ГЛАВА 9

Прошло несколько дней, Клер, так и не дождавшись от Эндрю Кента знаков внимания, решила последовать примеру Ходди и не смешивать профессиональную жизнь с личной. Избегать Эндрю было несложно, куда сложней оказалось оправдать не высказанные вслух, но явные ожидания коллег и руководства колледжа и продемонстрировать всем, что она действительно усердный и работоспособный ученый. Добиться репутации блестящего ученого было бы, конечно, лучше, но бог с ним, на первых порах сойдет и так: она добросовестна и трудолюбива. Помимо преподавания надо было заниматься наукой и в течение трех триместров написать как минимум одну статью, а лучше две; в противном случае ей никогда не предложат остаться в Тринити на постоянной основе. Что тогда делать? Отправиться восвояси, искать место в каком-нибудь маленьком провинциальном колледже у себя в Штатах? После Кембриджа такое снижение статуса оказалось бы катастрофой.

Несмотря на то, что Эндрю встретил ее здесь далеко не с распростертыми объятиями, несмотря на холодность, а порой и недоброжелательность, которую она замечала со стороны ее новых коллег, Клер всем сердцем успела полюбить Кембридж. Он сочетал все преимущества академического городка с многовековой историей, очарованием седой старины. Вымощенные булыжником улицы центральной части города, где разрешалось ходить только пешком, сияли витринами кафе, пабов, книжных магазинчиков и модных лавок. Переступив порог часовни Королевского колледжа, нельзя не почувствовать благоговейный трепет перед великолепием интерьера этой церкви. Тенистые аллеи и узенькие улочки, окружающие Клэр-колледж, а также Гонвилл-энд-Кайус-колледж, погружены в удивительную, таинственную атмосферу Средневековья. Буколический район Бэкс, раскинувшийся вдоль реки Кем, — эти пологие, спускающиеся к воде газоны позади строений колледжа, обрамленные стройными рядами деревьев, — идеальное место уединения, где всегда можно провести несколько мирных, украденных от занятий минут или устроить импровизированный пикник, во время которого так приятно любоваться тренировками преодолевающих встречное течение гребцов восьмерок или спортсменов на лодках с шестом. В октябре листья деревьев в Кембридже окрасились золотом и багрянцем, и солнечные лучи приобрели мягкий золотистый оттенок, вызывающий лишь грустные воспоминания о жарком лете, прохладный воздух бодрил и вместе с тем давал чувство покоя, которое Клер всегда связывала с возвращением осени и началом занятий.

«Если хочешь остаться здесь, — думала Клер, выходя с Нью-корт и шагая в сторону Невилс-корт, — тебе надо много читать».

Научную работу она начала с посещения студенческой Нижней библиотеки, расположенной в подвальном и первом этажах северного крыла Невилс-корт. Неожиданно для себя она оказалась в довольно просторном помещении со стрельчатыми окнами и современным интерьером: большие панели флуоресцентного освещения под потолком изливали обильные потоки света на сработанные из клена книжные полки, на деревянные датские столы и бежевый берберский ковер на полу. Специальные кабинки были оборудованы компьютерами; четыре компьютера стояли и у задней стенки. В фондах библиотеки хранились учебники, книги для обязательного чтения, справочники и периодические издания. Клер прошла в справочный отдел, чтобы выписать несколько исторических журналов: «Ежегодный бюллетень исторической литературы», «Постоянство и перемены» и «Обзор литературы по истории Англии», — ей хотелось посмотреть, о чем в последнее время писали другие историки. Когда выбираешь тему исследования, не мешает проверить, не застолбил ли ее кто-нибудь еще.

Но сначала надо определиться. Ее интересует не общий ход исторического процесса, не тенденции и не статистика, но прежде всего судьбы живых людей. В своей диссертации, например, Клер писала о жизни Алессандры Россетти, юной венецианской куртизанки, которая в начале семнадцатого века отправила в Совет Венецианской республики письмо, предостерегая правителей страны от возможного нападения со стороны Испании. Выяснить, кто была Алессандра, чем она занималась в жизни, проследить ее до тех пор никому не известную судьбу, — для молодого историка это было увлекательное приключение, в конце которого ждал успех. Как ей стало известно, впоследствии, уже после разоблачения тайных интриг испанского правительства, художественно одаренная Алессандра покинула Венецию и переехала жить в Падую, где зарабатывала на жизнь тем, что делала рисунки растений для местного университета.

Клер понимала, что вероятность наткнуться на еще одну столь же драматическую историю, подобную той, что была связана с кознями испанского двора, очень мала. Но что делать, с чего-то начинать надо. Если Алессандра зарабатывала на хлеб насущный как художница, может быть, найдутся и другие женщины не хуже ее. А вдруг ей повезет, и она наткнется на материалы, связанные с работой профессиональных художниц семнадцатого или восемнадцатого века. В базе данных колледжа Клер просмотрела несколько источников, вышла из Нижней библиотеки и по лестничному пролету стала подниматься наверх.

К широкой двери, ведущей в недра библиотеки Рена, надо было подняться по лестнице; здание библиотеки — архитектурная достопримечательность Тринити-колледжа — было спроектировано и построено самим Кристофером Реном. В 1695 году строительство было закончено, и здесь разместилась великолепная, самая богатая библиотека во всей Британии. И через три сотни лет, восхищенно думала Клер, эти эпитеты не утратили своей силы. В огромном прямоугольном помещении фонды хранились в массивных книжных шкафах мореного дуба, расставленных в тринадцати специальных отсеках. Над шкафами на высоте тридцати семи футов располагался длинный ряд высоких стрельчатых окон, почти упиравшихся в звуконепроницаемый потолок. В самом конце широкого центрального прохода, выложенного плиткой из черного и белого мрамора в виде ромбического узора, высилась беломраморная статуя бывшего питомца колледжа, лорда Байрона, в живописной позе застывшего под витражным окном. Классическая архитектура здания, с его благородным изяществом линий, навевала мысли о вечности; библиотека Рена была подобна афинскому храму и посвящена своему божеству — книгам.

А фонды ее действительно были богатейшие, в них хранились уникальные книги и рукописи, датированные еще восьмым веком, на самых разных языках, включая староанглийский, среднеанглийский, латинский и древнегреческий. За последние три столетия библиотека приобрела такие раритеты, как послания апостола Павла в рукописной копии десятого века, целый ряд украшенных цветными рисунками средневековых манускриптов, коллекцию шекспирианы восемнадцатого века, несколько автографов стихотворений Мильтона, старопечатные книги по самым разным предметам, от алхимии до зоологии. Почти все они были получены в качестве дара или завещаны частными коллекционерами, многие из которых были магистрами колледжа или его питомцами и покровителями библиотеки; каждый из них уходил в мир иной, пребывая в спокойной уверенности, что в одном из самых прекрасных книжных хранилищ в мире его частной коллекции ничто не грозит. По традиции каждая коллекция хранилась на полках отдельно. Наиболее ценные единицы помещались под замком в закрытых помещениях, по два в каждом конце библиотеки.

Клер остановилась возле расположенной сразу возле входа стойки заказов. Библиотекаря за ней не было, и от нечего делать она разглядывала предметы, аккуратно расставленные на видавшем виды письменном столе: здесь была книга записей в кожаном переплете, тоненькая стопка белой бумаги, деревянная коробочка для карандашей, ручной точильный прибор, телефонный аппарат с дисковым набором номера, которому было небось не менее полувека. Ни компьютерного монитора с клавиатурой, ни даже простых шариковых или гелевых ручек. Даже табличка с именем библиотекаря: «Мистер Малкольм Пилфорд», — судя по шрифту, была изготовлена в давно ушедшую эпоху.

Было такое ощущение, что она разглядывает какую-то старинную диораму, но Клер понимала, что аскетическая обстановка на столе библиотекаря — результат не только времени и обстоятельств, но и особых принципов функционирования библиотеки. Такие книгохранилища, где, как правило, работают ученые, и материалы на дом не выдаются, имеют свои особые, строгие правила, позволяющие посетителям далеко не все. Даже в ультрасовременной Британской библиотеке, содержание которой стоит государству миллионы фунтов стерлингов, не разрешается пользоваться чернильными ручками или проносить в помещения читальных залов личные и посторонние предметы, и прежде всего сумки и рюкзаки, чтобы у читателя не возникало соблазна умыкнуть драгоценную библиотечную собственность. Карандаш, портативный компьютер и простая тетрадка — вот и все, что позволяется брать с собой в читальный зал, и охрана, поставленная у дверей, бдительно проверяет каждого, как входящего в библиотеку, так и покидающего ее. В библиотеке Рена ничего такого нет: ни охраны, ни камеры хранения, — но и услугами ее пользуются только преподаватели Тринити-колледжа, которым можно всецело доверять и которые все лишнее и ненужное для работы в фондах оставляют дома.

Клер захватила с собой лишь новенькую, сшитую металлической спиралью тетрадку и пару карандашей, еще у нее были с собой ключи и, в качестве единственной уступки современности, мобильный телефон. Выключенный, конечно. Но беспокоиться о том, что можешь нарушить спокойную, сосредоточенную работу других, не приходилось. В зале сидел всего один читатель, приютившаяся за столом позади статуи Байрона молодая женщина. Ученые из других университетов и колледжей, чтобы пользоваться фондами библиотеки Рена, должны иметь специальное разрешение, но его, похоже, тут никто не спрашивает и не регистрирует, и это несколько удивило Клер. Впрочем, библиотека функционирует явно не в режиме полной загрузки. В Тринити-колледже числится не более двадцати активно работающих преподавателей истории да горстка аспирантов, поэтому стоять в очереди за каким-нибудь редким изданием или рукописью вряд ли придется. Статус преподавателя, пускай и на временной ставке, предоставлял Клер привилегию заказывать и просматривать сразу несколько единиц хранения; это почти немыслимое право кружило ей голову — такого она вряд ли дождется в других аналогичных библиотеках.

Но вот в дальнем конце помещения, за статуей Байрона под высоким витражом, из-за тяжелой бархатной портьеры, драпирующей широкий дверной проем, появился человек. Он остановился возле стола, за которым работала женщина — длинные каштановые волосы ее были зачесаны назад и стянуты ленточкой, — и обменялся с ней короткими репликами. При этом он довольно фамильярно положил ей руку на плечо, но тут, подняв голову, заметил ожидающую Клер. Он сразу двинулся в ее сторону; не бросился со всех ног, но и не поплелся нехотя, что было бы неучтиво, но именно двинулся, сохраняя спокойствие и достоинство, в котором чувствовалась удивительная гармония власти и авторитета, с одной стороны, и готовности быть полезным другим людям — с другой. Шаги при ходьбе он отмерял так, что каждый раз попадал ступней прямо посередине мраморной плитки: черная — белая, черная — белая. Глядя на него, нельзя было усомниться: вот идет владыка этого царства книг, который счастлив будет оказать помощь всякому, кто войдет сюда со своей заботой.

— Чем могу служить?

Клер представилась, и библиотекарь широко улыбнулся, демонстрируя самое искреннее гостеприимство.

— Очень приятно с вами познакомиться, — сказал он, и теплота, с которой он приветствовал ее, даже несколько обескуражила Клер.

Мистеру Пилфорду было не менее семидесяти, но даже если и так, то, принимая во внимание возраст некоторых ее коллег, на вид он оказался моложе, бодрее и энергичней, чем она ожидала. На голове его топорщилась густая щеточка серебристых, коротко стриженных волос; невысокого роста, он держал себя величественно, даже с какой-то военной выправкой, что говорило о характере твердом и решительном. На нем был твидовый пиджак, темно-зеленая вязаная жилетка и удивительный галстук-бабочка в голубую и зеленую полоску — все это выглядело очень стильно. Вдобавок круглые черные очки — такие она видела только на фотографиях Джеймса Джойса.

— Что желаете заказать, доктор Донован?

— Меня интересует одна книга из собрания Баркли, — сказала Клер, заглянув в свою тетрадку, — В частности, письмо одной женщины, ее звали Мэри Бил, в конце семнадцатого века она была придворной художницей.

Клер показала ему выходные данные книги, нацарапанные карандашом в разлинованной бледными линейками тетрадке.

— Позвольте поинтересоваться, в какой именно области лежат ваши исследования? Я мог бы попробовать поискать что-нибудь еще, связанное с вашей темой.

— Я разыскиваю письменные документы, имеющие отношение к жизни художниц этой эпохи, а еще лучше — написанные их рукой.

— Какой именно эпохи?

— Раннего Нового времени, начиная с семнадцатого века.

Библиотекарь прищурился, посмотрел в потолок, пересчитывая балки или перебирая в памяти все, что там у него хранилось.

— Начать именно с коллекции Баркли — неплохая мысль. В ней далеко не все еще разобрано и занесено в каталог, поэтому трудно сказать, что можно там обнаружить.

Глаза мистера Пилфорда при этом вдруг полыхнули неким странным, таинственным огнем, словно желание Клер задело его за живое… или это ей только показалось?

— Кроме того, вы могли бы также заглянуть в собрание сэра Генри Пакеринга, — продолжил он, потом пожал плечами и развел руками, — Правда, там тоже не все еще каталогизировано, хотя собрание поступило к нам триста лет назад, сразу после окончания строительства библиотеки. Обе коллекции находятся в отсеке под литерой «R», в самом конце.

Клер прошла вдоль широкого центрального прохода, мимо великолепных книжных шкафов мореного дуба, где в кожаных переплетах хранилось столько удивительных тайн, мимо резных щитов с гербами работы Гринлинга Гиббонса, мимо мраморных бюстов Ньютона и других, безмятежно взирающих на нее сверху вниз выдающихся личностей, мимо стендов, где особенно ценные экспонаты — первое издание Шекспира, оригинальная рукопись «Винни-Пуха» А. А. Милна и некоторые другие — были выставлены под стеклом. Женщина с хвостом на затылке, работающая за столом, стоящим позади статуи Байрона, как только Клер оказалась рядом, закрыла свой портативный компьютер.

— Извините, — сказала она. — Я загораживаю вам проход.

Проговорив это, она даже не посмотрела на Клер. На ней была длинная широкая юбка, которая доставала до самых лодыжек, а сверху мужской серый кардиган на пуговицах, который висел на ее худой фигуре, как истрепанный, старый чулок. Карманы, битком набитые смятыми бумажными салфетками, оттопыривались. Закрывая одну за другой три раскрытые книги и аккуратно складывая их в маленькую стопочку, она не поднимала глаз.

— Вовсе не загораживаете, — откликнулась Клер.

— Не положено занимать место, которое может потребоваться преподавателю.

— Не вижу никакой проблемы, — отозвалась Клер.

Для студентки она несколько старовата; скорей всего, аспирантка, подумала Клер.

— Места хватит для всех.

Но женщина уже сунула под мышку ноутбук, а другой рукой сгребла книги.

— Извините, — еще раз пискнула она, повернулась к Клер спиной и быстро потопала прочь, к столу библиотекаря.

Клер только головой покачала и отправилась дальше. Выполненная из кованого железа в стиле барокко решетка, перекрывающая доступ к отсеку «R», оказалась запертой на ключ. Клер обернулась, поискала глазами мистера Пилфорда, но тут вспомнила, что ключ-то у нее самой имеется. Как и обещал помощник казначея, ключ «фа» легко открыл замок. Клер осторожно потянула на себя решетку, та заскрипела, и девушка вошла в слабо освещенную книжную секцию. С трех сторон здесь ее окружали книжные стеллажи высотой не менее тринадцати футов, тесно уставленные томами самых разных размеров. Толстые книги и книги большого формата стояли на нижних полках, где пространства было больше, а те, что поменьше, — на верхних, расположенных так высоко, что добраться до них можно было, только воспользовавшись специальной лесенкой. В сафьяновых переплетах, а также переплетах из свиной и бычьей кожи хранились литературные произведения; на многих корешках имелись рельефные, тисненые, позолоченные клейма. В сумраке помещения тускло мерцали золотом причудливые узоры, отсвечивали украшенные богатым орнаментом края и фамильные гербы. Она с наслаждением вдыхала знакомый бодрящий аромат книг: запах пыли, коричневой кожи, размягченной бумаги, старого пергамента — этот запах говорил Клер о том, что здесь бьется мысль, здесь хранится чья-то тайна, здесь собрано человеческое знание.

Человек она была склада скорее логического и весьма практична и, тем не менее, глубоко верила, что книги — это вещи в некотором роде волшебные. Словно перелистывая бумажные страницы, забранные в старинные кожаные переплеты и усеянные крохотными черными значками, можно услышать голоса из прошлого. Голоса людей, переживших века, людей, которые могут войти в твою жизнь, открыться твоему разуму и твоей душе, чтобы рассказать о том, что они знают, что умеют, что видели и что чувствовали когда-то. Ну разве это не волшебство?

Сначала она решила поискать фолиант, ради которого и пришла сюда, хотя скоро убедилась, что задача эта не из легких. Большинство книг в отсеке «R» были напечатаны и переплетены задолго до того, как людям пришло в голову, что для удобства название книги надо печатать и на корешке. Она где-то читала, что в то время, когда строили эту библиотеку, книги на полках ставили корешком к стенке, а в специальном «шкапике» или закрытой тумбочке в конце каждого стеллажа лежал список стоящих на нем томов. К несчастью, в начале восемнадцатого века от этих списков отказались. Теперь, чтобы найти интересующую тебя книгу, надо доставать каждую и открывать ее титульный лист.

Все книги из собрания графа Баркли были помечены гербом, на котором был изображен замок и рысь, и их легко было отличить от книг сэра Генри Пакеринга, на которых стоял гербовый щит его рода с изображением трубы и ворона. Целый час Клер перебирала книгу за книгой, пока не нашла то, что искала. Она прекрасно умела обращаться со старыми книгами, чтобы избежать случайного их повреждения. В некоторых библиотеках читателям даже выдают специальные белые хлопчатобумажные перчатки, и работать с книгами разрешается только в них, но такое встречается нечасто, для большинства библиотек достаточно чисто вымытых рук и аккуратности профессионала. В помещении сектора стоял спроектированный самим Кристофером Реном квадратный дубовый стол, посередине которого был смонтирован четырехсторонний вращающийся пюпитр. Довольно остроумно, подумала Клер, водружая на пюпитр свой фолиант.

Это, собственно, была не книга, изданная и напечатанная в типографии, но переплетенное собрание писем, каждое из которых было вставлено в оправу из плотной желтоватой бумаги, что немного напоминало старинный фотоальбом. К сожалению, нигде не было сказано, собирались ли эти письма в ту же эпоху, когда они были написаны, или гораздо позже. Большая часть писем, похоже, датировалась двумя последними десятилетиями семнадцатого века и была написана разными людьми. Клер предполагала, что между ними должна быть какая-то связь, но какая именно, объяснений нигде не было. Без сомнения, это была просто семейная переписка. Просмотрев примерно две трети писем, она наткнулась на послание, написанное некоей придворной художницей.

Это ли не свидетельство того, что письмо написано профессиональной художницей, зарабатывающей на жизнь своим трудом? Однако столь скудного материала едва ли хватит даже на небольшую статью. Клер пролистала фолиант до конца, но больше ни одного письма от этой художницы и даже упоминания о ней не нашла. Она встала, отнесла книгу на место и огляделась. Сердце ее болезненно сжалось. Так много книг и так мало времени.

Она понятия не имеет, с чего начать. Хорошо бы наметить определенную полку и, начиная с нее, методически просматривать одну за другой… Но если даже бегло просматривать каждый том, на это уйдет много дней. Можно просто выбирать книги наугад или устроить такую игру: брать по одной книге с каждой полки по очереди. Но что правда, то правда: без четкого и подробного каталога быстро найти нужный материал здесь практически невозможно. И она решила проверять каждую первую книгу с левой стороны каждой полки, эта методика облегчит ей возможность всякий раз продолжать изыскания как раз с того места, где она закончит.

Первой книгой оказался иллюстрированный том из собрания Пакеринга: «Королевская игра в шах и мат, предоставлявшая приятное времяпрепровождение покойному королю и его придворным», опубликованная в Лондоне и написанная Джоакино Греко в 1656 году. Вторая — из коллекции Баркли: «Recherches anatomiques et phisiоlogiques sur la structure intime des animaux et de vegetaux, et sur leur motilite», Париж, Рене Анри Дютрош, 1684 год. Третья снова из собрания Баркли: «Экспериментальная философия в трех книгах, содержащая новейшие опыты с микроскопом, ртутью и магнитами. А также с некоторыми логическими выводами и правдоподобными гипотезами, из них вытекающими», Лондон, Теофил Равенскрофт, член Королевского общества, 1670 год. И снова из Баркли, на этот раз труд семнадцатого века, посвященный хирургии: «Chirurgia spagyrica / Petri loannis Fabri doctoris medici Monspeliensis. In qua de morbis cutaneis omnibus spagyrice & methodice agitur, & curatio eorum cita, tuta, & iucunda tractatur», Тулуза, Пьер-Жан Фабр, 1626 год. Следующая книга, из собрания Пакеринга, имела длинный подзаголовок, типичный для той эпохи: «Тайны опиума, открытые доктором Джоном Джонсом… который: I. Сообщает сведения об именах опиума, способах его приготовления, сортах и действии, и так далее. II. Доказывает, что все прежние взгляды на его действие являются чистой химерой. III. Демонстрирует, в чем заключается истинное его действие. IV. Доказывает зловредность его активного начала, а также демонстрирует способы выделения последнего, превращающие его тем самым в прекрасную и безопасную панацею, и, наконец: V. Объясняет его болеутоляющее и целебное использование», Лондон, Джон Джонс, 1701 год. Следующая книга опять была посвящена медицине: «Organon salutis. Средство очищения желудка, а также разнообразные новые опыты, доказывающие достоинства табака и кофе: как много в них заключено полезного для здоровья человека», Лондон, Уолтер Рамси, 1657 год.

Чтобы дотянуться до самой высокой полки, Клер пришлось встать на одну из имеющихся в отсеке четырех лесенок и, насколько возможно, вытянуть руку вверх. Но возможным оказалось лишь коснуться пальчиками корешка желаемого тома. Она вспомнила про Алису, когда та, оказавшись в Стране чудес, пыталась достать ключ со стола, а он непрерывно рос, становясь все выше и выше. Лишь постепенно и осторожно она высвободила, наконец стиснутую с обеих сторон книгу. Но при этом зацепила стоящую рядом, и та с глухим стуком упала на пол, подняв вокруг облако пыли. Клер похолодела от страха и затаила дыхание, ожидая, что вот-вот услышит приближающиеся шаги мистера Пилфорда.

Когда стало ясно, что до ушей библиотекаря не долетело ни звука и печальный результат, к которому привело ее желание во что бы то ни стало достичь своей цели, можно незаметно исправить, Клер сошла со скамейки и подняла упавшую книгу. Это был том толщиной около трех четвертей дюйма и размерами приблизительно пять на семь, в простом кожаном переплете цвета гречишного меда, без каких-либо знаков или отметин, исключая разве что царапины и пятна, нанесенные временем. Внешне книга была столь непривлекательна, что Клер подумала, уж не учебник ли это какого-нибудь школяра. Она открыла книгу на первой странице: на ней не было ничего, кроме написанной по-английски и поблекшей от времени даты: «Ноябрь 1672».

Из любопытства решив полистать этот загадочный том, она села за стол и установила его на пюпитр. Открыла одну страницу — ничего не поняла, другую — то же самое, и так далее: странная книга представляла собой рукопись на языке, которого она не только не знала, но и вообще никогда в глаза не видела. Не латынь и не древнегреческий, не древнееврейский и, разумеется, не английский. Больше всего значки были похожи на алхимические символы или алгебраические формулы, но вряд ли манускрипт имел отношение к математике. Она знала, как могут выглядеть уравнения, а здесь — просто ряды странных раздельных и изящных значков, аккуратными, ровными строчками заполняющих каждую страницу.

Скорей всего, это какой-то шифр. В Венеции она имела дело с зашифрованными письмами, написанными рукой Алессандры Россетти, и вместе с Эндрю Кентом она их расшифровала. С тех самых пор Клер стала очень интересоваться всякими шифрами, кодами и тайнописью. В семнадцатом и восемнадцатом веках документы частенько зашифровывались. Кодами пользовались буквально все: посланники, короли, купцы, любовники — в официальных бумагах, в частной переписке и даже в бухгалтерских книгах. Только так можно было хранить свои тайны. Но и это не всегда помогало, поскольку дешифровщиков на свете развелось не меньше, чем шифровальщиков и изобретателей новых шифров.

Нет, на бухгалтерскую книгу это не похоже. Тут что- то частное, личное, возможно, журнал или дневник. Страницы не пронумерованы, но навскидку их здесь шестьдесят-семьдесят. Она осторожно переворачивала пожелтевшие листы; где-то посередине она обнаружила еще одну дату: «Декабрь 1672». Она была выведена все тем же тонким, изящным почерком. Может быть, это все-таки дневник? Инстинктивно Клер чувствовала, что писала женщина. Интересно, пытался ли кто расшифровать его? Или он так и пролежал здесь несколько сотен лет, чей-то голос, замурованный в этой библиотеке на века и дожидающийся, что его кто-нибудь услышит? Может быть, он дожидался именно ее?

Мм… а что, если написать работу о шифровальном искусстве в семнадцатом веке? Тема, конечно, огромная, однако такое исследование может привести к новому пониманию предмета, открыть новые к нему подходы. Но прежде всего надо найти к этому шифру ключ и прочитать, что здесь написано.

Клер уселась поудобней и принялась неторопливо и аккуратно переносить значки в свою тетрадку. Работа оказалась кропотливой и долгой. Вынести книгу из библиотеки было нельзя, а ксерокопию заказывать ей не хотелось. Не потому, что опасалась повреждения манускрипта — мистер Пилфорд и его помощники наверняка умеют работать со старыми и хрупкими документами, — ей просто не нравилась мысль, что книгу станут разглядывать посторонние люди. У нее уже возникло чувство собственника по отношению к этой таинственной рукописи. Она продолжала терпеливо трудиться. Не сразу, правда, удалось научиться точно воспроизводить наклон букв, если, конечно, это буквы, но через пару часов она привыкла и уже работала с постоянной скоростью и ко времени закрытия библиотеки рассчитывала скопировать не менее половины предполагаемого дневника. Некоторые значки повторялись довольно часто, и Клер еще больше уверилась в том, что это какой-то шифр. Но смысл того, что она переписывала, оставался, конечно, ей совершенно непонятен.

— Доктор Донован.

От неожиданности Клер чуть не подпрыгнула на стуле. У распахнутой решетки стоял библиотекарь.

— А, это вы, мистер Пилфорд!

Она подавила в себе желание скрыть от его глаз и книгу, и свою тетрадку.

— Вы разве не слышали звонка, доктор Донован? Заканчивайте, прошу вас.

— Нет, не слышала. Неужели уже шесть часов?

— Да, уже шесть. Время закрываться. Не говоря уже о том, что мне пора пить чай.

— Разумеется, мистер Пилфорд.

— Будьте добры, поставьте книги туда, где вы их взяли.

— Да, мистер Пилфорд.

Библиотекарь выглядел достаточно безобидно, но в его манерах было столько холодной чопорности, что Клер сразу поняла: неповиновения здесь не потерпят. Довольно неохотно она закрыла дневник и поставила его обратно на верхнюю полку. Покинув библиотеку, Клер отправилась домой, обогнув здание с тыла и выйдя на Нью-корт через западные ворота.

И надо же такому случиться: в это же самое время именно через западные ворота как раз проходил Дерек Гудмен.

— Доктор Донован! — радостно окликнул он ее. Видно было, что ему приятно встретиться с ней еще раз.

— Добрый вечер, доктор Гудмен, — поклонилась она. Просидев в библиотеке несколько часов подряд без перерыва, Клер чувствовала себя так, словно он поймал ее на том, что она дремала и только что очнулась, словом, врасплох. Боже, а вдруг на голове у нее воронье гнездо — она знала за собой привычку о чем-нибудь думать и при этом накручивать на палец волосы.

— Ну, как дела?

— Отлично, — ответила она.

— Правда? — Он сощурил глаза и внимательно вгляделся ей в лицо. — А вот я в этом не уверен, ей-богу. У вас такой вид, будто вы просидели несколько часов в темном подвале, предаваясь каким-то скорбным думам. На лице написано, что Кембридж для вас не самое уютное место в мире.

— Нет-нет, у меня все хорошо, честное слово! — Она старалась говорить как можно искреннее.

— Кстати, сегодня хоть вечер у вас свободен?

Клер очень надеялась, что в течение дня ей звонил Эндрю Кент, но в эту минуту вряд ли было удобно проверять звонки на мобильнике, хотя ей до смерти хотелось это сделать. Впрочем, кто его знает, едва ли он ей звонил. Судя по опыту последних дней, шансов было мало.

— В общем-то, да.

— Такая красивая и такая одинокая, а ведь сегодня пятница. И вы хотите меня уверить, что у вас все хорошо?

— Я весь день работала в библиотеке Рена.

Дерек засмеялся.

— И это вы называете все хорошо? Вы же знаете поговорку: работа — не волк…

Клер улыбнулась.

— …в лес не убежит, — закончила она.

— Точно. И еще: от работы кони дохнут.

— Что-о?

— А вот пойдемте со мной, посидим где-нибудь в пабе за кружечкой пивка, я вам еще не такое расскажу про пользу работы.

— Прямо сейчас?

— А у вас что, есть теперь занятие поинтересней?

Дерек широко улыбнулся, и Клер снова почувствовала странную слабость в коленках.

Разумеется, занятия поинтересней у нее не было.