Сейчас очень поздно и тихо. В своей комнате миссис Бринк распустила по плечам волосы и вплела в них ленту. Она ждет меня. Пусть еще немного подождет.

Рут сбросила ботинки и улеглась на мою кровать. Курит папиросу Питера и спрашивает:

— Зачем ты пишешь?

Я отвечаю, что все делаю для своего Хранителя.

— Для него? — Рут смеется — ее темные брови сходятся на переносице, плечи трясутся. Нельзя, чтобы нас услышала миссис Бринк.

Рут умолкает и таращится в потолок.

— О чем ты думаешь? — спрашиваю я.

О Маделине Сильвестр, отвечает она. За последние 2 недели девушка была у нас 4 раза, но все еще слишком нервничает; думаю, она все же чересчур юна для того, чтобы Питер ее развил. Но Рут говорит:

— Нужно, чтобы он разок оставил на ней свою отметину, и девчонка навеки наша. Знаешь, как она богата?

Кажется, миссис Бринк плачет. На улице высокая луна — молодая держит в объятьях старую. В Хрустальном дворце еще не погашены лампы, на фоне темного неба он кажется очень ярким. Рут все улыбается. О чем теперь она думает? О богатстве крошки Сильвестр и о том, что сможем сделать, имея такую кучу денег.

— Неужели ты думаешь, я собиралась вечно держать тебя в Сайденхеме, когда в мире столько прекрасных мест? Я думаю, как прелестно ты будешь выглядеть, скажем, во Франции или Италии. Представляю всех этих дам, которые захотят поглазеть на тебя. Воображаю всех этих бледных английских леди, что отправились к солнцу, шибко надеясь поправить здоровье.

Она загасила папиросу. Теперь я пойду к миссис Бринк.

— Помни, чья ты девочка, — говорит Рут.