Идеальный штурман
Почти все, что произошло потом, было странным, самым же странным было то, что случилось сразу же после того, как Флоон убил Флоона. Без единого слова мы, трое взрослых, принялись действовать, а ребенок за нами наблюдал.
Я подошел к машине и жестом велел младшему Флоону открыть заднюю дверцу. Он повернул ключ в замке, и когда дверь распахнулась, мы вернулись к телу. Я бросил взгляд на Джорджа и коротко сказал:
— Тащи-ка свои мешки.
Он вошел в дом и сразу же вернулся (в сопровождении таксы Чака), неся в руках упаковку гигантских пластиковых мешков для мусора. Он в них складывает ветки с яблони, когда их подрезает. Джордж подошел к машине и, вытащив из пакета несколько мешков, постелил их на полик. Я ни разу не оглянулся, чтобы убедиться, что никто в последние десяток минут не наблюдал за нашими действиями. Не сделал этого и теперь.
Мы подняли тело с земли, запихали его в блестящий черный мешок и сунули в багажник. Глухой звук, потом шуршание пластика о пластик; мы затолкали мешок в угол. Затем я сунул в машину орудие убийства — рядом с мешком. Ему, несомненно, тоже нужно исчезнуть.
Когда с этим было покончено, я протянул руку за ключами от машины. Никто спорить не стал — за руль сел я. Флоон отдал мне ключи без всяких возражений. Мы вчетвером (и собака) сели в новенький «исудзу» и тронулись.
По городу ехали в молчании. Время от времени я поглядывал вокруг, вспоминая, каким другим был город сегодняшним утром — Крейнс-Вью тридцатилетней давности. Судя по тому немногому, что я мог увидеть, команда с Крысиного Картофеля все вернула на свои места. Но времени остановиться и проверить детали у меня не было — слишком серьезный груз лежал у нас в багажнике.
Джордж и Флоон заняли заднее сиденье, мальчишка устроился на переднем рядом со мной. Молчание наше длилось до тех пор, пока я не понял: мать моя, у меня же ни малейшего представления о том, куда ехать. Я посмотрел на своих пассажиров в зеркало заднего вида — у них что, такой же растерянный вид? Оба смотрели в окна, держа руки на коленях.
— Эй!
Моргнув, я покосился на мальчишку:
— Чего тебе?
Он играл тем самым знаменитым перышком, машинально вертя его в маленьких пальцах, — именно так и крутят в руках перо.
— Где ты это взял?
Он молча мотнул головой вбок и назад.
— Что ты хочешь этим сказать?
— У него. У дядьки этого. У дядьки, что в мешке.
— Но как?
— Просто взял, и все. — Он внезапно из болтушки превратился в молчуна.
— Дай его мне.
Он и бровью не повел. Я посмотрел на него в упор, щелкнул пальцами у него перед носом.
— Отдай его мне.
Он протянул мне перо, испустив картинно тяжкий вздох.
— Этот паразит так больно ткнул мне в ухо. До сих пор болит.
— Тут уж заболит. — Я взглянул в зеркало заднего вида — Флоон наблюдал за мной. Я протянул перо ему. — Держи. Тебе оно понадобится.
Он взял у меня перо, посмотрел на него, не сказал ни слова.
— У тебя щека в крови — вытер бы, а? Теперь, Флоон, послушай меня. С этим пером связано что-то невероятно важное, только не спрашивай меня, что именно, — я и сам не знаю. Эта штука совсем не то, чем кажется на первый взгляд, это даже не птичье перо. Это что-то совсем другое. Ты разберешься, когда проверишь его в своей лаборатории или еще где. Это перо сыграет очень важную роль в твоей оставшейся жизни, так что береги его хорошенько.
— Фрэнни, откуда тебе все это известно?
— Известно, и все, Джордж, так что слушай и не перебивай. И вот еще что: если у тебя есть хоть какие-то свободные деньги, купи на них акции компании «СиРиал»…
— «Сериал»?
— Нет. «Си-Риал». Нота си, ну а реал — как в слове «реальный». В сумме — название фирмы: «СиРиал». В биржевых сводках сокращенно «СИР». Купи акции этой компании, как только их найдешь, и бери побольше.
Я изо всех сил старался вспомнить, что еще говорил мне старый Флоон в библиотеке, но ничего не приходило на ум. Только позднее я вспомнил о «танкретическом спредже» и холодном синтезе, но к тому времени оба моих спутника успели изрядно удалиться от меня в направлении следующих тридцати лет своей жизни.
— Что будем делать, Фрэнни?
Джордж держал Чака на коленях. Даже эта бестолковая собака, похоже, прониклась серьезностью происходящего, потому что не вертелась, как обычно, пытаясь поцеловать всех без разбора.
— Мы едем ко мне за лопатой. Потом двинем в лес, что за домом Тиндалла, и похороним тело. Если у тебя нет плана получше.
— Там его могут найти. Этот лесок совсем небольшой.
— Верно, Джордж, но альтернатива только одна: ездить по округе, пытаясь придумать, что бы такое сделать с телом, пока у нас бензин не кончится. Потом мы можем заправиться, молясь, чтобы никто не увидел, что у нас в багажнике, и покататься еще немного. Это тебе больше нравится? Или, может, что получше предложишь?
Молчание.
— Значит, решено. Действуем по моему плану в надежде, что нам повезет и никто нас там не увидит.
— Почему ты вообще за это взялся, Фрэнни? Нас ведь в полицию заберут, если поймают. Нам всем не поздоровится. Ведь ты начальник полиции!
— Он — начальник полиции? — изумился Флоон. Голос его зазвенел.
— Я это делаю, потому что у меня не осталось времени, Джордж. Это единственное, в чем я сейчас уверен. Мы должны вывести его отсюда, чтобы никто не узнал о случившемся. И, пожалуйста, не требуй от меня никаких объяснений, просто так надо. У меня не осталось времени придумывать еще что-нибудь. Мы его закопаем, а Флоону нужно уносить отсюда ноги. Может, я и не прав, но так мне чутье подсказывает. И у меня другие дела имеются, поважней этого.
— Важнее этого, Фрэнни?
— Намного, поверь.
Пассажиры на заднем сиденье переглянулись.
— Флоон, а зачем тебе понадобился Джордж?
— Я кое-что изобрел, и для составления инструкции мне нужен самый классный специалист.
Я похлопал рукой по рулевому колесу, чтобы привлечь внимание Джорджа, и поймал его взгляд в зеркальце:
— Значит, он свалился тебе как снег на голову сегодня, нынешним утром, и предложил с ним поработать?
— Не совсем так. Он позвонил вчера, сказал, что он в Нью-Йорке, и спросил, не сможем ли мы увидеться.
— Все равно что-то многовато совпадений. Это не похоже на случайность.
— Что не похоже?
— Вряд ли можно считать совпадением, что мистер Флоон нанес тебе визит сегодня в то самое время, когда я явился к тебе с нимже. — Я ткнул большим пальцем руки через плечо, полагая, что всем ясно, о ком я.
И тут мою голову спереди опять пронзила нестерпимая боль, заставив меня сощуриться, почти закрыть глаза. Потом она отдалась в затылке и в течение нескольких невыносимых секунд пульсировала там, как неоновая вывеска. А потом стихла. Но я понял: будет лучше посадить за руль кого-нибудь другого, потому чтоесли меня шарахнет еще раз, то я могу впилиться на этой крутой тачке в чью-нибудь гостиную и тем самым решить все наши проблемы.
Я затормозил перед нашим домом под громкие звуки музыки, доносившиеся из окна комнаты Паулины на втором этаже. Наверное, Джордж подбросил ее домой перед своей встречей с Флооном. Несмотря на все происходящее, я не смог сдержать улыбки. Летний день, окрашенный в желто-зеленые тона. Громкие звуки «техно», льющиеся из окна девушки. Что может быть более естественным и обнадеживающим? Ее мать пока в больнице, но она встанет на ноги. Беспокоиться не о чем. Магда скоро вернется домой.
Я стоял на дорожке, глядя на наш дом, и любил то, что видел. Я знал, что мне надо торопиться, но дайте мне еще минуту, чтобы посмотреть и запомнить, всего одну. Здесь я был так счастлив. Я все бы отдал, чтобы провести в этом доме остаток жизни, день за днем бок о бок с этими двумя женщинами, стареть, видеть, как взрослеет Паулина, как она начинает жить своей жизнью, интересной и полноценной. Будь у меня побольше времени, может, я смог бы хоть немного разобраться и со своей жизнью — что движет ею. Ну а если бы и не смог, то и бог с ним, ведь я жил бы здесь, среди этих людей, в этом городе, который я так любил. Что бы со мной ни случилось, у меня бы не было повода жаловаться.
Я поборол в себе искушение подняться наверх, посмотреть, чем занята Паулина, еще раз уверить ее, что все будет в порядке, — у меня не было времени. Да и не хотелось, чтобы она видела машину Флоона и задавала лишние вопросы.
Вместо этого я отправился в гараж искать лопату. Там стояла моя машина, и при виде ее я вспомнил, как день назад нашел в багажнике восставшего из могилы Олд-вертью. А это напомнило мне о том, как мило мы поболтали с Паулиной, сидя в этой машине, как она рассказывала мне о своих планах на жизнь. И дальше в том же духе: все в этом пыльном помещении напоминало мне о чем-то другом, о моей угасающей жизни, болью отзываясь в сердце.
Я искал в этом набитом хламом гараже лопату, которой вырыл могилу для моего отца и четырехсотлетнего пса (дважды). Нашлась она у дальней стены рядом с граблями. Тут же было окошко, а за ним — улица. Потянувшись за лопатой, я бросил взгляд в окно и увидел полицейскую машину, которая ехала к моему дому. Она остановилась почти напротив машины Флоона.
Разумеется, копы, обнаружив, что городская библиотека пуста и я не взят в заложники (типом, который только что сам себе проломил череп и чей труп отдыхает в багажнике машины как раз на другой стороне улицы), рано или поздно должны были здесь объявиться. Ситуация была такой сюрреалистической — забавней не бывает. Вот только веселиться мне было уже поздновато.
Из полицейской машины вышли Адель Кастберг и Бретт Рудин. Меня это порадовало, потому что оба они были редкие тупицы. Появись сейчас у двери моего дома Билл Пегг, это меня бы встревожило куда больше. Копы двинулись по дорожке к входной двери, но в какой-то момент исчезли из поля моего зрения. «Динь-дон» — послышалась знакомая трель дверного звонка. Я поймал себя на том, что автоматически повторяю вполголоса: «динь-дон», чтобы можно было услышать этот звук еще раз и запомнить еще немного из того, что скоро от меня уйдет. Мы втроем ждали, чтобы кто-нибудь ответил на звонок. Когда никто не отозвался, они позвонили еще раз. Паулина, разумеется, ничего, кроме своей музыки, не слышала; даже сквозь стены гаража я ощущал вибрацию «техно». Услышит ли она звонок за стеной этого звука в своей комнате? Закрыв глаза, я послал ей мысленный сигнал: пойди и открой дверь. И вдруг я услышал, как поблизости завелся автомобильный двигатель. Я открыл глаза и успел увидеть медленно отъезжающую машину Флоона.
— Куда это они, черт бы их драл? Мне это снится!
Я укусил себя за руку. Больно, но мне больше не на чем было выместить раздражение.
Два копа-тупицы торчали на моем пороге, блокируя меня в моем собственном гараже, черт бы его драл. Но даже если бы я и смог отсюда улизнуть, то что мне теперь делать, когда машина с уликами исчезла? Куда их понесло? Что, интересно знать, у них на уме? Говоря по правде, я прекрасно понимал, что у них на уме, и действовали они вполне здравомысленно — хотели побыстрей удрать отсюда, потому что у них в багажнике был труп. Но что, черт возьми, было делать мне — ждать в гараже с лопатой наперевес, пока они не решат вернуться или пока у меня голова не лопнет?
К счастью, в ход пошли силовые приемы. Я хорошо знал Адель и ее дипломатические манерочки — по всей видимости, это она забарабанила в нашу дверь с такой силой, что звук, вероятно, был слышен в соседнем квартале. Такие представления были у Адель о работе полицейского, но я впервые за все годы совместной работы был ей за это благодарен.
«Исудзу» исчезла из виду, и музыка в доме смолкла. Прошло еще некоторое время, и вот наконец послышался голос Паулины, к нему присоединились два других. Я так этому обрадовался, что высунул язык и скосил глаза. Говорили они недолго, о чем именно — не знаю, слов было не разобрать. Потом хлопнула входная дверь. Не иначе как все вошли в дом. А это означало, что времени исчезнуть у меня было кот наплакал — скоро они непременно должны выйти. Я оглянулся — не найдется ли чего-нибудь, кроме слишком шумной и заметной машины, на чем можно было бы убраться отсюда быстро и потихоньку.
В начале лета Магда, вдохновленная статьей о фитнесе в каком-то молодежном журнале, купила горный велосипед. Мы с Паулиной было просто ошарашены этим поступком. Как и следовало ожидать, прокатившись на нем от силы раза три, моя жена решила, что не принадлежит к числу энтузиасток спорта с мощными икрами и потными подмышками. Я, как только его увидел, окрестил Динь-динь — уж больно дурацкой он был расцветки: золотистые блестки на розовом фоне.
Терпеть не могу велосипеды и ездить на них. Седло впивается в зад, пыхтишь как загнанная лошадь. К тому же они представляют собой чертовски серьезную угрозу на дорогах и мешают движению. Ну и вдобавок, те, кто на них ездит, почти без исключения помешаны на всякой мути вроде экологии, фитнеса и частоты собственного пульса в состоянии покоя. Да и черт с ними. Лично я, когда мне хочется ускорить сердцебиение, предпочитаю заняться сексом.
Итак, представьте себе такое крайнее непотребство: начальник полиции Маккейб жмет как ненормальный на все педали, мча по улице на пидорском розовом велосипеде. А что это у него на руле — грязная лопата, что ли? Так оно и есть. Но неужели он не видит, что покрышки сдулись, что они вообще почти пустые?
Велосипед был небольшим, а поскольку я даже седло не успел поднять, то мои колени почти упирались мне в грудь, отчего езда становилась в сто раз неудобнее, да видок со стороны был тот еще.
В погоню за «исудзу»! Но как за ним угонишься, если у него почти пятиминутная фора и на двести лошадиных сил больше, чем у меня? По одной улице, по другой. Оглядываюсь по сторонам в поисках машины. Лопата то и дело соскальзывает с руля и норовит упасть на землю.
Как назло, мне всюду встречались знакомые, и я изо всех сил старался стать незаметнее. Черта-с-два.
— Эй, шеф, привет! Славный у вас велосипед! — Ухмылка.
— Эй, Фрэн, что, решил спортсменом заделаться? — Буа-ха-ха.
Или просто улыбки и смешки моих друзей и соседей при виде идиота, который катит на полуспущенных шинах и сучит коленками, задирая их чуть не до небес.
Вроде бы их машина мелькнула на углу Бродвея и Эйприл-стрит, но, скорее всего, я просто принял желаемое за действительное. Я все прикидывал, куда бы они могли направиться. Вдруг лопата соскользнула с руля, и я резко затормозил, слушая, как она исполняет свой танец с саблями на асфальте. Я ее поднял и поехал дальше. За рулем, видимо, сидит Джордж, потому что он знает Крейнс-Вью. Но куда мог бы поехать мой друг? Случись ему составлять инструкцию по выходу из этой переделки, что бы он в ней написал?
Жми-жми-жми на педали — я мчался по городку, вызывая в памяти мелодию из «Волшебника страны Оз», где Злая Волшебница улепетывает на велосипеде с похищенным песиком Тото. Жми-жми-жми на педали… нет, я определенно не так представлял себе свои последние дни на земле.
Похвастать физической формой я отнюдь не мог, прокуренные легкие молили о пощаде, а тело, того и гляди, готово было приказать долго жить. Джордж и компания могли отправиться куда угодно. И пока я и в самом деле не рассыпался, надо было выбрать что-то одно и держать путь туда.
— Пусть это будет лес. Поехали-ка в лес.
Именно это я и сделал. На Мобил-лейн взял влево и двинул напрямик к дому Тиндалла — лет сорок именно этим путем я и ездил. Теперь, когда я знал, куда направляюсь, в голове у меня стало получше, но тело дышало на ладан. Как-то раз, когда Магда еще не утратила энтузиазма в связи со своим новым спортивным образом жизни, она сообщила мне, что езда на велосипеде уступает только плаванию в системе тотальной аэробики. Я сказал «угу» и продолжил читать газету. Теперь я с прискорбием постиг смысл ее слов. Я истекал потом, задыхался и ругался — все сразу. Поражение на всех фронтах одновременно. Может, это тоже разновидность аэробики? А тот лесок за домом Тиндалла вдруг оказался куда как дальше, чем я привык думать. Правда, я уж много лет не ходил туда пешком, а если и жал, направляясь туда, на педаль, так только на педаль газа. Все эти фанаты физических нагрузок вечно кричат, что пешком или на велосипеде ты видишь больше. Но если теперь я чего и видел больше, так это собственной злости и разочарования от того, что мои усилия гнать Динь-динь побыстрее ни к чему не приводили.
Когда мне уже казалось, что дела мои хуже некуда, позади я услышал звук быстро приближающейся сирены. На какую-то долю секунды я снова ощутил себя мальчишкой, вечно пребывающим не в ладах с законом. Ни о чем другом я не мог думать — беги, уноси ноги. Не дай им себя поймать! Мне даже пришло в голову, а не лучше ли спрыгнуть с велосипеда и рвануть куда-нибудь в поисках укрытия. Но будь я копом в машине, то непременно задал бы себе вопрос: эй, а чего этот парень на розовом велосипеде делает ноги? Поэтому я опустил голову как можно ниже и продолжал отважно крутить педали, надеясь на помощь богов или, может, этой шайки с Крысиного Картофеля.
Похоже, кто-то из них и в самом деле ко мне благоволил, потому что патрульная машина с воем пронеслась мимо и исчезла из виду. Кто бы ни сидел за рулем, наверняка он получал кайф от звука сирены и быстрой езды, а потому и внимания не обратил на какого-то типа, накручивающего педали. Я делал последние повороты направо-налево, а промчавшаяся машина придала моим мыслям новое направление. Куда это она мчалась на такой сумасшедшей скорости? Департамент полиции в свое время принял решение: в городе не лихачить, кроме экстренных случаев. Что еще за катаклизм случился?
Наконец я все же добрался до дома Тиндалла, сразу за которым был акведук — часть самого короткого пути к лесу, если вы пешком или на велосипеде. Единственный раз с тех пор, как я отчалил от своего дома, я был рад, что кручу эти колеса. Еще каких-то пять минут, и я окажусь на дороге, которая ведет прямо к лесу. Но если Джорджа там не окажется… у меня не было ни малейшего представления о том, что делать дальше.
Джорджа там не оказалось. Но я все-таки свернул на эту дорогу и въехал в лес. Если бы мне сказали, что впереди крутая горушка, на которую мне нужно въехать, то я бы слез с велосипеда, развернулся и повел его назад, и плевать на любые последствия.
Я ехал медленно, ничего не видел и потому испытывал все большее разочарование и смятение. Добравшись до конца леска, я развернулся и поехал обратно, по-прежнему внимательно глядя вокруг. Инстинкты старой полицейской ищейки умирают медленно. Вертя головой из стороны в сторону, я вглядывался в тенистое пространство между деревьями — не увижу ли там чего-либо, хоть какого-нибудь свидетельства, что они приезжали сюда зарыть тело. Да, но как бы они его закопали без лопаты?
«Черт тебя возьми, Джордж, почему ты меня не послушался? Ведь я предлагал самый простой выход из этой заварушки». Правда, я знал, что на самом деле это не так, но мне приятно было говорить эти слова деревьям и Динь-динь.
Мимо пролетали машины. Я старался держаться как можно ближе к краю дороги — не хотел, чтобы меня видели. Но как этого избежать, когда катишь черт знает где на розовом велосипеде? Почему-то в мою отупевшую голову ни разу не пришло, что эти ребята ехали на полноприводном «исудзу», а следовательно, могли свернуть с дороги в лес где угодно.
Я уже готов был сдаться и начал подумывать о том, что делать дальше, как вдруг увидел маленького Фрэнни, который появился из сосновых зарослей. Увидев меня, он не выказал ни малейших признаков удивления. Руки глубоко засунуты в карманы брюк хаки, вид недовольный. Медленно подъехав к нему, я затормозил и поставил ноги на землю.
— Привет.
— Привет. — Он даже не посмотрел на меня. — Велик ничего себе. Только цвет паршивый.
На одну смешную секунду мною овладели чувство неловкости и острая потребность оправдываться:
— Это не мой. Жены. А где остальные?
— Там, в лесу, — тихо и печально ответил он, а под конец горестно вздохнул.
— А ты почему здесь?
— Они сказали, — пробормотал он, глядя в землю, — чтобы я шел домой.
— Можешь меня к ним отвести?
Я старался не выдать своего нетерпения. Если я сейчас его спугну, у меня будут крупные неприятности.
Мальчишка сразу же повеселел — как же, взрослый пригласил его вернуться в дело.
— Ясное дело, могу. Ты и велик возьмешь? А чего это у него такие толстые шины?
Когда я был в его возрасте, горных велосипедов еще и в помине не было, так что его недоумение я хорошо понимал.
— Так удобней ездить, особенно в лесу, по камням и кочкам. Садись-ка, поедем вместе — покажешь мне, где остальные. Потом можешь взять его покататься, если захочешь.
— Ты рули, а я буду Идеальным штурманом! — радостно завопил он, подскочив к велосипеду. — Буду тебе командовать, куда повернуть.
— Договорились, Идеальный штурман. Держи лопату.
Я их не увидел, проезжая мимо, потому что они углубились довольно далеко в лес и спустились в овражек, который не был виден с дороги. Когда мы добрались до машины Флоона, поблизости никого не было, но тело оставалось на своем месте в машине — не очень хороший признак.
— Где же они? — Я прислонил велосипед к дереву и повернулся кругом, но ничего не увидел.
Мальчишка тоже оглянулся.
— Они искали место, где его закопать. Хотели где-нибудь под деревьями. А меня прогнали. Этот Флоон назвал меня маленьким ссыкуном.
Я машинально потрепал его по голове и хотел было сообщить, что я в его возрасте был покруче, чем просто маленький ссыкун, но вовремя прикусил язык и попытался его подбодрить:
— Так это ж похвала! Вот я, к примеру, большой ссыкун и горжусь этим, и ты будешь собой гордиться, когда вырастешь. Дай-ка мне лопату. Хочешь прямо сейчас взять велик и прокатиться?
Он покачал головой.
— Нет, хочу с тобой.
— Ладно, если так. Оставим его здесь и пойдем их искать.
Мы несколько минут бродили по лесу, но ничего не увидели и не услышали. В лесу, полном листьев и мерцающих теней, пахло свежестью. Скоро наступит осень и здесь воцарятся другие запахи — более густые и зовущие, все начнет умирать и осыпаться, устилая землю, и гнить. Старый лес, прошлогодняя листва, потом пойдет снег, и все темные, унылые цвета предзимья покроет белизна.
Я ничего этого уже не увижу. Мысль была невыносимой, я всеми силами старался прогнать ее от себя. Мы продолжали идти, время от времени останавливаясь, чтобы прислушаться.
— Ты кто? — спросил мальчик.
Поколебавшись, я улыбнулся.
— Я — это ты, когда вырастешь.
Он изучал глазами землю, обдумывая мои слова.
— Но как же мы можем быть здесь одновременно?
— Не знаю. Так случилось, вот и все. Не могу этого объяснить. Думаю, здесь не обошлось без волшебства.
— Ладно. — Он качнулся с носков на пятки, заметил что-то интересное на земле, наклонился, поднял необычной формы палочку, лежавшую у большого камня. Он заговорил спокойно и рассудительно, будто в том, что я ему сказал, не было ничего из ряда вон. — Я и так знал, что мы типа родственники, только не знал какие. Так ты и вправду я, когда вырасту?
— Ну да. Таким ты будешь в сорок семь лет.
— Ого, как много. Но ты еще ничего. А пенис у тебя все еще есть?
— Пенис? — остановился я. — Конечно. А куда бы ему деться?
— Марвин Брюс сказал, что к сорока пенис начинает расти обратно, ну, втягивается в живот.
При одном упоминании имени этой тощей, с желтыми зубами, сопливой помоечной крысы у меня мурашки по коже пошли. Я сказал довольно непримиримо:
— Марвин Брюс свои козявки ест. Ты что, веришь типу, который такое выделывает?
— А ты знаешь Марвина?
— Еще бы. Он шут гороховый. Не удивлюсь, если он вырастет и станет Кеннетом Старром.
— Это еще кто?
— Не важно. Идем.
Мы их нашли далеко в глубине леска. Оба сидели на земле, глядя пустым взглядом вдаль. Чак мирно спал на левой ноге хозяина. Из всех троих только Джордж поднял голову, когда мы подошли. Выражение его лица свидетельствовало о тех невероятных усилиях, которые он безуспешно прилагал, чтобы вернуть свои мысли из каких-то очень далеких мест. Может, поэтому он вроде и не удивился, увидев меня.
— Фрэнни. Вот и ты. У тебя все в порядке? Ты что-то побледнел.
— Я в порядке. Что это вы тут делаете? Почему тут сидите? В машине труп, а вы тут сидите. Не можем же мы его там оставить.
— Мы как раз хотели за ним вернуться. Остановились отдохнуть, и тут Каз стал меня вводить в детали своего проекта. Это совершенно невероятно. Ты и представить себе не можешь всех последствий того, что он пытается создать.
— Я тебе верю на слово. Вставай, Джордж. Нам надо вырыть яму, так что нечего время попусту терять. Вы уже нашли подходящее место?
Мальчишка крутился поблизости, тыкая в землю концом своей палки.
— Здесь можно где угодно, Фрэнни. Лучше не найти — от дороги далеко. Но яма должна быть глубокой, чтобы животные ее не разрыли, когда мы уйдем.
Я вонзил лопату в землю. Она глухо ударилась о древесный корень. То же происходило и в тот день, когда я пытался похоронить здесь Олд-вертью. Вся земля под тонким слоем почвы была опутана сетью переплетавшихся между собой корней. Я уже знал, как трудно продраться сквозь эту сеть. Я ходил туда-сюда, втыкая лопату в землю, но повсюду было одно — переплетение корней. Единственными звуками были птичий щебет, стук лопаты о землю и удары палкой — мальчишка лупил по стволам деревьев, по веткам.
— Думаю, здесь ничего не получится. Слишком много корней, черт бы их драл.
— Так пойдем за телом или как? Я швырнул лопату на землю и скрестил руки на груди. Единственное, что возникало перед моим мысленным взором, — это гигантский светофор, который заклинило на красном свете Что-то надо было делать, надо было не откладывая принять решение, вот только какое?
Поднялся ветер. Воздух внезапно наполнился пьянящим запахом сосны и сладострастным шелестом теплого ветерка в густых зарослях. Я автоматически поднял голову и вдохнул воздух.
— Боже мой, какой прекрасный аромат!
Солнечный свет, словно не зная, уйти ему или остаться, вдруг принялся играть бликами по фигурке мальчишки. Тот склонил голову набок. Судя по его виду, его недавно подстриг Верной, городской парикмахер, умерший двадцать лет назад.
Увидев что-то на земле, маленький Фрэнни уронил палку и стал медленно наклоняться. Глаза его были прикованы к одной точке.
— Эй, смотри-ка!
Он был футах в двадцати от меня. Я подосадовал, что он меня отвлекает, а к тому же не мог с такого расстояния разглядеть, что его так привлекло. Какая-нибудь детская ерундистика. У меня на это не было времени. Джордж и Флоон стояли, молча ожидая моего решения. Ну не смешно ли — эти два гения ожидали инструкций Ф. Маккейба, которого разгневанный директор школы перед исключением обозвал «кандидатом в газовую камеру». Но я понятия не имел, что им сказать. Светофор у меня в черепушке горел красным цветом.
— Смотри! — Мальчишка ухватил что-то на земле.
Он выпрямился, держа что-то большим и указательным пальцами. Остальные пальцы он отвел в сторону, словно не хотел прикасаться ими к тому, что держал. Пока его находка не шевельнулась, я думал, что это еще одна палочка.
Это оказалась яшерица или хамелеон — не знаю точно, я ведь не герпетолог. Надо было у Джорджа спросить, он все на свете знает, но мне было не до того, слишком я разволновался. Сидела себе эта ящерка на лесной полянке, никому не мешала, принимала солнечные ванны, а тут ее кто-то хвать за длинный хвост и на небеса. На секунду. Только секунду оставалась она в таком положении — вихлялась и дергалась, отчаянно пытаясь вырваться на свободу. А потом ящерка отбросила хвост, упала на землю и бросилась наутек. Мальчишка издал довольный и разочарованный вопль. Важнее было то, что ящерка, убегая, промчалась прямо по моей лопате. Вид лопаты и ящерицы вместе — одна на другой — затронул что-то во мне, словно пламя коснулось сухой бумаги.
И тут я вспомнил, как мы с Джорджем рассматривали школьный конспект Антонии Корандо. В ушах у меня снова звучал его голос, говоривший, что только два образа повторяются на всех этих странных пророческих картинках — лопата и ящерица.
Я уставился на то место, где парнишка поймал ящерицу, встал на него и сказал:
— Копаем здесь.
— Здесь? Прямо под деревом? Да тут сплошные корни.
— Хватит болтать. Флоон, бери лопату и копай здесь. А то я копну сейчас у тебя в заднице.
— Фрэнни, но он прав. Тут корни…
— Джордж, помнишь конспект Антонии Корандо? Ты же сам заметил, что там все время повторяются два изображения.
Втянув нижнюю губу, он поднял руку — дайте, мол, сказать. Ни дать ни взять школьник, который хочет обратить на себя внимание учителя. Но вдруг его рука стала опускаться — до него начал доходить смысл сказанных мной слов. Рубанув рукой воздух, он крепко сжал кулак:
— Лопата и ящерица!
— Именно. Начинай копать. Прямо тут.
— Да! — Он повернулся к Флоону, который теперь смотрел на нас, как на врагов. — Здесь, Каз. Фрэнни прав. Копать надо в этом самом месте.
— Я начну! Позвольте мне! — выкрикнул, захлебываясь от восторга, мальчишка.
Он поднял лопату и тут же уронил ее, не в силах справиться с возбуждением. Он снова поднял лопату и начал копать, как маленькая машина.
— Ладно, давай-ка мы. У нас дело пойдет быстрее. А ты постой в сторонке. — Я протянул руку, чтобы забрать у него лопату.
Не тут-то было. Он попытался спрятать ее за спину.
— Нет! Так нечестно! Ведь это я поймал ящерицу. Я! И их ты без меня не нашел бы. Так что первым копать должен я!
Я попытался по-доброму его уговорить, чтобы он видел — я на его стороне.
— Дружище, мы должны сами это сделать, и поскорее. Мы должны выкопать эту яму и убраться отсюда.
На его лице стало появляться строгое выражение, но вы же знаете, как это бывает у мальчишек, — они еще не научились высокомерию. В них кипят страсти — любовь и ненависть, но высокомерие им еще не по зубам. Когда он снова заговорил, голос его звенел от слез:
— Так нечестно! Я тебе сегодня два раза помог, скажешь, нет?! Из библиотеки тоже я тебя вывел! Я…
— А ну, давай сюда эту лопату! Живо!
Я шагнул к нему. Выражение моего лица его напугало. Лопату он держал за спиной, но, увидев, что я приближаюсь, уронил ее. Он попятился, споткнулся о нее, упал. При этом он не сводил с меня испуганного взгляда. Я не мог терять времени — поднял с земли лопату и повернулся к нему спиной.
— Ты ссыкун! Здоровый, жирный ссыкун, и пенис у тебя усох! — От злости он начал произносить свою дразнилку нараспев: — Пенис усох, пенис усох!
Не обращая на него внимания, я протянул лопату Флоону и показал, где копать. Голова у меня кружилась, и мне нужно было сесть.
— Фрэнни, берегись! — услышал я голос Джорджа и почувствовал удар под коленку.
Нога у меня подогнулась, но я удержал равновесие. Оглянувшись, я увидел, как мальчишка припустил в лес.
— Это он тебя пнул.
— Не имеет значения. Пошли к машине.
На самом деле это имело значение. Когда мы решили, что сначала Джордж и Флоон должны сходить за телом, я остался один, и мысли о мальчишке не давали мне покоя. Куда он пошел? Вернется ли?
Я чувствовал противную слабость, но голова у меня работала лучше, чем до этого. Я составил что-то вроде плана: вырыть могилу, закопать тело, вернуться в город… Ход моих мыслей прервал шелест листвы и треск сучьев под их ногами. Они возвращались. Тело в черном пластиковом мешке, который они тащили на плечах, стало как будто меньше.
Они так бережно опустили его на землю, будто он еще был живым и они боялись его ушибить. Флоон поднял с земли лопату и принялся копать. Копал он точными, экономичными движениями. Яма становилась все глубже и глубже не в последнюю очередь потому, что лопата не встречала никаких препятствий — ни корней, ни камней, ничего невидимого или неожиданного. Я с самого начала знал, что так оно и будет. Яшерица служила своего рода крестиком, которым было помечено это место, — я это понял, как только ее увидел.
Джордж, когда пришел его черед взяться за лопату, спросил, знаю ли я о Килиоа. Когда я ответил, нет, не знаю, он объяснил, что это мифическое существо, одна из двоих полуженщин-полуящериц, которые удерживают в плену души умерших. К тому времени мне было совершенно наплевать, была ли ящерица, которую мы видели, этой самой Килиоа или обыкновенной рептилией, гревшейся на солнышке.
— Да, но ящерицы всегда играли важную роль в мировой мифологии. Они могут символизировать глубочайшие вещи.
— Да, впечатляет. Ты только копать не забывай.
— Тебе все равно?
— Совершенно.
Земляные работы продолжались. Мы говорили, но мало. Я еще не чувствовал в себе готовности присоединиться к их трудам, поэтому копали только они. Несколько раз я проверял, не исчез ли куда мертвый Флоон.
Они углубились уже вполне достаточно, когда со стороны дороги послышался вой сирен — одна, потом другая. Я места себе не находил из-за того, что не знаю причин этой суеты. Ведь сирены на полицейских машинах у нас в Крейнс-Вью почти никогда не включаются. На душе у меня стало тревожно. Предполагая худшее, я решил отправить этих двоих от греха подальше, закончить работу сам и вернуться домой.
Когда я им это выложил, никого из них возможность бросить лопату не огорчила. Мы все трое встали по краям ямы и заглянули внутрь.
— Джордж, я хочу, чтобы ты на некоторое время уехал из города. Поживи неделю-две где-нибудь в другом месте. У тебя есть с собой деньги?
— Деньги-то есть, но куда же мне податься?
— Не знаю. Я хочу, чтобы вы с Флооном исчезли отсюда на какое-то время. Позвонишь мне через несколько дней. Я тебе сообщу, когда тучи рассеются и тебе можно будет вернуться. Я хочу уничтожить все следы, которые могли остаться у тебя в доме и вокруг него. Я его запру, когда с этим закончу. Кто знает, может, кто-то видел, что там происходило.
— Договорились.
— Мы можем пока пожить в моей нью-йоркской квартире, — предложил Флоон.
— Нет, не стоит. Уезжайте куда-нибудь. Садитесь на машину и уезжайте туда, где вас никто не знает. Поезжайте к океану и обговорите там план Флоона.
Тут я вдруг вспомнил гостиничный номер в Вене и пса на кровати. Астопел сказал, что это Джордж Дейлмвуд. А еще я вспомнил, как Сьюзен Джиннети сказала мне, что Джордж исчез из Крейнс-Вью тридцать лет назад и с тех пор никто его не видел.
— Флоон, ты ступай вперед. Мне нужно сказать Джорджу кое-что еще.
Когда Флоон отошел на достаточное расстояние, откуда не мог нас слышать, я положил обе руки на плечи своего друга и придвинулся к нему, так что мы оказались почти нос к носу.
— Фрэнни, ты скверно выглядишь. У тебя совсем больной вид. Давай-ка закончим с этим, а потом я отвезу тебя домой.
— Нет, я в порядке. Джордж, послушай меня. Я кое-что знаю о будущем. Я знаю, что вы с Флооном будете вместе работать над чем-то очень важным. Работа может растянуться на долгие годы. Возможно, это тот самый проект, о котором он тебе говорил. Работай с ним, но держи ухо востро. Береги задницу. Не доверяй ему, каким бы гениальным он тебе ни казался… А сейчас ты должен свалить из города и какое-то время здесь не появляться. Понятия не имею, как тут будут развиваться события в ближайшие несколько дней. Но если запахнет жареным, я хочу, чтобы ты был где подальше. И вот еще что, Джордж.
— Что, Фрэнни?
У него было такое скорбное и недоуменное выражение на лице, что у меня сердце перевернулось, но поделать с этим я ничего не мог.
Я уже открыл было рот, чтобы сказать моему другу, как я его люблю, но тут мне пришло на ум кое-что другое.
— Танкретический спредж. Сможешь запомнить? — Я произнес это по буквам. — Ты когда-нибудь слыхал о холодном синтезе? Слыхал? Отлично. Этот самый спредж имеет к нему непосредственное отношение. Если сейчас ничего не откроется, все равно держи это в уме, потому что для этого-то и нужен холодный синтез. Он изменит мир. Танкретический спредж, понял?
— Понял. Когда тебе позвонить?
— Через несколько дней. Подожди, пока все не успокоится. — Я знал, что он никогда не вернется, но не хотел пугать его этим еще больше. — Береги себя. Береги Чака. — Я поцеловал его в щеку. — Ты хороший парень. Лучше всех.
— Боюсь я, Фрэнни.
— Я тоже.
— Ты? Ты никогда ничего не боишься.
— Я боюсь, что когда-нибудь потеряю все это, так и не успев толком насладиться. Помни об этом — люби этот мир все время. Люби его и за меня тоже, когда вспомнишь.
Я его легонько подтолкнул, и он побрел прочь. Чак крутился у его ног, подпрыгивал, забегал вперед, радуясь возможности двигаться вместе с человеком, которого любит больше всех на свете. Джордж оглянулся. Я произнес: «Танкретический спредж». Он повторил это за мной, но расстояние между нами увеличилось уже настолько, что голоса его я не услышал.
Я ждал, когда заработает двигатель «исудзу», но ничего не слышал. Ждал долго, даже слишком. Но наконец я его услышал — слабый, такой слабый, будто до него не меньше полумили. Я представил себе, как они медленно едут между деревьями, огибая ямы, кочки, камни. Интересно, кто сейчас за рулем — Джордж или Флоон. Джордж — он знает город, знает, что нужно повернуть направо, когда они доберутся до дороги, знает, как проехать эти пять петляющих миль до шоссе.
Я медленно, с трудом спустился в яму и принялся копать. Земля была мягкой и влажной, а потому каждый копок весил немало. Я копал и представлял себе, как они едут к шоссе, пытался припомнить все ориентиры на их пути — большой медный бук у обочины, в который когда-то угодила молния. Маленький белый крест у кромки дороги на том месте, где несколько лет назад произошла жуткая авария. Пруд со стоячей водой, покрытый зеленой ряской, заросший водяными лилиями. Сколько мы там лягушек переловили, когда были детьми! Однажды я толкнул туда Марвина Брюса так, что он ушел под воду с головой.
Тут вдруг мое сердце без всяких на то причин забилось как сумасшедшее. Закрыв глаза, я потребовал, а потом стал просить, чтобы оно успокоилось. Оно сделало еше несколько ударов не в такт, но потом все же вернулось в норму. Я подождал немного, желая убедиться, что оно прекратило дурить. Я стоял, повесив голову. Успокойся, сердце, все будет как надо. Я больше не мог доверять своему телу. Сколько времени у меня осталось? Может, надо было дать им выкопать могилу, а потом подбросить меня до города. Может, это и правда было бы разумнее, чем так вот корячиться.
Я открыл глаза, увидел дно ямы. Копнул еще раз. Внизу что-то мелькнуло. Сердце мое билось ровно, но я ощущал его всем телом.
Там было что-то белое. Что-то белое под влажной черной землей. Я выбросив лопату вверх и опустился на колени, чтобы разглядеть — что же это такое. Я разгреб землю руками. Появилось больше белого. Какая-то белая ткань, хлопок, какая-то одежда. Футболка? Я стал разгребать землю обеими руками и увидел — да, это футболка и, господи ты боже мой, на мертвом теле.
Ящерица и лопата сказали: Копай здесь. Тут лежит тело. Найди его. Я все время, не ведая того, шел к этому. Копай здесь.
Копай здесь.
Я осторожно раздвинул землю, и тут показалось лицо. Лицо ребенка. Я его знал. Но это было невозможно. Я его знал. Нет! Беги, уноси отсюда ноги! Его маленький рот, нос, мирно закрытые глаза.
Это был он. Парнишка, которого я недавно прогнал, Идеальный штурман, я. Теперь он был мертв и зарыт в этой яме. В яме, которую мы только что вырыли, которую он сам хотел копать. Теперь он лежал в ней мертвый, а я его откопал. Лицо, когда я до него дотронулся, было еще теплым. Губы его под моими пальцами раскрылись. Они еще были влажны. Нижняя блестела.
— Нет!
Я сумел это пережить. Я сумел это пережить, слегка спятив, слегка — но это помогло. Он был весь в земле. Он лежал под землей, и надо было его оттуда вытащить, очистить. Я стал его спасать. Слово было неточное, но именно оно пришло мне в голову. Спасти его — вернуть к нам, туда, где он и должен быть.
Я с ним разговаривал, вытаскивая его наружу. Я говорил с ним, поднимая его, держа его на руках, стряхивая с него землю — с нежной ребячьей кожи, с одежды, отовсюду. Я разговаривал с ним, выволакивая его тело к кромке ямы и укладывая рядом с лопатой.
Потом я и сам выбрался наверх. Я чувствовал себя больным и разбитым, но в то же время испытывал странное воодушевление. Передо мной стояла эта задача, спасательная операция — вернуть Идеального штурмана. Все мои собственные проблемы нужно отложить, пока я не разберусь с этим.
Мне пришлось передохнуть. Я сел рядом с телом. Я должен был охранять его, чтобы больше с ним ничего не случилось. Мы были слишком близко от ямы. Мне это не нравилось. Она была слишком близко от нас. Нужно было убраться от нее. Яма была опасная и глубокая. Ничего не стоит в нее свалиться, как ни осторожничай.
Я встал, взял его на руки и побрел прочь; мог бы, наверно, так и из лесу выйти, если б мое тело не приказало мне остановиться. Оно сказало: остановись немедленно, или можешь на меня больше не рассчитывать. Пришлось выполнить то, чего оно от меня требовало: остановиться, подождать в надежде, что оно позволит мне продолжать путь. Я больше не говорил с мальчишкой, не просил у него прощения за то, что не позволил ему копать с нами. Я только хотел, чтобы все вокруг молчало.
Тело его было легким. Почему? Потому что он был маленьким мальчиком или это смерть отобрала его вес? Стоя посреди леса спиной к могиле Флоона, я ждал чего-то, и мне было все равно — произойдет оно или нет. Я знал, что нужно положить ребенка на землю, вернуться к яме и доделать работу. Я знал, что должен это сделать, но с места не двигался.
По-моему, я просто стоял там с мертвым мальчишкой на руках и грезил наяву. Возможно ли такое? Стоял, и в голове у меня не было никаких мыслей, я не думал даже о том, что мне теперь делать. Да, именно так: просто стоял там, и все.
Пока не услышал раздавшийся уже не в первый раз звук. Шмяк. Бывают такие звуки — вроде знакомые, но ты их не узнаёшь, пока не увидишь, что происходит. Стоя спиной к яме, я слышал их — один, два, три: шмяк-шмяк-шмяк. Медленно, никуда не торопясь. Звук был знакомый, но я не мог его идентифицировать. Он доносился из леса позади меня, где никого не было. Но я не повернулся. Пока не повернулся. Шмяк-шмяк.
Мне захотелось увидеть, что происходит, лишь когда знакомые звуки участились, стали регулярными. Прижимая ребенка к груди, я повернулся.
Их было пятеро. Все они забрасывали яму землей. Шмяк-шмяк. Хотя никто из них не открывал рта, вид у всех был довольный, радостный. Им нравилось вкалывать сообща. Возраст у всех был разный. Младшему на вид было лет четырнадцать, старшему — сорок пять. Приблизительно. Все были одеты в точности так же, как мертвый парнишка у меня на руках: брюки хаки, белые футболки, черные матерчатые кеды.
И все они были мной. Они заканчивали забрасывать землей могилу Флоона. Мешок с его телом исчез. Наверно, они положили его на дно ямы, а теперь засыпали землей. Они все вместе сделали за меня мою работу.
Я наблюдал, пока они не закончили. Впятером они справились быстро. Лопаты мелькали в их руках. Огромные груды земли летели назад, в яму. Между делом они поглядывали друг на друга и улыбались. Это был их праздник. Это напоминало семейный выезд на пикник — все братья снова вместе, можно подурачиться. Можно и яму выкопать с удовольствием. Но они не были братьями, они были мной.
Закончив, они отошли от ямы и, опершись на лопаты, посмотрели на дело рук своих. Оттуда, где стоял я, нельзя было различить никаких следов недавней ямы. Никто не догадался бы, что минуту назад здесь зияла большая, глубокая яма, а теперь она заполнена землей. Лесная почва в этом месте стала такой же, как до нашего прихода.
Землекопы переглянулись, и старший одобрительно кивнул. Другой похлопал младшего по плечу и, подмигнув, протянул ему свою лопату. Никак, мою? Не знаю, все они были одинаковые. Парнишка взял ее и посмотрел на остальных восторженным взглядом. Они все друг друга любили. Собраться вот так, всем вместе — что может быть лучше в жизни?
А потом они направились ко мне. Когда они подошли вплотную, тот, кто отдал свою лопату, осторожно взял у меня из рук мертвого мальчика. Я этому не противился.
— Все будет хорошо, — сказал он. — Теперь мы о нем позаботимся.
Он держал тело еще бережнее, чем я, и смотрел на него с удивительной нежностью. Уж он-то наверняка знает, что делать дальше.
— Пошли, — сказал мне один из них; кто именно, я не обратил внимания.
Они все зашагали к краю леса, и я решил, что нет ничего естественнее, как пойти за ними следом. Они шли справа и слева от меня. Я переводил взгляд с одного на другого. Я их всех знал — каждый был мной, только моложе.
Мы шли, и мое тело больше не протестовало. В душе у меня воцарился покой, но одновременно и глубокая, глубокая грусть. Потому что, увидев их вот так всех вместе, увидев, как они работают весело и споро, увидев, как они любят друг друга, увидев мертвого ребенка на руках у одного из них, я наконец понял.
Как переплыть деревянное море? Я пока не мог ответить на этот вопрос, но теперь понимал, как найти ответ. Не это ли пытались донести до нас Астопел и иже с ним? Что нет ничего важнее, чем не дать умереть каждому нашему отдельному «я». Мы должны к ним прислушиваться, доверять им.
Познай не самого себя, а самих себя. Всех себя, все годы, все дни Магды и Паулины, оранжевых ковбойских ботинок и того времени, когда ты верил, что после сорока пенис втягивается в живот.
Мы оглядываемся на себя, какими были в прошлом, и видим эту личность то глуповатой, то забавной, но никогда — серьезной. Точно так же мы перебираем свои старые фотографии — нелепые шляпы, широкие лацканы. Каким же я тогда был глупым, каким наивным!
Нет ничего ошибочнее таких мыслей! Потому что теперь, когда тебе это уже не под силу, твои прежние «я» все еще умеют летать, находить дорогу в лесу или из библиотеки. Только они могут разглядеть в траве ящерицу и закопать ямы, которые нужно закопать.
Джи-Джи, Идеальный штурман, землекопы… Теперь я понял, как нужны были мне все они, чтобы понять мою жизнь. Как переплыть деревянное море? Спроси об этом у них и выслушай внимательно их разные ответы.
— Боюсь, больше мне и шагу не сделать.
В голове у меня пульсировала боль, кончики пальцев онемели, и их покалывало.
— Мы тебе поможем, — сказал один из них и подхватил меня под правую руку. Другой поддержал слева. Я оперся на них, и силы словно бы снова вернулись ко мне. — Дорога уже совсем близко. Мы почти пришли.
Тело Фрэнни Маккейба нашла мэр Сьюзен Джиннети. Возвращаясь из Нью-Йорка, она думала о том, как было бы хорошо возвращаться в дом, к мужу и жизни, а не просто к месту работы. Она никогда не чувствовала себя такой потерянной и приходила в ужас от мысли, что ей придется доживать век в одиночестве.
Она миновала пруд и печальный белый крест у края дороги. Потом въехала в лесок, с которого начиналась административная территория Крейнс-Вью. Дорога здесь принималась петлять, и Сьюзен сбросила скорость. Она была осторожным водителем. Скорость у нее была не больше тридцати миль, когда она увидела тело на краю дороги. Сперва ей показалось, что это просто какой-то бродяга взял и прилег отдохнуть. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь кроны деревьев, яркими бликами плясал на лежавшей навзничь фигуре. Это явно был мужчина. Останавливаться Сьюзен не хотела — она была напугана, однако еще она была мэром и чувствовала, что затормозить — ее долг. Но еще до того, как она остановилась у кромки дороги в нескольких футах от недвижного тела, она увидела его лицо, и рот ее распахнулся.
Она едва сумела перевести рычаг автомата в стояночное положение и разразилась слезами. Вот тайна, которую никто никогда не узнал: мэр Джиннети сидела в своей машине и рыдала так долго и горько, что ее всхлипывания распугали всех птиц с ближайших деревьев. Прошло немало минут, прежде чем она сумела выйти из машины и приблизиться к телу.
Правда говорится в старых историях: те, кто нас любит сильнее всех, всегда в глубине своих сердец знают, что происходит с нами. Узнав в человеке, лежащем на краю дороги, Фрэнни Маккейба, Сьюзен в то же мгновение поняла, что он мертв. Воспоминания о счастливых днях юности, проведенных с Фрэнни, всю жизнь не отпускали ее и теперь так и не отпустят до самого конца.
И лишь несколько месяцев спустя, ужасно тоскливой и одинокой зимней ночью, ей вдруг было дано откровение, которое заставило ее улыбнуться. Только теперь она поняла, как ей повезло, что именно она тогда нашла Маккейба. Это позволило ей попрощаться с ним первой. Но в следующее мгновение жизнь снова показалась ей безнадежно длинной и мрачной. Потому что, даже если жизнь и одаривает тебя таким счастьем, кому оно нужно, это первое «прости»?
