы улеглись спать рано, опасаясь, что звуки телевизора могут потревожить Скарлетт. Наутро меня разбудили мамины шаги. Я скатилась с постели и увидела маму с Гретой, стоящих у двери в спальню нашей гостьи. Мама приложила ухо к деревянной панели и прислушивалась. Грета постучала — сперва тихо, деликатно, потом громче и громче. Она колотила, пока дверь, которую вчера заперли на ключ, вдруг не распахнулась. Мама опустилась на колени и подобрала длинный ключ, валявшийся на полу.

— Как, черт побери… Ах да! Там же был еще один ключ, лежал на тумбочке!

Мы ворвались в спальню, где все было перевернуто вверх дном. Казалось, что по комнате пронесся ураган. Сорванные шторы свисали безжизненными складками. На ковре были разбросаны картофелины и ямс. На старом матрасе лежала гора яблок. На балконе валялась куча столового серебра. Солнечные лучи врывались в незашторенное окно и отражались в бабушкином чайном подносе. На тумбочке лежали три остро наточенных кухонных ножа с деревянными ручками. Среди них был и любимый нож Греты для резки мяса.

— Да она хотела нас ограбить! — взвыла Грета.

— Она думала, что сможет взять все это с собой, — с жалостью заметила мама.

Я указала на нож для мяса.

— Она хотела нас убить!

— Чепуха, — отмахнулась мама. — Бедняжка была в таком отчаянии.

— Но ведь убила же она солдата-янки, — возразила я.

— Она боролась за выживание, — вставила Грета. — Наверное, собиралась продать серебро да какое-то время продержаться на овощах.

— Должно быть, ночью сбежала.

— Вот ведь подлая маленькая тварь! — сказала Грета.

— Я так и знала, что она у нас не задержится, — прошептала мама.

— Даже суток не прошло, — поддакнула я.

Втроем нам понадобились целых два часа, чтобы навести порядок и разложить все по местам. Надо сказать, что набор предметов, предназначенных к похищению, произвел на меня глубокое впечатление: овощи и столовое серебро, ножи и подсвечники. Грабя «Усадьбу», Скарлетт выбирала жизненно важные для нее вещи. Незнакомую с борьбой за выживание, меня это заставило задуматься — а как бы я поступила и что бы взяла, находясь в столь отчаянных обстоятельствах? Вопрос о выживании никогда меня не касался. До тех пор, пока я не оказалась запертой в отделении.