Из поэмы «Два сна»

[1]

А в легком утреннем тумане
Над скалами береговыми
Еще переливалось имя,
Звенело имя Муаяни.

[2]

Весь двор, усыпанный песком
Просеянным и разноцветным,
Сиял – и бледносиний дом
Ему сиял лучом ответным.

В тени его больших стропил
С чудовищами вырезными
Огромный кактус шевелил
Листами жирными своими.

А за стеной из тростника,
Работы тщательной и тонкой,
Шумела Желтая река,
И пели лодочники звонко.

Ю-Це ступила на песок,
Обвороженная сияньем,
В лицо ей веял ветерок
Неведомым благоуханьем.

Как будто первый раз на свет
Она взглянула, веял ветер,
Хотя уж целых восемь лет
Она жила на этом свете.

И благородное дитя
Ступало робко, как во храме,
Совеем тихонько шелестя
Своими красными шелками,

Когда, как будто принесен
Рекой, раздался смутный ропот.
Старинный бронзовый дракон
Ворчал на бронзовых воротах:

– Я пять столетий здесь стою>
А простою еще и десять:
Задачу трудную мою
Как следует мне надо взвесить.

3

Не светит солнце, но и дождь
Не падает; так тихо-тихо;
Что слышно из окрестных рощ,
Как учит маленьких ежика.

Лай-Це играет на песке,
Но ей недостает чего-то,
Она в тревоге и тоске
Поглядывает на ворота.

– «Скажите, господин дракон,
Вы не знакомы с крокодилом?
Меня сегодня ночью он
Катал в краю чужом, но милом». —

Дракон ворчит; «Шалунья ты
Вот глупое тебе и снится;
Видала б ты во сне цветы,
Как благонравная девица…» —

Лай-Це, наморщив круглый лоб,
Идет домой, стоит средь зала
И кормит рыбу-телескоп
В аквариуме из кристалла.

Ее отец среди стола
Кольцом с печатью на мизинце
Скрепляет важные дела
Ему доверенных провинций.

– «Скажите, господин отец,
Есть в Индию от нас дороги,
И кто живет в ней, наконец,
Простые смертные иль боги?» —

Он поднял узкие глаза,
Взглянул на дочь в недоуменьи
И наставительно сказал,
Сдержать стараясь нетерпенье:

– «Там боги есть и мудрецы,
Глядящие во мрак столетий,
Есть и счастливые отцы,
Которым не мешают дети». —

Вздохнула бедная Лай-Це,
Идет, сама себя жалея,
А шум и хохот на крыльце
И хлопанье ладош Тен-Вея.

Чеканный щит из-за плеча
Его виднеется, сверкая,
И два за поясом меча,
Чтоб походил на самурая.

Кричит: «Лай-Це, поздравь меня,
Учиться больше я не стану,
Пусть оседлают мне коня,
И я поеду к богдыхану». —

Лай-Це не страшно – вот опушка,
Квадраты рисовых полей,
Вот тростниковая избушка,
С заснувшим аистом на ней.

И прислонился у порога
Чернобородый человек;
Он смотрит пристально и строго
В тревожный мрак лесных просек.

Пока он смотрит – тихи звери,
Им на людей нельзя напасть.
Лай-Це могучей верой верит
В его таинственную власть.

Чу! Голос нежный и негромкий,
То девочка поет в кустах:
Лай-Це глядит – у незнакомки
Такая ж ветка в волосах,

И тот же стан и плечи те же,
Что у нее, что у Лай-Це,
И рот чуть-чуть большой, но свежий
На смугло-розовом лице.

Она скользит среди растений:
Лай-Це за ней, они бегут,
И вот их принимают тени
В свой зачарованный приют.

Отправить