ГЛАВА 9

Заброшенный городок Лебо в средние века был могучей крепостью, возвышавшейся над южными равнинами. Дома, от которых остались лишь остовы, разрушенные бастионы – все это обладало своеобразной жутковатой красотой. Жестокая и страшная история «волков Лебо», повелителей Оранжа и королей Арля, казалось, все еще витала над разгромленными укреплениями. Развалины имели вид достаточно странный и дикий, чтобы удовлетворить любого, кто, подобно мне, этим вечером ощущал настоятельную нужду в покое и одиночестве. Я почувствовала, как ко мне подкрадывается меланхолическое настроение, от которого романтики восемнадцатого века получали изысканное тихое удовольствие.

Сидя у окна в маленькой столовой гостиницы, я наблюдала за игрой вечернего света на отдаленных склонах холмов и не спеша наслаждалась одиноким обедом. Свет почти угас, когда захватив кофе и шартрез, я вышла на террасу и приготовилась погрузиться в прошлое.

Достав книгу, я перечитала chansons de toile – «Песни за рукоделием», которые пели прелестная Изабель, Иоланта Прекрасная, Аглентина Светловолосая много лет назад на этой земле. Захлопнув книгу, я долго сидела, устремив взгляд на изломанные линии и полные призраков террасы города. Перед моим взором по старинным улицам спешили пешеходы, проносились всадники, бряцало оружие, колыхался пурпур знамен.

Так я сидела, пока сцену не окутала тьма, а потом спустилась к своему «райли», отогнала его от дверей гостиницы за угол и поставила носом к дороге, почти вплотную к ней. Затем поднялась в свою комнату.

Где-то я читала, что рассвет над развалинами города – одно из лучших зрелищ в мире. Всматриваясь во тьму за окном и любуясь едва видимыми очертаниями скал и холма, я подумала, что книга, возможно, права. Я выйду пораньше, дождусь восхода солнца и проверю, действительно ли призраки королей Арля скачут прочь, заслышав крик петуха. Поэтому я не стала переодеваться в ночную рубашку, а только сбросила туфли и платье и улеглась на одной из кроватей. И почти сразу провалилась в сон.

Спала я, наверное, всего часа три или четыре, потому что, проснувшись и повернув голову, увидела не рассвет, а чуть заметное просветление. Я включила лампу и посмотрела на часы, но обнаружила, что забыла завести их с вечера. Выключив свет, я встала, подошла к окну и выглянула наружу. Моя комната выходила на юго-восток, и слева виднелось что-то похожее на прелюдию рассвета, мягкий отблеск света на нижнем краю тучи. Воздух был холодный и чистый. Стояла тишина.

Закрыв ставни, я снова зажгла лампу и оделась. Чтобы окончательно проснуться, сполоснула лицо и руки холодной водой, затем набросила жакет и спустилась вниз.

Входная дверь слегка скрипнула, когда я ее открывала, но никто, похоже, не услышал или не проявил по этому поводу беспокойства. Наверное, люди в отеле привыкли к любителям восходов в Лебо. Жалея, что у меня нет с собой фонарика, я осторожно выскользнула за дверь и направилась к заброшенным зданиям. Трава заглушала звук моих шагов.

Сколько я сидела там, между обтесанным камнем и скалой, не знаю. Достаточно долго, полагаю, так мое бодрствование в конце концов выманило рассвет. Я увидела, как первые лучи, предвестники солнца, стекли в чашу тучи на востоке и стали подниматься в ней, как закипающее молоко, наполняя ее до краев, пока не пролились, наконец, белым через золотой край, измазав темное лицо небес от края до края. На востоке, на севере, на юге облака истаяли, звезды, трепетавшие на грани исчезновения, унес рассветный ветер, и врата готовы были распахнуться по звуку трубы…

О, Боже, о, Боже, приходит рассвет…

Вдруг мне стало холодно. Приятная меланхолия растаяла, и на ее месте стало прорастать непрошеное зерно одиночества, которое могло превратиться в этом темном и диком месте в цветок отчаяния. Мне ужасно захотелось курить.

Я встала, потянулась и минуту смотрела на прибывающий свет, бессознательно ожидая, что трубы пронзительно пропоют утреннюю серенаду звездам.

Кто-то шевельнулся позади меня.

Шевельнулся и заговорил, пока я стремительно поворачивалась, охваченная паникой, прижав руки к горлу…

– Итак, я снова нашел вас, – сказал Ричард Байрон.

Он стоял всего в трех метрах от меня. В полутьме можно было различить только его силуэт, маячивший выше меня на склоне, но я где угодно узнала бы этот голос, холодный, язвительный, раздраженный, с неприятным оттенком насмешки. Он остался на месте, надо мной в темноте, и я знала, что попалась в ловушку в скалах так же надежно, как в запертой комнате. Налево от меня и за спиной – скала и возвышающиеся развалины контрфорса, направо – отвесный обрыв на южную равнину, передо мной – Ричард Байрон.

Застыв неподвижно, я ждала.

Он раскурил сигарету, и в пламени спички я снова увидела лицо из своих ночных кошмаров: темные волосы, упавшие на нахмуренные брови, суровые глаза с сузившимися от света зрачками.

Спичка прочертила короткую огненную дугу над утесом. Кончик сигареты стал красным, когда Байрон затянулся.

– Как вы сюда попали? – спросила я и почувствовала раздражение от того, что мой голос звучал как чужой.

Он сказал:

– Вы остановились на бензоколонке в Сан-Реми. Перешли дорогу и выпили коктейль в кафе на бульваре, пока вашу машину заправляли и мыли.

– Да, в самом деле. Вы… вы были в Сан-Реми?

– Был. И, подобно вам, выпил коктейль, пока они что-то делали с моим автомобилем. Я зашел на бензоколонку и ждал вас, но, когда услышал ваши расспросы о дороге в Лебо, понял, что никуда вы не денетесь, и решил отложить встречу. Здесь не так многолюдно, как в Сан-Реми, и у нас с вами есть что обсудить, не правда ли?

– Есть ли?

В его голосе не было никаких эмоций:

– Проклятая маленькая негодяйка, ты знаешь, что есть. Где Дэвид?

Итак, мы вернулись к тому, с чего начали, разве что исход для меня был немного яснее. Я знала, что не собираюсь говорить ему, где Дэвид, но знала также и то, о чем раньше только подозревала: он сумасшедший и не остановится ни перед чем, добиваясь желаемого.

– Где Дэвид?

– Спит в своей постели, надеюсь, – ответила я.

Он сделал нетерпеливое движение, и у меня сжалось сердце.

– Вы знаете, что я имею в виду. Где он?

– Не собираюсь вам говорить, – ответила я честно. Если мой ответ взбесит его, ничего не поделаешь, но лучше быть откровенной, чем уклончивой.

Он помолчал секунду, и я заметила, как сигарета вспыхнула снова, дважды, раз за разом.

Следующий вопрос поразил меня. Он резко спросил:

– Вы хотите денег? Если да, то сколько?

– Мне хватает и своих, – ответила я, когда голос вернулся ко мне. – Что вы хотите предложить – тридцать сребреников?

Я почувствовала, как он впился в меня глазами. Он снова затянулся сигаретой.

– Но я не отказалась бы от сигареты, – заметила я.

Я услышала, как он нащупал пачку, снова чиркнула и зажглась спичка. В этот раз его глаза внимательно следили за мной в ее свете. Он раскурил сигарету и, подойдя на шаг, протянул ее мне.

– В чем дело, – спросила я презрительно. – Вы боитесь, что я столкну вас в пропасть, если вы подойдете ближе?

– Послушайте, моя дорогая, – сказал Ричард Байрон ровно. – Так мы не продвинемся ни на шаг. Я хочу знать, где Дэвид. Вы знаете, но отказываетесь сказать. Прекрасно, мне придется заставить вас рассказать это.

Сигарета мне не помогла; я бросила ее с утеса. Короткий период, когда инициатива была в моих руках, завершился, и Ричард Байрон снова атаковал.

Я сказала храбрее, чем чувствовала себя:

– И как вы собираетесь это делать? Пытать меня? Не будьте ребенком, мистер Байрон.

Он свирепо ответил:

– Господи, с каким удовольствием я бы попробовал! Но если я прикоснусь к вам еще раз, то не ручаюсь за себя. И скорее всего сверну вам прелестную шею.

– Понятно. Гестаповские штучки. – Но мой голос дрожал.

– А почему бы и нет? Мне приходилось видеть, как это проделывали, и с женщинами тоже. Такие приемы дают результат так же часто, как и нет.

– Не будьте дураком, – оборвала я его резко. Ледяной ужас ночных кошмаров охватывал меня снова. Теперь Байрона было видно лучше, он возвышался надо мной, темный силуэт на фоне слегка розовеющего востока. – Если вы хоть пальцем шевельнете, чтобы дотронуться до меня, я закричу как резаная.

– Не беспокойтесь, я не собираюсь причинять вам боль. Пока. Но думаю, что нам надо кое-что прояснить.

Он отбросил свою сигарету, и от этого резкого движения внутри у меня все сжалось от страха. Мне стало нехорошо. Я оперлась дрожащей рукой о твердый камень, и рука немного скользнула в сторону. Она была мокрая от пота.

Ричард Байрон говорил без выражения, но его слова ударяли в меня, как молоток о сталь.

– Наверное, вы обо мне слышали. Раньше я говорил, что являюсь другом Дэвида. Это неправда, вы знаете. Я его отец, и, думаю, это дает мне право знать, где мой сын.

Я ничего не ответила. Прислонившись к камню, я боролась с тем же ощущением нереальности и кошмара, которое испытала на улицах Нима. И сражалась с волнами дурноты, снова и снова накатывающими на меня из холодной ночи.

– Я убил однажды, – любезно сообщил мне Ричард Байрон, – и вышел сухим из воды. Говорят, второй раз убивать легче. И уверяю вас, дурочка, что совершить это сегодня для того, чтобы добраться до сына, мне так же легко, как потушить сигарету.

Врата небес на востоке распахнулись позади него; трубы, должно быть, пропели, а я не услышала их… Безупречно прямые первые стрелы рассвета пронзили небо. Затем их смыло очередной волной тьмы, поднявшейся с сырой земли у моих ног. Я падала… вцепилась в большой камень… он скользнул в сторону от меня… весь мир ускользал куда-то, прочь от солнца.

Откуда-то издалека, из темноты донесся голос:

– Нет ничего легче убийства, уверяю вас…

Тщетным жестом я выставила перед собой руки, тень Ричарда Байрона возвышалась надо мной, затем ринулась вниз как сокол… И я потеряла сознание.

Меня похоронили и положили сверху тяжелый камень. Но я не умерла и пыталась поднять его, только они связали мне руки, и я не могла шевельнуться… не могла даже открыть глаза. Затем, сам по себе, камень поднялся с меня, и мне удалось немного пошевелить руками и головой в молчании и темноте. Наверное, я плакала или я утонула?.. Мое лицо было мокрым и холодным.

Сознание с трудом вернулось ко мне, и я открыла глаза, обнаружив, что темнота, по крайней мере, была настоящей, так же как и слезы у меня на лице. Слезы? Я медленно подняла руку, и оказалось, что не только щеки, но и лоб, и волосы влажные – кто-то побрызгал на меня холодной водой. Вот в чем дело. Я упала в обморок, и кто-то брызнул мне в лицо холодной водой, чтобы привести меня в чувство.

Неуверенно я повернула голову. Я лежала на кровати у окна, решетчатые ставни загораживали слабый серый свет раннего утра. Я оглядела комнату. В темноте можно было различить комод… еще одну кровать… Кто-то лежал на этой кровати и курил. Огонек сигареты разгорался и тускнел, разгорался и тускнел. Я пробормотала:

– Джонни?

Ответивший голос разрушил видение и рывком вернул меня к действительности. Он сказал:

– Пришли в себя снова, я вижу. Кто такой Джонни? Он тоже в этом участвует?

Я помолчала минуту. Затем сказала:

– Знайте, это вам так с рук не сойдет.

– Что не сойдет?

– Что вы здесь делаете? Почему вы не оставите меня в покое?

Он лениво ответил:

– Это такой же удобный способ следить за вами, как и любой другой. И я говорил, почему не оставлю вас в покое. Вы моя связь с Дэвидом. Я не выпущу вас из рук, пока не узнаю, что хочу.

Я сказала:

– Но это моя комната. Не воображаете ли вы, что люди в гостинице не полюбопытствуют, кто вы такой? Подобные выходки не сходят с рук даже во Франции. Что, если я подниму крик?

Безмятежно покуривая сигарету, он с улыбкой предложил:

– Кричите.

Я закусила губу. Конечно, я не могла кричать, Перед мысленным взором у меня встали последствия: суматоха, объяснения, взаимные обвинения, возможный вызов полиции. Затем имена… и адреса. Нет, кричать я не могла.

Он рассмеялся в темноте:

– Я ваш муж, между прочим. Приехал сюда поздно вечером и не хотел никого беспокоить. В конце концов, не думаю, что вы заказали именно одинарный номер. Здесь все комнаты рассчитаны на двоих, что очень кстати.

– Что вы собираетесь делать? – спросила я снова.

– Прилипнуть к вам как пиявка, моя дорогая, как любовник.

Он уселся поудобнее на своей кровати. Я уставилась в темноту, слишком измученная, чтобы бояться, чувствуя себя опустошенной и уставшей. С радостью вспомнила, что не сказала хозяйке, откуда я, а зарегистрировалась «проездом». Он не сможет ничего узнать ни в гостинице, ни из журнала регистрации.

– Не покажется ли им странным, что мы приехали каждый на своей машине?

– Я оставил свою машину в двухстах метрах, ниже, за углом, где ее не видно. Не хотел, чтобы вы ее заметили, если случайно окажетесь поблизости после моего приезда.

Я не потрудилась объяснить, как мало меня это волнует. Перевернув подушку сухой стороной к щеке, я посмотрела в сторону окна. Дела подождут до утра. Я ничего не могла поделать, и здравый смысл подсказывал, что, если Ричарду Байрону нужны от меня сведения, он по крайней мере не убьет меня во сне. Так же как не рискнет прибегнуть к насилию теперь, когда люди находятся в пределах слышимости, а я, испугавшись, могу решиться на полицейское расследование. Я была все еще полностью одета, поэтому сбросила туфли, закуталась потеплее в жакет и свернулась калачиком, спиной к другой кровати.

Ричард Байрон спросил:

– Кто такой Джонни?

Я коротко ответила:

– Не собираюсь с вами разговаривать. Буду спать.

Послышался тихий скрипящий звук – он тушил сигарету в пепельнице между кроватями. Молчание. Пружины его кровати тяжело застонали, и я напряглась. Но он просто расслаблялся и устраивался поудобнее.

Немного погодя, к собственному удивлению, я уснула.