12. Захвачена врасплох

И никаких телефонных звонков утром. Три раза я хваталась за лист бумаги, на котором записала телефонный номер, и клала руку на телефонную трубку. И три раза передумывала. Если Чарльзу захочется позвонить, то он это и сделает, а если нет, то я уж, во всяком случае, не собираюсь его беспокоить. Дни, когда я хвостом бегала за кузеном, закончились раз и навсегда.

И все равно я собиралась в Дамаск.

Я оставила в покое молчаливый телефон и удалилась в фойе.

Жаркое безоблачное утро. Знакомая большая машина подкатила к двери, я скользнула на сиденье рядом с водителем. Как всегда безупречный, Хамид, в более чем белой рубашке, жизнерадостно меня приветствовал и бодро повел машину по узким улицам, чтобы повернуть на дорогу в Дамаск, подняться от берега между садами богатых к горам. Скоро дорога раздваивается, северная идет на Баальбек, юго-восточная – к следующему разветвлению, где левая дорога между горами идет прямо к границе.

Я уже один раз пересекала границу в обратном направлении, когда путешествовала из Дамаска в Бейрут с группой, поэтому приготовилась долго ждать, ползти от пункта к пункту и принимать на себя волны подозрения, которые обычны на всех границах арабских стран. Мы оказались четвертыми на ливанской стороне, но в двухстах ярдах на ничьей земле выстроилась огромная очередь транспортных средств, направляющихся на север, включая очень пыльный автобус.

Хамид взял все документы, включая мой паспорт, и исчез в каком-то домике. Медленно ползло время. Первая машина миновала барьер, опять остановилась для проверки автомобиля и вручения взятки пограничнику у шлагбаума, а потом отправилась повторять все это на другой стороне. Через пятнадцать минут за ней последовала вторая машина. Перед нами осталась только одна.

В автомобиле было ужасно жарко. Я вылезла наружу, вскарабкалась на обочину, нашла валун, не такой пыльный, как другие, и уселась. В гостинице выдали мне все для пикника, поэтому я сидела и почти безмятежно жевала бутерброд, пока не встретилась глазами с тощей собакой. Она застыла у края дороги ниже меня и жадно на меня смотрела, на таком расстоянии, чтобы я в нее палкой не попала. Я протянула ей остатки бутерброда. У нее чуть душа не выскакивала из глаз, но ближе она не подходила. Оставалось только ей его бросить, но при первом же движении руки она в ужасе отскочила. Я медленно встала, спустилась на дорогу, наклонилась, положила аккуратно в пыль хлеб и мясо, потом вернулась на несколько шагов к машине. Собака следила за мной, по дюйму, медленно двигалась вперед, кости ходили ходуном под грязной шкурой, и все-таки взяла пищу. Поблагодарила меня слабым движением хвоста.

– Вкусно было? – спросила я ее. Собака посмотрела на меня и опять повиляла хвостом. Шевелился только его кончик, она, наверное, виляла им впервые за много лет. Следующий бутерброд был с цыпленком – круглая свежая булочка, забитая сочным мясом. Я тоже положила его в пыль. Собака подобрала его уже более уверенно, но еще не успев проглотить, повернулась и убежала. Я оглянулась. К машине приближался Хамид.

Я наполовину открыла дверь, когда увидела, что он мотает головой.

– Боюсь, что-то не так. Они говорят, что мы не можем проехать.

– Не можем? А почему, интересно узнать?

– Ваш паспорт не в порядке.

– Но это ерунда. Конечно, он в порядке. Что, по их мнению с ним не так?

Он говорил несчастным извиняющимся тоном.

– Нет въездной визы в Ливан… Он говорит, что нет и выездной из Сирии, так что официально вас вообще нет в стране, поэтому он не может вас выпустить.

Я ничего не могла понять.

– Официально меня нет?.. А как, по его мнению, я сюда попала? Подземным ходом?

– Не думаю, что это его беспокоит. Он понимает, что произошла какая-то ошибка, конечно, но ничего здесь и сейчас сделать не может.

– Очень мило! У вас мой паспорт с собой? Можно посмотреть? Черт возьми, я именно тут пересекала границу в пятницу, должен быть штамп… Хамид, почему у вас такой жуткий алфавит? Вы сами сюда смотрели?

– Да, и боюсь, что он прав, мисс Мэнсел. Штампа нет.

Мой паспорт не так уж сильно и исписан, поэтому я искала недолго. Похоже они, действительно, не ошибались. Но ужасно не хотелось осознавать, что эта ошибка помешает попасть в Дамаск.

– Но я же правда проехала тут в пятницу. Ведь должны были поставить отметку? Если они этого не сделали, то это их ошибка. Я точно отдавала паспорт, и меня пропустили… Вы ему сказали про пятницу?

– Сказал, что вы приехали из Дамаска недавно. Не знал точно какой день.

– Я приехала с группой, пять машин, двадцать два человека и английский курьер. Это была середина дня пятницы. Если дежурит тот же человек, он может нас вспомнить, и они же делают какие-то записи, да? И у курьера был список, в нем было мое имя. Можете пойти и ему все это рассказать?

– Конечно, расскажу. Но знаете, думаю, что в этом и несчастье. Если вы приехали с группой, ваше имя было в групповом паспорте – списке, который показывали ваши курьеры. Они не всегда ставят штамп в личные паспорта членов группы, если их специально об этом не просят. Вы не просили, нет?

– Конечно, нет. Мне это даже в голову не пришло. Полагаю, наш курьер должен был и так это сделать, он знал, что я собираюсь остаться в Ливане… Но послушайте, Хамид, это ерунда! Они должны понимать, что я не могу быть здесь незаконно. Наверняка, они знают вас и вашу машину. Вы, наверное, часто здесь ездите?

– Каждую неделю. Да, меня они знают… Я могу проехать, и машина, наши бумаги в порядке. Но не вы. Правила очень строгие.

Еще одна машина издевательски миновала барьер. С другой стороны, рыча, трясясь и поднимая пыль, отъехал автобус. Я выбралась на край дороги. Люди на меня глазели, но не слишком заинтересованно. Это, должно быть, происходит каждый день. Правила строгие. Я злобно сказала:

– Это так глупо! Все равно как поставить границу между Англией и Шотландией. Мне кажется, чем меньше страна, тем сильнее она суетится по поводу… Извините, Хамид, не хотела грубить. Это просто выводит из себя… и ужасно жарко. Простите.

– Да сколько угодно, – сказал ничуть не смущенный Хамид с явной симпатией. – Но он ведь вернется завтра, правда?

– Кто?

– Кузен.

– Я вовсе и не думаю о кузене!

Но думала, и Хамид это знал не хуже меня. Собственные чувства были мне непонятны, совершенно незнакомы и не сказала бы, что приятны.

Хамид говорил очень интеллигентно:

– Знаю, что наши границы раздражают иностранцев, но боюсь, у нас здесь достаточно проблем. Среди прочих дел, очень много контрабанды… Не подумайте, никто не предполагает, что вы в этом участвуете, но установленные правила должны соблюдаться, очень жаль, что вы с ними так столкнулись.

– Контрабанда? Какая, ради Бога? Неужели можно подумать, что мы нагружены пистолетами, бренди или чем-то таким еще?

– Нет, не бренди. Но запросто могли бы везти наркотики.

Я подняла брови.

– Наркотики? Наверное, могла бы. Забыла, где нахожусь. В одной из книжек кузена написано, что здесь проходит столбовая дороге гашиша.

– Такими словами? Да, боюсь, у Бейрута есть определенная репутация. И это не только гашиш. В Турции и Иране производят опиум и контрабандой провозят тут к морю. Я сказал, что контроль все ужесточается, наказания за контрабанду делаются все более суровыми, и на границе все очень нервно.

– Так и должно быть, наверное, но к туристам это, наверняка, не относится?

– Бывало, что и туристы оказывались виноватыми. Совсем недавно арестовали и доказали вину двух английских студентов. Не читали в газетах?

Я мотнула головой.

– А что с ними сделали? Какое наказание?

– Для них – тюрьма. Они все еще в Бейруте. Обычно сажали на три года, но теперь это много лет тяжелого труда. Для гражданина Ливана это значит еще и лишение гражданских прав и регистрация в полиции, как продавца наркотиков. В других странах наказание еще тяжелее. В Турции, например, приговаривают к смерти. А теперь, по-моему, в Египте и в Иране тоже. Видите, как серьезно.

– Но вы совсем недавно утверждали, что это не воспринимают серьезно на востоке. Во всяком случае вы говорили, что никто не считает неправильным курение гашиша.

– Когда правительство что-то воспринимает серьезно, это значит, что проблема не моральная, а экономическая. В Египте, например, проблема состоит в том, что наркоман – не работник. Правительство очень озабочено нелегальным ввозом наркотиков из Ливана, делает заявление в Национальной ассамблее, а, к несчастью, сейчас нам приходится обращать очень много внимания на слова и желания Египта. Понимаете? А для таможенников это тоже трудно. Видите тот автобус?

Он, к счастью, выключил мотор и остановился у барьера ливанской границы. Пассажиры стояли вокруг, пока проверяли их бумаги. Они все выглядели как фаталисты, готовые ждать целый день, и ясно было почему: на крыше автобуса сгрудилось такое количество вещей, будто каждый из пассажиров прихватил с собой весь домашний скарб. Там имелись даже кресла и матрасы, а также ковры и тюки с одеждой, грязные полотняные сумки, на которых когда-то было написано Air France или В.О.А.С, и клетка, полная несчастных кур.

– Им придется все обыскать, – объяснил Хамид,

– Ради нескольких пакетиков с порошком? Неужели в самом деле?

Он засмеялся.

– Да. Иногда больше, чем несколько пакетиков. И есть сотни способов, которыми можно перевозить гашиш. Только на прошлой неделе остановили человека, который себя называл сапожником. У него был чемодан, полный резиновых подметок для ботинок. Но это был гашиш, очень хорошо перемолотый и отформованный в эти изделия. Иногда наркотик выглядит, как жевательная резинка, джем или овечий кал.

– Могу только сказать, что человек, пересекающий границу с полным чемоданом овечьего кала, должен быть изолирован в любом случае.

– Вы совершенно правы, – сказал Хамид мрачно. – Хотите, пойду и объясню про групповой паспорт? Подождете здесь?

– Пойду с вами, если не возражаете, и пообщаюсь с ними сама. Там кто-нибудь изъясняется по-английски?

– Сомневаюсь, но я переведу.

Комната внутри домика была маленькой, раскаленной и битком забитой мощными оливковыми мужчинами. Все говорили одновременно. Когда я вошла вместе с Хамидом, разговор прервался, и человек в форме за стойкой – мощный и оливковый – поднял глаза. Я объясняла, Хамид переводил, таможенник слушал по мере возможности, машины скапливались снаружи, их водители пропихивались к стойке со своими бумагами, пачки документов коробились от жары. Запах пота, чернил и турецкого табака можно было почти разглядеть в воздухе. Но толку никакого. Таможенник был вежлив, но тверд. Понимающе кивал, пока я объясняла, даже сочувствовал, но дальше мне пробиться не удалось. Потому что дело было ясным. Если нет въездной визы, как он мог поставить выездную? Это невозможно, как ему ни жаль, существуют определенные правила, закон есть закон. Ясно, что он не вредничал, даже наоборот был очень терпелив в реакции на очевидную глупость. И в конце концов я сдалась, поблагодарила его и пробилась к выходу.

После переполненной пропотевшей комнаты уличная жара показалась почти свежестью. Я подошла к машине, вяло размышляя, что делать дальше. Возвращаться, конечно, это очевидно. Все, что оставалось, это как-то прожить день и попросить Хамида куда-нибудь меня отвезти. В Баальбек, например. Я там уже была с группой, но много было суеты. Может быть, если медленно проехать по долине, погулять по Баальбеку, потом вернуться в Бейрут через горы… Можно позвонить Бену, когда вернусь, спешить некуда, и рассказать ему, что случилось. Очень грустно, даже бесит, но вообще-то не важно. Но если честно, то важно.

Я встретила глаза Хамида и неожиданно и грубо сказала:

– Знаю, что скорее всего увижу его завтра, но хочу увидеть сегодня, и чем скорее, тем лучше. Не спрашивайте почему, не могу сказать, во всяком случае объяснить, но… – Я подняла плечи и развела руки – очень не английский жест, но понятный любому арабу.

Хамид быстро среагировал:

– Думаете, он попал в беду?

– Нет, нет, ничего подобного. Как бы ему это удалось? Говорю, не способна объяснить. Ну ладно, раз не можем переехать, значит не можем, и нечего тут стоять и разговаривать. Остается только вернуться обратно. Позвоню в Дамаск, как только приеду в гостиницу. Спасибо, что вы так терпеливы, Хамид, я вам доставляю массу хлопот. Господи, подождите минуту, забыла… Вы ведь организовали пассажира обратно в Бейрут из Дамаска. Что случится, если вы не появитесь вовремя, чтобы его подобрать?

– Совершенно неважно. Я все равно не собирался возвращаться прямо сегодня. Позвоню, и кто-нибудь другой это сделает. – Он открыл передо мной дверь машины. – Не думайте об этом, сегодняшний день принадлежит вам. Куда еще вас отвезти? Видели Баальбек?

Я задумалась.

– Наверное, уже очень поздно сейчас ехать в Хомс?

– Да нет, но там тоже граница.

– Черт возьми, надо полагать. Нормально мы застряли, у черта в зубах, да? Ну, если вы уверены, что с вашей договоренностью в Дамаске все в порядке, неплохо опять увидеть Баальбек совершенно самостоятельно и делать, что хочется. – Но когда я залезала в автомобиль, мне в голову ударила очередная мысль, и я остановилась. – На самом деле, знаете ли надо возвратиться в Бейрут. Я просто подумала, а что случится, если я соберусь вернуться в Лондон? Придется получать новую визу или идти к консулу и наводить справки про эту дурацкую въездную визу, или что? Если могут быть трудности, они займут время. Лучше поехать сразу.

– Возможно вы правы, но не думаю, что этим будет заниматься ваш консул, думаю, придется идти к Chef de Surete в Бейруте и получать новую визу. Если подождете секундочку, я вернусь на таможню и спрошу, что делать. Кто знает, может, это все и недолго. Может, мы даже сможем вернуться и до ночи проехать в Дамаск.

Никак не могла ожидать, какой прилив удовольствия и облегчения вызовет это предположение. Я улыбнулась.

– Да, это будет великолепно, и у вас тоже ничего не нарушится. Миллион раз спасибо, Хамид, вы очень хороший!

– За такую улыбку готов стать даже очень плохим. Кузену повезло. – И он исчез в доме.

Машина раскалилась, как печь, поэтому я ждала на дороге. Автобус, на котором висела табличка «Баальбек», разгрузили. Грязный багаж лежал в пыли и изучался потными угрюмыми мужчинами. Люди болтались вокруг, глазели, курили, плевались. Пара юнцов подошла поближе и уставилась на меня.

Я посмотрела не здание. Через открытую дверь я видела толпу вокруг стойки. Хамид, видимо, задержится. Я взобралась на обочину повыше.

На этот раз я выбралась из пыли и паров бензина, но не теряла из виду машину и держалась прямо над ней. Воздух там оказался прохладнее, пах цветами и травой. Там росло не так уж много цветов, но было достаточно зелено. Трава шевелилась от ветерка. Мелкие белые цветы издалека напоминали иней. Приятнее всего было увидеть мальвы, такие же, как в любом английском саду, – красные, желтые и белые – но только в Ливане. А в четверти мили отсюда точно такие же мальвы на таких же скалах росли в Сирии.

Я поднялась примерно на сто футов. Оттуда хорошо было видно ничью землю перед сирийским пограничным постом, изгиб дороги под скалу и ее спуск к воде по долине.

Как всегда в этой мучимой жаждой стране, зелень деревьев и культурные растения скопились у воды. Река текла в плотном окружении деревьев, пшеницы и виноградников. Видно было, как к ней, окруженные такими же зелеными долинами, но поуже, присоединяются притоки, как жилки на листе. Я могла разглядывать примерно четверть мили на территории Сирии, чем лениво и занялась. Приток течет по склону, окруженный травой. Тополя. Пыльная дорога. Осел. Женщина несет на голове кувшин. И вдруг я замерла, разглядывая то место, где дорога, почти теряясь, встречалась с шоссе.

Там выросла небольшая роща. Под деревьями стояло что-то белое, металлическое. Машина. Знакомая машина, припаркована в тени носом к югу.

Кажется я уже говорила, что отличаюсь дальнозоркостью. Я глазела не больше двух минут и убедилась, что это определенно «Порш» Чарльза. Листья мешали разглядеть, есть ли он в машине, но скоро я почти убедилась, что кто-то там шевелится.

Я повернулась, начала быстро спускаться к дороге и подлетела к ней в облаке пыли одновременно с Хамидом. Он начал безо всяких вводных предложений:

– Все в порядке. Мы должны пойти в Surete, поэтому если немедленно отправимся… Что случилось?

От возбуждения я почти задохнулась.

– Я только что видела его машину, Чарльза, моего кузена! Она стоит в четверти мили с той стороны границы. Я поднялась туда, – я показала рукой, – можно смотреть оттуда на реку, и она там, припаркована за деревьями. Вы не думаете, что Бен сказал о моем приезде, и Чарльз поехал меня встречать?

– Возможно, но, по-моему, в этом мало смысла. Уверены, что это его машина?

– Абсолютно. В любом случае это белый «Порш», а их здесь не может быть слишком много. Наверняка его.

– В какую сторону она повернута?

– На юг. – Рядом с нами опустился шлагбаум, пропуская очередную машину, араб-охранник отошел к краю дороги и закурил. – Но вы правы, смысла в этом мало. Если ему так хочется меня видеть, мог подождать вчера или позвонить, не рассчитывать на случайную встречу. Но тогда что он там делает? Если он попал в Дамаск вчера, вряд ли стал бы сразу возвращаться до того, как мистер Сифара попал домой, а Бен сказал бы ему, что я собираюсь приехать. И машина повернута на юг.

– Я подумал… Может, он едет на юг из Хомса. Вы, кажется, говорили, что его друг, этот мистер Сифара, возвращается из Хомса? Может быть ваш кузен позвонил в Дамаск, обнаружил, что его нет, и вместо этого отправился в Хомс.

– И провел там ночь? Может быть, но почему он тогда утром не вернулся в Бейрут? Даже если у него еще дела в Дамаске, он бы заехал за мной или хотя бы позвонил.

– А может, он так и сделал. Позвонил утром, узнал, что вы уехали, и решил отправиться по этой дороге, а не через пустыню, и встретить вас у границы. Ему сказали, что вы еще не проехали, вот он и дожидается.

– Может быть… Или просто случайно, чтобы не ехать по пустыне. А теперь такое! Он может уехать в любой момент, а я даже не могу ему сказать!

– Нет. Но я могу. – Он улыбнулся. – Не расстраивайтесь, мисс Мэнсел, все очень просто. Я поеду и увижу вашего кузена.

– Вы? Правда?

– Ну конечно. Скажу, что вы здесь, но не можете пересечь границу. Он, возможно, захочет сам уладить ваши дела, тогда я отправлюсь прямо в Дамаск и подберу там своего пассажира. А если нет, я к вам вернусь. Не боитесь тут остаться?

– Конечно, нет. Я ужасно благодарна. Да, вы правы, давайте поспешим, пока он не уехал. Возьму на гору бутерброды и буду ждать.

– И сумку и жакет, вдруг понадобятся… – Он уже вытаскивал их из машины. – И кофе, да? Еще фрукты… так. Если будет много народу, придется подождать.

– Пожалуйста, не волнуйтесь обо мне. К тому же я увижу все оттуда сверху.

– Он быстро водит машину?

– Иногда. А что?

– Просто если он не знает, что вы здесь, а случайно остановился, то может уехать…

– Попробуете его догнать?

– Если это покажется возможным. Сможете сами все отнести? Тогда я сразу и отправлюсь.

– Конечно смогу. Идите.

Он влез в машину и завел мотор.

– Вы сказали, он остановился за деревьями? Увижу с дороги? Где точнее?

– Четверть мили за границей, какие-то деревья справа, а прямо ниже них – мост. Не пропустите. Путь свободен, поезжайте. И спасибо, Хамид, спасибо…

Он улыбнулся, помахал рукой и укатил. Я побрела на свой наблюдательный пост.

– «Порш» был все там же. Я разложила свои вещи среди цветов и приготовилась к наблюдению. Поскольку Чарльз еще не удалился, мой страх, что это он просто отдыхает, должно быть, необоснован. Или он ест, или правда меня ждет.

Я посмотрела вниз поближе. Второй шлагбаум на территории Ливана пропускал большую машину Хамида, она поплыла, сверкая окнами, по отрезку ничьей земли. Остановилась у сирийского шлагбаума, Хамид выскочил, побежал к зданию показывать бумаги. Поскольку он был один и ездил там часто, они, наверняка, не будут его особенно проверять.

Я посмотрела на «Порш».

Именно в этот момент белая машина вырвалась из-под деревьев, как гончая, повернула направо, подняв облако пыли, и понеслась по дороге к Дамаску. Через секунду я услышала, как мотор зазвучал по-другому на мосту, но когда звук достиг меня, машины было уже не видно.