Глава 7
Разговоры с незнакомцами
Всю весну Элизабет Ренни наблюдает, как соседка катается взад и вперед по подъездной дорожке. Шины убаюкивающе шуршат по грязи и гравию, пока Элизабет Ренни развешивает простыни на веревке, сыплет корм в птичьи кормушки, сражается садовыми ножницами с непокорной сиренью, которая уже начинает голубеть. Время от времени Элизабет Ренни машет рукой, но чаще всего просто не обращает внимания на соседку. Разве можно вежливо спросить у Вонни, какого черта она проделывает колеи в своей подъездной дорожке и тратит море бензина?
Элизабет Ренни недавно сделала нечто ужасное. Она изменила завещание и все оставила Джоди. Разумеется, наследство не слишком велико: небольшой сберегательный счет, личные вещи и то, что удастся выручить за дом. Адвокат приехал в назначенное время, но прежде чем позволить подписать бумаги, трижды спросил:
— Вы уверены?
Раньше наследницей была Лора; после ее смерти остатки наследства поделили бы все три внука. Элизабет Ренни соглашается с адвокатом, что новое завещание несправедливо. Она решила, что имеет право поступить неправильно. В конце концов, это ее деньги, ее дом, ее смерть.
Ни дочери, ни Джоди она ничего не сказала и говорить не собирается. Новое завещание ее изменило. Она больше не верит, что сумеет обмануть смерть, сама выбрав время и способ ухода из жизни. Она хочет видеть, как взрослеет Джоди. Теперь, когда уже почти поздно, Элизабет Ренни хочет просыпаться по утрам. Она старая женщина, которая скоро может совсем ослепнуть. И она хочет жить. Она чувствует, как все внутри замедляется. Странное чувство, как будто время сместилось. Она знает, что умирает. Нелепая смерть. Ее погубит не болезнь или несчастный случай, а это замедление. Она по-детски боится, что, когда ее не станет, мир исчезнет. Птицы, деревья, небо — все испарится в час ее смерти. Она никогда не считала себя особенной, но теперь убеждена, что весь мир содержится в ней.
Она решает привести дом в порядок. Нанимает старьевщика расчистить чердак, выбрасывает старые бусы и обколотые тарелки. Джоди целую неделю убирает во дворе каждый день, но Элизабет Ренни все еще недовольна. Хотя в сосне живет дятел, она хочет срубить полумертвое дерево, прежде чем оно рухнет на ее дом. Нужно, чтобы дом был пригоден для продажи, когда придет время. Она подходит к пикапу на холостом ходу и застает врасплох Вонни, которая поспешно переключается на нейтральную передачу и хватается за ручной тормоз.
— Я вас не слышала.
— Наверное, вы уже каждый дюйм дорожки изучили, — говорит Элизабет Ренни, давая соседке шанс объяснить, чем это она тут занимается уже не первую неделю.
Вонни смеется, ничего не объясняет и достает сигарету из пачки на приборной панели.
— Я хотела бы срубить сосну в этом году, — говорит Элизабет Ренни. — Если вы не против.
— Ни капельки, — отвечает Вонни.
— Хорошо, — говорит Элизабет Ренни и из чистой вежливости добавляет: — Заходите как-нибудь на чай.
— Не могу, — быстро отвечает Вонни, начиная паниковать.
Она еще ни разу не была в чужом доме без своего «уютного человека».
— Да, конечно, — соглашается миссис Ренни. — Вы так заняты.
Миссис Ренни медленно идет через лужайку обратно, и Вонни хочется ее догнать. Отчего бы не зайти к соседке на чашку чая? Почему она так боится, что с ней случится приступ паники в присутствии старой дамы? Почему уверена, что силовое поле лязгнет, как стальные ворота, едва она сделает шаг к соседскому дому? Она чувствует себя ребенком, не способным о себе позаботиться. Хотя она заботится о Саймоне, но только притворяется взрослой. Это ей необходимо держать кого-нибудь за руку. Ей знакома отчаянная детская нужда в родителе, и во рту у нее горький привкус.
Ночью Вонни снится, что она снова стала ребенком. Она ищет клад на своем заднем дворе. Небо темное, но черный железный фонарь льет желтый свет. Вонни без труда копается в земле, затем встает на четвереньки. Она заглядывает в яму и видит рубиновое бабушкино кольцо. Ее ничуть не удивляет, что кольцо надето на руке, торчащей из земли. Белая рука манит ее за собой.
Вонни просыпается в поту, ее футболка и трусы прилипли к телу. Через час пробуждается Андре и видит, что Вонни стоит у окна и прикидывает расстояние между их домом и соседским.
— Все в порядке? — спрашивает Андре.
Вонни кивает. Когда она в последний раз смотрела на сирень, на кусте были только почки. А теперь появились листья.
— Конечно, — говорит Вонни.
Андре встает с кровати, натягивает джинсы и подходит к жене. За прошлый месяц Андре и Вонни сблизились. Работая по утрам в гараже, он знает, что она ждет его. Иногда на подъездной дорожке он замечает, как жена отскакивает от окна. Ее лицо искажено стеклом, призрачное, но такое родное. Ужасно, но это исцелило его от Джоди. Он видит, что и Джоди больше не больна им. Завидев его, она кричит: «Привет, Андре!» — и улыбается, как будто раньше вела себя глупо.
Андре и Вонни возвращаются в постель и занимаются любовью, впопыхах, на случай если Саймон проснется. Вонни ловит себя на том, что прислушивается к гулу самолета высоко над головой. Она уже думает о том миге, когда пикап вывернет с подъездной дорожки. Этот миг настает, и Вонни машет рукой у задней двери. Нельсон бежит за автомобилем до дороги, и, когда пес возвращается, Вонни впускает его в дом и вытирает ему лапы полотенцем. Последняя неделя мая, земля еще не просохла, и Вонни надевает высокие ботинки. Она натягивает через голову черный свитер, надевает плащ, затягивает пояс. Стоя у двери, закуривает, затем садится за стол и слушает звуки дома. Где-то хлопает о дранку разболтанная ставня. Вода течет по чугунным трубам. Нельсон стучит когтями по полу, подходя, кладет голову на колено Вонни и тихо скулит. Она гладит пса по голове и называет хорошим мальчиком.
Вонни думает о своем сне, потом вспоминает, как стояла на заднем дворе и отец показывал ей Сириус. Он рассказывал, что когда-то моряки прокладывали курс по красной звезде, но однажды звезда стала обычной, белой. Вонни была поражена, узнав, что звезды могут менять цвет. Сейчас ее пронзает чувство утраты, словно она только что узнала о смерти отца. Стараясь не думать об этом, она роется в карманах и проверяет, все ли взяла: леденцы, сигареты, спички, ключи. Пристегивает Нельсона к поводку и идет к задней двери. На улице пахнет сыростью. Как только Вонни распахивает дверь, Нельсон натягивает поводок, учуяв запах затаившегося во дворе кота. Вонни видит, что защитник из Нельсона никудышный. Она отстегивает поводок и запирает пса в доме. Выходит на крыльцо и съедает два вишневых леденца. Ей хочется бежать, чтобы поскорей покончить с этим, но она знает, что не должна торопиться. Если придется, она остановится и попробует еще раз.
Деревянные перила крыльца шатаются, пора менять. Вонни спускается по ступенькам, в горле у нее нарастает ком. Она говорит себе, что сама создала силовое поле, сама и уничтожит его. Она идет через двор. На полпути к соседскому дому уровень паники начинает резко расти без видимых причин. Первый уровень — самое начало — потные руки и бабочки в животе. Десятый — мощный приступ. Она уже на пятом уровне, сама не зная почему. Для приступов достаточно малейшей ерунды, например карканья ворон. Или того, что по дороге пронеслась машина, чуть быстрее, чем следует. Уровень паники растет стремительно. Ей отчаянно хочется бежать. Она — лиса, готовая отгрызть себе лапу, чтобы вырваться из капкана. Вонни прислоняется к сосне и решает досчитать до пятидесяти. Если после этого все равно придется побежать, она побежит. Считает она слишком быстро. Поэтому пытается сосредоточиться на пряном запахе смолы, думает о том, что плащ у нее слишком теплый. Роется в карманах и пересчитывает ключи на кольце. У нее до сих пор лежит ключ от маминого дома во Флориде. В саду ее матери растет имбирь, шалфей и лимонная мята. Еще там есть апельсиновое дерево и альпийская горка с суккулентами…
Она замечает, что досчитала до ста. Единственный оставшийся симптом — жжение в животе. Поскольку Вонни как раз на полпути до дома миссис Ренни, она медленно идет вперед. Она не будет думать о том, что рано или поздно придется возвращаться. Если понадобится, она вызовет полицию, чтобы ее проводили домой. Вонни дважды стучит в дверь, не зная, что будет делать, если миссис Ренни нет дома. Она снова начинает считать и доходит до двадцати, прежде чем хозяйка выходит. Миссис Ренни моргает на свету.
— Я не могу остаться, — вместо приветствия говорит Вонни и покрепче затягивает пояс плаща.
— Хорошо, — говорит Элизабет Ренни.
Она ничего не понимает и решает, что они договорились о встрече, о чем она совершенно забыла.
— Наверное, я не смогу остаться, — поправляется Вонни.
Пока миссис Ренни ставит воду для чая, Вонни выглядывает в окно, пытаясь оценить, насколько далеко ее дом. Миссис Ренни спрашивает, какой сорт чая она предпочитает. Вонни называет традиционный английский утренний, но в конце концов пьет китайский. Миссис Ренни угощает ее фунтовым кексом, покупным, но тем не менее вкусным.
— Может, снимете плащ? — предлагает миссис Ренни.
— Спасибо, нет, — отвечает Вонни. Она пробует кекс. Потом говорит: — Со мной что-то неладно, — и быстро умолкает, в ужасе от собственных слов.
В заказанной по почте программе говорится, что страдающие фобиями должны рассказывать окружающим о своей проблеме. Никто не захлопнет дверь перед ее носом, никто не уставится на нее как на психованную. В противном случае они гроша ломаного не стоят. Именно это и беспокоит Вонни.
— Тогда, конечно, не снимайте. — Элизабет Ренни решает, что у Вонни какая-нибудь кожная болезнь.
— У меня панические атаки, — сообщает Вонни не своим голосом. — Я никуда не могу ходить без Андре.
Элизабет Ренни, которая не привыкла выставлять свои проблемы напоказ, отрезает еще кусочек кекса. Вонни не умолкает.
— Поверить не могу, что со мной такое случилось, — говорит она. — В моем-то возрасте.
Элизабет Ренни, которая больше всего на свете хочет быть в ее возрасте, недоумевает еще больше.
— Вы боитесь выходить из дома?
Вонни кивает, встает и убирает со стола. Андре вернется из Винъярд-Хейвена в лучшем случае через час. Ее дом становится еще немного дальше.
— Но вы же здесь, — удивленно замечает Элизабет Ренни.
— Ну да, — говорит Вонни. Дорога сюда, которая была столь колоссальным достижением, теперь кажется пустяком. — Я должна тренироваться и с каждым днем ходить все дальше.
Элизабет Ренни понимает, что дело серьезное. Только что Вонни выглядела вполне нормально, и вдруг ее лицо перекосилось. Элизабет вспоминает, что может прогуляться по дороге в любой момент. На свете есть вещи пострашнее деревенской дороги, обсаженной виргинской сосной и дубами.
— Давайте вместе прогуляемся, — предлагает Элизабет Ренни.
Вонни поворачивается к ней, при этом спиной прижимается к раковине, и на плаще проступает влажное пятно.
— Я очень медленно хожу, — предупреждает Элизабет Ренни. — Спортсменка из меня никудышная.
— Я не могу, — с трудом произносит Вонни.
Миссис Ренни встает и берет тонкий свитер, накинутый на спинку стула.
— Серьезно, — говорит Вонни. — Не могу.
Миссис Ренни берет ключ от дома из тарелки на стойке.
— Наверное, я не смогу пройти дальше своего дома, — говорит Вонни.
— Не знаю, зачем я вообще запираю дверь, — замечает Элизабет Ренни.
Вонни выходит на крыльцо и ждет миссис Ренни. Та слишком долго вставляет ключ в замок. А вдруг Вонни поймет, что у нее проблемы с глазами? Но когда Элизабет Ренни поворачивается, она видит, что Вонни упражняется в глубоком дыхании.
Они медленно трогаются в путь, пересекают лужайку, утопая в грязи. Проходят мимо дома Вонни, преодолевают подъездную дорожку.
— А если мне придется бежать? — спрашивает Вонни.
— Как прекрасно уметь бегать! — вздыхает Элизабет Ренни.
Миссис Ренни останавливается три раза, и каждый раз Вонни внимательно разглядывает маленький кусочек дороги, пересчитывая муравьев и камни. Она знает, что сосредоточенность на чем-то внешнем должна удержать ее в настоящем. Так она не будет представлять и, возможно, провоцировать паническую атаку. Она знает, что, если начнется приступ, первыми откажут ноги. Кто отнесет ее домой? Кто спасет ее?
— Вы видите отсюда магнолию? — спрашивает Элизабет Ренни.
Вонни обнаруживает, что они почти дошли до Фридов. Их дом всегда заперт до Дня поминовения, так что Фриды не видят свое дерево во всей красе. Окна закрыты ставнями и заколочены на случай шторма. Качели сняты и хранятся в гараже.
— Да, — отвечает Вонни. — Я вижу дерево.
Магнолия усыпана лилово-белыми цветами. Вскоре Элизабет Ренни начинает различать лилово-белое пятно, как будто на дороге перед ней повисло облако. Здесь она ждала мужа с работы летними вечерами. Держала дочку за руку. Мимо проезжает машина, и Вонни отводит миссис Ренни к обочине. Плащ развевается за спиной Вонни, когда она помогает миссис Ренни перебираться через колдобины. Женщины по лодыжки вымазались в грязи, зато отсюда прекрасно видно магнолию.
Чудесный день, намного теплее, чем ожидалось, и в машине Андре опущены все окна. Когда он подъезжает к изгибу дороги перед владениями Фридов и видит на обочине Вонни и миссис Ренни, ему кажется, что у него галлюцинации. Как Вонни смогла уйти так далеко от дома без него? Андре давит на тормоз и оставляет пикап на холостом ходу. Он не сразу понимает, что миссис Ренни только что стала вторым «уютным человеком». Андре делает глубокий вдох. Он знает, что должен радоваться. Женщины не видят его, хотя он стоит не так уж далеко от больших круглых цветов, которые ко Дню поминовения опадут на заросший газон.
Они никогда не говорят о будущем. Иногда они одновременно встают, чтобы запереть двери или опустить жалюзи, как будто это может защитить. Но спасения нет. Джоди знает, почему именно она всегда приходит в его дом, почему они не ходят в кино и почему у них никогда не будет друзей. Она видела, как люди останавливаются у лотка и заглядывают в лощину. Она сама так делала.
Влюбиться в великана — все равно что упасть в омут. Мир выворачивается наизнанку и растворяется. У него дома Джоди на самом деле забывает о его росте. Комнаты такие маленькие, что любой покажется громоздким; и они много времени проводят в постели, где легко забыть о чем угодно. Она вспоминает о том, что у них не может быть будущего, в самые неожиданные моменты: когда захлопывает железный шкафчик в физкультурной раздевалке; когда вынимает голубые простыни из его шкафа; когда целует на прощание бабушку и бежит по дороге туда, где великан ждет ее, прячась в темноте.
У нее больше нет друзей. Она не может рассказать Гарланд, в кого влюблена, и не может ей лгать, поэтому избегает подруги. Еще труднее не разговаривать с Вонни, особенно теперь, когда Вонни приходит в гости к бабушке. Вонни и Элизабет Ренни гуляют несколько раз в неделю. Однажды, пока Вонни ждала миссис Ренни, она внимательно изучила Джоди и объявила:
— Ты влюблена.
— Не-а, — сказала Джоди.
— Еще как влюблена, — настаивала Вонни. — Ты словно светишься изнутри.
— Я на диете, — сообщила Джоди. — Возможно, дело в этом.
Вонни понизила голос.
— Надеюсь, ты не беременна?
— О господи, ты совсем как моя мамочка, — простонала Джоди.
— Вот как? — уязвленно отозвалась Вонни.
— Я принимаю таблетки, ясно?
— Это твое дело. Забудь, что я спросила.
— Слушай, — сказала Джоди, — тебе больше не о чем беспокоиться.
— А о чем я должна была беспокоиться раньше? — спросила Вонни.
Они услышали, как Элизабет Ренни задвинула в кабинете ящик бюро.
— Ни о чем, — ответила Джоди, имевшая в виду Андре.
— Ясно, — сказала Вонни.
Неужели единственное, что у них было общего, — это любовь к одному мужчине? Джоди больше не напоминает Вонни ее саму в молодости. Вонни видит совсем другую женщину, едва ли знакомую.
Перед уходом Вонни быстро обняла Джоди.
— Не надо меня сторониться, — сказала она.
— Конечно, — согласилась девушка, хотя обе знали, что Джоди превратилась в незнакомку.
Единственный, с кем Джоди может обсуждать великана, — это Саймон. Сперва она избегала его, но Саймон все время мчался к ней через лужайку. Он хочет знать все. Джоди забавляет, что такой малыш, как Саймон, может быть настолько дотошным. Какой у великана размер обуви? Он может достать до неба? Какого он был роста в пять лет? Джоди не уверена, что Саймон правда верит в великана. Возможно, он считает, что им снится одинаковый сон. Она рассказывает ему, что в десять лет великан уже был ростом со взрослого мужчину. Рассказывает, что он может достать до облаков. Разговоры о великане странно успокаивают Джоди, даже когда она превращает его в сказку. Время от времени она рассказывает Саймону частицу правды. Курицы во дворе у великана рыжие; латук и горох в огороде уже пустились в рост; его серый дом стоит на Саут-роуд, но прячется в низине, за белыми акациями с перистыми листьями.
Всю весну Джоди не вылезает из постели великана. Она покидает бабушкин дом вечером в пятницу и возвращается только утром в понедельник. Они не пытаются понять, что с ними происходит, не спрашивают друг друга, надолго ли это. В последнюю неделю учебы Джоди может говорить только шепотом. Ее волосы сбились в колтуны. Она прячет шапочку и мантию на чердаке. Выпускной помечен в ее календаре как последний день жизни. Ее вытолкнут в неведомое будущее. Ее чувства к великану станут болезненным воспоминанием. Она не говорит ему о конце семестра в надежде, что он не заметит ее терзаний. Наконец она сообщает великану, что не сможет с ним встретиться в выходные.
Он не спрашивает почему.
— Разве ты не боишься, что я пойду на свидание с другим? — интересуется Джоди. — Может быть, я уже не вернусь.
— Я не могу тебя заставить, — говорит великан.
— Нет, можешь, — возражает Джоди. — Если тебе не все равно.
Великан сидит на кровати, отвернувшись от Джоди. Девушка смотрит на его спину и понимает, как ранила его. Она ужасна. Она чудовище. До встречи с ним она не понимала, что такое красота.
— У меня выпускной, — объясняет она. — Родные приедут.
— Жаль, я не могу пойти.
— Не много потеряешь, — заверяет Джоди.
Лора и братья Джоди приезжают поздно вечером в пятницу. Отец Джоди и его подружка Робин останавливаются в гостинице «Келли-хаус» в Эдгартауне. Лора знает об этом, и чем больше пытается скрыть свое расстройство, тем оно заметнее. Она привезла два больших чемодана, в каждом по восемь смен одежды. Она сделала мелирование, и Джоди не рискует говорить, что светлые пряди похожи на проседь и только делают ее старше. Джоди везет как утопленнице — именно на ее выпускном мать впервые встретится с подружкой отца, которой двадцать восемь лет.
Лора входит в дом и цепко оглядывается по сторонам. Она протягивает Джоди коробку, обернутую розовой бумагой. Внутри — подарок на выпускной, платье, купленное в Бостоне. Джоди благодарит мать и, когда Лора обнимает ее, понимает, что мать вот-вот сорвется. Марк и Кит заразились ее напряжением и только подливают масла в огонь. Они без умолку препираются и все делают наперекор. Джоди приготовила на ужин жаркое в горшочках, но никто не ест.
— Я не буду осуждать вашего отца, — говорит Лора детям.
— Мудро, — одобряет Элизабет Ренни.
— Вот мерзавец! — вырывается у Лоры, как только мальчики поднимаются наверх.
Она опускает голову, слезы капают на тарелку.
— Не плачь, мама, — просит Джоди.
— Я не плачу, — рявкает Лора.
Джоди смотрит через стол на бабушку.
— Надеюсь, у нее роман с мужчиной лет на двадцать младше Гленна, — говорит Элизабет Ренни.
Лора смеется, ее голос осекается.
— Между прочим, он винит меня за то, что Джоди не собирается в колледж.
В попытке спрятаться Джоди относит тарелки на стойку. Она отскребает их дочиста и складывает стопкой.
— Ты не можешь остаться здесь навсегда, — говорит ей Лора.
— Можно прожить и без колледжа, — замечает Элизабет Ренни.
— Ну конечно, — вскипает Лора. — Ты хочешь, чтобы она осталась. Как хотела, чтобы я осталась, и плевать тебе было, чего хочу я.
Обе знают, что это неправда, но Элизабет Ренни задается вопросом: не ее ли вина, что Гленн спит с двадцативосьмилетней девушкой?
— Извини, — говорит Лора.
Остаток вечера они ведут себя как ни в чем не бывало. Но когда Джоди поднимается наверх, она едва сдерживается, чтобы не вылезти из окна и не побежать к великану. Она заставляет себя переодеться в ночную рубашку, затем идет чистить зубы. Распахнув дверь ванной, она видит, что ее младший брат Кит скорчился над унитазом. Его рвет. Джоди подходит и кладет ему руку на спину. Она чувствует сквозь тонкую пижаму, как он дрожит, напрягается и желудок у него еще раз выворачивается. Джоди не убирает руку, когда брат встает и нажимает на спуск.
— Наверное, съел что-нибудь не то, — говорит Кит, но Джоди знает, что он вообще ничего не ел.
— Мама тебя доводит, — говорит Джоди.
Странно, что у них одни и те же родители.
— Угу, — соглашается Кит и добавляет, защищаясь: — Вообще-то она ничего.
Джоди одалживает ему зубную пасту и щетку, потому что свои он забыл дома.
— Хочешь лечь у меня? — спрашивает Джоди.
Сидя с Саймоном, она узнала, что иногда детям проще заснуть, когда делаешь вид, будто спишь рядом. Но Киту одиннадцать лет, он давно перерос эти фокусы. Руки у него слишком длинные по сравнению с телом, значит, он вырастет еще и однажды станет выше отца. Он мотает головой, но Джоди видит, что темный коридор, который ведет на чердак, пугает его.
— Я забыла на чердаке мантию, — говорит Джоди.
Брат явно рад, что она указывает ему дорогу. Их шаги эхом отдаются от дерева. Дверь столько раз перекрашивали, что она открывается с трудом. На чердаке крепко спит их брат Марк, уткнувшись лицом в пыль. Джоди достает выпускную мантию, висящую на деревянной вешалке. Она теребит полиэтиленовый чехол, пока Кит забирается в спальный мешок. Мальчик закрывает глаза так крепко, что от них бегут лучики-морщинки.
— Спокойной ночи, — шепчет Джоди, но Кит делает вид, что уже спит.
У себя в комнате Джоди вешает мантию в шкаф и закрывает дверь. Она сидит перед зеркалом, не включая свет. Она никогда не станет осветлять волосы или молодиться. Не завалится спать, когда близкий человек напуган и болен, не будет жить с мужчиной, которого больше не любит, только потому, что боится жить одна. Джоди забирается в постель. Ей хочется обо всем рассказать Лоре, но она знает, что промолчит, хотя не уверена, кого защищает: мать или себя.
Часов в девять утра Джоди надевает купленное матерью розовое с белым платье без рукавов и с кружевом по подолу. Лора причесывает сыновей с помощью воды. Она торопит их за завтраком, но потом всем приходится ждать, пока оденется Элизабет Ренни. За это время юбки и брюки успевают помяться и притянуть кошачью шерсть.
— Вот дерьмо! — восклицает Лора, разглядывая себя в зеркало.
— Мама, — укоризненно произносит Джоди.
— Что? Мне можно ругаться. Я взрослая.
Она велит Джоди повернуться и поправляет ей прическу, закалывая пряди, которые выпали из черепаховых гребней. Мальчиков отсылают ждать в машине. Стоит прекрасный июньский день, на небе ни облачка. Элизабет Ренни сражается с молнией, затем хватается за мягкую ручку кресла и засовывает ноги в туфли. У нее кружится голова; она гордится Джоди, но боится, что не выдержит и не сможет добраться до ресторана.
— Готова? — спрашивает бабушку Джоди, подкравшись справа.
Элизабет Ренни берет внучку за руку и выходит на улицу. Джоди помогает ей забраться в машину и сама садится на заднее сиденье с братьями. Коробка с мантией и шапочкой лежит на полу возле ее ног. Лора могла бы ехать и помедленнее. Машины припаркованы вдоль всей дороги между Эдгартауном и Винъярд-Хейвеном. Слышен гул — идет проверка системы громкой связи. На братьях Джоди костюмы, белые рубашки и, что самое ужасное, галстуки. Мальчики беспокойно ерзают, пока Лора паркуется.
— Помогите, душат! — Брат Джоди Марк поднимает галстук и свешивает набок язык.
Кит нервно смеется.
Когда все выходят из машины, Джоди хочет поскорее смыться.
— Потом встретимся, — говорит она.
Лора обходит машину и поправляет дочери воротничок.
— Что бы ни случилось, — шепчет она, — не заставляй меня сидеть рядом с твоим отцом на обеде.
Джоди кивает и идет через парковку. Выпускники толпятся у спортивного зала. Парни жмут друг другу руки и украдкой курят, путаясь в черных мантиях. Гарланд машет Джоди и помогает ей приколоть шапочку.
— Поверить не могу, — говорит Гарланд. — Наконец-то мы свободны!
Джоди стыдно, что она так долго избегала Гарланд. Она обнимает подругу и прикалывает шапочку к ее светлым косам. Джоди хочет рассказать Гарланд о своей любви, но при дневном свете, рядом со спортивным залом само слово «великан» кажется нелепым. Ее секрет принадлежит ночи, пустынным дорогам и кровати, придвинутой к стене.
Выпускникам велят построиться в две колонны.
— О боже, — шепчет Гарланд. — Вот оно!
Начинает играть оркестр, и у Джоди комок встает в горле. Она идет сразу за Гарланд. Они пересекают небольшую улицу, проходят мимо теннисных кортов и через поле. Когда наступает черед Джоди подняться на деревянный помост, солнце нещадно палит сквозь ее черную мантию. Она берет диплом, пожимает руку директору и слышит редкие аплодисменты. Джоди идет по проходу и садится между Гарланд и парнем, которого встречала на биологии. Ее братья свистят и выкрикивают ее имя. Джоди поворачивается, находит их среди зрителей и машет рукой. Она видит бабушку, которая смотрит перед собой, прямо на солнце, и мать, сидящую на краешке стула и прикрывающую глаза программкой. Джоди переводит взгляд на задний ряд и наконец замечает отца в бежевом костюме и солнцезащитных очках. Его соседка, наверное, и есть Робин. Оба выглядят загорелыми, как будто для них лето началось уже давно.
За рядами стульев кто-то выходит из рощицы у бейсбольного поля. Становится все жарче, и Джоди щурится. Мужчина идет сквозь волны жара. На нем черные слаксы, белая рубашка и черный галстук. Его светлые волосы аккуратно зачесаны назад. У Джоди внутри все переворачивается от страсти. Отсюда он даже не выглядит высоким. Он останавливается на полпути через поле, посередине «квадрата». Джоди знает, что за последние десять лет он видел меньше людей, чем сейчас сидит перед помостом. Она недостаточно для него хороша и не заслуживает его любви. Но самое ужасное, что, если он сделает еще хотя бы шаг, ей придется от него отречься и это убьет ее.
После церемонии отец первым находит ее. Он тащит за собой Робин, а встретив Джоди, кладет руки на плечи дочери и целует ее в щеки.
— Моя красавица дочь, — сообщает он Робин. — Осталось только убедить ее пойти в колледж.
Робин смеется и поздравляет Джоди. Девушка улыбается, но смотрит мимо Робин.
Великан медленно идет через поле. Джоди не знает, что он собирается делать: искать ее или спасаться бегством.
— Давно мечтала с тобой познакомиться, — щебечет Робин.
Джоди смотрит ей в глаза, и Робин делает шаг назад. Как глупо пасовать перед ледяным взглядом девчонки! Робин смеется и сообщает:
— Обожаю выпускные.
Братья Джоди бегут к ним, но резко останавливаются. За ними следует Лора. Она раздражена потому что Элизабет Ренни слишком медленно протискивается через толпу. Лора хотела первой добраться до Джоди.
— Джоди, — еле слышно зовет Лора и машет рукой.
Джоди машет в ответ. Великан уже ближе. В солнечном свете он кажется незнакомцем. Он слепо щурится на толпу. Джоди хочется позвать его по имени, но она прикусывает язык.
— Ты и правда приехал, — говорит Лора отцу Джоди. — Надо же, какой сюрприз.
— Не сегодня, — просит Гленн. — Ладно?
Он легонько целует Элизабет Ренни.
— Чудесно выглядите, мама.
Лора фыркает, когда он называет ее мать мамой.
— Нам пора, — говорит Гленн. — У нас забронирован столик.
— Обожаю морепродукты, — вступает Робин.
Все поворачиваются к ней, как будто впервые видят.
— Правда обожаю, — подтверждает Робин.
Братья Джоди охотно соглашаются на предложение отца прокатиться в Эдгартаун в его машине. Они старательно не смотрят на мать, чтобы не видеть убийственных взглядов, которые она на них бросает.
— А ты? — предлагает Гленн Джоди. — Поехали с нами.
Великан идет к ней. Кое-кто уже повернулся и глазеет на него, но он этого словно не замечает. Джоди понятия не имеет, как представить его семье. Она никогда не думала, что они существуют в одной вселенной.
— Мать честная! — восклицает брат Джоди Марк. — Вы только гляньте!
— Марк! — Лора собирается прочесть нотацию, но сын хватает ее за рукав и тянет.
Она оборачивается, чтобы посмотреть, куда он указывает.
Джоди надеялась, что однажды великан согласится познакомиться с ее бабушкой. Она представляла, как бабушка сидит на крыльце ближе к вечеру и кормит птиц. Джоди знает, что бабушка почти не видит, так что великан покажется ей вполне обычным человеком. Элизабет Ренни наклонит голову, когда на нее упадет его тень, закрывая солнце. Она поднимет лицо, когда он заговорит.
До него всего несколько футов. Он ждет разрешения подойти ближе. Она не может его игнорировать. Джоди моргает, но между ними по-прежнему блики солнца. Она не видит лица великана, но у нее все равно захватывает дух.
Джоди машет, и великан подходит. Элизабет Ренни видит его белую рубашку.
— Это Эдди, — сообщает Джоди родным.
— Вот как? — говорит Элизабет Ренни. — Я училась в школе с одним Эдди.
— Поздравляю, — торжественно произносит великан.
Джоди хочется, чтобы он наклонился и поцеловал ее.
— Все готовы? — громко спрашивает отец Джоди. — Тогда идем.
Великан протягивает Джоди маленькую коробочку.
— Приятно было познакомиться, — говорит Гленн великану. — К сожалению, нам пора. У нас забронирован столик.
Джоди так поражена лицемерием отца, что оступается и попадает ногой в выбоину. Ее высокие каблуки подворачиваются, и она чуть не падает. Великан бросается к ней, но передумывает и отступает.
— Нам пора обедать, — говорит Джоди великану. — Извини.
— Ничего страшного, — откликается он. — Я уже пообедал.
Джоди знает, что он пытается ее поддержать, но ее родные ведут себя отвратительно. Как и она сама.
— Извини, — повторяет она.
— Серьезно, — уверяет великан, — ничего страшного.
— Я помню свой выпускной, — сообщает Элизабет Ренни. — Лило как из ведра.
— Пойдем, мама, — ласково, как слабоумной, говорит ей Лора.
Отец Джоди настаивает, чтобы она села в его машину. Они идут к дороге, и перед глазами у Джоди все плывет. У нее нет аппетита. Нет мужества.
Когда они садятся в машину, Гленн немедленно запирает все замки. Джоди сидит на заднем сиденье между братьями.
— Вот как ты мне мстишь? — спрашивает Гленн.
Он слишком резко поворачивает ключ в зажигании. Мотор хрипит, но заводится. Робин кладет руку на колено Гленна.
— Будь с ней помягче, — просит Робин.
— Ты ничего обо мне не знаешь! — кричит Джоди.
— Я просто пытаюсь помочь, — обижается Робин.
— Не надо, — говорит Джоди. — У тебя не выйдет.
Джоди поворачивается к заднему окну и вытягивает шею. Она не видит великана. Он уходит все дальше и дальше, возвращаясь домой.
— Помяни мое слово, — говорит Гленн, — ты и дня здесь не пробудешь.
— Предлагаешь к тебе переехать? — холодно спрашивает Джоди, зная, что это его заденет.
— Попридержи язык, — приказывает отец Джоди. — А лучше вовсе помолчи.
На заднем сиденье плачет Кит.
— Прекрати орать, — бросает Джоди отцу.
— Ты что-то путаешь, — говорит Гленн. — Это я указываю тебе, что делать.
Обед отменяется. Они молча возвращаются в дом Элизабет Ренни. Собирая вещи Джоди, Лора ломает два ногтя. Большой чемодан она оставляет наверху, чтобы вернуться за ним позже, и относит в машину Гленна два чемодана поменьше. Братья Джоди носятся друг за другом на лужайке, но Джоди велено ждать в машине, пока отец дозванивается в гостиницу и бронирует для нее номер. Родители уже решили — утром они отвезут ее обратно в Коннектикут, а там видно будет. На заднем сиденье отцовской машины Джоди, все еще в мантии и шапочке, открывает коробочку, которую подарил великан. Там лежит золотая брошка, некогда принадлежавшая его бабушке. Джоди прикалывает ее на платье, под черную мантию. Сегодня, когда стемнеет, она запросто выйдет из номера, выбросит ключ в траву и отправится в путь.
Родители Саманты Фрид волнуются. Саманта каждый день поспешно проглатывает завтрак и исчезает. Хотя до дома Саймона совсем недалеко, они невольно вспоминают о пропавшей девушке, Джоди. Им никогда не нравился отец Саймона, а теперь они и вовсе ему не доверяют. У него слишком длинные волосы, а еще он возится с мотоциклами.
Но это не все, что их беспокоит. Конечно, они не верят в жуткие слухи о великане, но внезапно начали бояться аномалий. Хотя Саймон вырос почти на четыре дюйма после их последней встречи, они уверены, что с ним не все в порядке. Он не подходит Саманте. Хэл Фрид утверждает, что Саманта именно поэтому так им интересуется: она способна помыкать мальчишкой. Нашла того, кто на нее равняется.
Элеонора Фрид решает прогуляться к дому Саймона и поговорить с соседями, хотя это будет непросто. Когда она приходит, дети играют во дворе в окружении мягких игрушек, в том числе пуделя по кличке Альфред. Саманта подарила Саймону своего любимца под предлогом, что она уже слишком взрослая для таких игрушек. Отец Саймона осматривает красный мотоцикл рядом с сараем. Дети не замечают Элеонору Фрид, и она огибает сарай и застает Андре врасплох. Он бросает гаечный ключ в коробку, измазанную машинным маслом, и смотрит на соседку.
— Элеонора Фрид, — представляется она.
Он продолжает недоуменно смотреть, и она добавляет:
— Мама Саманты.
Совершенно ясно, что за детьми никто не присматривает.
— Да, конечно, — говорит Андре. — Вот вы кто.
Нечего и пробовать с ним разговаривать, поэтому Элеонора сообщает, что пришла навестить его жену.
— Мою жену? — удивленно переспрашивает Андре. У Вонни не бывает гостей.
Элеонора Фрид поднимает взгляд и видит Вонни за сетчатой дверью. Она с радостью оставляет Андре и идет по двору. По пути она зовет Саманту, но оба ребенка смотрят на нее, машут и тут же возвращаются к игре.
— Дети так увлекаются игрой, — замечает Вонни, открывая дверь.
Они уже пять лет живут по соседству, но еще ни разу не были в гостях друг у друга.
— По правде говоря, я о них беспокоюсь, — говорит Элеонора. — По-моему, они слишком сдружились.
— Разве? — спрашивает Вонни.
— Саймон — потрясающий ребенок, — говорит Элеонора.
Вонни хочется сбежать от Элеоноры, как будто ее оскорбили.
— Разве что не слишком высокий, — замечает она.
Андре входит в дом и хлопает дверью. Он моет руки в кухонной раковине едким зеленым мылом.
— Отгоню мотоцикл в мастерскую, надо кое-что подтянуть, — сообщает он Вонни.
Вонни знает, что на самом деле он отчаянно хочет в последний раз прокатиться на мотоцикле, прежде чем упаковать его в ящик и отправить покупателю в Делавэр. Андре вынимает из кармана ключи от пикапа.
— На всякий случай, — говорит он.
— Смеешься? — спрашивает Вонни. Она уже доходит до конца улицы, если Андре ждет на подъездной дорожке, но водить машину пока не готова. — Все равно я никуда не поеду.
В голосе Вонни слышно беспокойство, и Элеонора Фрид ничуть не удивлена, что с этим браком не все ладно.
— Как скажешь, — соглашается Андре.
Он знает, что иногда давит на Вонни. Он то наслаждается ее зависимостью от него, то хочет, чтобы она немедленно излечилась. Проходя мимо жены, он на мгновение кладет руку ей на плечо.
— Я ненадолго.
— Вы не против, если я закурю? — спрашивает Вонни Элеонору Фрид после ухода мужа. — В следующем месяце бросаю.
— Конечно, — разрешает Элеонора.
Она садится рядом с окном и следит за Самантой.
— Слушайте, — говорит Вонни, — если вы не хотите, чтобы ваша дочь играла с Саймоном, так и скажите.
— Вы обиделись, — догадывается Элеонора Фрид.
— Разумеется. Что мне делать? Показать вам таблицы и убедить, что мальчик растет? Пообещать, что ваша дочь не будет дружить с уродом?
— Я вовсе не имела в виду, что он недостаточно хорош для нее, — говорит Элеонора. — Наверное, дело в пропавшей девушке. Вашей соседке.
— Джоди, — уточняет Вонни.
Полиция приезжала два раза, первый раз глубоко ночью, когда Вонни и Андре уже спали. С тех пор Вонни несколько раз заходила к соседке, но миссис Ренни отказывается обсуждать свою внучку. Вонни спросила у Андре, расстроен ли он, и он ответил:
— Конечно расстроен. А как иначе, ведь исчезла моя знакомая.
Именно тогда Вонни поняла, что между ними было нечто большее, чем записка под подушкой. Если бы он сказал «наша», а не «моя», она могла бы и дальше пребывать в неведении. Вонни всегда считала, что, узнав о неверности мужа, уйдет от него если не в течение часа, то в течение дня. А теперь она начинает верить во второй и даже третий шанс.
Дети слышат из-за изгороди, как их матери прощаются у дверей. Когда Элеонора идет по лужайке, они решают напасть на нее из-за спины и напугать.
— О господи! — восклицает Элеонора. — Что это за страшилища?
— Это мы! — кричит Саманта.
— Это мы! — эхом повторяет Саймон.
Вонни выглядывает в окно и видит, как дети идут за Элеонорой по подъездной дорожке. Она все еще злится и хочет позвать Саймона, но передумывает. Не стоит рушить такую искреннюю дружбу ради удовольствия Элеоноры Фрид.
На краю подъездной дорожки дети останавливаются.
— Ну же, пойдем, — говорит Элеонора Фрид дочери. — Нам пора.
— Еще нет, — возражает Саманта. Она начинает поскуливать — жди беды.
— Она может остаться на ужин, — говорит Саймон.
— Пожалуйста! — умоляет Саманта.
Они стоят бок о бок. Элеонора понимает, что быстро разлучить их не получится. У нее нет сил настоять на своем, так что она соглашается. Но только если мама Саймона не против.
— Она не против! — уверяет Саймон.
— Не позже семи, — предупреждает Элеонора Фрид Саманту. — Не то надоешь хозяевам.
После ухода Элеоноры Саймон и Саманта садятся на подъездную дорожку.
— Твоя мама когда-нибудь готовит пиццу? — спрашивает Саманта.
— Не очень часто, — отвечает Саймон.
Он рисует палочкой в грязи поле для крестиков-ноликов. Саймон знает, что Вонни размораживает на ужин курицу, и не хочет говорить об этом Саманте. Он боится, что девочка передумает и уйдет.
— Интересно, у великана есть кухня? — вслух размышляет Саймон.
— Смеешься? — говорит Саманта. — Великанов не бывает.
— Бывают, — возражает Саймон. — Честное слово.
— Честное-пречестное? — уточняет Саманта.
Она немного смущена. Отец говорил, что великанов, чудовищ и людоедов не бывает. Но она знает, что Саймон никогда не врет. Дети еще не подозревают, что скоро отправятся на поиски приключений. Они совершенно не собираются смотреть на великана, однако почему-то тут же не выдерживают.
Они ждут в конце подъездной дорожки, пока мама Саманты вернется домой, затем оглядываются. Удостоверившись, что Вонни не смотрит, пускаются со всех ног. Они бегут, и ветер треплет им волосы. Они перепрыгивают через колдобины, оставшиеся на дороге после зимы. Им кажется, что всегда было лето. Они пробегают мимо дома Саманты, забыв, что матери запрещали ходить дальше грунтовой дороги. Не было такого. Они поворачивают на асфальтовую дорогу и бегут, пока не начинают болеть ноги. Саймон знает от Джоди, что лоток великана стоит рядом с Саут-роуд.
— У меня сердце сейчас выскочит, — признается мальчик.
Саманта сбавляет ход и дает Саймону отдохнуть. Время от времени они забывают, что куда-то торопятся, и останавливаются посмотреть на камни и многоножек. Становится тепло, а потом и жарко. Они даже термос не додумались взять. Они не знали, что в реальной жизни бывает жарко, языки горят, ноги еле волочатся после первых двух миль.
Еще не приблизившись к дому великана, Саманта и Саймон понимают, что боятся. Они повели себя плохо; в их голосах слышится дрожь. Слишком поздно поворачивать назад, и они берутся за руки и не признаются в том, что совсем заблудились. Лицо у Саймона пылает жаром. Он пытается поверить Саманте, когда та говорит, что они уже почти пришли. Он совсем забывает, что это он должен был показывать дорогу. Саймон ждет в высокой траве, пока Саманта спрашивает у мужчины, меняющего колесо, ведет ли эта дорога в Эдгартаун. Они знают, что нельзя говорить с незнакомцами, но все равно уже начали себя дурно вести и теперь не могут остановиться. Когда они наконец видят лоток, ноги у них уже стерты до волдырей. Дети заходят за лоток и замирают, увидев крышу в лощине.
— Наверное, это его дом, — говорит Саймон.
Ветер пышет зноем, и асфальт на дороге плавится.
Оба жалеют, что не остались дома.
— Великанов не бывает, — твердо заявляет Саманта.
— Ага, — соглашается Саймон, хотя видел великана своими глазами.
— Мы в него не верим, — продолжает Саманта. — Правда?
Саймон придвигается к Саманте. Его макушка достает ей до плеч.
— Правда, — соглашается он.
* * *
Близится ужин, и Андре должен скоро вернуться, так что Вонни берется за курицу и рис. Она уверена, что Элеонора забрала детей к себе домой. Они бросили свои мягкие игрушки, и трава еще примята там, где они сидели.
Вонни уменьшает огонь под рисом и накрывает кастрюлю крышкой. Затем звонит Элеоноре и просит отпустить Саймона домой.
— Саймона? — переспрашивает Элеонора. — О чем вы? Дети у вас.
Вонни бросает трубку и выбегает на улицу. Она зовет детей и хлопает в ладоши, как будто подзывает пса. Ее голос становится резче, она чувствует границу силового поля. Когда она вбегает в дом, звонит телефон. Элеонора Фрид. Вонни признается ей, что дети пропали.
— Повесьте трубку, — говорит Элеонора. — Я звоню в полицию.
Вонни вешает трубку и хватает ключи от пикапа. Металл впивается в ладонь. Перед глазами все плывет, но Вонни запрыгивает в машину и умудряется вставить ключ в зажигание. Она жмет на газ, и у нее приливает кровь к голове. Она понятия не имеет, куда едет, главное — ехать быстро. Если она сейчас с кем-нибудь заговорит, слова превратятся в осколки стекла и прошьют собеседника насквозь. Она думает о Джоди, которая пропадает уже около недели. Думает о маньяках и придорожных могилах. Вонни опускает окно и выкрикивает имена детей. В конце улицы она тормозит, но не для того чтобы пропустить встречные машины, а потому что не знает, куда отправились Саймон и Саманта. Она поворачивает налево и подрезает машину, которая гудит ей вслед. Вонни не смотрит на дорогу, а изучает заросли ежевики и канавы вдоль обочин. Пикап виляет по двойной сплошной, но она едет все быстрее. Она слышит завывания сирены, но останавливается лишь после того, как полицейская машина тыкается в бампер пикапа. Когда полицейский подходит к окну, Вонни плачет.
— Мой сын пропал, — говорит она.
Ей приходится повторить это три раза, прежде чем он понимает.
Полицейский требует показать права, которые она, разумеется, забыла дома. Он возвращается в свою машину и связывается по рации с участком. Вонни ждет, и ей кажется, что она вот-вот взорвется. Конечно, можно уехать без спроса, но он все равно ее догонит и остановит. Полицейский возвращается с виноватым видом. Элеонора Фрид сообщила, что пропали дети. И все же он просит Вонни ехать помедленнее. Что толку, если вы столкнетесь с другой машиной, прежде чем ваш сын найдется? Вонни прикусывает язык и кивает. Вокруг пикапа начинает мерцать силовое поле. Вонни пытается вести обратный отсчет, но не может. Она заводит двигатель, ждет, когда полицейский отъедет, и трогается с места, поначалу довольно медленно. Она зовет Саймона через открытое окно и сама слышит, что голос у нее хриплый, как у лягушки.
Вот найдешь сына, тогда и падай в обморок. Тогда и поддавайся силовому полю.
Она жмет на газ.
Джоди спит урывками, с тех пор как переехала к великану. Она бодрствует всю ночь и засыпает только утром под квохтанье куриц во дворе. Она наконец убедила Эдди, что им нужно уехать, по крайней мере на время. Через три месяца Джоди исполнится восемнадцать, и родители потеряют право управлять ее жизнью. Джоди уже дважды ходила под покровом темноты к таксофону на бензоколонке. Она позвонила бабушке и извинилась за свое исчезновение, а прошлой ночью заказала два билета на самолет из Бостона до Сан-Франциско.
Она взяла свою жизнь в собственные руки. Никто не смеет указывать ей, кого любить. Разумеется, она расстроена. Любой на ее месте дрожал бы при всяком шорохе колес на шоссе. Вот почему великан согласился уехать. Он не хочет терять Джоди, но при мысли о разлуке с курицами у него комок встает в горле. Кого попросить присмотреть за ними, пока он в отъезде? Почтальона? Ближайшего соседа, который живет в полумиле и ни разу с ним не разговаривал? Для великана самое страшное — разочаровать Джоди. Он всегда старался угодить другим, даже ребенком. Стыдно вспомнить, но в детстве он спал с кирпичом на голове и туго затягивал ремень в надежде перекрыть ток крови и если не съежиться, то хотя бы перестать расти.
Когда Джоди добра к нему, великан тает как масло. Доброта всегда оказывала на него особое воздействие. В пятнадцать лет — совсем взрослым мужчиной — он серьезно заболел. Температура поднялась до сорока градусов. Когда дедушка присел на край кровати и смочил лоскут спиртом, чтобы протереть ему шею и грудь, великан заплакал. Дед посадил его и похлопал по спине — решил, что внук поперхнулся. Сейчас великан жалеет, что многого не сказал деду. Дед плакал всякий раз, сворачивая шею цыпленку, и, прежде чем съесть его на ужин, читал короткую молитву. Он давал цыплятам имена, больше подходящие морякам, чем курам: Могучий, Примо, Добрый Сэм, Гюнтер.
Поздней осенью, когда дневной свет становился тусклым и блеклым, великан любил смотреть, как дед ищет на грядках еще не промерзшую капусту. Дед носил темно-синюю куртку. Великан иногда надевает ее, хотя она ему коротка. В карманах до сих пор лежат леденцы от кашля; подкладка хранит запах табака и пота.
Великан не хочет в Калифорнию. Он не хочет уезжать из дома. Он не существовал, пока не приехал на остров, и боится, что исчезнет, если уедет. Джоди спит, а великан сидит во дворе в тени, стараясь запомнить все до мелочей. Он засыпает на складном стуле и просыпается ближе к ужину с затекшей шеей. Он встает, потягивается и принимается собирать клубнику. Потом проходит мимо дома, проверяет, что мимо никто не едет, и поднимается по склону. Он идет к лотку с ведрами клубники. Двух детей он видит краем глаза, потому что внимание его приковано к несущейся машине; она как вспышка серебра — солнце отражается в боковых зеркалах. Наверное, он напуган и удивлен больше, чем дети, но замирать от страха — в его природе. Он видит, что нашел собрата, когда мальчик широко открывает рот, но не трогается с места. Зато девочка, увидев его, оглушительно визжит. Это даже не звук, а электрический ток, и великану становится стыдно.
Клубника высыпается из жестяных ведер на землю и катится по склону холма, а девочка бежит прочь. Воздух горячий и плотный, тени зеленые, как яблоки. Великан чувствует удар, как будто это его сбила машина. Он бросается к девочке, когда она еще в воздухе. Кажется, что она никогда не упадет, подвешенная в синем небе. Великан роняет ведра. Он пробегает мимо мальчика и велит ему посидеть в сарае. Никто не должен это видеть. Мальчик открывает и закрывает рот, как рыба, но повинуется. Как только девочка опускается на мостовую, великан уже рядом. Он падает на колени, пока машина со скрежетом тормозит на обочине. Пыль поднимается в воздух и осыпается дождем. Водитель выходит из машины, но не успевает сделать и шага — великан кричит ему, чтобы ехал за «скорой».
Он знает, что раненых нельзя трогать, но смотреть, как девочка лежит на дороге, невыносимо. Великан поднимает ее и относит на траву. Он просит ее открыть глаза, она на мгновение приподнимает веки, и великан успевает разглядеть, что глаза у нее голубые. Он не двигается, когда слышит сирены и когда приезжает «скорая». Встает и пятится только тогда, когда нужно уступить место санитарам. Они быстро осматривают девочку и переносят ее в «скорую». Подъезжают три полицейские машины. Пыль поднимается волнами; она застревает в листьях и в складках одежды великана.
Заметив полицейскую машину поперек дороги, Вонни понимает, что случилось нечто ужасное. И тогда она впервые видит силовое поле.
Это мертвенно-коричневая пленка. Она может накрыть тебя. Она излучает жар, густой и темный.
Вонни, покрываясь потом, жмет на газ. Она пробивает силовое поле, и оно взрывается искрами белого света. Вонни тормозит и выпрыгивает из пикапа на холостом ходу. Она бежит к машине «скорой помощи», чувствуя, как болит сердце. Отпихивает санитара, видит Саманту и начинает плакать. Слез почти нет, но горло разрывается на части.
— Второй ребенок, — говорит она санитару.
Ее невозможно понять, потому что ее горло сжато тисками. Санитар тупо смотрит на нее, затем забирается в машину и закрывает двери. Вонни бежит к ближайшему полицейскому.
— Мой мальчик, — выдавливает она.
Она стальной хваткой вцепляется в руку полицейского. Это хватка сумасшедшей.
— Не переживайте, — говорит полицейский. — Никакого мальчика нет.
«Скорая» включает сирену и выезжает на дорогу. Джоди сидит у окна и боится, что отец прислал за ней полицию. На Джоди старая белая рубашка великана и больше ничего. Она замечает на дороге пикап Андре и раздергивает шторы, но видит только солнечный свет, голубые мигалки, зеленые листья белых акаций. За деревьями, сгорбившись, сидит великан, обхватив голову руками. Он знает, что это его вина. Он способен напугать ребенка так, что тот выбежит под машину. Он способен разрушить чужую жизнь. Как можно его любить? Он больше не хочет, чтобы его любили. Перед его глазами — тельце девочки, зависшее в воздухе между облаков.
Вонни не отпускает полицейского.
— Мой мальчик, — повторяет она.
Это единственные слова, которые она знает.
Великан вспоминает про второго ребенка. Он презирает себя еще сильнее, оттого что забыл про мальчика.
— Я не хотел, чтобы он видел кровь, — тихо произносит великан.
Вонни поворачивается к нему. От ее взгляда у великана вспыхивает кожа.
— Он в сарае, — говорит великан.
Вонни вбегает в сарай, слыша оглушительный стук своего сердца. Внутри темно и пахнет грязью и деревом. Вонни приказывает сердцу утихнуть; если зрение бессильно, надо полагаться на слух. Она идет на звук плача и находит Саймона в углу; мальчик скорчился среди паутины и репы. Вонни опускается рядом и сажает сына на колени. Она целует его в макушку и шею, стискивает его в темноте и чувствует через футболку его ребра.
