ЛОВКОСТЬ РТА

«Корд» остановился на краю поля, ставшего коричневатым от жаркого летнего солнца, а теперь усеянного опавшими листьями с лесных деревьев, обозначавших дальний край поля. Небо было ярко-голубым, а непрерывно дующий ветерок нес прохладу. Окна в машине были опущены, мы с Антонием сидели на передних сиденьях, и силач курил уже третью — с тех пор, как мы остановились сорок пять минут назад — сигарету. Слева от нас по середине поля медленно широкими кругами шла Лидия Хаш, что-то бормоча себе под нос. Это была четвертая наша остановка после выезда из имения Барнса.

— Я вот на нее гляжу — туфтит она что-то. — Антоний выпустил клуб дыма.

— Мне кажется, у мисс Хаш не такие уж блестящие способности, — сказал я.

— Ну, наверняка можно сказать только одно, хотя мы и не будем распространяться на сей счет. Имя ее — такая же фальшивка, как трехдолларовая бумажка.

— А мне оно показалось поэтическим.

— Поэтическим — может быть. А вот ненастоящим — на все сто. Но если забыть об этом, то мисс Хаш очень красивая женщина, хотя кожа у нее белее простыни.

— Она, наверное, живет где-нибудь под камнем.

— Ты видел лицо босса, когда она прокаркала наши настоящие имена?

— Вряд ли она заметила его удивление — он его спрятал за этой своей улыбкой.

— Да, деловая улыбка. Ловкость рта.

— Может, это лучший его трюк.

— Ты как считаешь — ей было видение насчет этого?

— Не знаю. По ее виду не поймешь — то ли аферистка, то ли настоящая, если только они бывают. Но вообще-то Шелл меня убедил, что таких в природе нет.

Антоний выпустил колечко и выкинул бычок в окно.

— Как-то раз я несколько недель провел с одной бродячей труппой в Джорджии — боролся с медведем…

— Вот-вот, я об этом и говорю.

— Нет-нет, это чистая правда. Это был самый грустный медведь в мире. Я, блин, словно бабушку мордовал. Или мебель двигал. Пришлось бросить это дело. Жалко было медведя. Но я не о том. В той труппе была одна старая карга. Она садилась в палатке, ты к ней заходил, платил десять центов, а она предсказывала твое будущее. А еще за пять центов сообщала, в какой день ты помрешь.

— Звучит забавно.

— Мы говорим о самой унылой профессии. Но за то короткое время, что я занимался этой херней, двое клиентов и в самом деле решили отдать ей пятицентовик. Один был местный парень из городка рядом с Атлантой. Старуха сказала ему, что он помрет через два дня. И точно — два дня спустя возвращался он домой с работы, а его шарахнула молния. Кровь закипает, голова раскалывается, как арбуз.

— Ей повезло.

— Вот уж везение так везение. Только не для того парня. Но там был и еще один. Карлик, который участвовал в представлении. Когда того, первого, убило молнией, он пошел к этой карге. На сцене он звался Малый Майор. Одевался в военную форму — этакая важная мелкая штучка. Карга дала ему шесть лет. И что, спросишь ты? Кто бы это запомнил? Но лет, может, восемь спустя я столкнулся с Банни Франшо, девушкой-аллигатором, одной из самых психованных девок, каких мне доводилось встречать. Банни приехала выступать в Нью-Джерси. У нее тот же номер был и в Джорджии, когда я там боролся с медведем. Мы разговорились, и она рассказала, что у Майора был «фордик» модели Т, приспособленный, чтобы рулить стоя. Так вот, выехал карлик из дома как-то вечером, нагрузился и врезался в дерево. Он о том предсказании давно забыл, но Банни помнила. Погиб он точно в тот день, о котором говорила старуха.

Я покачал головой.

— В небесах и на земле столько всякой херни, что ты и представить себе не можешь, — подытожил Антоний.

— Хорошо сказано.

— А теперь иди-ка к этой мисс Хаш и скажи, что давно пора завтракать.

Я поправил свой тюрбан и открыл дверь. Ноги мои занемели от долгого сидения, и я с удовольствием вышел из машины. Не торопясь, я направился к мисс Хаш по полю. Когда я приблизился, она повернулась ко мне.

— Вы что-нибудь чувствуете, мисс Хаш? — спросил я, подходя еще ближе.

Свой индийский акцент я засунул в задницу — она ведь уже знала, кто мы такие.

— Холодно.

Я увидел, что ее пробирает дрожь.

— Это значит, что мы близко?

— Нет, это просто значит, что мне холодно.

Она улыбнулась. Улыбка была искренней, а не той неопределенной, что мы видели у Барнса. Я подумал, что на этот раз передо мной мелькнуло ее истинное лицо.

— Антоний проголодался. Вы не возражаете, если мы поедим?

— Хорошо.

И она подошла ко мне.

Мисс Хаш была красива на какой-то сказочный манер, и я вспомнил сказку, которую читал когда-то, — «Снежная королева». От этой близости к ней я занервничал, но когда она на ходу положила руку мне на плечо, пришлось смириться.

Молчание, конечно, было невыносимо, и потому я спросил:

— И как это будет, когда вы обнаружите место?

— Я почувствую страшную усталость. Начну грезить наяву и увижу несчастную Шарлотту. Может быть, она скажет мне, где ее спрятали. А может, это место предстанет перед моим умственным взором прежде, чем я увижу его глазами.

— Почему вы все время что-то говорите, пока бродите там?

— Я не говорю — я напеваю, чтобы убить время, пока что-нибудь не случится.

— Вам уже доводилось находить потерявшихся людей?

— Все мы в каком-то смысле потерявшиеся. Вот вас я, например, нашла, хотя вы и спрятались под тюрбаном. Правда?

В последние дни мне что-то слишком часто напоминали о моем истинном происхождении, и разочарование, связанное с этим, прибавило мне смелости.

— А что прячете вы, мисс Хаш?

— Много чего. — Она сняла руку с моего плеча. — И зовите меня Лидией.

— Ну и как рыбалка? — спросил Антоний, когда мы подошли к машине, и начал открывать дверцу, исполняя свои водительские обязанности.

— Пока без улова, — ответила она, улыбаясь и махая ему рукой: мол, не стоит беспокоиться и открывать для нее дверь.

Мы поехали на Сидар-Суомп-роуд, и Антоний в маленьком магазинчике купил несколько сэндвичей и колу. За магазинчиком под кроной огромного дуба стояли стулья и стол, за который мы и сели перекусить. Мисс Хаш удовольствовалась кусочком от одного из моих сэндвичей и глотком колы. За столом долго царило молчание, а потом она ни с того ни с сего стала напевать песенку Рут Эттинг «По десять центов за танец». Антоний сидел с открытым ртом, уставившись на нее. Мисс Хаш пропела все до конца, а закончив, выклянчила у здоровяка сигарету.

После этой песни Антоний больше не жаловался на скуку. В тот день мы сделали еще три бесплодные остановки — еще два поля и лесной участок. Когда солнце стало клониться к закату, мы направились назад, в имение Барнса.

Шелл ждал нас на ступеньках особняка. Когда мы подъехали, он спустился, чтобы открыть дверь для мисс Хаш.

— Есть что-нибудь? — задал он вопрос.

— Сегодня ничего, — сказала она. — Но вскоре это произойдет. Я бы сказала, что в течение дня-двух.

— Вам завтра утром понадобятся Антоний и Онду? — спросил Шелл, когда мисс Хаш вылезла из машины и прошла мимо него.

— Если вы будете так любезны.

— Сказать им, чтобы они подхватили вас у вашего дома?

— Нет. Меня устроит здесь. Скажем, в десять?

— Отлично.

Прежде чем продолжить путь к особняку, она повернулась, наклонилась к машине, помахала нам и сказала:

— Я провела с вами прекрасный день, джентльмены. Благодарю вас.

Мы с Антонием помахали ей в ответ.

— Из вас получилось такое милое трио, — сказал Шелл, сев в машину и закрыв дверь.

— Босс, — отозвался Антоний, нажимая на педаль газа и направляя «корд» к выезду, — эта мисс Хаш настоящая конфетка.

— Что еще?

Здоровяк подумал немного, направляя машину вдоль живой изгороди.

— Возможно, она тронутая.

Я увидел, как другая машина, с включенными фарами — уже смеркалось, — въехала в поместье Барнса, направляясь навстречу нам.

— А ты, Диего? Ты выяснил, откуда ей про нас известно?

— Нет, — сказал я, поворачиваясь к проезжающему мимо автомобилю.

Кроме водителя, в нем сидели трое — две неясные фигуры сзади и одна спереди. Отчетливо я разглядел лишь шофера, хотя и не увидел его лица. Но большую широкополую шляпу на нем мне было видно хорошо. Машина быстро проехала мимо нас, но шляпа эта показалась мне ужасно знакомой.