Как только Грейс, забравшись в «Шевроле», оказалась рядом с Томом, она сразу поняла: ее ждет какой-то сюрприз. Тома выдавала улыбка: точь-в-точь малыш, который припрятал коробочку с леденцами. Грейс захлопнула дверцу, и они, отъехав от речного домика, покатили к загонам. Грейс только что вернулась от Терри и наспех доедала сандвич.

– Что случилось? – спросила она.

– Ты о чем?

Она пристально на него взглянула, но Том изобразил полную невозмутимость.

– Ну, во-первых, вы приехали раньше обычного.

– Правда? – Том потряс рукой с часами. – Вот ведь как подводят.

Поняв, что от Тома ничего не добьешься, Грейс снова принялась за сандвич. На лице ее попутчика снова промелькнула та же довольная улыбка.

Второй неожиданностью было и то, что, направляясь к стойлу Пилигрима, Том захватил с собой веревку. Она была уже и короче той, что он использовал как лассо, и была сплетена из ярких шнуров – алого и зеленого.

– Что это?

– Обыкновенная веревка. Красивая, правда?

– Да. Но зачем она?

– Знаешь, Грейс, такая веревка может пригодиться для уймы всяких вещей.

– Например, ее можно привязать к дереву, чтобы раскачиваться…

– Вот-вот, и для этого тоже.

Когда они подошли к загону, Грейс, как всегда, устроилась на ограде, а Том вошел внутрь, держа веревку в руке. Пилигрим занимал свое обычное положение – в самом дальнем углу, а завидев Тома, стал фыркать и наконец решил использовать последнее, довольно ненадежное средство защиты: нервно забегал вперед-назад, весь напрягшись, точно струна. Чутко прядая ушами, он следил за каждым шагом Тома.

А Том не смотрел на него. Идя к коню, он совершал какие-то манипуляции с веревкой, но Грейс, к которой Том находился спиной, не видела, что именно он делал. Вскоре Том остановился, но продолжал возиться с веревкой, не поднимая на коня глаз.

Грейс видела, что Пилигрим заинтригован не меньше ее. Он перестал метаться и остановился, приглядываясь к движениям человека. И хотя конь часто вскидывал голову и рыл копытами землю, внимание его было приковано к Тому. Грейс медленно двинулась вдоль ограды – ее тоже одолевало любопытство – что же там делает Том. Но ей не пришлось далеко отходить: Том сам повернулся к ней лицом, закрыв спиной веревку от Пилигрима. Теперь Грейс видела, что он завязывает на веревке узлы, но зачем? На мгновение Том поднял глаза и улыбнулся ей из-под полей шляпы.

– А он любопытный малый.

Грейс взглянула на Пилигрима. Тот просто сгорал от любопытства. И как только перестал видеть руки Тома, поступил так же, как Грейс, – немного прошел вперед, надеясь отыскать лучший угол обозрения. Том, услышав топот, тоже подвинулся вперед, по-прежнему не поворачиваясь. Пилигрим немного постоял, как бы обдумывая дальнейшие действия, посмотрел на Тома и сделал еще несколько осторожных шагов. И снова Том, услышав его, отодвинулся – расстояние между ними сокращалось, но крайне медленно.

Грейс видела, что Том перестал завязывать узлы, теперь он натягивал их и перераспределял – и тут девочка вдруг поняла, что это такое. Уздечка! Она не верила своим глазам.

– Вы ее наденете?

Том хитро улыбнулся и произнес театральным шепотом:

– Только если он попросит.

Грейс была так захвачена происходящим, что потеряла представление о времени. Сколько это длилось? Десять, пятнадцать минут? Вряд ли многим больше. Как только Пилигрим приближался, Том отступал, не выдавая свой секрет и тем самым все больше разжигая его любопытство. Но каждый раз расстояние между конем и человеком сокращалось. После того как они дважды обошли по кругу манеж, Том направился к центру: теперь их разделяло не больше дюжины шагов.

Том улыбнулся Грейс – он стоял теперь вполоборота к ней, а на Пилигрима внимания не обращал. Уязвленный тем, что им пренебрегают, конь фыркнул и замотал головой. Потом сделал еще два-три шага к Тому. Грейс понимала: он ждет, что человек опять отодвинется, но на этот раз Том остался на месте. Такая перемена удивила коня – он замер, оглядываясь и словно ища, кто бы – может, Грейс? – подскажет ему, в чем тут дело. Не найдя ответа, он сделал еще шаг вперед. Затем еще – пофыркивая, вытягивая шею и стараясь понять, какая опасность может исходить от человека, и, однако же, не в силах преодолеть свое любопытство: что там у него в руках?

И наконец он почти коснулся мордой шляпы Тома – тот ощутил на шее его горячее дыхание.

Теперь Том отступил шага на два, и, хотя движение не было неожиданным, Пилигрим отпрыгнул – резво, как испуганная кошка, – и заржал. Но прочь не бросился. А увидев, что Том смотрит на него, успокоился. Теперь он мог видеть веревку. Чтобы коню было понятнее, Том держал веревку в обеих руках. Но Грейс понимала: только видеть – Пилигриму недостаточно, ему нужно еще понюхать.

Том смотрел на коня и что-то говорил. Но что – Грейс не могла разобрать: расстояние было слишком велико. Она даже закусила от напряжения губу, мысленно умоляя Пилигрима подойти ближе. Ну иди же, он не сделает тебе ничего плохого. Но коня и так подстегивало любопытство. Нерешительно, но все же увереннее, чем раньше, Пилигрим приближался к Тому и наконец уткнулся носом в веревку. А понюхав веревку, стал таким же образом исследовать руки мужчины. Том замер, предоставив Пилигриму возможность хорошенько его обнюхать.

И в этот самый момент, когда возник этот совсем еще слабый и робкий телесный контакт коня с человеком, случилась очень важная вещь. Грейс сразу это почувствовала, хотя, в чем тут дело, не сумела бы объяснить даже себе. Она вдруг поняла, что подо всем, что произошло в последние дни, подведена какая-то черта. То, что она вновь обрела мать и стала опять ездить верхом, что так свободно и уверенно чувствовала себя на празднике, – все это было прекрасно, но как-то зыбко – будто она могла в любой момент лишиться всего этого. А в этом робком доверии человеку со стороны Пилигрима было обещание надежды и света, и девочка почувствовала, как что-то сдвинулось и раскрылось в ней, и теперь уже не сомневалась – это навсегда.

Получив молчаливое разрешение, Том медленно поднес руку к шее коня. Тот вздрогнул и, казалось, оцепенел. Но это было лишь проявлением осторожности, и, убедившись, что рука, легшая ему на холку, не причинит никакой боли, Пилигрим успокоился и позволил себя гладить.

Это длилось долго. Том медленно, дюйм за дюймом, продвигался вперед и наконец ласкал уже всю шею коня. Потом то же самое проделал с другого бока, и Пилигрим разрешил ему даже коснуться гривы. Она так свалялась, что некоторые слипшиеся пряди были твердыми на ощупь, как гвозди. Затем, осторожно и неторопливо, Том надел на коня уздечку. И Пилигрим не заартачился – доверившись человеку.

…Том опасался, что Грейс подумает, что это полная и окончательная победа. На самом деле завоевания были еще очень ненадежны, а в случае с этим конем – особенно. Одна маленькая оплошность – и все снова разлетится вдребезги. По глазам Пилигрима и по нервному подергиванию его боков Том видел, как близок конь к тому, чтобы отвергнуть инициативу человека. А случись так, в следующий раз – если он будет, этот следующий раз, – работать станет еще труднее.

В течение многих дней Том готовил сегодняшний успех, занимаясь с конем по утрам, когда Грейс еще не приезжала. При ней он делал другие вещи – работал с флажком, приучал коня к броскам веревки. Но подготовка коня к узде проводилась Томом без свидетелей. Вплоть до сегодняшнего утра он не знал, добьется ли своего, есть ли на самом деле та искорка надежды, о которой он говорил Энни. А увидев, что она все-таки теплится, попытаться раздуть ее он решил в присутствии Грейс.

Тому не надо было даже глядеть на девочку, чтобы понять, какое впечатление произвела на нее эта сцена. Но она не знала, что на их пути еще будут тернии – не все пойдет гладко, без сучка и задоринки. Предстоит тяжелая работа, и у Пилигрима могут быть срывы. Но все же пока лучше помолчать, разыгрывая из себя фокусника. Не стоит портить такое прекрасное мгновение.

Том подозвал девочку, понимая, что сейчас больше всего на свете она хочет оказаться рядом с ними. Прислонив палку к ограде, Грейс пошла к ним, слегка похрамывая. Когда Грейс была почти рядом, Том попросил ее остановиться. Лучше, чтобы конь сам подошел к ней, а не она к нему: ослабив узду, Том еле заметным движением направил Пилигрима.

Грейс закусила губу, чтобы та не дрожала, и осторожно протянула к Пилигриму руки. И конь, и девочка явно испытывали сильный страх, и эта их встреча даже отдаленно не напоминала былые пылкие приветствия. Но в том, как конь обнюхал руки Грейс, а затем – лицо и волосы, Том увидел слабый отблеск того, кем они были когда-то друг для друга и, Бог даст, еще будут.

– Энни, это Люси. Ты дома?

Энни не отвечала. Она сочиняла важное письмо всем своим ведущим сотрудникам, наставляя, каким именно способом реагировать на вмешательства Кроуфорда Гейтса в их работу. Суть заключалась в том, чтобы решительно посылать его к такой-то матери. Она включила автоответчик, чтобы получше сосредоточиться и найти самый прозрачный эвфемизм для обозначения этих слов.

– Черт! Ты, наверное, пошла обрубать яйца коровам – или чем там еще занимаются на этих ранчо? Послушай, меня… Нет, лучше позвони сама, когда вернешься.

В голосе Люси звучало неподдельное волнение, и Энни подняла трубку.

– У коров нет яиц.

– Это твое мнение. Значит, скрываешься?

– Просто прячусь. Пребываю в тени – так говорят. Что стряслось?

– Он меня уволил.

– Что?

– Этот сукин сын уволил меня.

Энни давно предвидела, что такое случится. Люси была ее ближайшим союзником, она сама пригласила ее в журнал. Увольняя Люси, Гейтс дает ей понять, что намерен предпринять дальше. Энни слушала с тупой болью в груди подробный рассказ Люси о случившемся.

Поводом послужила статья о женщинах – водителях грузовиков. Энни видела ее и нашла забавной, хотя несколько изобилующей сексуальными эпизодами. Фотографии были вообще изумительны. Люси хотела предварить статью большим заголовком: А ПОШЛИ ВЫ ВСЕ… НА ГРУЗОВИКИ! Гейтс не утвердил материал, обвинив Люси в том, что ее все время тянет на дешевые сенсации. Объяснение было бурным и происходило на глазах у всей редакции, и тогда Люси в открытую послала Гейтса именно туда, чему Энни в настоящий момент тщетно искала более приличное название.

– Я этого не допущу, – решительно произнесла Энни.

– Детка, поезд ушел. Я уволена.

– Нет, он не мог так поступить.

– Мог, Энни. И ты сама это знаешь. Черт, я сама уже сыта по горло. Надоело.

Обе некоторое время молчали. Энни глубоко вздохнула.

– Энни?

– Да?

– Тебе лучше приехать. И побыстрее.

Грейс вернулась домой поздно – ее всю переполняли эмоции, и ей не терпелось поделиться ими с матерью. Она помогла Энни накрыть на стол, а за ужином рассказала ей, что испытала, вновь прикоснувшись к Пилигриму, и как он дрожал и вздрагивал. Конь не позволил ей того, что позволил Тому, – погладить себя, и недолго терпел ее рядом. Но Том сказал: всему свое время, не надо торопить события.

– Пилигрим не захотел смотреть на меня. Держал себя странно. Как будто стыдился чего-то.

– Того, что случилось?

– Нет. Не знаю. Может, того, каким он стал.

Грейс рассказала, как они с Томом отвели коня в конюшню и там помыли его. Пилигрим позволил Тому вычистить из его копыт застарелый навоз и почистить шкуру, не дал только расчесать гриву и хвост. Неожиданно Грейс умолкла и всмотрелась в лицо матери.

– У тебя все хорошо?

– Да. А что?

– Не знаю. Мне показалось – ты чем-то встревожена.

– Наверное, просто устала.

К концу ужина позвонил Роберт, трубку сняла Грейс и еще раз пересказала события прошедшего дня. Энни в это время мыла посуду.

Стоя у раковины, она слышала, как скребется в лампе дневного света попавший в западню жук – ползая меж трупами своих сородичей, он, возможно, находил знакомых. Да, звонок Люси нагнал на нее мрачное настроение – даже невероятное сообщение Грейс не развеяло его полностью.

Услышав шуршание шин «Шевроле» Тома, доставившего Грейс домой, Энни радостно встрепенулась. Она не разговаривала с ним с самого праздника. Надеясь, что он заглянет к ним, она бросила быстрый взгляд на свое отражение в зеркальной дверце плиты, но Том только приветливо помахал ей рукой и, высадив Грейс, тут же уехал.

Звонок Люси вернул Энни в реальную жизнь, то же самое сейчас, звонок Роберта – то же, только несколько по-другому. Впрочем, Энни уже не знала, какую жизнь считать реальной. Что могло быть подлиннее того, что она увидела здесь? И в чем заключается разница между ее существованиями дома и здесь?

Первое, казалось Энни, сплошь состояло из обязанностей, в то время как другое – из возможностей. Вот где, наверное, и следует искать понятие реальности. Обязанности – вещь вполне осязаемая, конкретная, а возможности… по существу, это химеры – хрупкие, бессмысленные, а подчас и опасные. Становясь старше и мудрее, вы осознаете это и отказываетесь от них. Так лучше. И спокойнее.

Жучок в плафоне избрал теперь иную тактику: он надолго затихал, а потом опять возобновлял возню с новой силой. Грейс рассказывала Роберту, как послезавтра отправится вместе с другими перегонять скот на летние пастбища, и как все они будут там спать под открытым небом. Да, верхом, а как же иначе?! – услышала Энни.

– Не волнуйся, папочка. Гонзо – замечательный конь!

Энни закончила дела на кухне и выключила там свет, тем самым дав жучку передышку. Незаметно пройдя в гостиную, она остановилась у стула, на котором сидела дочь, машинально перебирая ее распущенные волосы.

– Нет, она не едет, – сказала Грейс. – Говорит, у нее много работы. Она стоит рядом, хочешь с ней поговорить? Хорошо. Я тоже люблю тебя, папочка.

Грейс освободила стул для Энни, а сама пошла наверх набирать ванну. Роберт все еще находился в Женеве, а в Нью-Йорке собирался быть в следующий понедельник. Два дня назад Роберт рассказал ей о разговоре с Фредди Кейном, а теперь она усталым голосом объявила, что Гейтс уволил Люси. Выслушав ее, Роберт спросил, что она собирается делать. Энни тяжело вздохнула.

– Ума не приложу. А что, по-твоему, я должна делать?

Роберт молчал. Энни понимала, что он серьезно обдумывает свой ответ.

– Не думаю, что, находясь в Монтане, ты сможешь что-либо изменить.

– Ты хочешь сказать, что нам надо возвращаться?..

– Этого я не говорил.

– …Хотя у Грейс и Пилигрима дела пошли на поправку?

– Энни, я ничего подобного не говорил.

– Но подразумевал.

Услышав вздох мужа, она почувствовала угрызения совести из-за того, что передернула его слова и сама многое недоговаривала, скрывая истинные мотивы, по которым ей хотелось остаться здесь. Когда муж заговорил снова, голос его звучал сдержанно:

– Извини, если мои слова так прозвучали. Я очень рад за Грейс и Пилигрима. Вам надо обязательно оставаться там – сколько нужно.

– Ты хочешь сказать, это важнее моей работы?

– Энни! Господь с тобой! Что ты говоришь?

Они стали обсуждать другие, не столь щекотливые темы, и к концу разговора между ними вновь воцарился мир, хотя в этот раз муж не сказал на прощанье, что любит ее. Энни повесила трубку и села. Она совсем не хотела нападать на Роберта. Может, она таким образом на самом деле наказала себя? За то, что не в состоянии разобраться в своих подсознательных желаниях и душевной смуте.

Грейс захватила с собой в ванную приемник. В эфире была программа «Старые записи». Только что отзвучала песня «Мечтатель» и началась – «Последний поезд на Кларксвилль». Грейс что, заснула, или у нее залило уши водой?

Неожиданно с пугающей ясностью Энни поняла, что ей надо делать. Если Гейтс не восстановит на работе Люси, она уволится. Завтра же пошлет ему по факсу ультиматум. И если Букеры не станут возражать, она отправится с ними перегонять этот чертов скот на летние пастбища. А когда вернется, будет ясно – есть ли у нее работа, или нет.