Еще один невыносимо жаркий день. Скрестив руки на груди, Мицуёси Сатакэ смотрел на улицу через щели жалюзи. Из окна второго этажа город казался разделенным надвое: одну его часть заливали яркие лучи послеполуденного солнца, другая оставалась погруженной в тень. Листья на бегущих по обе стороны от дороги деревьях сияли, будто изумруды, тогда как внизу разливались черные лужи. Спешащие по делам люди представали излучающими свет фигурками, за которыми тащились по тротуару мрачные тени. Белые полоски пешеходных переходов подрагивали от жары, и Сатакэ даже вздрогнул, представив, что идет по раскаленному, прилипающему к подошвам асфальту.

Прямо перед ним высились небоскребы, построенные не так давно к западу от железнодорожного вокзала Синдзюку. Взметнувшиеся ввысь башни разделяли узкие полоски безоблачного неба, такие яркие, что на них невозможно было смотреть. Сатакэ отвел глаза, но образ еще пару секунд держался на сетчатке. Он закрыл жалюзи и отвернулся. Квартира состояла всего из двух маленьких комнат, застеленных старыми татами и разделенных выцветшей раздвижной дверью. В одной из комнат работал включенный на всю мощность кондиционер. В полумраке второй мерцал экран большого телевизора. Другой мебели почти не было. Справа от прихожей помещалась крохотная кухня, но так как Сатакэ никогда не пользовался ею, то и кухонной утвари, вроде тарелок и кастрюлек, там никто бы не нашел. В целом это простое и строгое жилище вполне подходило человеку, одевавшемуся так, как одевался Сатакэ.

А одевался он, будучи дома, под стать интерьеру квартиры: белая рубашка и серые, потертые на коленях штаны. Так ему нравилось. Другое дело, что, отправляясь по делам, ему приходилось заботиться о своей наружности, думать о том, каким предстать перед миром и какое платье лучше всего подходит исполняемой им роли Мицуёси Сатакэ, владельца клуба.

Он закатал рукава, умылся теплой водой, вытер руки и лицо полотенцем и сел перед телевизором, поджав под себя ноги. Шел какой-то старый американский фильм, но Сатакэ не следил за действием, а просто сидел, словно в полусне, иногда проводя ладонью по коротко стриженным волосам. Смотреть ничего не хотелось, хотелось просто купаться в бессмысленном и холодном искусственном свете.

Сатакэ ненавидел лето. Впрочем, раздражала его не столько жара, сколько те многочисленные признаки этого времени года, которых было особенно много на далеких от центра улочках города и которые пробуждали не самые приятные воспоминания. Именно во время летних каникул он, учась тогда в средней школе, так ударил отца, что сломал ему челюсть, а потом ушел из дому. Инцидент, навсегда изменивший его жизнь, произошел в такой вот комнате в августе под натужное завывание старого кондиционера.

Ощущая со всех сторон горячее, зловонное дыхание изнывающего от зноя города, Сатакэ чувствовал, как размывается, растворяется грань между двумя его половинками, внутренней и внешней. Вонючий воздух просачивался через поры кожи и отравлял, пачкал все, что было внутри, а кипевшие в крови чувства вытекали из тела на улицу. В летний сезон Токио пугал его и страшил, а потому Сатакэ старался как можно больше времени проводить дома, чтобы не дать увлечь себя катящимся по улицам волнам иссушающего зноя.

Возвращение этого чувства исходящей от города угрозы всегда служило сигналом окончания сезона дождей и прихода настоящего лета. Сатакэ поднялся, прошел в другую комнату, открыл окно и быстро, прежде чем шумы и испарения города успели проникнуть в квартиру, захлопнул прочные штормовые ставни. В комнате сразу стало темно, и Сатакэ облегченно опустился на пол. Здесь у него были платяной шкаф и аккуратно сложенный футон. Углы матраса представляли собой идеально прямые углы, и в целом комната напоминала тюремную камеру, если, конечно, не принимать во внимание телевизор. Отбывая срок наказания, Сатакэ страдал не только от воспоминаний об убитой им женщине, но и от ограниченности предоставленного ему пространства. Выйдя на свободу, он не стал селиться в просторной бетонной квартире, где чувствовал бы себя заключенным, сменившим одну камеру на другую, но предпочел обосноваться в старом, продуваемом ветрами деревянном доме. По этой же причине и телевизор, его единственная связь с внешним миром, оставался включенным целым день.

Закрыв окно, он снова уселся перед ним в той строгой позе, к которой привык в тюрьме. В этой комнате ставней не было, так что солнечные лучи продолжали просачиваться через щели в жалюзи. Сатакэ отключил звук телевизора, и теперь тишину нарушали лишь долетающие с Яматэ-авеню гудки автомобилей да равномерный шум кондиционера.

Закурив сигарету, Сатакэ рассеянно наблюдал через пелену дыма за происходящим на экране. Только что началось очередное ток-шоу, и ведущая, очень серьезная с виду женщина, демонстрировала некую таблицу, которая, вероятно, должна была подкрепить ее точку зрения. Через пару минут Сатакэ понял, что темой передачи стало полицейское расследование привлекшего широкое внимание преступления. Речь шла о найденном на прошлой неделе в парке расчлененном теле. Убийство не интересовало Сатакэ, и он уже собрался переключиться на другой канал, когда зазвонил лежащий рядом на полу сотовый. Телефон был еще одной связью с внешним миром, и он взял его не без колебаний.

— Сатакэ.

Голос прозвучал грубо и глухо. Не хотелось ни с кем разговаривать в такой день, когда жара угрожала в любой момент вытащить на свет тщательно подавляемые воспоминания, и в то же время Сатакэ понимал, что должен как-то отвлечься. Такое двойственное, неуравновешенное состояние выбивало из колеи, раздражало, но он ничего не мог с ним поделать, как не мог ничего поделать и с городом — ненавидя его извивающиеся от жары улицы, Сатакэ сознавал, что не смог бы жить ни в каком другом месте.

— Милый, это я.

Звонила Анна. Сатакэ взглянул на красовавшийся на запястье «ролекс» — ровно час дня. Пора выходить из дома и отправляться по делам. И все же он медлил — уж слишком жарким выдался день.

— Куда сегодня? В салон красоты?

— Нет, слишком жарко. Я подумала, может быть, мы сходим в бассейн?

— В бассейн? Сейчас?

— Да. Ну пожалуйста, сходи со мной.

Сатакэ представил запах хлорки и крема для загара — этот запах не вызывал неприятных ассоциаций, но выходить все равно не хотелось.

— А не поздновато для бассейна? Не лучше ли сходить туда в выходной?

— В воскресенье там всегда полно народу. Чем тебя не устраивает сегодня? Пожалуйста, Анна хочет поплавать.

— Ладно, ладно, — согласился Сатакэ, приняв неожиданное для себя решение.

Он закурил еще одну сигарету и с минуту смотрел на молчаливый экран. Сейчас его занимало напряженное лицо женщины, судя по всему жены убитого. Одета она была скромно, в выцветшую футболку и джинсы. Волосы убраны назад и собраны в пучок. На лице почти никакого макияжа. Присмотревшись, Сатакэ понял, что женщина куда симпатичнее, чем ему показалось вначале, и моментально, почти автоматически, переключился в профессиональный режим. Теперь она стала для него объектом изучения. Возраст — тридцать с небольшим, но если немного поработать с лицом, оно еще вполне способно привлечь потенциальных покупателей.

Поражало то, с каким спокойствием она держалась. Внизу экрана появилась надпись: «Жена погибшего Кэндзи Ямамото», но имя ничего не сказало Сатакэ. Он уже давно забыл, что неделю назад вышвырнул из своего клуба некоего человека, носившего такое же имя. Сейчас его больше беспокоила нахлынувшая на город жара и то неясное предчувствие беды, которое она несла с собой. Если бы он ощутил нечто подобное в тот далекий день, то, возможно, предпринял бы что-то, избежал встречи с той женщиной, и тогда его жизнь сложилась бы по-другому. Что же предвещает сегодняшняя тревога? Откуда она появилась? Сатакэ не знал.

Через десять минут он уже шел к стоянке, на которой держал свою машину. Протянувшееся вдалеке шоссе обманчивым миражом подрагивало за темными стеклами очков. На привыкшей к прохладе и полумраку квартиры коже при первой же атаке жары и яркого солнца выступил пот. В ожидании машины, поднимавшейся из глубин многоуровневой стоянки, Сатакэ вытер влажный лоб. Едва сев за руль, он включил кондиционер, но это помогло лишь отчасти — тело чувствовало тепло, исходящее от кожаных сидений.

Он, в общем-то, привык к капризам и неожиданным требованиям Анны. Она то тащила его по магазинам, то просила найти ей нового парикмахера или нового ветеринара для собачонки, то заставляла возить по всему городу. Сатакэ относился к этому спокойно, понимая, что таким образом девушка проверяет его чувства. Красивая, умная, эксцентричная, она развлекала его, и сейчас, ведя машину в плотном потоке, одна лишь мысль о ней вызывала у него улыбку.

Дверь открылась после первого же звонка, как будто Анна только и ждала, когда он появится. На ней была желтая шляпка с широкими полями и желтое же летнее платье. Поправляя шнурки на черных лакированных сандалиях, девушка капризно надула губки.

— Почему так долго? Я заждалась.

— Раньше не мог. И потом, у тебя постоянно возникают самые невероятные планы. — Сатакэ остановился у порога, придержав дверь. На него уже повеяло привычным запахом, в котором аромат косметики причудливым образом соединялся с собачьей вонью. — Куда?

— В бассейн, конечно! — воскликнула она, выбегая из квартиры.

В радостном возбуждении от предстоящей прогулки, Анна, похоже, совершенно не заметила мрачного настроения Сатакэ.

— В какой именно? «Кейо плаза»? Или «Нью-Отани»?

— О нет, в отелях ужасно дорого.

Даже тратя чужие деньги, Анна всегда стремилась избегать ненужных излишеств и склонялась к простоте и экономии.

— Тогда куда?

Он захлопнул дверь и направился к лифту.

— Меня вполне устроит городской бассейн. За двоих всего четыреста йен.

Разумеется, городской бассейн дешевле, но там всегда было шумно и многолюдно. Впрочем, если ей так хочется, то почему бы и нет? Сейчас Сатакэ хотел только одного: спастись от жары. Если при этом можно и Анне доставить удовольствие, то тем лучше.

Бассейн кишмя кишел школьниками и юными парочками, так что к тому моменту, когда Анна появилась из раздевалки в ярко-красном купальнике, Сатакэ уже расположился в тени под деревьями, огораживающими верхнюю часть площадки.

— Милый! — крикнула она на бегу и помахала ему.

Сатакэ кивнул, придирчиво рассматривая молодое тело,

которое вполне можно было бы назвать идеальным, если бы не вполне уместная в таком месте белизна кожи. Крепкие и полные груди и бедра, длинные ноги, округлые плечи…

— А ты разве не собираешься искупаться? — спросила Анна и глубоко вздохнула, словно наслаждаясь запахом хлорки.

— Я лучше понаблюдаю за тобой отсюда.

— Но почему? — Девушка схватила его за руку и потянула. — Ну же, поднимайся!

— Нет, иди без меня. Только не задерживайся, у нас не более часа.

— Всего-то?

— Не заставляй меня повторять одно и то же. Тебе еще нужно оставить время на парикмахера.

Анна раздраженно хмыкнула, но перечить не стала и побежала к воде. Через минуту она уже играла в мяч с группой девочек. Сатакэ благодушно улыбнулся. Какая же она милая. Он чувствовал, что испытывает потребность быть с ней, заботиться о ней. Нельзя отрицать — она доставляла ему удовольствие, в ее присутствии он позволял себе расслабиться. И все же даже Анна не могла заставить утихнуть ровный гул прошлого, заполнивший его голову с приходом лета. Сатакэ надвинул очки и закрыл глаза.

Когда через какое-то время он открыл их, Анны на прежнем месте уже не было. Поискав глазами, Сатакэ обнаружил ее на середине бассейна в окружении шумных, плещущихся детей. Поймав его взгляд, Анна помахала ему рукой и поплыла к берегу медленным, неуклюжим кролем. Через пару минут рядом с ней появился молодой мужчина, явно старавшийся завязать разговор. Сатакэ снова закрыл глаза.

Потом она вышла и, подойдя к нему, стала отжимать длинные черные волосы. Он заметил, что молодой человек посматривает в их сторону. Волосы у него были собраны в хвост, в одном ухе поблескивала сережка.

— Тебя заметили, — сказал Сатакэ.

— Да, он заговорил со мной в бассейне.

— Кто он?

— Говорит, что состоит в банде, — равнодушно ответила Анна, но при этом все же слегка повернула голову, чтобы понаблюдать за реакцией Сатакэ.

Глядя на скатывающиеся по рукам и ногам капельки воды, он любовался ее красотой, молодостью, совершенством.

— У нас еще есть немного времени. Почему бы тебе не поплавать с ним?

— А зачем? — спросила она, огорченная отсутствием вполне естественной со стороны мужчины реакции.

— Ты же ему понравилась, разве нет?

— А ты не против?

— Нет, если речь идет о работе.

— О!

Бутон невинности лопнул. Отбросив полотенце, девушка убежала к лежащему возле бассейна молодому человеку. Увидев ее, тот привстал, явно обрадованный, а через секунду удивленно посмотрел на Сатакэ.

По дороге домой девушка почти все время молчала.

— Подброшу к парикмахерской, — сказал он.

— Но потом не заезжай.

— Почему?

— Возьму такси.

— Хорошо. А я приму душ и загляну в клуб.

Высадив Анну на обычном месте, Сатакэ свернул на Яматэ-авеню. Солнце успело опуститься и било теперь прямо в глаза. Летние закаты всегда пробуждали воспоминания, но то, которое нахлынуло сейчас, было настолько живым, настолько ярким, что он невольно моргнул. Вернувшись в квартиру, Сатакэ подошел к окну и еще долго смотрел на длинные тени, протянувшиеся от башен Синдзюку через всю улицу. Утреннее ощущение, раздражающее, неподвластное воле предчувствие опасности, вернулось.

Стоило Сатакэ появиться в дверях «Мика», как все хостессы, подчиняясь установленной процедуре, повернулись навстречу гостю. Впрочем, предназначенные клиентам пластиковые улыбки тут же поблекли и растворились, как только девушки узнали босса. Сатакэ оглядел пустой зал.

— Какого черта? Что такое? Не сезон?

Он посмотрел на подошедшего менеджера.

— Еще рано, — ответил менеджер, торопливо раскатывая рукава белой рубашки.

Сатакэ, всегда требовавший от сотрудников аккуратности и опрятности в одежде, заметил, что «бабочка» у Цзиня — так звали управляющего — съехала в сторону, а черные брюки успели изрядно помяться.

— Приведи себя в порядок.

— Извините, босс, — пробормотал Цзинь, отходя в сторону.

Словно почувствовав настроение хозяина, из кухни выпорхнула Рэйка. На ней было черное платье, из украшений — нитка жемчуга. Как будто на похороны собралась, мрачно подумал Сатакэ.

— Добрый вечер, Сатакэ-сан. Боюсь, сегодня у нас небольшое затишье. Думаю, это из-за жары и…

— Что еще за небольшое затишье? Кому вы звонили? Бизнес сам не пойдет, если ничего не делать! — Он обвел взглядом комнату и остановился на вазах. — И поставьте, черт возьми, свежие цветы!

Обычно, приходя в клуб, Сатакэ старался держаться как можно незаметнее, но сейчас его словно прорвало. Цзинь метнулся к ближайшей вазе с безнадежно поникшими колокольчиками. Хостесс нервно переглянулись.

— Нам уже звонили, обещали быть позднее, — надеясь смягчить гнев хозяина, сообщила Рэйка.

— Так бизнес не ведут, — проворчал Сатакэ. — Нельзя сидеть, сложив руки, как какая-нибудь долбаная принцесса, и ждать, пока появится принц. Если никого нет, выходите на улицу, хватайте людей за руку и тащите сюда!

— Как раз это я и собиралась сделать, — рассмеялась Рэйка, однако так и осталась на месте, явно не горя желанием менять приятную прохладу клуба на вечернюю жару.

С трудом сдерживая злость, Сатакэ огляделся еще раз. С самого начала у него появилось чувство, что здесь чего-то не хватает, и теперь он понял, чего именно.

— Где Анна?

— Она позвонила и сообщила, что берет выходной.

— Объяснила, в чем дело?

Рэйка равнодушно пожала плечами.

— Сказала, что перегрелась на солнце и не очень хорошо себя чувствует.

— Ладно, — буркнул он. — Загляну попозже.

Даже не попытавшись притвориться, Рэйка облегченно вздохнула. Расслабились и остальные. Сатакэ повернулся и, не говоря ни слова, направился к двери.

Едва переступив порог, он как будто оказался в пустыне. Хотя солнце уже село, сохраняющийся зной и влажность делали пребывание на улице невыносимым. Город задыхался подобно немолодому, уставшему от жизни мужчине с закупоренными порами, под кожей которого бьется, не находя выхода, лихорадочный жар. Поднимаясь по ступенькам на следующий этаж, Сатакэ даже застонал. Дела в «Мика» шли все хуже, и с этим надо было что-то делать.

У входа в «Площадку» его встречал Кунимацу. Сатакэ с удовлетворением заметил, что за столиками уже сидят несколько бизнесменов.

— Вы сегодня рано, — сказал менеджер.

Увидев проступившие на серебристо-сером пиджаке темные пятна пота, Сатакэ снял его, но промокшая черная рубашка тут же прилипла к телу.

— Жарко, да? — с беспокойством спросил Кунимацу, принимая у хозяина пиджак.

— Ничего, все в порядке, — ответил Сатакэ, доставая сигареты. Молодой крупье, упражнявшийся в раздаче перед выходом в зал, поднял голову и посмотрел на них. По его губам скользнула усмешка — наверное, парень впервые видел босса в мокрой рубашке. — Как его зовут?

— Кого?

— Того, новенького.

— Янаги.

— Скажи ему, чтобы не скалился. Клиенты не хотят видеть перед собой гримасничающую обезьяну.

— Скажу, — пробормотал, отступая на шаг, Кунимацу.

Сатакэ поднялся и докурил сигарету. Он уже собирался потушить окурок, когда подошедшая девушка поставила перед ним чистую пепельницу. Сатакэ закурил вторую. Служащие нервно посматривали на босса, словно позабыв о клиентах, и, хотя клуб принадлежал ему, он впервые за все время почувствовал себя посторонним.

— Можно вас на минутку? — негромко произнес Кунимацу.

— Что случилось?

— Хочу кое-что показать. — Сатакэ проследовал за менеджером в крохотную заднюю комнату, служившую офисом. — Вот это. Оставил один из клиентов. — Кунимацу достал из шкафа серый пиджак. — Не знаю, что с ним делать.

— За ним кто-нибудь обращался? — спросил Сатакэ, снимая пиджак с вешалки.

Вещь была легкая, пошитая из дешевой шерсти.

— Взгляните вот на это. — Кунимацу указал на ярлычок, пришитый желтыми нитками к внутреннему карману пиджака. — Ямамото.

— Ямамото?

— Не помните? Тот парень, которого вы выставили из клуба на прошлой неделе.

— А, тот, — протянул Сатакэ, смутно припоминая досаждавшего Анне мужчину.

— Он так и не вернулся. Что будем делать?

— Выброси.

— А если он придет и будет искать?

— Не придет, — сказал Сатакэ. — А если все же появится, скажи, что не видел никакого пиджака.

— Так и сделаю, — пообещал Кунимацу.

Он, похоже, собирался что-то добавить, но, подумав, промолчал.

Через несколько минут Сатакэ, обсудив текущие вопросы, вышел из кабинета. Кунимацу последовал за боссом. К сидевшим за столами бизнесменам добавились молодые, модно одетые женщины, по виду хостессы из соседних заведений. Взглянув на них, Сатакэ вспомнил о своей приме.

— Съезжу к Анне, — сказал он. — Загляну еще раз попозже.

Кунимацу вежливо поклонился, но Сатакэ заметил, что менеджер, закрывая за ним дверь, тоже расслабился. В такие моменты, видя, как нервничают в его присутствии служащие, он не раз задавался вопросом, уж не пронюхали ли они что-то о его прошлом.

Сатакэ так старался контролировать себя, держать под замком свою темную половину, но при этом знал, что стоит людям услышать хотя бы часть той давней истории, как они отшатнутся от него в ужасе. А так как правду о случившемся знали только они двое, то никто уже не мог понять его по-настоящему. К несчастью, Сатакэ отведал запретный плод в возрасте двадцати шести лет и с тех пор оказался отрезанным от остального мира.

На звонок по интеркому никто не ответил, и уже это показалось ему странным. Сатакэ достал сотовый и стал набирать номер Анны, когда из громкоговорителя донесся наконец ее голос.

— Кто там?

— Я.

— Милый, что случилось?

— Ты в порядке? Открой, я на минутку.

— Хорошо, — пробормотала она. Он услышал, как звякнула цепочка, и это тоже показалось странным — Анна никогда не закрывалась на цепочку. — Извини, я сегодня не вышла на работу.

Девушка открыла дверь. Она была в шортах и футболке и выглядела немного бледной. Сатакэ заглянул в прихожую — рядом с модными туфельками Анны стояла пара мужской обуви.

— Тот самый? — спросил он. Она обернулась и покраснела. — Ничего не имею против, но только не следует мешать удовольствие с работой. И никаких романов.

Анна отшатнулась, как будто от удара.

— Хочешь сказать, что тебе все равно, с кем я…

— В общем, да. — В ту же секунду глаза ее наполнились слезами. Сатакэ вздохнул. Он не испытывал никаких чувств, кроме, разве что, легкого раздражения. Да, она была дорога ему, причем не только по профессиональным причинам, но оставалась не более чем игрушкой. — И не пытайся меня обманывать.

Не говоря ни слова, Анна повернулась и ушла в комнату. Закрывая за собой дверь, Сатакэ подумал, что у девушки, чего доброго, может появиться желание перейти в другой клуб. Спускаясь вниз, он снова и снова спрашивал себя, почему сегодня все идет не так, как надо. Беспокойство не уходило, что-то мучило его, как будто печать, наложенная на прошлое, оказалась вдруг сломанной, и ему стоило немалых усилий удержать воспоминания под крышкой.

Решив не заходить в «Мика», Сатакэ направился сразу в «Площадку».

— Как Анна? — поинтересовался, открывая дверь, Кунимацу. — Я слышал, она взяла выходной.

— Ничего серьезного. Думаю, завтра вернется.

— Вот и хорошо. Насколько я понимаю, внизу дела пошли получше.

— Рад слышать, — сказал Сатакэ.

Значит, в «Мика» можно будет не заходить. Он быстро осмотрелся. Число посетителей увеличилось до пятнадцати; половина — бизнесмены, остальные были так или иначе связаны с ночной жизнью Синдзюку. Большинство из последних проводили в клубе едва ли не каждый вечер. Уже неплохо, сказал себе Сатакэ. Теперь оставалось только обдумать, как урегулировать маленькую проблему с Анной. Не хватало только, чтобы девушка из-за каких-то глупостей перешла в другой клуб.

Он уже почти успокоился, когда дверь открылась и в клуб вошли двое мужчин. Ничего особенного они собой не представляли — средних лет, в простых летних рубашках, — но ему показалось, что он уже встречался с ними когда-то. Когда? Где? И кто они такие? Служащие какой-то компании? Владельцы магазинов? Мужчины огляделись, как это делали все новички, но без любопытства, а скорее с профессиональным интересом. Сатакэ, умевший определять клиента с первого взгляда, не знал, что и думать.

— Добро пожаловать.

К посетителям уже спешил Кунимацу. Менеджер подвел гостей к столу и стал объяснять правила игры. Когда он закончил, один из мужчин достал из кармана блокнот.

— Мы из управления полиции, — сказал он, предъявляя удостоверение. — Прошу вас никуда не уходить. Нам нужно поговорить с управляющим.

В клубе наступила мертвая тишина. Кунигацу бросил робкий взгляд в сторону Сатакэ.

Выходит, предчувствие не обмануло. И не удивительно, что гости показались ему знакомыми — они выглядели точно так, как и все остальные полицейские. Сатакэ поднял лежавшую на столе фишку и сжал ее так, что она треснула. Только бы не рассмеяться.