10
Кухня в речном домике выглядела вполне по-спартански, освещали ее лампы дневного света, ставшие кладбищем для разных букашек. Когда Фрэнк и Дайана переехали в большой дом, они захватили с собой все более или менее ценное. Горшки и сковородки были все из разных кухонных наборов, а чтобы работала посудомойка, приходилось все время держать палец на выключателе. Единственное место, остававшееся для Энни до сих пор загадкой, была духовка, но и та, похоже, обладала сложным характером. Изоляционные прокладки на дверце совсем сгнили, режим нагрева отсутствовал, так что готовить в ней можно было только наугад, положившись на случайную удачу.
Приготовить яблочный пирог по французскому рецепту было совсем несложно, но вот в чем его подать? Энни слишком поздно сообразила, что у нее нет нужного количества тарелок, ножей, вилок и даже стульев. Ей пришлось превозмочь гордыню и отправиться к Дайане – позаимствовать приборы, хотя это и портило впечатление. Кроме того, единственный стол, за который могли усесться все гости, Энни приспособила для работы, и ей пришлось разгружать его, поставив всю аппаратуру пока на пол, завалив газетами и журналами.
Вечер начался с неприятного сюрприза. Энни привыкла к тому, что ее знакомые считали: чем позже придешь – тем лучше для тебя и для хозяев, и никак не предполагала, что гости явятся вовремя. Однако ровно в семь, когда она еще не была одета, Энни увидела в окно, что Букеры – все, кроме Тома – идут к дому. Она велела Грейс встречать гостей, а сама помчалась наверх и натянула платье, которое даже не успела погладить. Когда на крыльце послышались голоса, Энни уже подкрасилась, причесалась, надушилась и спускалась вниз.
Только увидев Букеров, Энни поняла, насколько идиотским был ее план: что может быть глупее, чем принимать людей в их собственном доме? Все чувствовали себя неловко. Фрэнк извинился за Тома: у того возникли неприятности с молодой кобылой, и потому он немного задерживается. Впрочем, он скоро будет – когда они уходили, он уже принимал душ. Энни спросила у гостей, чего бы они хотели выпить, с ужасом вспомнив, что забыла купить пива.
– Я бы выпил пивка, – естественно, тут же сказал Фрэнк.
Но все вроде уладилось, когда Энни откупорила бутылку вина, а Грейс с Джо и близнецами уселись на полу перед компьютером. Дочь тут же стала демонстрировать своим новым друзьям чудеса Интернета: те раскрыли от удивления рты. Энни, Фрэнк и Дайана вынесли стулья на крыльцо и уселись там, любуясь последними лучами заходящего солнца. Букеры со смехом вспоминали про приключения Скотта с теленком, уверенные, что Грейс рассказала все матери. Энни притворилась, что ей все известно. Потом Фрэнк долго рассказывал о том, как он еще школьником принял участие в родео и опозорился прямо перед глазами своей тайной симпатии.
Энни старательно изображала жгучий интерес, а сама напряженно ждала, когда из-за угла дома появится Том. Наконец он показался, и то, как он снимал шляпу, как улыбался и извинялся за опоздание, – было точь-в-точь таким, как она представляла.
Энни ввела его в дом и, не дожидаясь, пока он спросит пива, извинилась, что его нет. Ничего, вино тоже замечательная штука, ответил Том, глядя, как она наполняет бокал. Передавая Тому вино, Энни наконец посмотрела ему в глаза – и мигом забыла все, что собиралась при этом сказать. Пауза затягивалась, и Том поспешил помочь, бодро заметив:
– Пахнет вкусно.
– Боюсь, вас не ждет ничего особенного. А как лошадь?
– Немного повысилась температура, но это дело поправимое. А как у вас прошел день?
Энни не успела ответить, потому что Тома позвал Крэг, считавший, что дядя непременно должен взглянуть на картинку, появившуюся на компьютере.
– Ты разве не видишь, что я разговариваю с мамой Грейс?
Энни засмеялась и сказала, что он может идти к ребятам: «маме Грейс» нужно взглянуть, как дела на кухне. Дайана вызвалась помочь, и вдвоем они быстро со всем управились. Энни иногда поглядывала в гостиную и видела, как Том в своей голубой рубашке увлеченно болтал с детьми, наперебой домогавшимися его внимания.
Спагетти прошли на «ура». Дайана даже попросила у нее рецепт соуса, и Энни, не задумываясь, присвоила бы его себе, если бы Грейс не брякнула, что соус – покупной. Энни передвинула стол в середину комнаты и поставила на него свечи, купленные в Грейт-Фоллс. Грейс считала, что свечи – это уж слишком, но Энни настояла на своем и теперь была этому рада: освещение стало уютным и мягким, а по стенам плясали тени.
Как приятно, что тишину этого дома заполнили смех и голоса людей… Дети сидели на одном конце стола, взрослые – на другом. По одну сторону – она и Фрэнк, напротив – Том и Дайана. Посторонний, вдруг подумалось Энни, наверняка бы решил, что перед ним – две супружеские пары.
Грейс увлеченно рассказывала о возможностях Интернета. Благодаря ему можно, например, увидеть того убийцу из Техаса, который завещал свое тело для науки – ну, после того, как его казнят…
– Его заморозили и разрезали на две тысячи кусочков, и каждый – сфотографировали.
– Вот это да! – восхищался Скотт.
– Неужели об этом непременно надо говорить за столом? – сказала Энни, очень мягко и дружелюбно, но Грейс предпочла воспринять ее слова как скрытый упрек и бросила на мать испепеляющий взгляд.
– Это материалы из Национальной медицинской библиотеки, мама. Научная информация, а не какая-нибудь компьютерная игра вроде «Убей всех!».
– Тогда уж «Разрежь всех!» – поправил ее Крэг.
– Рассказывай дальше, Грейс, – попросила Дайана. – Это очень интересно.
– Мне тоже так кажется, – продолжала Грейс. Голос ее потускнел, словно она хотела всем продемонстрировать: вот, мать, как обычно, испортила настроение – на этот раз не только ей, но и остальным тоже. – В программе все эти кусочки соединили вновь, и теперь каждый может вызвать изображение убийцы на экран и попробовать сам еще раз рассечь его.
– Неужели все это можно сделать на таком маленьком экране?
– Да.
Грейс произнесла это с таким обиженным видом, что все сочувственно молчали. Энни казалось, что эта тишина длится вечность. Том, должно быть, увидел отчаяние в ее глазах, потому что насмешливо улыбнулся Фрэнку и произнес:
– Братишка, у тебя появился шанс обрести бессмертие.
– Избави Боже, – отозвалась Дайана. – Представляю себе – вся страна разглядывает тело Фрэнка Букера.
– А чем тебе не нравится мое тело, хотел бы я знать?
– Так когда же приступим? – вдруг раздался голос Джо, и все рассмеялись.
– А знаешь, – поддержал его шутку Том, – эти две тысячи кусочков можно сложить и по-другому. Глядишь – и результат будет получше.
Ко всем вернулось прежнее веселое настроение, и Энни послала Тому благодарный взгляд. Выражение его глаз тоже смягчилось и потеплело. Этот мужчина, никогда не живший с собственным ребенком, так тонко понимал их непростые отношения с Грейс. Удивительно.
А вот яблочный торт подкачал. Во-первых, Энни забыла положить корицу, а потом, уже разрезая его, поняла, что рано вынула форму из духовки. Но никто, похоже, ничего не заметил. Дети ели только мороженое и, быстро с ним расправившись, снова прильнули к компьютеру. Взрослые потягивали кофе.
Фрэнк жаловался на фанатиков из «Гринпис», на этих «зеленых». Ни черта не смыслят в фермерском деле. Фрэнк обращался преимущественно к Энни: остальным давно прискучили эти жалобы. Эти психи развели тут волков – специально привезли из Канады, – и теперь те поедают скот. Мало им тут было гризли! Всего две недели назад у фермера, живущего неподалеку от Огасты, волки задрали двух коров.
– И вот, значит, эти «зеленые» прилетели на своих вертолетах с проповедями на устах и сказали нам приблизительно следующее: простите, ребята, вот вам от нас подарок – только, смотрите, не смейте их убивать или ставить капканы, иначе с вас в суде три шкуры сдерут. Сейчас эти чертовы проповедники загорают себе у бассейна в пятизвездочном отеле, а мы тут отдуваемся.
Том улыбнулся Энни, а Фрэнк, перехватив его взгляд, указал на брата пальцем.
– А ведь он – тоже «зеленый», Энни. Фермер до мозга костей, а сидит в нем эта зараза. Ладно, братец, посмотрим, как ты запоешь, когда мистер Волк задерет у тебя жеребенка. Быстренько за ружье схватишься.
Том засмеялся.
– Вот к чему сводится любовь фермера к природе – убил, закопал и надпись написал.
Энни тоже рассмеялась и вдруг почувствовала на себе пристальный взгляд Дайаны. Увидев, что Энни на нее смотрит, Дайана поспешно улыбнулась.
– А вы что думаете, Энни? – спросила она.
– Не знаю, что сказать. Мне не приходится сталкиваться с этим вплотную.
– Но мнение-то у вас должно быть.
– Не уверена.
– Перестаньте. Вы наверняка часто пишете о таких вещах в вашем журнале.
Энни удивила ее настойчивость. Она пожала плечами.
– Мне кажется, каждое живое существо имеет право на существование.
– Даже чумные крысы и малярийные комары?
Дайана все это говорила с улыбкой и весело, но что-то в ее тоне настораживало.
– А ведь вы правы, – согласилась Энни. – Все зависит от того, кого они кусают.
Фрэнк громко расхохотался, а Энни метнула взгляд в сторону Тома. Тот улыбался. Дайана тоже изобразила некое подобие улыбки, и Энни надеялась, что больше она к ней не будет цепляться. Впрочем, выяснить это Энни так и не пришлось, потому что тут раздался страшный вопль, и в ее плечо вцепился Скотт, щеки которого пылали от негодования.
– Джо не дает мне пользоваться компьютером.
– Сейчас не твоя очередь, – крикнул Джо.
– Моя!
– Нет, не твоя! Дайана призвала Джо к себе и сделала ему внушение. Но вопли не прекращались, скоро к играющим присоединился Фрэнк – и тут уж начался настоящий гвалт.
– Ты все время играешь не в свою очередь, – нападал на брата Скотт. Он был на грани истерики.
– Ты просто плакса, – не выдержал Джо.
– Успокойтесь, мальчики. – Фрэнк положил руки на плечи сыновей.
– Ты так много воображаешь о себе потому, что… – А ну заткнись!
– …учишь Грейс ездить верхом.
Все замолчали – только на экране компьютера клекотала всеми забытая птичка. Энни посмотрела на Грейс – та отвела глаза. Никто не решался ничего сказать. Скотт и сам был потрясен эффектом своих слов.
– Я вас видел! – по-прежнему ехидным, но уже не таким уверенным тоном продолжил он. – Она ездила у реки на Гонзо.
– Ах ты подонок, – процедил сквозь зубы Джо и ринулся вперед. Все замерли. Скотт от удара отлетел к столу, опрокинув кофейные чашки и блюдца. Сцепившись, братья катались по полу, а Фрэнк и Дайана кричали и пытались их разнять. К ним подбежал Крэг, явно намереваясь принять участие в потасовке, но Том придержал его за плечи. Энни и Грейс молча смотрели на дерущихся.
Ухватив наконец сыновей за шиворот, Фрэнк вывел их из дома. Скотт орал как резаный. Крэг тоже выл отменно – за компанию. Молчал только Джо, но в его молчании было столько ярости, что она производила большее впечатление, чем вопли братьев.
– Энни, простите, ради Бога, – пробормотала Дайана.
Они остались втроем посреди этого разгрома – словно выжившие счастливцы после пронесшегося урагана. Грейс, очень бледная, стояла в стороне. Под взглядом матери тень то ли страха, то ли боли, а скорее и того и другого промелькнула на лице девочки. Вернувшийся с кухни Том заметил эту тень и, подойдя к девочке, положил ей на плечо руку.
– Все в порядке?
Грейс кивнула, не глядя на него.
– Я пойду наверх.
Взяв палку, она торопливо и потому еще более неуклюже заковыляла через комнату.
– Грейс… – мягко позвала ее Энни.
– Не надо, мама!
Грейс вышла, и вскоре раздались ее неуверенные шаги по лестнице. Энни видела на лице Дайаны смущение. На лице же Тома было столько сочувствия, что ей сразу захотелось разрыдаться. Глубоко вздохнув, Энни попыталась изобразить улыбку.
– Вы знали об этом? – спросила она. – Неужели все знали, кроме меня?
Том покачал головой.
– Я думаю, этого никто из нас не знал.
– Может, она хотела сделать вам сюрприз? – предположила Дайана.
Энни горько рассмеялась.
– Ей это удалось.
Энни хотелось поскорее остаться одной, но Дайана непременно хотела помочь прибраться. Сначала они дружно мыли посуду и собирали со стола осколки. Затем Дайана, засучив рукава, перечистила все горшки и сковородки. Она мужественно старалась поднять всем настроение и, стоя у раковины, весело щебетала о предстоящем празднике с танцами, который устраивал у себя Хэнк.
Том все время молчал. Он помог Энни перетащить стол обратно к окну и ждал, пока она отключит стоящий на полу компьютер. Потом они вместе перенесли на стол многочисленные аппараты.
Энни, сама не зная почему, вдруг спросила о Пилигриме. Как он там? Том ответил не сразу – некоторое время он молчал, сортируя и раскладывая кабели. Когда он заговорил, голос его звучал прозаично и буднично.
– Думаю, он справится.
– Правда?
– Угу.
– Вы уверены?
– Не совсем. Но, понимаете, Энни, там, где есть боль – есть чувство, а там, где есть чувство – всегда остается надежда.
Том закрепил последний провод.
– Вот и все. – Он повернулся к ней, и глаза их встретились.
– Спасибо, – тихо произнесла Энни.
– Да не за что… Только не давайте ей оттолкнуть себя.
Когда они вернулись на кухню, Дайана уже закончила мытье и уборку и расставила все вещи по местам – ей, как настоящей хозяйке, это было проще, чем Энни. Посуду, что Энни у нее занимала, Дайана решила сразу унести с собой. Она отмахнулась от изъявлений благодарности и, напротив, сама еще раз извинилась перед Энни за поведение сыновей. Пожелав ей спокойной ночи, Дайана и Том ушли.
Стоя на освещенном крыльце, Энни провожала их глазами. А когда фигуры растворились в темноте, Энни еле сдержалась, чтобы не окликнуть Тома: она хотела, чтобы он обнял ее, защищая от холода, окутавшего дом.
Том простился с Дайаной у конюшни и пошел проведать больную кобылу. Пока они шли, Дайана все время ругала Джо за то, что он, ничего никому не сказав, посадил Грейс на коня. Том не видел в поступке племянника ничего плохого, ну а то, что они устроили из этой прогулки тайну… возможно, этого хотела Грейс, и ее можно понять, Джо стал ее другом – вот и все. Не его ума это дело, резко ответила Дайана, и, честно говоря, она будет рада, когда Энни соберет вещички и увезет несчастного ребенка в Нью-Йорк.
Кобылке, к счастью, хуже не стало, хотя дыхание оставалось учащенным. Температура снизилась. Почесывая одной рукой лошади шею, другой Том нащупал пульс. Сорок два удара в минуту – многовато пока. Если к утру не будет улучшения, придется снова вызвать ветеринара.
Когда Том вышел из конюшни, в окне комнаты Энни все еще горел свет, горел он и тогда, когда Том, кончив читать, щелкнул выключателем. У Тома завелась новая привычка: смотреть перед сном на окно с желтыми шторами, где подолгу засиживалась Энни. Иногда он различал движущуюся тень – Энни совершала таинственный вечерний ритуал, а однажды угадал по движениям смутного силуэта, что она раздевается. Почувствовав себя чуть ли не шпионом, Том поспешно отвернулся.
Сегодня шторы остались не задвинутыми, и Том понял, что это неспроста – что-то там произошло. Что ж, в своих отношениях мать и дочь могут разобраться только сами, и он от души надеялся, что шторы открыты, чтобы выпустить мрак из дома, а не впустить внутрь.
Никогда, с того памятного дня, когда Том впервые увидел Рейчел, не желал он так сильно ни одной женщины.
Сегодня он впервые увидел Энни в платье. Простое ситцевое платье, в мелких розовых и черных букетиках и на перламутровых пуговках сверху донизу, было чуть ниже колен, рукава «фонариком» открывали руки почти целиком.
Когда Энни пригласила Тома на кухню чего-нибудь выпить, он не мог оторвать от нее глаз. Покорно следуя за ней, он вдыхал нежный аромат духов. Наливая ему вино, Энни от усердия слегка прикусила язык, на мгновение перед его глазами мелькнула тонкая атласная бретелька… Он хотел отвести взгляд и не смог. А как она улыбнулась, передавая ему бокал… Тому хотелось верить, что эта неповторимая улыбка предназначается только ему.
За ужином Том почти убедился, что так оно и есть: улыбки, которые она дарила Фрэнку, Дайане и детям, были совсем другие. И еще ему казалось: все, что она говорила, каким-то образом имело отношение к нему. Раньше Том никогда не видел Энни с подведенными глазами – они были сегодня такими зелеными, а когда она смеялась, в зрачках ее плясали отблески пламени.
Когда разразился скандал и Грейс ушла, только присутствие Дайаны удержало Тома; он уже готов был заключить Энни в объятья и дать ей возможность выплакаться на его груди, – он видел, что она тоже хочет этого. Он, конечно, понимал, что им движет не только желание утешить – ему хотелось ощутить тепло и запах этой женщины.
Том не видел в своих чувствах ничего постыдного, хотя допускал, кто-то подумал бы иначе. Страдания этой женщины, ее ребенок, страдания ребенка – все это часть ее, разве нет? И кто осмелится выделить одно и отбросить другое?
Все было одним целым, и самое лучшее, что мог сделать мужчина, это не прятать свое чувство, подчиниться велениям своего сердца…
…Энни выключила внизу свет и, поднявшись наверх, увидела, что дверь в комнату Грейс закрыта и, судя по тому, что свет изнутри не пробивается, – там темно. Энни пошла в свою комнату и зажгла свет, продолжая стоять на пороге, – ведь переступить его означало принять решение. Может ли она вот так спокойно уйти? Тогда еще один пласт непонимания разделит ее и дочь – а их накопилось уже много, словно действовали законы некоей непостижимой психологической геологии. Нет, этого допустить нельзя.
Скрипнув дверью, Энни вошла в комнату дочери, а за ней скользнул и луч света из коридора.
– Грейс?
– Что? – Дочь не двигалась.
– Может, поговорим?
– Я хочу спать.
– Я тоже, но мне кажется, нам лучше объясниться.
– Что ты имеешь в виду?
Энни подошла к постели дочери и села. Протез Грейс стоял у стены рядом со столом. Дочь, театрально вздохнув, легла на спину и уставилась в потолок. Энни глубоко вздохнула. Только не испорть все, приказала она себе. Говори спокойнее, без обиды и как можно доброжелательней.
– Значит, ты снова ездишь верхом?
– Пытаюсь.
– Ну и как?
– Нормально. – Пожав плечиками, Грейс по-прежнему смотрела в потолок, изображая на лице скуку.
– Это замечательно.
– Правда?
– А разве нет?
– Не знаю. Тебе виднее.
Энни чувствовала, как сильно бьется у нее сердце, и только повторяла: спокойнее, делай вид, что не замечаешь ехидных выпадов. Но, не удержавшись, выпалила:
– И ты мне ничего не расскажешь?
Грейс бросила на нее взгляд, исполненный такой ненависти и боли, что у Энни перехватило дыхание.
– А почему я должна тебе рассказывать?
– Грейс…
– Правда, почему? А? Тебя это разве волнует? Ты просто хочешь все контролировать, чтобы все делалось по твоей указке! Разве не так?
– О Грейс… – Внезапно Энни почувствовала, что не может больше находиться в полутьме, и потянулась к лампе на тумбочке, но Грейс опередила ее.
– Не надо!.. Я не хочу света!
Она с силой оттолкнула руку Энни, и керамическая лампа с грохотом полетела на пол – основание ее раскололось на три куска.
– Ты только притворяешься, что любишь меня, а на самом деле думаешь только о себе и о том, какое впечатление производишь на людей. Главное для тебя – твоя работа и твои знаменитые друзья.
Грейс приподнялась на локтях в постели, еле сдерживая слезы, которые могли бы сбить впечатление от ее гневных слов.
– Ты же сама говорила, что не хочешь, чтобы я когда-нибудь снова садилась на лошадь, так зачем же мне тебе рассказывать? Я что, обязана? Ненавижу тебя!
Энни пыталась успокоить дочь, но та оттолкнула ее.
– Убирайся! Оставь меня в покое! Убирайся прочь!
Энни поднялась, ее качнуло в сторону – она даже испугалась, что может упасть. Почти ничего не видя, пошла на свет к двери. Она еще не знала, что будет делать дальше, – просто повиновалась чему-то, что было сильнее ее.
И уже стоя в дверях, Энни услышала, что Грейс что-то сказала. Она обернулась: Грейс снова лежала лицом к стене, плечи ее сотрясались от беззвучных рыданий.
– Что ты сказала?
Энни ждала ответа, но то ли из-за своего состояния, то ли из-за самой Грейс, она и в этот раз не разобрала слов, однако что-то в интонации насторожило ее и она вернулась к постели дочери. Энни стояла совсем рядом, она могла коснуться Грейс, но не делала этого, боясь, что ее руку отбросят.
– Грейс? Я не расслышала, что ты сказала.
– Я сказала… У меня началось.
Эти слова заглушили новые рыдания, и Энни вначале ничего не поняла.
– Что началось?
– Ну, женские дела.
– Как, сегодня?
Грейс кивнула.
– Я поняла это еще внизу, а когда поднялась наверх, посмотрела: трусики были в крови. Я постирала их в ванной, но пятна до конца не отходят.
Энни положила руку на плечико дочери, и Грейс повернулась к ней лицом. Теперь в глазах ее не было гнева – только боль и печаль, и Энни, присев на постель, обняла дочь. Грейс прижалась к ней, и Энни чувствовала, как девочку сотрясают рыдания – словно они стали одним телом.
– Кому я такая нужна?
– Что, милая?
– Кому я такая нужна? Никому.
– О Грейс, ты не права…
– Почему? Что во мне хорошего?
– То, что ты – это ты. Ты – удивительная, прекрасная и сильная. И самый храбрый человек из тех, кого я знаю.
Они плакали, обняв друг друга. А потом Грейс сказала: те ужасные вещи, которые она наговорила ей, – неправда, а Энни заверила дочь, что она это знает, но какая-то доля правды тут есть, она сама часто была не права. Они сидели, положив головы друг другу на плечи, и слова их лились из самой души – те, которые они не осмеливались говорить даже самим себе.
– Все эти годы вы с отцом мечтали завести еще одного ребенка, так ведь? И я каждую ночь молилась, чтобы он появился. Даже не ради вас и не потому, что мне хотелось младшего брата или сестру. Мне просто не хотелось, чтобы я… не знаю, как сказать.
– А ты попробуй.
– Мне не хотелось быть особенной. Ведь я единственный ребенок и знаю, что вы ждете от меня чего-то необыкновенного, чего я не могу вам дать. Ведь я – всего лишь я. А теперь я вообще все испортила.
Энни еще сильнее прижала к себе дочь и, гладя ее по голове, сказала, что это не так. И подумала, что любовь – очень опасная вещь, и далеко не каждый умеет дарить ее… и далеко не каждый получает ее сполна.
Энни не знала, сколько они просидели так, но они долго еще не разжимали объятий – после того, как слезы высохли на их щеках.
В какой-то момент дыхание дочери стало ровным и спокойным, Энни смотрела, как ветерок колышет шторы на окнах, и незаметно тоже заснула – глубоким сном без сновидений, а за окном простиралась под ночным небом безбрежная пустынная земля.
