ИМПЕРАТОР

Мясо было жесткое, а вино – венецианцы называли его “малмси” – слишком сладкое на вкус Бедмара. Он в одиночестве обедал в личных своих апартаментах в посольстве Испании. Он ведь посол, черт побери, так почему его должны кормить той же дрянью, что и целый легион слуг внизу? Самое время поменять старого кастильца, с которым он прибыл из Мадрида, на хорошего шеф-повара, сведущего в местной кухне, хотя, конечно, изобретательность венецианцев во всех сферах жизни поистине не знает границ. Неделю назад он был на банкете в Ка-Барбариджо, где все блюда подавали позолоченными – фрукты, фазан, даже хлеб были покрыты тончайшим слоем сусального золота. Наверное, единственная вещь, которую венецианцы любят больше денег, – это пускать их на ветер. И пусть блюда показались ему странными, все равно они были куда вкусней теперешней его трапезы.

Он отодвинул поднос и вытянул ноги к камину. На полу возле него блаженно растянулся огромный волкодав, отблески огня танцевали на его медно-рыжей шкуре. Вид собаки всегда действовал на посла успокаивающе, он закрыл глаза.

Его апартаменты, находившиеся на самом верхнем этаже посольства, были единственным местом, где он мог найти мир и покой. Днем и ночью посольство просто кишело испанцами всех мастей, и каждый требовал у него внимания, защиты, помощи, покровительства. Иногда ему казалось, это самое оживленное место в Венеции – приемные и холлы полны людей, они или слоняются в одиночестве, или собираются в группы и перешептываются о чем-то, ждут аудиенции. Даже служа командиром полка Филиппа III, Бедмар не был так занят. Он специально снял виллу в сельской местности, чтобы ускользать туда время от времени, но толпы страждущих следовали за ним. И Бедмар поклялся, что когда станет наместником, то первым делом распорядится, чтобы в этот дворец никого не пускали.

Наместник Венеции. Приятные слова, и почти всегда они приносили ему глубокое удовлетворение. Венеция была единственной крупной частью Италии, не попавшей под господство Испании, и должна стать главной жемчужиной в ее короне. Ни один другой город не мог похвастаться богатствами, которыми обладала Венеция. И когда он станет здесь наместником, большая часть этого богатства перейдет к нему, а король, безусловно, сделает его герцогом.

Завоевание Венеции станет последним шагом в осуществлении мечты всей его жизни: восстановить загубленную репутацию семьи, вернуть ей прежнее высокое положение в обществе. На протяжении почти тридцати лет он исправлял урон, нанесенный фамилии ла Куэва его отцом, стремился вернуть утраченные богатства и земли. Годы ушли на то, чтобы занять достойное место при дворе, и вот теперь он всего в каком-то шаге от осуществления мечты, от получения всего, чего так страстно желал. Нет, поправил себя Бедмар, всего того, что принадлежит ему по праву. Но сегодня он с особой остротой ощутил опасность и непредсказуемость плана, который они задумали с герцогом Оссуна.

Если не получится раздобыть достаточно денег для армии и его людей, план этот может оказаться под угрозой. Французские корсары крайне неуступчивы в переговорах, и еще надо бы нанять несколько сотен новобранцев. Вот уже несколько дней он боролся с желанием написать королю и теперь понимал: откладывать больше нельзя. Но как и с чего начать? Прямая просьба тут не пройдет. Даже если король ответит благосклонно, его министр, герцог Лерма, обладает достаточной властью и влиянием на короля и сделает все, чтобы тот отказал Бедмару. Вражда и соперничество между этими людьми длились годы. Но можно составить письмо таким образом, чтобы король почувствовал насущную необходимость действовать, причем незамедлительно. Так, чтобы Лерма не осмелился открыто возразить королю. И тогда он получит все необходимое.

Бедмар поднялся и подошел к столу. Порывы ветра сотрясали оконные рамы, принося с собой запах затхлой воды каналов. Осень, а там и зима не за горами. Бедмар ощутил легкий приступ тошноты – от отвращения. Этот город, окруженный болотами, прорезанный бесчисленными каналами и протоками, гниет на корню. Даже величественные дворцы и площади источали дух разложения. Он словно навеки угнездился в каменных фундаментах и кирпичных стенах, пропитал собой филигранную лепнину, мрамор, мозаичные полы и роскошно обставленные, изукрашенные золотом комнаты. Уже не в первый раз Бедмар задавал себе вопрос: что двигало людьми, решившими возвести все это великолепие на болотах? Неужели это было сделано ради самой красоты как таковой? Он никогда не встречал людей, настолько озабоченных своим внешним видом, поверхностным лоском и блеском, а не внутренним содержанием.

“Весь этот город посвящен Венере”, – написал он королю вскоре после прибытия в посольство. Даже теперь, спустя годы, Бедмар не смог бы с уверенностью сказать, чем были продиктованы эти слова – презрением или восхищением. Разве это возможно, чтобы какая-то вещь притягивала и отталкивала одновременно?

Едва успел Бедмар занять свой пост в Венеции, как ощутил прежде неведомое чувство какой-то странной неуверенности в себе. Временами казалось, что он даже выглядит иначе, и маркиз с удивлением всматривался в знакомое лицо в зеркале. Вроде бы ничего в нем не изменилось, но он чувствовал себя другим человеком. Ведь долгие годы он был солдатом, за десятилетия привык к жесткой дисциплине и самоограничению, и вдруг в нем на удивление быстро проснулся аппетит к чисто венецианским эпикурейским удовольствиям – к еде, женщинам и всем прочим ловушкам и приманкам богатой жизни, от тончайших дорогих тканей до роскошной мебели. Сам он ни за что бы не признался в этом даже самому себе, но в Венеции он почему-то постоянно испытывал беспокойство. И продиктовано оно было пониманием того, что и сам он подвержен тем же слабостям, что некогда погубили его отца и опозорили фамилию.

Этот город постепенно завладевал им, он не мог отрицать этого факта. Ночами, видя на воде отблески фонарей гондол, слыша звуки музыки или низкий зазывный смех какой-то куртизанки, он вдруг ощущал лихорадочное волнение. Ему страстно хотелось вдохнуть мускусный аромат духов продажной женщины, ощутить пальцами шелковистую ее кожу, увидеть пару полузакрытых от страстного желания глаз, почувствовать, как губы, напоминающие бутон розы, нашептывают нежные непристойности ему на ухо. Да, что касается этих удовольствий и развлечений, Венеция явно превосходила любой другой из известных ему городов. И яркий пример тому – новая звезда среди куртизанок, Ла Сирена. “Венеция покрывает еду и своих женщин позолотой”, – подумал Бедмар и иронично хмыкнул при этой мысли. Впервые увидев ее, он даже отказывался верить, что женщина эта настоящая. Он принял ее за позолоченную скульптуру, изображавшую некую богиню с совершенными формами. И вот теперь, этой ночью, он буквально грезил о встрече с Ла Сиреной.

Ночная Венеция – явление само по себе уникальное. Странное водное царство, призрачное и прекрасное одновременно, где правил не Посейдон, а Морфей, бог снов и сладострастных мечтаний. Ибо только Морфею было под силу с заходом солнца превратить город в блистательный нереальный мир, место, где отсветы фонарей создавали иллюзию волшебной, неповторимой игры воды и света, где усыпанные драгоценностями красотки в бесшумно скользящих лодках бесстыдно обнажали груди, где из погруженных во тьму окон доносились страстные стоны и вскрики. Лишь в холодных проблесках рассвета возвращался здравый взгляд на вещи, и истина становилась очевидна: настоящая Венеция скорее не соблазнительница, а некий вечный Нарцисс, отражающийся в тысяче водных зеркал, и надменная ее божественность становится все более уязвима, ибо правит ею тщеславие, ничто больше. По утрам чары рассеивались, Бедмар снова становился самим собой и по-прежнему был полон решимости преследовать главную цель. Стать наместником короля в Венеции – вот достойное завершение его полной побед карьеры. И тогда никто не осмелится тронуть его, даже такие заклятые враги, как Оссуна или Лерма.

Подойдя к столу, посол выдвинул узкий изящный ящик и достал перья, чернила и бумагу. В другом ящике он нашел медный ключик, которым открыл небольшую лакированную шкатулку в дамасском стиле, расписанную изящными арабесками в красных, синих и зеленых тонах. В шкатулке хранился всего лишь один предмет – книга без названия, которую он достал и выложил на стол.

Эта книга в сафьяновом переплете была раритетом, на свете таких существовало всего две. Вторая хранилась у личного секретаря Филиппа III, и он использовал ее тем же самым образом, что и Бедмар. Метод был достаточно прост: слова послания заменялись цифровым кодом, состоявшим из номера страницы, строки и местоположения определенного слова в книге. Просто, но эффективно, даже опытным взломщикам кодов, денно и нощно трудившимся во Дворце дожей, было не под силу расшифровать послание, закодированное с использованием этой книги. Поначалу он составлял его из слов, затем уже заменял цифрами.

Бедмар уселся за стол и заточил перо. Долго думал, как лучше начать, затем решил, что мольбы и просьбы здесь неуместны. Если удастся восстановить короля против венецианцев, тот может предложить помощь и без его просьбы, и Лерма не осмелится возражать. Посол окунул перо в чернильницу и начал писать.

Бедмар вдруг остановился и удивленно поднял глаза на слугу, вошедшего в кабинет с подносом.

– Какого черта тебе тут надобно? – злобно спросил он.

– Прошу прощения, ваше превосходительство. Я стучал, но вы не ответили. Подумал, вы вышли куда-то.

Внешность у этого слуги была самая непрезентабельная: все лицо в оспинах, на тощей шее выделялся огромный кадык, ходуном ходивший вверх и вниз, когда он разговаривал. А глаза так и обшаривали стол Бедмара.

– Как видишь, никуда я не вышел. В следующий раз стучи громче. – Бедмар окинул его подозрительным взглядом. – И вообще, кто ты такой? Где Паскаль?

– Немного приболел, ваше превосходительство. Томас Эсквел к вашим услугам.

– Кому подчиняешься?

– Дону Родриго, как и Паскаль, ваше превосходительство.

– Передай дону Родриго, чтобы не смел присылать ко мне незнакомых людей, заранее не предупредив об этом, понял? – Бедмар не стал дожидаться ответа. – А теперь вон отсюда!

Гондольер посла Бедмара вырулил в канал Сан-Мартино и направился к Большому каналу. Маркиз откинулся на бархатные подушки и медленно и задумчиво огладил бороду.

– С нетерпением жду сегодняшнего представления, – заметила Алессандра.

Молчание стало просто невыносимым, ей захотелось нарушить его.

– Развлечения баронессы всегда отличаются разнообразием.

С этими словами Бедмар покосился на свою спутницу, но вид сохранял по-прежнему рассеянный и отрешенный.

Из всех ее любовников – коих на данный момент было уже пятеро – он единственный оставался для нее загадкой. Алессандре было интересно, что он думает о ней, но потом она поняла, что так никогда этого и не узнает. Бедмар был исключительно скрытным человеком, все свои мысли предпочитал держать при себе. И еще Алессандра подозревала, что он считает ее всего лишь забавной и хорошенькой игрушкой, вещицей наподобие китайской фарфоровой куклы, созданием без души и сердца. Впрочем, так, наверное, он относился ко всем женщинам – по крайней мере, к тем, кому удалось привлечь его внимание. Будь на его месте любой другой мужчина, Алессандра разозлилась бы непременно, но с Бедмаром предпочитала играть ту роль, которую он ей назначил. И хотя ни разу он не угрожал ей, даже слова дурного не сказал, она нутром чувствовала: этот человек опасен.

Ла Селестия частенько говорила, что все мужчины – существа примитивные. Однако, по мнению Алессандры, к послу это не относилось. Он мог излучать обаяние, порой бывал угрюм и молчалив, а иногда она видела его в ярости и вся сжималась от страха. Но ведь он испанец, не венецианец, и, возможно, понять его трудней, как любого иностранца. С любовниками-венецианцами она чувствовала себя куда спокойнее и свободнее. Они развлекали ее рассказами о своих военных подвигах, об успехах в делах, торговле, политике. Бедмар никогда не говорил о своей работе и вежливо, но твердо пресекал все попытки куртизанки разузнать о нем побольше.

Когда Алессандра поделилась этими своими впечатлениями и тревогами с Ла Селестией, та лишь отмахнулась.

– Знаю, он скуп на комплименты и всякие красивые слова, в отличие от других мужчин, – сказала она. – А вот в щедрости ему не откажешь. И потом, разве он не выражает восхищение тобой другими способами?

Она и об этом тоже рассказала Ла Селестии. Бедмар желал ее истово и страстно, был умелым любовником, всегда умел вызвать в ней пылкое ответное желание.

Маркиз обернулся к гондольеру.

– Сверни на Фава, – скомандовал он, и гондольер повиновался.

Это был молодой человек всего на год или два старше Алессандры, худощавый, но сильный, с глубоко посаженными глазами, под которыми залегли тени.

– Твой новый гондольер… он что, немой? – спросила Алессандра.

– Да, благодарение богу. Паоло единственный человек в Венеции, который никогда и никому не сможет выдать мои тайны.

– К примеру?

– К примеру, имя красивой куртизанки, которая сегодня разъезжает со мной в гондоле.

– А ты знаешь, что, поступая на работу, гондольеры дают клятву не болтать о том, свидетелями каких сцен в гондоле они становятся? И что наказание за нарушение клятвы – смерть?

– Да, слышал. И еще слышал, что они рождаются с перепонками между пальцев ног, на каком-то таинственном острове и непременно в полнолуние.

Они уже приближались к Большому каналу и Риальто.

– У нас достаточно времени, чтобы добраться до дворца Эриццо, – сказал маркиз и придвинулся к Алессандре поближе.

Положил одну руку на грудь, другая скользнула под юбки и начала медленно продвигаться вверх.

Губы их слились в поцелуе. И Алессандра ощутила, как все ее тело потянулось навстречу его ласкам. Пальцы его гладили внутреннюю сторону бедер, затем он навалился на нее сверху. Задернул занавески, они оказались внутри лодочного шатра.

– И все же, я смотрю, ты не до конца доверяешь своему гондольеру, – прошептала Алессандра.

– Просто не верю в сказки. Гондольеры такие же люди, как и все остальные. И потом, мы же в Венеции. Тут повсюду шпионы.