ОТКРЫВАЮТСЯ МНОГИЕ ДВЕРИ

«Нелепица» — это слово, вероятно, вполне подходило для описания жизни Паркса, потому что когда мы прибыли вечером на сеанс, он сообщил нам, что среди его знакомых или родни нет никого, кто мог бы поучаствовать вместе с ним. Круг участников ограничивался только Шеллом, Парксом и мной. Тогда, как и в Самом начале, все это дело казалось проще пареной репы. К тому же мысли у меня немного витали в облаках — я надеялся еще разок увидеть Исабель, которую не мог выкинуть из головы с того дня, как увидел ее неделю назад.

Мы нашли магната в той же комнате, куда в первый раз нас препроводил дворецкий. После обычных любезностей Шелл описал правила поведения при вызывании мертвых: глубоко и ритмично дышать — так, чтобы не доводить себя до гипервентиляции; не кричать (это может спугнуть духов); держаться на расстоянии от всевозможных визуальных или физических сущностей, которые могут проявиться (контакт с таковыми может закончиться фатальным исходом); быть внимательным к мертвецам (потакать им); не покидать своего места, если только не будет других указаний. Паркс взволнованно кивал: он явно горел желанием поскорей закончить с формальностями и приступить к главному. Голос его стал выше на октаву-другую, и он, сидя на своем троне, нетерпеливо болтал ногами.

Мы прошли в комнату, которую я и Шелл исследовали в прошлый раз, — маленькая гостиная в восточной части особняка. Она располагалась на уровне земли; в ней были две широкие стеклянные двери, через которые открывался вид на террасу с копиями греческих скульптур и живой изгородью высотой до пояса. Сама комната была вполне уютной, но не такой большой, как нам бы хотелось. Правда, там имелись хорошенький круглый стол из дерева и стропила, на которые можно было набросить шпагат, чтобы заставить левитировать какой-нибудь предмет.

Когда Шелл зажег свечу в середине стола, Паркс, прежде чем мы успели начать, обратился с просьбой:

— Я не знаю, возможно ли это, можно ли это гарантировать, но прошу вас, мистер Шелл, если моя жена попытается… проникнуть сюда, пожалуйста, сделайте все, что в ваших силах, чтобы не допустить этого.

— Я вас понимаю, — сказал Шелл. — Ее смерть пока еще слишком близко от вас.

— Что-то вроде этого.

Шелл кивнул мне, давая знак, что я должен выключить свет. Я так и сделал, а он тем временем стал погружаться в медиумическое состояние. Когда Шелл, так сказать, отключался, зрелище было необыкновенное. Все его тело начинало трястись, и наконец наступало то, что казалось некоей разновидностью трупного окоченения при жизни. Глаза у Шелла закатывались так, что зрачки уходили под нижние веки, рот широко открывался в гримасе. Паркс оцепенел от этого представления, так что я смог зашвырнуть почти невидимую нить (к концу ее для тяжести была прикреплена шайбочка) наверх, на стропила. Как только шайба стала спускаться по другую сторону балки, я занял свое место и испустил пространную тираду на тарабарском языке. Внимание Паркса переключилось на меня, Шелл ухватил конец бечевки и перетащил ее ближе к себе — туда, где ее невозможно было обнаружить в тусклом пламени свечи. Когда Паркс снова обратил взгляд на Шелла, тот вернулся в состояние духовной окоченелости.

Прошло немного времени, и из темноты стало доноситься глухое урчание, пламя замигало, словно на сквозняке, потом воздух наполнился звуками рыданий. Шелл, куда как более умелый чревовещатель, чем я, бормотал, а рыдания были моей обязанностью. Паркс широко раскрытыми глазами обшаривал комнату. Когда я стукнул носком снизу по столешнице, он чуть не подпрыгнул на своем стуле.

Шелл воздел руки к потолку. Низким, хриплым голосом, исполненным тревоги, он произнес: «Врата в потусторонний мир открыты», и между его рук внезапно появился десяток капустниц. Они беспорядочно порхали, хлопая белыми крылышками, а потом устремились к Парксу, уже помеченному сахарным сиропом. Миллионер запаниковал и принялся молотить перед собой руками. В этот момент у Шелла появилась возможность запустить руку под пиджак и прикрепить к концу бечевки игрушечного медведя, взятого в Армии спасения.

— Джорджи, Джорджи, — донесся откуда-то сверху голос— Это я, твоя мать.

— Мама? — сказал Паркс. — Я тебя слышу. — Он провел пятерней по волосам, глаза его наполнились слезами. — Мама! — позвал он, лихорадочным взглядом обводя комнату.

Когда Паркс отвернулся, Шелл вдул несколько зерен горючего порошка в пламя свечи, и посреди стола полыхнул маленький яркий взрыв. Паркс закрыл глаза рукой, а когда снова открыл их, футах в пяти над нашими головами парил медвежонок.

— Я принесла тебе медвежонка, — сказал призрачный женский голос.

Паркс начал подниматься, словно собираясь схватить игрушку, но я предостерег его:

— Не вставайте, сэр. Прикосновение к этому призраку может стоить вам жизни.

Он снова сел, но рук не опустил — точная копия ребенка, который просит, чтобы его взяли на ручки.

— Джордж, я за тобой наблюдала.

— Да, мама.

— Ты вел себя не лучшим образом.

— Нет, мама, это не так.

— Нет, вел. Если будешь мне лгать, я уйду.

— Извини, мама, — воскликнул Паркс, — пожалуйста, не уходи!

— Каролина здесь, со мной, Джордж.

Паркс застонал.

— Она сказала, что ты плохо к ней относился.

— Нет, мама.

— Прощай, — сказал голос.

— Хорошо-хорошо, я ее не любил. Она была слишком… волевой. Извини.

— Так-то лучше, дорогой. Чтобы искупить свое плохое поведение, ты должен быть добрым по отношению к другим. Относись лучше к этой молодой женщине — Исабель. Она так много работает.

— Я подниму ей жалованье.

— Прекрасное начало. Ты должен быть добрее со всеми, Джордж. И когда придет твое время отправиться в далекий путь, смерть будет добрее и к тебе.

— Да, — пробормотал Паркс. Его голос и тело дрожали.

— Я на террасе, дорогой. Подойди к стеклу, и я позволю тебе увидеть меня, но ты не должен открывать дверь.

Паркс посмотрел на меня, и я кивнул. Он поднялся со своего стула. Мы с Шеллом тоже встали и двинулись к стеклянным дверям: я впереди Паркса, Шелл прикрывал его с тыла.

— Смотрите, сэр, перед вами эктоплазмическая материализация вашей матери, — сказал я.

Он встал рядом со мной и прижал лоб к стеклу. Снаружи, в кронах гигантских дубов, отмечавших границы имения, играл ветер. В небе висел полумесяц, и его слабый свет пробивался сквозь легкий туман. За живой изгородью виднелся — от пояса и выше — мерцающий силуэт матушки Паркс, которая после смерти стала намного крупнее, чем была при жизни. Женщина была в широкополой шляпке, как на трех фотографиях в гостиной Паркса, и взирала прямо на нас. Мы слышали из-за стекла, как она повторяет: «Джорджи, Джорджи».

Паркс потерял контроль над собой и стал нашаривать ручку двери. Я положил руку ему на плечо и предупредил, что открывать дверь нельзя. Он проигнорировал мое предупреждение, и я попытался удержать клиента, пока за него не возьмется Шелл. Но Шелл просто стоял совершенно неподвижно, уставившись в стекло. На лице у него было странное выражение. Тут Паркс оттолкнул меня локтем, и я приземлился на задницу.

Я лежал на полу, полагая, что вот сейчас Шелл начнет действовать, но ничего такого не случилось. Паркс распахнул дверь и метнулся на террасу. С криком «Мама!» он побежал к призраку.

Я вскочил на ноги как раз вовремя, чтобы увидеть, как Паркс подбегает к живой изгороди, за которой стоит призрак. Шелл наконец пришел в себя и бросился на террасу следом за Парксом. Когда Паркс достиг объекта своей любви, призрак матери сделал обманное движение и прямым ударом правой поразил его в челюсть, отчего тот без сознания рухнул на траву.

Когда я оказался на месте действия, призрак матушки Паркс, теперь высотой в добрых шесть футов, улепетывал по ухоженному газону к «ватрушке» подъездной дороги перед домом.

— Помоги мне поднять его, — сказал Шелл.

Он взял Паркса под руки, я — за ноги. В голове у меня мелькали сотни вопросов относительно произошедшего, но я понимал, что рот нужно держать на замке, потому что неизвестно, до какой степени Паркс в отключке. Нам удалось занести его внутрь и уложить на диван в гостиной. Шелл принялся возвращать хозяина к жизни, а я запер дверь на террасу и смотал бечевку, которую мы использовали для левитации. Медвежонка я оставил на столе там, где сидел Паркс, — нечто вроде компенсации за нокаут в конце сеанса. Когда я покончил с этими делами, Шелл попросил меня включить свет и задуть свечу.

— Он приходит в себя, — сказал Шелл, сидя на корточках рядом с диваном.

Я стоял неподалеку и смотрел, как к Парксу возвращается сознание. Он снова начал звать свою матушку.

— Лежите спокойно, — велел Шелл. — С вами все в порядке. Вы испытали физическое столкновение с вакуумом. Дышите глубже.

Глаза у Паркса были безумные, и весь он пребывал в крайнем волнении. Он скинул ноги с дивана и сел, потирая челюсть.

— Я вас предупреждал, что не следует контактировать с материализованными формами умерших, и теперь вы сами понимаете почему.

— Занавес должен оставаться нетронутым, — изрек я.

Успокоенный Паркс морщился от боли, трогая свой подбородок.

— Я в порядке, — сказал он. — Извините меня — забылся.

Он не мог смотреть в глаза ни Шеллу, ни мне.

— Уиндоу, — сказал он, обращаясь ко мне. — Там в уголке есть бар, возьми бутылку виски и стакан. Пожалуйста, налей мне.

— Онду, ваше превосходительство, — сказал я, направляясь к бару.

Шелл встал и отошел от клиента.

— Моя мать и в смерти не изменилась, — заметил Паркс— Рука у нее по-прежнему тяжелая.

— Это одно из самых удивительных посещений, какие я видел на своем веку, — сказал Шелл.

Я принес Парксу стакан с виски, и он выпил его в три глотка, потом протянул мне и поднялся на нетвердых ногах. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы сориентироваться, и тут он увидел игрушечного медвежонка на столе. Паркс метнулся в ту сторону, чуть не грохнувшись при этом на пол.

— Смотрите, — сказал он, — она оставила это мне. — Он взял медвежонка и прижал к себе, как ребенок. — Знаете, Шелл, я совершенно не помнил этого медвежонка, пока не увидел сегодня, как он витает в воздухе. А увидел — и вспомнил.

— Да, мистер Паркс, так довольно часто бывает. Когда приходит умерший, открываются многие двери.