ГЛАВА 11

Куда угодно, только не в Авиньон! Может быть, я ускользнула от него или, по крайней мере, существенно его задержала. Но нельзя было рисковать привести его прямо в Авиньон, к Дэвиду. Или, если на то пошло, навести его на свой собственный след, который после Авиньона, куда бы я ни направилась, будет открытой книгой. Я погнала машину на максимальной скорости, какую осмелилась развить, по узким ухабистым дорогам между высокими глухими изгородями из колючих кустарников и кипарисов, раздумывая, куда направиться и что делать.

Я отделаюсь от Байрона, если смогу, затем позвоню Луизе, расскажу все, что знаю, и попрошу ее собрать вещи и встретиться со мной. Пусть она наймет машину, я оплачу; это убережет ее от возни с багажом в переполненных поездах. Но где нам встретиться? Я ломала над этим голову, пока «райли» осторожно полз по узкому и явно ненадежному мосту через реку, затем приняла решение, выбрав самое простое как наилучшее. Марсель. Я не раз слышала (и считала это разумным), что проще всего затеряться в большом городе, а у меня под боком находился один из крупнейших городов Франции. К тому же мы с Луизой изначально планировали посетить Марсель на день-другой, так что очевидным выходом было попросить ее покинуть Авиньон и встретиться со мной в Марселе.

Когда я приняла это решение, моя машина как раз въехала в маленький сельский городок – большую деревню по английским меркам, – и придорожная вывеска подсказала мне его название: Кавайлон. Я свернула с дороги в короткую прямую аллею и остановила «райли». Вылезла, опустила и закрепила верх машины, снова залезла в нее и вытащила карту.

И сразу убедилась, что мне не следовало пересекать реку. Чтобы попасть в Марсель, надо было резко повернуть на юг у Оргона и выбраться на основную марсельскую дорогу. Эту часть пути мне придется повторить. Я сидела, закусив губу, и смотрела перед собой, в конец узкой аллеи, туда, где она выходила на главную улицу городка, размышляя, что делать дальше. Если возвращаться назад тем же путем, по боковым дорогам, то в случае, если Ричард Байрон напал на мой след, я угожу ему прямо в зубы. Если же он не поедет точно по моим следам, а выберет главную дорогу, то, придерживаясь ее, я аккуратно передам себя ему прямо в руки. У него было только два варианта, так же как и у меня.

Я сидела, сжимая руль, в нерешительности. Два варианта… и время уходит впустую. Я снова посмотрела на карту и в отчаянии провела пальцем по возможным маршрутам в Марсель. В конце концов оказалось, что возможны три варианта. Можно было рискнуть и направиться одним из двух путей: через реку Дюранс, по главной дороге на Марсель, или восточнее, через Апт, по дороге номер сто, запутанными окольными дорогами; кроме того, я могла вернуться в Авиньон.

Последний вариант я отбросила сразу, не желая больше искушать судьбу. Не стоило и пересекать Дюранс, где велик был риск встретить Ричарда Байрона. Я отправлюсь на восток, по длинной дороге номер сто. С тяжелым сердцем я сложила карту и завела «райли». Машина ползла по узкой аллее, вымощенной неровным булыжником и блестевшей вонючими лужами; тощие коты бродили по ней и рылись в канавах. Штукатурка на домах отваливалась, ставни криво висели на ржавых петлях. Я пробиралась к главной улице.

И вдруг остановилась как вкопанная, судорожно нажав на тормоза и дрожа.

В прорези яркого солнечного света, которая была главной улицей, мелькнул большой серый автомобиль, направлявшийся на восток, к дороге номер сто.

Эго был «бентли».

Моей первой мыслью, довольно абсурдной, было своего рода восхищение скоростью, с какой он действовал, даже учитывая мою работу над его распределителем зажигания. Моя вторая мысль – бурная радость за себя. Во всяком случае, дорога на Оргон была свободна, и я могла вернуться по своим следам. Я подвела машину к началу аллеи, вылезла из нее и осторожно выглянула на главную улицу Кавайлона.

Ослепительно сияло солнце. Улица была узкая, ее заполняла обычная рыночная толпа. Женщины с корзинами и сетками теснились вокруг прилавков с дынями, бобами, апельсинами и лоснящимися фиолетовыми баклажанами. Стояли повозки, запряженные мулами, грузовики и большие сверкающие автомобили. Бродили дети, собаки и загорелые полуобнаженные мужчины в беретах и вылинявших джинсах.

Но «бентли» исчез. Мне показалось, что поднятая им пыль все еще висит в горячем дрожащем воздухе в конце улицы.

В мгновение ока я подбежала к своей машине, выбралась из аллеи и понеслась к мосту через реку и к Оргону, где был поворот на Марсель.

Приятный ветерок обдувал мне щеки и трепал волосы. Но вокруг машины воздух был совершенно неподвижен. Под безжалостным солнцем листья платанов, стоящих вдоль дороги, висели вялыми желто-зелеными пучками. Их великолепные стволы с коричнево-красной корой казались искусно вырубленными колоннами. Каменистую дорогу перегораживали тени деревьев.

Регулярно, как стук запущенного метронома, тени-полосы проносились по капоту и исчезали у меня за спиной. Я вела машину на предельной скорости. Пронесся пыльный квартал неопрятных, узких, как пенал, зданий, затем дорога вырвалась из платанов, и, сияя, передо мной возникла река Дюранс.

Возле моста стояла вереница машин, ожидающих переправы. С упавшим сердцем я заняла место в очереди. Мост был временным, узким и неустойчивым, триста метров деревянного настила на заново уложенных металлических балках. На концах моста находились сторожевые будки, возле которых полицейские управляли движением. В эту минуту открыли путь потоку встречного транспорта, и легковые машины, грузовики и повозки медленно поползли по узкому настилу, в то время как белый жезл полицейского преграждал дорогу нам.

Сверху обрушилась жара. Я чувствовала, как она поднимается волнами от обшивки машины и обдает потом все мое лицо. Расслабиться было невозможно; я сидела неподвижно, как кукла, переводя взгляд с запрещающего жезла полицейского на зеркальце заднего обзора.

Встречный поток машин медленно тащился вперед, и всюду вокруг меня, и впереди, и сзади, и слева нетерпеливые французские водители кричали, и газовали моторами, и нажимали на клаксоны, и готовились к бешеной борьбе за первое место на узком мосту…

Позади меня огромный грузовик дрожал и ревел, почти упираясь в задний бампер моего «райли»; за ним виднелась запряженная мулом повозка с брезентовым верхом. Слева подобрался желтый «кадиллак» и готовился проскользнуть вперед, между мной и стоящим впереди меня фургоном.

Нервы у меня начали сдавать. Грохот выхлопных труб, жара, гудки… да опустится когда-нибудь этот жезл или нет? Нетерпеливое завывание моторов вокруг меня вдруг усилилось, и снова началось незаметное движение вперед. Я увидела, что противоположный конец моста опустел и только три или четыре машины все еще пересекают его; по-видимому, как только они освободят путь, нам разрешат ехать.

Я ухватилась за руль покрепче, не сводя глаз с белого жезла и одновременно – с желтого «кадиллака».

Последний грузовик прогромыхал по настилу. Жезл наконец опустился, и полицейский махнул нам, разрешая ехать. Фургон устремился в образовавшуюся брешь, желтый «кадиллак», торжествующе сигналя, проскочил под самым моим носом и рванулся за ним.

Я была третьей в шеренге на мосту, когда снова взглянула в зеркальце заднего обзора.

И увидела серый «бентли», выглядывающий из-за повозки, запряженной мулом.

На дальнем конце моста собралась теперь другая очередь, поблескивающая на солнце лобовыми стеклами. Мы ползли ей навстречу. Позади меня зеленый грузовик медленно ехал, сотрясая все сооружение так, что волосы вставали дыбом. А «бентли»…

Ричард Байрон не обладал французским качеством, выражающимся в полном отсутствии вежливости на дорогах. Это стало ясно, когда его «бентли» попытался объехать повозку; оглянувшийся возница заметил его, немедленно с проклятием хлестнул мула и дернул поводья. Повозка качнулась как пьяная и перегородила машине дорогу. «Бентли» резко остановился, и возница, нахлестывая мула, втиснулся на свободное место позади грузовика.

Я прикинула потом, что это происшествие дало мне добрых пять минут форы. Когда я съехала на восточный берег, повозка все еще тащилась по мосту, едва одолев его треть, и Байрон в сером автомобиле, сдерживая нетерпение, следовал за ней со скоростью пешехода.

Я поставила ногу на акселератор и не убирала ее. «Райли» летел по прекрасной прямой дороге как ураган. Я миновала фургон, словно он стоял на месте, а затем прижала пальцем клаксон, и на скорости пятьдесят миль в час оставила позади желтый «кадиллак» тащиться в поднятой мною пыли.

Стрелка спидометра поползла вправо… шестьдесят… семьдесят три… впереди показались деревья, перегораживающие дорогу… Резкий поворот налево. Я убрала ногу с акселератора…

К счастью, навстречу никто не ехал. На повороте машину занесло на встречную полосу, задние колеса пошли юзом в пыли. Раздался протестующий визг тормозов, затем «райли» выровнялся и помчался вдоль разделяющей линии. Я больше не чувствовала страха, так как не могла позволить себе думать о чем-либо, кроме управления машиной… Мир сузился до непрерывной прямой ленты route nationale, и пятна теней поперек нее слились в непрерывное мерцание, как в старом фильме.

Я не запомнила Орган. Полагаю, в городе мне пришлось сбавить скорость и проехать через него осторожно, но я оказалась за его пределами прежде, чем сообразила это, и «райли» снова пожирал дорогу, благослови, Господи, его безотказный мотор.

Я пронеслась мимо маленькой фермерской усадьбы, затерявшейся среди бронзовых полей ржи, уступила дорогу туристскому автобусу и миновала крестьянскую повозку так, словно той не существовало вообще. Впереди между косогорами, поросшими сухим кустарником, возвышался длинный белый холм. Одним стремительным движением я оказалась на его вершине и уже летела вниз с другой стороны.

Маленькая деревушка с розовыми домами среди темных кипарисов устремилась навстречу мне, сомкнулась вокруг меня и исчезла. Два идущих навстречу автомобиля проскочили мимо с хлопком, похожим на удар по барабану.

Дорога извивалась, поворачивалась, поднимаясь и опускаясь под колесами, и отлетала прочь в зеркальце заднего обзора, как удирающая змея. И на свете не было ничего, кроме стремительно несущейся машины, бьющего в лицо потока воздуха и дороги, что текла и текла навстречу.