Я подавила возглас удивления. Мне вспомнилось, как мы с мамой вместе рассматривали на стене Дворца синьории фреску, где в уверенной изящной манере был изображен убийца Бернардо Барончелли. Сейчас передо мной стоял ее создатель.

— Для меня огромная честь познакомиться с таким великим художником, — запинаясь, проговорила я и краем глаза увидела, как Боттичелли пнул Леонардо локтем, в шутку изображая ревность.

Леонардо взял меня за руку и так внимательно вгляделся в мое лицо, что я покраснела. В его взгляде читалось нечто большее, чем любопытство художника. Я увидела глубокое восхищение, смешанное с симпатией, которой пока не заслужила.

— А для меня большая честь, мадонна, познакомиться с живым произведением искусства. — Он склонился к моей руке и слегка дотронулся до нее губами, его борода оказалась мягкой, словно локоны ребенка.

«Умоляю, — повторила я про себя, — пусть это будет он».

— Мне казалось, вы теперь связаны с Миланом, — сказала я, не понимая, почему он здесь.

— Верно, теперешний мой покровитель — герцог Милана, — дружелюбно ответил он, выпуская мою руку. — Хотя я полностью обязан своей карьерой великодушию Великолепного.

— Наш Леонардо настоящий гений, — сухо заметил Боттичелли. — В Милане он рисует, занимается скульптурой, разрабатывает планы великолепных дворцов, руководит строительством дамб, играет на лютне и поет… — Сандро взглянул на старого друга. — Скажи мне, есть ли то, чего ты не делаешь для герцога?

Вопрос был задан не без лукавства. Старик Фичино захихикал, но тут же оборвал смех, словно неожиданно вспомнил о присутствии хозяина дома с гостьей. Лоренцо бросил на эту пару предостерегающий взгляд.

— Ты все перечислил, — спокойно ответил Леонардо. — Хотя я действительно задумал в недалеком будущем изменить ход солнца.

Раздался смех — хохотали все, кроме Микеланджело, который лишь крепче вцепился в свой бокал, словно испугавшись шума.

— Если кто и способен на это, то только ты, — съязвил Фичино.

— Любезный Леонардо, — заговорил Лоренцо, неожиданно став серьезным. — Я бы хотел показать мадонне Лизе свой двор, но мне нужно немного отдохнуть, к тому же настал час принимать прописанную лекарем отраву. Не будете ли вы столь добры, заменить меня?

— Я и мечтать не мог о таком счастье. — Художник протянул мне руку.

Я приняла ее, окончательно оробев, но изо всех сил стараясь этого не выдать. Неужели это знак того, что Великолепный счел его самым подходящим кандидатом на роль моего мужа? Перспектива жизни с этим очаровательным, талантливым, знаменитым незнакомцем — пусть даже в далеком Милане, при дворе герцога Лодовико Сфорца — казалась приятной, даже если я пока была слишком молода.

— В таком случае, я удалюсь на минуту. — Коротко поклонившись, Лоренцо покинул компанию.

— Как это несправедливо, — заметил Боттичелли, глядя вслед хозяину дома, — что только одному из нас даровано удовольствие вас сопровождать.

Мы с Леонардо двинулись по залу. Он повел меня к дальним дверям, при нашем приближении слуги, стоявшие по обе стороны двери, тут же ее открыли.

Переступая порог, Леонардо сказал мне:

— Вам ни к чему так нервничать, Лиза. Вы умны и чувствительны, как мне кажется, и вы здесь среди равных, а не среди тех, кто вас выше.

— Вы очень добры, что так говорите, но я бесталанна и могу лишь восхищаться красотой, созданной другими.

— Вкус к прекрасному уже сам по себе дар. Лоренцо Великолепный обладает таким талантом.

Воздух на дворе оказался прохладным, но там горели несколько факелов и небольшой костер, обложенный со всех сторон камнями.

— Мадонна, позвольте предложить вам плащ. — Леонардо повернул ко мне свое идеальное лицо, и свет заходящего солнца придал его коже теплый коралловый оттенок.

Я взглянула с улыбкой на протянутый кусок материи, это была тонкая темная шерсть, поношенная и кое-где залатанная.

— Мне не холодно, благодарю вас.

— Тогда разрешите мне провести краткую экскурсию.

Он подвел меня к костру. Рядом на высоком пьедестале я увидела бронзовую статую обнаженного юноши с округлым женственным телом и длинными волосами, вьющимися из-под соломенной пастушьей шляпы. Он стоял, упершись кокетливо одной рукой себе в бедро, а второй держал эфес меча, вонзив его острый конец в землю. У его ног лежала огромная отрубленная голова великана.

Я подошла поближе, пламя отбрасывало отблески на темный металл.

— Это Давид? — спросила я. — Он похож на девушку!

Я зажала рот ладошкой, сразу смутившись от собственных необдуманных слов. Кто я такая, чтобы отпускать подобные неучтивые замечания?

— Да, — слегка рассеянно пробормотал мой провожатый. Я посмотрела на него, и оказалось, что он все это время не сводил с меня глаз, словно впервые видел перед собою женщину. — Давид, созданный великим Донателло. — После долгой, но лишенной неловкости паузы он пришел в себя и продолжил: — Он всегда здесь. Охраняет этот двор еще с тех пор, как Лоренцо был ребенком. Но здесь собраны и другие вещи для вашего удовольствия.

Для «моего» удовольствия? Я задумалась, но потом решила, что Леонардо просто хотел мне польстить.

Мы перешли к двум бюстам, каждый на собственном пьедестале и каждый такой старый, что я не поняла, из какого они сделаны камня.

— Похоже на древность.

— Так и есть, мадонна. Это голова императора Августа, а вторая — полководца Агриппы, их создали во времена Древнего Рима.

Я дотронулась пальцем до бюста Августа. Для меня было обычным делом проехаться по Старому мосту, построенному давным-давно римскими рабами, но лицезрение произведения искусства, которое запечатлело человека, умершего более тысячи лет тому назад, наполняло меня благоговением. Леонардо отпустил мою руку и позволил осмотреть работу.

— Лоренцо любит древности, — сказал он. — В его доме находится самое большое в мире собрание искусства — как современного, так и древнего.

Я перешла еще к одному бюсту, тоже из белого камня, — это был старик с округлым носом-картошкой и окладистой бородой, хотя не такой впечатляющей, как у Леонардо.

— А это кто?

— Платон.

До этого бюста я тоже нежно дотронулась, чтобы ощутить под пальцами прохладу камня и представить живого человека, послужившего моделью. Была там еще одна статуя — современная — мускулистого здоровяка Геракла, считавшегося основателем Флоренции. В какое-то мгновение я так увлеклась, что отставила свой бокал и совершенно о нем забыла.

Несмотря на возбуждение, в котором пребывала, я успела замерзнуть и уже была готова попросить, чтобы мы вернулись в дом, когда мой взгляд упал еще на один бюст, терракотовый, в углу двора. Это был современный мужчина, красивый, с выразительными чертами лица, в расцвете жизни. Большие, широко распахнутые глаза, легкая улыбка на устах, словно он только что увидел дорогого друга. Мне он сразу понравился.

— Знакомое лицо. — Я нахмурилась от усилия вспомнить, где я могла его видеть.

— Вы никогда не встречались, — возразил Леонардо, и, хотя он пытался сохранить беспечный тон, я услышала в его голосе отзвук печали. — Он умер еще до вашего рождения. Это Джулиано де Медичи, брат Лоренцо, погибший от руки убийцы.

— Он выглядит таким жизнелюбивым.

— Он таким и был, — ответил мой провожатый, уже не скрывая своей печали.

Значит, вы его знали.

— Знал. Мы подружились в то время, когда я был близко связан с домом Медичи. На свете не рождалось еще более доброй души.

— Это видно и по скульптуре. — Я повернулась лицом к Леонардо. — Кто ее создал?

— Мой учитель Верроккио начал работать над ней, когда Джулиано был еще жив. Я завершил скульптуру… уже после его смерти. — Он помолчал, вспоминая то далекое горе, затем заставил себя думать о другом. Привычным движением потянулся к альбому и перу, прикрепленным к поясу под плащом, и заговорил оживленно: — Мадонна, не окажете ли мне любезность? Вы позволите набросать с вас быстрый эскиз прямо сейчас, когда вы смотрите на бюст?

Я была сражена, потеряла дар речи от одной мысли, что великий художник из Винчи задумал рисовать меня, незначительную особу, дочь какого-то торговца шерстью. Я так и не нашла слов, но Леонардо этого даже не заметил.

— Встаньте здесь, мадонна Лиза. Не могли бы вы сдвинуться вправо? Совсем чуть-чуть… Вот так. А теперь посмотрите на меня и расслабьте лицо. Думайте об Августе и Агриппе, вспоминайте, что чувствовали, когда дотрагивались до их бюстов. Прикройте веки, глубоко вдохните и медленно выдохните. А теперь откройте глаза, но смотрите не на меня, а на Джулиано и вспоминайте, что испытали, когда впервые его увидели.

Я попыталась выполнить все, что было велено, хотя мне так и не удалось забыть лицо Леонардо — его страстный и пронзительный взгляд, когда он быстро поднимал на меня глаза, а потом снова смотрел в альбом. Перо громко царапало бумагу.

На какую-то секунду он засомневался, и перо замерло в его руке над бумагой. Он уже не был художником, а превратился в обычного мужчину, который смотрел на меня с желанием, окрашенным печалью. Затем он взял себя в руки и снова принялся за дело, еще громче заскрипев пером.

Солнце скрылось за горизонтом, оставив после себя серую мглу, которая быстро превращалась в темноту; факелы запылали ярче.

— Дышите же, — велел художник, только тут я с испугом поняла, что уже давно затаила дыхание.

Было трудно, но я нашла в себе силы расслабиться, смягчиться, отрешиться от страха. Я подумала об улыбке Джулиано и о том, как по-доброму смотрел он на художника, попросившего его позировать.

А когда я, наконец, забылась, то случайно взглянула за плечо Леонардо, на окна большого зала, где продолжался праздник. Тяжелая портьера на одном из них была отодвинута в сторону, там стоял и смотрел на нас человек, освещенный со спины.

Хотя лицо его было скрыто тенью, я узнала наблюдателя по сутулой фигуре и напряженной позе: это был Лоренцо де Медичи.