Книга: Остров на краю света
Назад: 8
Дальше: 10

9

Мне не хотелось объясняться с Аристидом по поводу исчезновения Ксавье и «Сесилии», поэтому я решила сама передать Алену сообщение. Когда я дошла до Ла Уссиньера, уже совсем стемнело. И похолодало; ветер, который в низинном Ле Салане был шквальным, тут, на южной оконечности острова, гудел в проводах и трепал флаги. Небо было взбудоражено, бледную полосу над пляжем уже наполовину поглотили ярко-фиолетовые грозовые тучи; волны украсились белыми галунами; птицы попрятались в ожидании бури. Жожо Чайка выходил с эспланады, неся плакат, гласящий, что из-за неблагоприятного прогноза погоды вечерний рейс «Бримана-1» во Фроментин отменяется; за ним шла пара сердитых протестующих туристов с чемоданами.
Ни Алена, ни Матиа на эспланаде не было. Я стояла на волноломе и, щурясь, глядела на «Иммортели», чуть дрожа и сожалея, что не надела куртку. Из кафе за моей спиной послышался внезапный взрыв голосов, словно дверь открыли.
— Да это же Мадо, ma soeur, э, пришла к нам в гости.
— Малютка Мадо, замерзла, э, видно, совсем-совсем замерзла.
Это были старушки-монахини, сестра Экстаза и сестра Тереза — они вышли из «Черной кошки» с чашками, в которых, судя по всему, был кофе с колдуновкой.
— Мадо, может, ты внутрь зайдешь, э? Выпьешь чего-нибудь горяченького?
Я покачала головой.
— Спасибо, мне и так неплохо.
— Опять этот гадкий южный ветер, — сказала сестра Тереза. — Это он опять пригнал медуз, так Бриман говорит. Их нашествие бывает каждые…
— …тридцать лет, ma soeur, когда приходят приливы с Бискайского залива. Гадкие твари.
— Помню, когда это прошлый раз случилось, — сказала сестра Тереза. — Он все ждал и ждал на «Иммортелях», наблюдал за приливами…
— Но она так и не вернулась, правда, ma soeur? — Обе монахини покачали головами. — Нет, не вернулась. Совсем-совсем. Никогда.
— О ком это вы? — спросила я.
— О той девушке, конечно. — Монахини посмотрели на меня. — Он был в нее влюблен. Они оба были в нее влюблены, эти братцы…
Братцы? Я в изумлении посмотрела на монахинь.
— Вы про моего отца и Жана Маленького?
— Летом Черного года. — Сестры опять кивнули и расплылись в улыбках. — Мы это совершенно точно помним. Тогда мы были молоды…
— Во всяком случае, моложе…
— Она сказала, что уезжает. Она дала нам письмо.
— Кто? — растерянно спросила я.
Сестры воззрились на меня черными глазками.
— Та девушка, кто же еще, — нетерпеливо сказала сестра Экстаза. — Элеонора.

 

Я была так ошарашена, услышав это имя, что даже звук колокола до меня не сразу дошел; колокол бил на той стороне гавани, и звук резко отдавался от воды, словно камушек отскакивал. Кучка народу вывалила из «Черной кошки» — поглядеть, что случилось. Кто-то налетел на меня, его напиток разлился; когда я опять подняла глаза, кучка народу уже рассеялась, а сестра Тереза и сестра Экстаза исчезли.
— Чего это отец Альбан трезвонит в этакий час? — лениво спросил Жоэль с сигаретой, прилипшей к губе. — Вроде не время для обедни?
— Вряд ли, — сказал Рене Лойон.
— Может, пожар, — предположил Люка Пино, кузен мэра.
Решили, что пожар — наиболее вероятное объяснение; на маленьких островках вроде Колдуна служб экстренной помощи как таковых не существует, и часто звон церковного колокола — лучший способ поднять тревогу. «Пожар!» — завопил кто-то, и народ опять забегал, еще больше посетителей кафе начало толкаться в дверях, но Люка тут же сказал, что в небе не видно зарева и дымом не пахнет.
— Мы ведь звонили в колокол в пятьдесят пятом, э, когда в старую церковь ударила молния, — заявил старик Мишель Дьедонне.
— Там, за «Иммортелями», что-то есть, — сказал Рене Лойон, глядевший со стены волнолома. — Там, на скалах.
Это была лодка. Теперь, когда мы знали, куда смотреть, ее было совершенно ясно видно. Метрах в ста от берега, застряла на тех же скалах, где в прошлом году погибла «Элеонора». У меня перехватило дыхание. Паруса видно не было, и на таком расстоянии нельзя было понять, не одна ли это из наших саланских лодок.
— Дело дохлое, — авторитетно заявил Жоэль. — Должно быть, она там уже несколько часов сидит. Поздно поднимать тревогу.
Он раздавил сапогом окурок.
Жожо Чайка не согласился.
— Надо попробовать направить туда свет, — предложил он. — Может, с нее еще что-нибудь можно снять. Я приведу тягач.
Под стеной волнолома уже начали собираться люди. Церковный колокол, сделав свое дело, умолк. Тягач Жожо рывками пробирался по неровному пляжу туда, где кончался песок; мощные фары светили на воду.
— Теперь видно, — сказал Рене. — Лодка пока целая, но это ненадолго.
Мишель Дьедонне кивнул.
— Сейчас прилив слишком высоко, до нее не доберешься, даже с «Мари-Жозеф». Да еще при шквальном ветре… — Он выразительно развел руками. — Не знаю, чья это лодка, но она, считай, пропала.
— О боже! — Поль Лакруа, мать Жоэля, стояла над нами на эспланаде. — Там кто-то в воде!
Все лица обратились к ней. Свет фар от тягача был слишком ярок; он отражался от воды, и среди бликов можно было различить только корпус лодки.
— Выключите фары! — заорал мэр Пино, только что прибывший вместе с отцом Альбаном.
Глаза не сразу привыкли к темноте. Теперь море было черным, а лодка — цвета индиго. Напрягая взгляд, мы пытались различить в волнах бледный силуэт.
— Я вижу руку! Там человек в воде!
Невдалеке от меня, слева, кто-то вскрикнул, и я узнала голос. Я повернулась и увидела мать Дамьена — лицо, искаженное отчаянием, под толстым островным платком. Ален стоял на стене волнолома с биноклем, хотя из-за южного ветра в лицо и усиливающегося волнения он, скорее всего, видел не больше всех остальных. Рядом с ним стоял Матиа и беспомощно глядел на воду.
Мать Дамьена увидела меня и побежала по пляжу, хлопая полами пальто.
— Это «Элеонора-два»! — Она, задыхаясь, цеплялась за меня. — Это она, я знаю! Дамьен!
Я попыталась ее успокоить.
— Еще неизвестно, кто это, — сказала я спокойно, насколько могла. Но утешить ее было невозможно. Она запричитала на высокой воющей ноте — полуплач-полуслова. Я разобрала лишь несколько раз повторенное имя ее сына. Я поняла, что не сказала про Ксавье и Гилена, ушедших на «Сесилии», но мне пришло в голову, что заговорить об этом сейчас — значит лишь ухудшить дело.
— Если там кто-то есть, надо попытаться его спасти, э?
Это был мэр Пино, полупьяный, но храбро пытающийся взять на себя руководство ситуацией.
Жожо Чайка покачал головой.
— Только не на моей «Мари-Жозеф», — непреклонно сказал он.
Но Ален уже бежал по дорожке, ведущей с эспланады к гавани.
— Попробуй мне помешать, — крикнул он.
Без сомнения, только у «Мари-Жозеф» хватило бы остойчивости, чтобы добраться до застрявшей на скалах лодки, но и для нее в такую погоду эта операция была почти невозможной.
— Там никого нет! — негодующе завопил Жожо, устремляясь по пляжу за Аленом. — Ты не можешь выйти в ней один!
— Тогда ты иди с ним! — настойчиво сказала я. — Если мальчик там…
— Если так, то ему конец, — пробормотал Жоэль. — Нет смысла тонуть вместе с ним.
— Тогда я пойду!
Я помчалась, перепрыгивая через две ступеньки, по лестнице, ведущей к улице Иммортелей. Лодку выбросило на скалы; саланец в опасности. Несмотря на тревогу, мое сердце пело. Яростная радость охватила меня — вот что значит быть островитянином, вот что значит быть своим — нигде больше не найдешь такой верности, такой каменной, нерушимой любви.
Рядом со мной бежали другие — я увидела отца Альбана и Матиа Геноле, я так и думала, что он будет где-то поблизости; за ними топал Оме, настолько быстро, насколько мог, Марэн и Адриенна смотрели из освещенного окна «Ла Маре». Кучки уссинцев смотрели, как мы бежим, кто-то растерянно, другие — недоверчиво; мне было все равно. Я бежала к гавани.
Ален был уже там. Люди смотрели на него с пристани, но мало кто, кажется, готов был составить ему компанию на «Мари-Жозеф». С улицы закричал Матиа; за ним раздавались еще крики. Мужчина в выцветшей vareuse, стоявший спиной ко мне, зарифлял паруса «Мари-Жозеф»; когда со мной поравнялся запыхавшийся Оме, мужчина повернулся, и я узнала Флинна.
У меня не было времени отреагировать. Он встретился со мной глазами и отвернулся, почти равнодушно. Ален уже устраивался у штурвала. Оме сражался с незнакомым двигателем. Отец Альбан на пристани пытался успокоить мать Дамьена, которая, совсем запыхавшись, прибежала на минуту позже остальных. Ален окинул меня кратким взглядом, словно оценивая, гожусь ли я в помощники, потом кивнул.
— Спасибо.
Люди еще толпились вокруг — кое-кто пытался помочь как мог. В «Мари-Жозеф» полетели разные предметы — словно бы как попало: багор, бухта каната, ведро, одеяло, электрический фонарик. Кто-то протянул мне фляжку бренди; кто-то другой дал Алену рукавицы. Когда мы уже отваливали, Жожо Чайка швырнул мне свою куртку.
— Только постарайся ее не намочить, э? — сварливо крикнул он.
Выйти из гавани было обманчиво просто. Хотя лодку немного качало, гавань была почти полностью укрыта от ветра, и нам нетрудно было выбраться по узкому центральному проходу в открытое море. Кругом качались на волнах буйки и ялики; я, наклонясь вперед с носа, отталкивала их с дороги.
Потом нас ударило морем. За время наших недолгих сборов поднялся ветер; теперь он гудел в тросах и осыпал нас брызгами, жесткими, как гравий. «Мари-Жозеф» была славной рабочей лошадкой, но совершенно не подходила для такой погоды. У нее была низкая осадка, как у устричной лодки; волны перекатывались через нос. Ален выругался.
— Ты ее еще не видишь? — крикнул он Оме.
Оме покачал головой.
— Что-то вижу, — крикнул он, перекрывая шум ветра. — Еще не знаю, это «Элеонора-два» или нет.
— Разверни ее! — Голос было едва слышно. Вода слепила. — Нам надо зайти прямо против ветра!
Я поняла, что он имеет в виду. Идти прямо против ветра сложно; но если нас развернет, то при такой высоте волн они нас просто опрокинут. «Элеонора-2» — если это она — была едва различима из-за бешено взбитой пены вокруг. Человека, которого мы раньше вроде бы заметили в воде, не было видно.
Через двадцать минут я бы не могла сказать, продвинулись ли мы хоть на несколько десятков метров; ночью расстояния обманчивы, а все наше внимание было устремлено на море. Я смутно помнила о присутствии Флинна — он на дне лодки вычерпывал воду, но мне некогда было об этом думать или вспоминать последний раз, когда мы с ним были вместе в похожей ситуации.
Я все еще видела свет на «Иммортелях», и мне казалось, что я различаю доносящиеся издали голоса. Ален светил фонариком в море; вода в слабом свете казалась серо-бурой, но я наконец увидела покалеченную лодку, теперь уже рядом, узнаваемую, она, почти переломленная пополам, лежала на гребне скалы.
— Это она! — Ветер украл боль из голоса Алена; голос показался мне тонким и далеким, словно свист камышинки. — Осторожно!
Последнее слово было обращено к Флинну, который продвинулся так далеко вперед, что почти свисал с носа «Мари-Жозеф». На миг я что-то заметила в воде, что-то бледное, но не пену. Оно показалось на миг, потом ушло дальше вместе с волной.
— Там кто-то есть! — закричал Флинн.
Ален метнулся на нос, оставив Оме управлять лодкой. Я схватила конец и бросила за борт, но ветер злобной когтистой лапой подхватил веревку и швырнул, мокрую, мне в лицо, яростно хлестнув по глазам. Я отскочила — из плотно сжатых глаз покатились слезы. Когда я наконец опять смогла открыть глаза, мир показался мне до странности размытым; все расплывалось, я едва могла различить Флинна и Алена, цепляющихся друг за друга в отчаянном гимнастическом упражнении, в то время как море дергало нас и швыряло вниз. Оба промокли до нитки; Ален привязался за щиколотку, чтобы его не смыло в море; Флинн с веревочной петлей в руках высунулся за борт, упершись одной ногой в живот Алена, а другой — в борт «Мари-Жозеф», погрузив широко разведенные руки в бурлящую воду. Что-то белое промелькнуло мимо; Флинн попытался его схватить, но промахнулся.
За спиной у нас Оме пытался удержать лодку носом к ветру. «Мари-Жозеф» тошнотворно качало; Ален шатался; волна окатила обоих и накренила лодку на бок. Нас обдало душем холодной воды. На миг я испугалась, что обоих смоет за борт; нос «Мари-Жозеф» осел, выдаваясь из моря едва на сантиметр. Я изо всех сил вычерпывала воду, и тут надвинулись скалы, страшно близко. Потом ужасно заскрипел корпус лодки, что-то заскрежетало и треснуло, словно молния ударила. Мы напряглись в ожидании, но это подался корпус «Элеоноры-2», ей наконец переломило хребет, и она распалась надвое на пенящихся скалах. Но и мы не были в безопасности — нас несло на дрейфующие обломки. Я почувствовала, как что-то задело борт лодки. Кажется, днище за что-то зацепило, но потом нас приподняло волной, ровно настолько, чтобы «Мари-Жозеф» обогнула скалу, и Оме оттолкнул багром обломки кораблекрушения. Я подняла голову: Ален все еще стоял на носу, но Флинна не было. Это длилось лишь секунду; я хрипло вскрикнула от облегчения, увидев, как он выныривает из водяной стены с чем-то в руках — с веревочной петлей. Что-то мелькнуло в воде, и Флинн с Аленом начали втягивать это в лодку. Что-то белое.
Как мне ни хотелось узнать, что там, надо было продолжать вычерпывать; «Мари-Жозеф» уже набрала столько воды, что дальше некуда, и мы все были заняты. Я услышала крики и рискнула поднять голову, но из-за спины Алена мне было мало что видно. Я вычерпывала воду не меньше пяти минут, или пока мы не отошли подальше от этих страшных скал. Мне показалось, что с «Иммортелей» донеслись далекие, едва слышные ободряющие крики.
— Кто это? — крикнула я.
Ветер выхватил голос у меня изо рта. Ален не повернулся. Флинн на дне лодки боролся с брезентом. Брезент почти полностью закрывал мне обзор.
— Флинн!
Я знала, что он услышал; он быстро оглянулся на меня, потом отвернулся. Что-то в его лице подсказало мне, что новости плохие.
— Это Дамьен? — снова закричала я. — Он жив?
Флинн оттолкнул меня рукой, еще обвязанной промокшим насквозь бинтом.
— Без толку, — крикнул он, едва слышно на фоне ветра. — Все кончено.
Прилив бил нам в корму, и мы довольно быстро продвигались к гавани; мне уже казалось, что волны стали пониже. Оме вопросительно поглядел на Алена; Ален ответил непонимающим, растерянным взглядом. Флинн не смотрел ни на кого из них; взамен он взял ведро и начал вычерпывать воду, хотя это уже и не нужно было.
Я схватила Флинна за руку и заставила его посмотреть мне в лицо.
— Ради бога, Флинн, скажи, это Дамьен?
Все трое посмотрели на брезент, потом на меня. На лице Флинна было сложное, непонятное выражение. Он посмотрел на свои руки, до крови ободранные мокрыми канатами.
— Мадо, — наконец произнес он. — Это твой отец.
Назад: 8
Дальше: 10