ЧАСЫ И БУЛКА

Снег шел весь декабрь, укрывая рождественские елки перед ратушей белым одеялом, которое не растаяло, даже когда елки уже убирали, что каждый год происходило в первую субботу после Нового года. Стояло то время года, когда ветер носится по городу, опрокидывая на улицах урны для мусора и дергая навесы над витринами магазинов. Дни были такие короткие, что заканчивались уже к четырем, в это время небо чернело, и вечера стояли настолько холодные, что дыхание замерзало в кристально чистом воздухе. Казалось, целые пригоршни звезд разбросаны прямо над крышами Хаддана, отчего в городе было светло даже в полночь. Некоторые даже шутили, что после захода солнца впору надевать солнечные очки, такой яркий был снег, он сиял под звездами, вынуждая даже весьма солидных граждан отбрасывать в сторону сдержанность и осмотрительность и запрыгивать в самый большой сугроб.

В лодочном ангаре Хаддан-скул было холодно и гуляли сквозняки, он стоял на излучине замерзшей реки и хотя был закрыт до весны, это не означало, что им никто не пользуется. По вечерам в пятницу рядом с накрытыми брезентом каноэ и каяками выставляли бочонки с пивом, и несколько девочек с первого курса уже лишились невинности тут же, рядом с лодками. Хотя Карлин не нравилось быть такой же, как все остальные, она проводила много времени в лодочном ангаре вместе с Гарри, однако в конце семестра все изменилось. Теперь каждый раз, когда она оставалась с Гарри, она находила в кармане пальто Гаса камешек, камешки были черные, белые, а иногда прозрачные серо-голубые, цвета льда, который образовывался на отмелях реки Хаддан. Дно шкафа Карлин уже было скрыто под слоем этих камешков, они громыхали каждый раз, когда ей требовалось достать ботинки, и вскоре она заметила, что камешки становятся все прозрачнее к вечеру, так что в полночь делались почти незаметными непривычному глазу.

Приближались зимние каникулы, и несколько человек получили приглашение отправиться в поместье семьи Гарри в Вермонте. Само собой разумелось, что Карлин будет в числе приглашенных, и она не стала говорить, что не поедет, сообщив об этом только накануне.

— Ты шутишь. — Гарри был всерьез встревожен. — Мы все уже спланировали, и вот теперь ты не едешь?

Они действительно все спланировали, но Карлин все-таки попыталась объяснить, как ей сложно уехать из Хаддана. Мисс Дэвис больше не поднималась со своего кресла и часто уставала настолько, что не могла даже есть, засыпала за столом перед полной тарелкой. Мисс Дэвис была так признательна Карлин за День благодарения, что та просто не могла бросить свою хозяйку одну на праздники.

— Мне наплевать, — сказал Гарри. — Я эгоист, я хочу, чтобы ты была со мной.

Но переубедить Карлин было невозможно. В пять часов следующего утра она лежала в постели, когда услышала, как уходит Эми. Фургон, взятый напрокат Гарри, ждал с заведенным мотором на стоянке, фары разрезали темноту, и, когда Карлин внимательно прислушалась, она узнала голоса тех нескольких счастливчиков, которых Гарри пригласил к себе покататься на лыжах. Она лежала с закрытыми глазами, пока фургон не отъехал от стоянки, звук мотора делался все глуше по мере того, как машина сворачивала на Мейн-стрит, проезжала мимо заборов, украшенных гирляндами лампочек, мимо сверкающей елки перед ратушей, мимо кладбища за церковью Святой Агаты, куда многие уже принесли венки по случаю праздников.

В первый день каникул в «Святой Анне» было пусто, если не считать мышей. Все девочки разъехались по семьям или друзьям, и в воцарившейся здесь пустоте был момент, когда Карлин ощутила себя потерянной. Она дошла до платного телефона и позвонила матери, Сью, которая плакала и говорила, что без Карлин Рождество не в радость. Как бы Карлин ни любила мать, к концу разговора она была уже вполне счастлива, что осталась в Хаддане. Сью Линдер прислала дочери в подарок туалетную воду с запахом белого мускуса, которую Карлин заново упаковала и вручила мисс Дэвис.

— Должно быть, ты думаешь, будто я мечтаю подцепить себе кавалера, — сказала мисс Дэвис, когда увидела подарок, но все-таки поддалась на уговоры и нанесла пару капель на запястья. — Ну вот, — заявила она. — Теперь я просто сногсшибательна!

Карлин засмеялась и отправилась начинять гуся, которого привезла из мясной лавки в Гамильтоне. Как оказалось, Карлин отлично готовит. Девочка, которая выросла на замороженных полуфабрикатах и макаронах с сыром, теперь запросто готовила суп-жюльен с перцем и морковью, как-то раз она приготовила такой изумительный овощной суп, что, когда его аромат достиг комнат, у нескольких девочек сделался острый приступ тоски по дому, и они плакали, пока не заснули, и снилось им детство в родном доме.

— Пекан в начинку? — Мисс Дэвис фыркнула, поглядев из-за плеча Карлин. — Изюм?

Голос ее посерьезнел от недоверия.

Карлин подняла гуся за шею и спросила, не хочет ли мисс Дэвис взяться за него сама. Гусь показался мисс Дэвис таким голым и странным, к тому же сама мысль, будто она может приготовить что-нибудь более замысловатое, чем сэндвич с сыром, была слишком смелой, тогда как идея о том, что она возьмет в руки потрошеного гуся, вообще была смехотворна. Она быстро отказалась от своих слов. Когда все было сказано и сделано, пекан в начинке оказался совсем даже неплох.

Элен не хотела любить эту девчонку, которая у нее работала, было бы глупо привязываться к кому-нибудь теперь, когда было уже слишком поздно для подобных чувств. Она ни за что не призналась бы, как счастлива, что Карлин осталась на праздники. Девочка была хорошей компанией, к тому же она обладала исключительным талантом разрешать проблемы, которые Элен казались непреодолимыми, например, она заказала такси, чтобы Элен могла посетить мессу в церкви Святой Агаты, вместо того чтобы выслушивать службу в школьной капелле, которую вел доктор Джонс. Воспитанная в католической вере, Элен всегда мечтала пойти в церковь, но она опасалась, что местные прихожане будут недружелюбно настроены к пришлому человеку, особенно такой потерянной душе, как она, которая столь долго не ходила к настоящей мессе. Но вышло так, что местная паства тепло ее приветствовала. Пит Байерс помог ей сесть, а после мессы какой-то милый молодой человек по имени Тедди отвез ее обратно в «Святую Анну». Когда она приехала домой, оказалось, что Карлин приготовила настоящий рождественский обед, который напомнил Элен праздничные трапезы, какие устраивала мать, с блюдами из сахарного ямса и брюссельской капусты, ну и, разумеется, с потрясающим начиненным гусем.

Посреди обеда Элен Дэвис посмотрела в окно и снова увидела того красивого молодого человека. Эйбел Грей стоял в розовых кустах, хотя на улице шел снег. Он был самым красивым мужчиной, какого когда-либо видела Элен, и теперь она подумала, что тогда, в молодости, ей надо было найти такого, а не растрачивать себя впустую на этого никчемного доктора Хоува.

— Смотри, кто там, — сказала она Карлин и тут же отправила девочку пригласить его в дом.

Карлин выбежала в снегопад, накинув пальто поверх белого фартука и праздничного голубого платья.

— Эй, — окликнула она Эйба, который, кажется, совсем не обрадовался тому, что его обнаружили. — Мисс Дэвис хочет, чтобы вы с нами пообедали. Не отказывайтесь, раз уж вы все равно сидите здесь в засаде.

Карлин прыгала вверх-вниз, чтобы согреться, надо сказать, что ботинки, которые она купила у Хинграма, оказались очень кстати, а пальто Гаса в такую погоду было настоящим благословением. Крупные хлопья снега все еще падали, и волосы Эйба побелели. Он казался сконфуженным в этой снежной завесе, как и полагается человеку, пойманному на подглядывании в чужие окна.

— Я просто вышел прогуляться, — возразил он. — Я не сижу в засаде.

— Мисс Чейз сейчас в гостинице на Мейн-стрит вместе с мистером Германом. Так что вы все равно можете пообедать с нами.

Эйб уже съел праздничный ланч в «Жернове»: два пива, гамбургер и большая порция жареной картошки.

— Идемте же, — поторопила его Карлин. — Я притворюсь, будто никогда не видела, как вы выскальзываете из «Святой Анны» в три утра, а вы притворитесь вежливым.

— А что у вас на обед? — с неохотой спросил Эйб.

— Гусь с начинкой из пекана и сахарный ямс.

Эйб был поражен.

— Это ты приготовила? — Когда Карлин кивнула, он всплеснул руками. — Считай, что ты меня уговорила.

Уже начало темнеть. На самом деле Эйб и не надеялся застать Бетси дома и понятия не имел, что ей скажет, если вдруг она там окажется. Будет уговаривать ее передумать? Неужели он настолько плох?

Когда они подходили к «Святой Анне», Элен Дэвис открыла заднюю дверь и, увидев Эйба, помахала рукой.

— Мне кажется, она от вас без ума, — сообщила ему Карлин.

— А я уверен, что она меня выставит еще до конца обеда. — Эйб замахал в ответ. — Здравствуйте, Элен! — крикнул он. — Счастливого Рождества! — Черный кот выскользнул на обледенелое крыльцо. — А вот и мой приятель.

Эйб позвал его так, как подзывают кур, но кот не обратил на него внимания, он направился прямо к Карлин и потерся о ее ноги.

— Хороший мальчик.

Карлин наклонилась почесать кота за ушами.

— И снова ваш кот вас не узнал, — заметила Элен, когда они вошли в кухню, все, включая кота.

Элен успела накрыть ямс крышкой, а миску с овощами — перевернутой тарелкой, чтобы они не остыли. Несколько незначительных действий и какие-то минуты на крыльце — и она уже падала от усталости. Теперь Элен стояла у обеденного стола, держась за спинку стула, и казалось, она сейчас рухнет; точно так же выглядела Милли Адамс с Лесной улицы, которая болела несколько лет перед смертью и была ужасно слаба, Эйб часто заезжал по дороге с работы домой убедиться, что Милли благополучно протянула еще день. И вот теперь он помог мисс Дэвис сесть в ее кресло.

— Как мило, что вы случайно проходили мимо, — сказала она. — Как раз к обеду.

Все еще в черном пальто, Карлин поспешила к буфету достать чистую тарелку.

— Он сидел в засаде.

— Сидели в засаде, — повторила мисс Дэвис, обрадованная.

— Я прогуливался.

Теперь, когда Эйб увидел перед собой еду, он потер руки, словно изголодавшийся человек.

Карлин копалась в ящике со столовыми приборами, выискивая нож и вилку для гостя, когда почувствовала в кармане какое-то движение.

— Сними пальто и садись, — велела мисс Дэвис. — Не можем же мы обедать без тебя.

Карлин положила приборы. У нее на лице застыло странное выражение. Она забыла подать клюквенный соус, но не двигалась с места, чтобы исправить ошибку. Полуночник вскочил на колени к Элен и принялся мурлыкать, издавая низкий горловой звук.

— Что случилось? — спросила Элен у застывшей девочки.

Самое худшее состоит в том, что когда кто-то тебе небезразличен, рано или поздно начинаешь переживать за него, обращать внимание на мелочи, которые иначе показались бы ничего не значащими. Например, сейчас Элен видела, как побледнела Карлин, эта худышка, завернутая в старое черное пальто, которое она упорно отказывалась менять на что-либо другое.

— Что не так? — повторила Элен.

Карлин сунула руку в карман и вытащила маленькую рыбку, которую затем положила на стол. Элен наклонилась, чтобы получше рассмотреть. Это был один из серебристых мальков, которые в изобилии водились в Хаддане, маленькая сверкающая рыбка, разевающая рот. Элен Дэвис положила бы рыбку в стакан с водой, но тут Полуночник накинулся на нее и проглотил целиком.

Карлин невольно засмеялась:

— Вы это видели? Он ее сожрал.

— Плохой, плохой кот, — ругала кота Элен. — Какой ты негодяй!

— Я же говорила, что Гас все время оставляет мне что-нибудь, — сказала Карлин Эйбу. — А вы мне не верили.

Эйб откинулся на спинку стула, пораженный, но Элен Дэвис была удивлена гораздо меньше. Она всегда верила, что горе умеет проявлять себя и на материальном уровне. Сразу после смерти Анни Хоув, например, она покрылась красными волдырями, которые горели и чесались по ночам. Доктор в городе сказал, что у нее аллергия на розы, что ей нельзя есть розовое варенье и принимать ванну с розовым маслом, но Элен лучше знала, в чем дело. Розы тут были ни при чем. Это было горе, которое жило внутри ее, горе, которое выходило через кожу.

Воспоминания о том времени причинили Элен чудовищную боль, или, может быть, это болезнь так на нее действовала. Боль была столь невыносимая, что она согнулась пополам, и Карлин кинулась за таблетками морфина, которые хранились в шкафчике с приправами.

— Со мной все в порядке, — настаивала мисс Дэвис, но не стала спорить, когда они помогли ей дойти до спальни.

Карлин убрала недоеденный обед мисс Дэвис до завтра и мимоходом доела то, что оставалось у нее на тарелке, убираясь на кухне. Эйб быстро проглотил свою порцию, после чего пошел убедиться, что мисс Дэвис уснула. Слава богу, она спала, но Эйба обеспокоило, какое безжизненное у нее было лицо, совсем бледное, белее зимних снегов.

Когда Карлин с Эйбом вышли от мисс Дэвис, воздух стоял такой холодный, что при каждом вдохе обжигал легкие и горло, на небе горели созвездия, подрагивая в темноте. Можно было разглядеть Плеяды, дочерей Атласа, которых поместили на Млечный Путь, чтобы защитить их. Как было чудесно, когда вокруг не было людей и только звезды составляли компанию.

— А почему вы теперь так редко прячетесь в кустах? Неужели мисс Чейз прогнала вас?

— У нее есть жених.

Эйб знал названия созвездий от деда, и в детстве он часто засыпал, считая не овец, а всех этих мерцающих псов, медведиц и рыб, глядящих в его окно.

— Раньше это вам не мешало, — напомнила ему Карлин.

— Должно быть, победил достойнейший.

Эйб попытался улыбнуться, но лицо его сковало морозом.

— Я хожу на семинары по истории к мистеру Герману. Поверьте мне, он не может претендовать даже на второе место.

Снегопад прекратился, снег сверкал бриллиантами и хрустел под ногами.

— Рождество. — Эйб наблюдал, как от его дыхания образуются крошечные льдинки. — Как ты думаешь, что делал бы сейчас Гас?

— Он был бы в Нью-Йорке, — ответила Карлин не задумываясь. — И я была бы с ним. Мы бы объелись и просмотрели три фильма подряд. И может быть, не вернулись бы обратно.

— Гас ведь не мог положить тебе в карман ту рыбку. Ты же понимаешь, верно?

— Расскажите это вашему приятелю. — Карлин кивком указала на кота, который шел за ними от дома мисс Дэвис. — От него несет рыбой.

Поздним вечером, все еще думая о Гасе, Карлин отправилась в спортзал, открыв бассейн ключом, который выдавали каждому члену команды. Она включила в коридоре дежурные лампы, затем прошла в раздевалку и переоделась в купальник, натянула шапочку и очки для плавания. Эйб Грей не захотел поверить, что рыбка, появившаяся в доме мисс Дэвис, была от Гаса, но Карлин знала: кое-что никогда не исчезает, оно остается с тобой, хочешь ты этого или нет.

В воде бассейна отражались лампы из застекленного коридора, и их света вполне хватало. Вода была бутылочно-зеленой, и, когда Карлин села на край бассейна и поболтала ногами в воде, девочка поразилась, насколько там холодно. Ничего удивительного, подогрев был отключен на праздники. Карлин скользнула в воду, задохнувшись от холода. Кожа покрылась пупырышками, очки запотели, как только она надела их. Она поплыла, выбрав самый энергичный стиль, баттерфляй, и вошла в свой обычный ритм. Плавание приносило облегчение, Карлин казалось, будто она в открытом океане, за мили от берега и от всех презренных забот человечества. Она думала о звездах, какие видела на небе, о снежинках, покрывающих бетонные дорожки, и о морозах Новой Англии, которые пробирают до самых костей. Когда она наплавалась, от ее движений в бассейне образовалось течение, мелкие волны ударяли в кафельные стенки. Опираясь локтями на бортик бассейна, Карлин сняла очки, затем стянула резиновую шапочку и встряхнула волосами. И тогда заметила, что находится здесь не одна.

Над поверхностью воды поднимался зеленоватый туман от хлорки, и на мгновение Карлин показалось, что ей просто померещился приближающийся человек, но затем он подошел ближе. Она оттолкнулась от бортика, до тех пор, пока она в центре бассейна, никто не сможет ее схватить, если, конечно, именно это входит в намерения пришельца. Кто бы он ни был, ему ни за что не угнаться за Карлин в воде.

Она сощурила глаза, которые уже щипало от хлорки, и попыталась сохранить хорошую мину.

— Не подходи! — приказала она и несколько удивилась, когда человек сделал так, как она велела. Он присел на корточки и улыбнулся, и тогда она его узнала. Шон Байерс из аптеки. Карлин чувствовала, как сердцебиение замедляется, но, что странно, пульс все равно оставался бешеным. — И что ты, собственно, здесь делаешь?

— Я мог бы задать тебе тот же вопрос. — Шон снял часы и аккуратно убрал их в карман джинсов. — Я прихожу сюда два-три раза в неделю после закрытия. Так что я завсегдатай. Чего нельзя сказать о тебе.

— Да ну? Ты плаваешь?

— Обычно в Бостонской гавани, но и это сойдет. Никаких лотков с едой, и не надо увертываться от полузатонувших лодок.

Карлин продолжала баламутить воду, наблюдая, как Шон снимает куртку и бросает ее на пол. Он стянул с себя свитер и футболку, затем покосился на Карлин.

— Ты ведь не возражаешь, правда? — спросил он, взявшись за молнию на джинсах. — Я бы не хотел тебя смутить или что-нибудь в этом роде.

— О, нисколько. — Карлин откинула голову назад, бросая ему вызов. — Давай. Будь моим гостем.

Шон стянул джинсы. Карлин невольно посмотрела на него, желая убедиться, что он действительно в плавках, и удивилась, увидев, что это так. Шон с воплем нырнул в бассейн с глубокого края.

— Ты нарушитель, который не имеет права здесь находиться, — заявила Карлин, когда он подплыл. — Надеюсь, ты это понимаешь.

В глубокой части бассейна вода была такая темная, что казалась бездонной.

Лицо Шона бледнело в тусклом свете.

— В этом городишке все равно нечем заняться. Пришлось найти себе хоть какое-то развлечение. Особенно после того, как Гаса не стало. А ты хорошо плаваешь, — заметил он.

— Я все делаю хорошо, — заявила Карлин.

Шон засмеялся:

— И такая скромная.

— Ну как? Сможешь за мной угнаться?

— Наверняка, — сказал он. — Если ты поплывешь не так быстро.

Они поплыли рядом, и Карлин не стала замедлять движений, подстраиваясь под него. К его чести, Шон справился с темпом, он не лгал, он действительно умел плавать, хотя его движения были несколько неуклюжи и размашисты, он плыл быстро и стремился к победе. Как замечательно быть в темноте одной, но все-таки не совсем одной. Карлин могла бы плыть так вечно, если бы не заметила рядом с собой проблески отраженного света. Она остановилась, провела рукой по воде, думая, что зрение подводит ее, но они были здесь, стайка серебристых мальков.

Шон подплыл к ней. Его мокрые волосы казались черными, и глаза были черными тоже. Под правым глазом у него виднелся шрам, печальное напоминание об угнанной машине, той, которая попала в аварию на боковой дороге в Челси и привела его в суд для несовершеннолетних, а затем в Хаддан. Несмотря на шрам, лицо его было красивым, благодаря этому лицу Шону всегда везло больше, чем он заслуживал. В Бостоне он славился своей смелостью, но сейчас ему было не по себе. Вода в бассейне оказалась гораздо холоднее обычного, но не в этом заключалась причина его дрожи. Он ощущал на коже какое-то пощипывание, касания плавников, быстрые, как вдох. Серебристая лента промелькнула рядом с ним, затем завернула и снова направилась к нему.

— Что это такое?

Шон мечтал побыть с Карлин наедине с тех пор, как впервые увидел ее, но сейчас он был не так уверен в себе, как ему хотелось бы. Здесь, в воде, все сделалось каким-то другим. Он был готов поклясться, что видит рыбок, снующих по бассейну, совершенная нелепость, с тем же успехом звезды могли бы упасть в бассейн и светить со дна холодным белым светом.

— Это просто мальки.

Карлин взяла Шона за руку.

Хотя кожа у него была прохладная, девочка ощутила его внутренний жар. Карлин заставила его протянуть руку, не выпуская из своей, и теперь рыбки проплывали прямо между их пальцами.

— Не бойся, — сказал она. — Они нас не укусят.

Пит Байерс не мог сосчитать, сколько раз за свою жизнь спешил в аптеку через снежный буран. Он не мог отказать перепуганным мамашам, чьи дети метались в лихорадке, или старикам, забывшим купить необходимое лекарство, без которого не могли дожить до утра. Он открывался, когда было нужно, и закрывался, когда того требовал случай, запирал двери, например, чтобы почтить память деда Эйба Грея, когда тот отправился на покой. В тот день похоронная процессия растянулась от Мейн-стрит до библиотеки, люди стояли на боковых улочках и рыдали, как будто умер кто-то из их близких. Еще Пит выходил на работу после закрытия в тот день, когда застрелился Фрэнк, чтобы отпустить успокоительное, выписанное матери Фрэнка, Маргарет.

Пит сказал Эрнесту Грею, что для него не составит труда занести транквилизаторы, но, должно быть, Эрнесту нужно было выйти из дома, он настоял, что придет в аптеку сам. Было уже поздно, Эрнест забыл бумажник, он рылся в карманах, вытряхивая мелочь, как будто бы Пит не отпустил ему в долг все, что у него только было. А потом Эрнест сел у стойки и заплакал, и первый раз в жизни Пит был рад тому, что у них с Эйлин нет детей. Наверное, люди говорят правду, и каждый, кто проживет достаточно долго, в итоге понимает: его проклятие является его же благословением.

Поскольку город так сильно переменился в последние годы, приехало столько новых людей, Пит уже не знал всех и каждого по имени, а значит, и обслуживание было уже не то, что раньше. Но города никогда не стоят на месте, они растут, нравится это кому-то или нет, уже даже начали поговаривать о строительстве городской средней школы рядом с фермой Райта, поскольку подростков было слишком много, чтобы отправлять всех их в Гамильтон. Все было не так, как прежде, это точно, не как в те времена, когда ты встречал одних и тех же людей в «Жернове» в субботу вечером и в Святой Агате в воскресенье утром, прекрасно зная, в чем им предстоит исповедаться и за что стоит благодарить.

В последнее время Пита озадачивало исчезновение конфиденциальности, и именно над этим он размышлял, когда в субботу после Рождества Эйб Грей зашел на ланч. Несколько завсегдатаев — Луиза Джереми и ее товарки из клуба цветоводов и еще Сэм Артур, неизменный член городского совета на протяжении последних десяти лет, — дружно приветствовали его.

— Всех с праздником! — ответил он. — Не забудьте проголосовать за установку светофора перед библиотекой. Вы спасете чью-нибудь жизнь.

Каждый, кто присмотрелся бы повнимательнее, догадался бы, что Эйб плохо спит. На этих праздниках он зашел настолько далеко, что обзвонил полдюжины отелей в Мэне, как полный дурак выискивая Бетси. В одном отеле были зарегистрированы люди по фамилии Герман, но оказалось, что это супружеская пара из Мэриленда. Эйб пережил сильнейшее разочарование и до сих пор не мог успокоиться. Шон Байерс, напротив, казался совершенно счастливым. Он насвистывал, выполняя заказ Эйба, который, как и все остальные в городе, знал уже наизусть: индейка на ржаном хлебце, горчица, ни капли майонеза.

— Что это ты такой веселый? — спросил Эйб Шона, который едва ли не светился от счастья.

Впрочем, гадать долго не пришлось, потому что, когда в аптеку вошла Карлин Линдер, Шон вспыхнул, как рождественская елка перед ратушей.

Карлин же была, наоборот, замерзшая и мокрая, она только что плавала, и концы волос у нее чуть заметно отливали зеленым цветом.

— Ты плавала без меня? — спросил Шон, подойдя к прилавку.

— Я пойду еще, — заверила его Карлин.

Когда Шон отошел, чтобы отнести Сэму Артуру миску похлебки с моллюсками, Карлин уселась рядом с Эйбом. Он пришел сюда сегодня, потому что Карлин позвонила ему, и, хотя она не объяснила причины, Эйб улыбнулся, кивком указав на Шона. Любовь часто является самой главной причиной.

— Кто бы мог представить.

— Это не то, что вы думаете. Мы просто плаваем вместе. Я знаю, из этого ничего не выйдет, так что вам не придется говорить мне, чтобы я не особенно заносилась. Я не такая глупая.

— Я вовсе не это хотел сказать. — Эйб отодвинул от себя тарелку и допил кофе. — Я хотел пожелать удачи.

— Я не верю в удачу.

Карлин просмотрела запаянное в пластик меню. Первый раз за много дней мысль о еде не вызывала у нее тошноты. Она всерьез подумывала о мороженом с шоколадной крошкой и о содовой. Под пальто Гаса на ней были джинсы и дешевый черный свитер, но, если спросить Шона, она никогда еще не выглядела лучше. Он не сводил с нее глаз, наливая для Сэма Артура рикки с малиной и лаймом, который непременно повысит тому уровень инсулина и вместо которого Сэму было бы лучше заказать колу без сахара.

— А что подумает тот, другой парень, если у тебя будет что-нибудь с Шоном Байерсом? — поинтересовался Эйб.

— Гарри?

Карлин не хотела думать о том, что будет после каникул. Каждый раз, когда она встречалась с Шоном в бассейне, ей казалось, что вся школа будет принадлежать им одним вечно. Какая-нибудь другая девочка, наверное, побоялась бы оставаться одна в пустом кампусе, но только не Карлин. Ей нравилось, как ее шаги отдаются эхом, ей нравилась тишина, которая встречала ее в коридорах и на лестницах. Все окна в «Святой Анне» были затянуты морозными узорами, и, когда дул ветер, сосульки падали с крыш со звуком, напоминающим хруст сломанных костей, но Карлин было наплевать. Она была счастлива, но счастье зачастую исчисляется минутами. Сначала оставалось целых семь дней до начала занятий, потом шесть, потом пять, а потом Карлин перестала считать.

— С Гарри я сумею справиться, — сказала она Эйбу.

— Нет, — сказал Эйб. — Я имел в виду другого мальчика. Гаса.

Луиза Джереми остановилась на полпути к кассе и нацелила на Эйба указательный палец:

— Тебя не было на посту перед ратушей, когда мы собирались в прошлый раз.

Она обращалась с Эйбом так же, как и с остальными представителями хадданской полиции, как будто все они были ее личные работники, но хотя бы была с ними вежлива.

— Не было, мэм. Но надеюсь, я смогу быть в следующий раз.

— Не верю собственным ушам. — Карлин совершенно побледнела. — Она обращается с вами как со слугой!

— Это потому что я у всех у них на службе.

Эйб отдал честь миссис Джереми и Шарлотте Эванс, когда они выходили; обе дамы захихикали и помахали ему на прощание.

Карлин в изумлении покачала головой.

— Вы прожили здесь так долго, что уже не замечаете, кто из них сноб.

— Я замечаю, но если переживать о том, что воображают о себе другие, считай, ты покойник. Этот урок хорошо усваиваешь в Хаддане. — Эйб потянулся за своим пальто. — Спасибо, что пригласила меня сюда. Полагаю, ты за меня заплатишь, особенно теперь, когда ты на короткой ноге с Шоном. Наверняка он сделает тебе скидку.

— Я пригласила вас сюда, потому что кое-что обнаружила.

Карлин распахнула пальто, показав нагрудный карман, о существовании которого не подозревала до сегодняшнего утра. Она извлекла из кармана полиэтиленовый пакет с белым порошком.

И снова Эйб понял, что этот утонувший мальчик был вовсе не похож на тех учеников Хаддан-скул, которых его дед вытащил из реки. Этот все продолжал тонуть, и каждый, кто имел глупость подойти к нему слишком близко, тоже мог отправиться на дно вместе с ним.

— Я не хотела показывать это вам, но потом поняла, что Гасу уже не грозят неприятности. Я совершенно уверена, что это не его пакет, потому что я знала бы, если бы он употреблял такие наркотики.

Но Эйб не был так уверен. Просто поразительно, как ловко те, о ком ты переживаешь, умеют обманывать тебя и насколько сильно ты можешь в них ошибаться. В те времена, когда Эйб был ребенком, он обожал всякое оружие. Каждый раз, когда Райт вывозил внуков на поле Мулштейна пострелять, Фрэнк сидел на стоге сена, зажав уши руками, пока Эйб стрелял; он стрелял из всего, что попадалось, даже из старого двенадцатизарядного ружья, которое они стащили у деда, оно было такое мощное, что, когда Эйб спускал курок, его часто опрокидывало отдачей на землю и он лежал на спине, глядя в небо.

Эйб раскрыл пакет, но, когда он уже собирался попробовать порошок, ожидая ощутить горечь кокаина, Пит Байерс остановил его.

— Не суй в рот эту дрянь, сынок, — сказал Пит. — Она тебе сожжет глотку.

Эйб мысленно перебрал все, чем мог оказаться этот порошок: разрыхлитель для теста, мышьяк, меловая пыль, «ангельская пыль», смесь для кекса, героин. Сэм Артур собрался уходить, поговорив на прощание с Шоном о нехватке командного духа у «Селтик» и погоревав о том, что прошли те дни, когда всегда можно было рассчитывать на Ларри Бёрда, который умудрялся обеспечивать победу в самой безнадежной ситуации. Небо все утро хмурилось, угрожая снегопадом, но упало всего несколько снежинок, как раз столько, чтобы присыпать лед и сделать вождение особенно опасным.

— Пит, если ты знаешь, что это такое, ты должен мне сказать, — произнес Эйб.

Люди имеют право не рассказывать никому о своих делах, разве не так? Во всяком случае, Пит всегда был в этом уверен. Взять хотя бы случай с дедом Эйба, который прекратил под конец жизни принимать свои лекарства, просто перестал приходить за ними в город и покупать то, что прописал ему доктор. Как-то вечером Пит заехал к нему на ферму, он постучался в дверь, держа в руке нитроглицерин, который пролежал в аптеке на прилавке несколько дней, однако Райт не пригласил его зайти, несмотря на свое обычное гостеприимство. Он просто поглядел на него сквозь внутреннюю дверь и сказал: «У меня есть на это право», — и Пит вынужден был с ним согласиться. Если человек возьмется вдруг судить, что правильно, а что неправильно, ему потребуются силы ангела земного, причем он должен обладать такой мудростью, какой — Пит Байерс это знал — он не обладает.

Было трудно все эти годы ни разу не нарушить конфиденциальности, лежать рядом с Эйлин в постели и ни разу не проговориться ни словечком, никогда ничего не обсуждать. Когда они приходили в гостиницу на новогодний вечер с танцами, он всегда знал, какая из официанток принимает противозачаточные пилюли, он был в курсе того, что Дорин Беккер испробовала почти все, пытаясь избавиться от сыпи, точно так же, как знал, что сын миссис Джереми, Эй-Джей, приходивший в гостиницу забрать нарезку из сыра и креветки для вечера, который ежегодно устраивала мать, начал принимать антабус в очередной попытке завязать с пьянством.

Все эти сведения превратили Пита в человека, который почти никогда не высказывался ни по какому поводу. Пожалуй, если бы он узнал, что инопланетяне высадились в Хаддане и поедают капусту на полях, готовясь к войне, он просто посоветовал бы своим посетителям посидеть пока дома, заперев двери, и как можно больше времени проводить с теми, кого они любят. Пит прекрасно понимал, что люди жаждут приватности, они имеют право встретить смерть так, как считают нужным, и жить точно так же, по своему разумению. Он никогда не обсуждал частную жизнь посетителя или друга, во всяком случае до сих пор. Пит придвинул стул и сел: у него есть полное право чувствовать себя усталым. Он простоял большую часть из своих сорока пяти лет и столько же времени провел в молчании. Пит вздохнул и протер очки белым аптекарским фартуком. Иногда человек поступает неправильно ради доброго дела, решение принимает спонтанно, как будто ныряет в холодный пруд в разгар жаркого августовского дня.

— Гас приходил сюда почти каждый день. Он рассказывал мне, что мальчики, с которыми он живет, отравляют ему жизнь. Как-то раз я предложил ему одно средство, когда он не мог спать. Хуже всего был некий вид инициации, через которую он обязан был пройти, чтобы стать своим в доме, где жил. Он сказал, они дали ему задание, которое, как они думали, никто не может выполнить. Они хотели, чтобы он превратил белые розы в красные.

— И в этом состояла инициация? — Эйб был смущен. — Не напиться до потери сознания? Никаких безрассудств и ужасов?

— Они выбрали невыполнимое задание, — сказала Карлин. — Чтобы у него ничего не получилось и они могли бы от него избавиться.

— Но в этом не было ничего невозможного. — Пит взял пакет с порошком. — Кристаллы анилина. Старый фокус. Посыпаешь им белые розы, отворачиваешься на секунду, сбрызгиваешь цветы водой, и все готово. Невозможное исполнено.

Позже, когда Карлин возвращалась в школу, она зашла по дороге в цветочный магазин «Счастье цветовода». Когда она вошла, над дверью звякнул колокольчик. Пока Этти Нельсон, жившая через полквартала от Эйба на Стейшн-авеню, обслуживала ее, Карлин размышляла, сколь разнообразные формы способна принимать жестокость. Список оказался слишком длинным, чтобы она успела вспомнить все к тому времени, когда выбрала полдюжины белых роз, великолепных, белоснежных, стебли которых топорщились черными шипами. Дорогая покупка для школьницы, поэтому Этти и спросила, предназначается ли этот букет для особенного случая.

— О нет, — ответила ей Карлин. — Просто подарок для друга.

Карлин расплатилась и вышла на улицу, оказалось, что небо, затянутое бесконечной серой пеленой, все-таки разродилось густым снегом. Розы, выбранные Карлин, были белые, как снежинки, которые уже собрались в сугробы на углах улиц, и такие ароматные, что люди по всему городу, даже те, кто горячо надеялся на возвращение хорошей погоды, расчищая от снега дорожки и машины, останавливались, чтобы посмотреть, как она идет: красивая заплаканная девочка, несущая розы под густым снегопадом.

В первый день нового года, ближе к полуночи, взятый Гарри напрокат фургон остановился у «Мелового дома». Карлин могла бы ничего не узнать, потому что и мотор, и фары выключились раньше, чем машина заскользила по обледенелой стоянке, но она проснулась, когда Эми со щелчком повернула ручку двери и, как ей казалось, осторожно пробралась в комнату. Пай вернулась этим же днем, но она спала крепко и не почувствовала, что Эми внесла с собой запах обмана, а когда она сняла с себя одежду и поспешила к кровати, у нее на плечах и шее были видны засосы.

— Хорошо провели время? — окликнула ее Карлин хриплым холодным шепотом.

Она видела, как Эми вздрогнула и подтянула одеяло к шее.

— Ага. Лучше некуда.

— Я не знала, что ты катаешься на лыжах. И мне казалось, ты терпеть не можешь мороз.

Карлин села, перегнувшись через изголовье кровати, чтобы лучше видеть. Темные глаза Эми блестели, широко раскрытые и встревоженные. Она громко зевнула, как будто бы ее неумолимо клонило в сон.

— Ты еще многого обо мне не знаешь.

Эми отвернулась лицом к стене, решив, что со спины Карлин не будет заметно предательство, но подобные вещи удивительно легко угадываются. Карлин понимала, что должна быть благодарна Эми за то, что она упростила для нее разрыв с Гарри, но, как оказалось утром, она все-таки была не в своей тарелке, как бывает с человеком, которого заставили любить кого-то обманным путем. Гарри же вел себя так, словно ничто между ними не изменилось. Когда они встретились на лужайке, он притянул к себе Карлин и крепко обнял, не замечая ее отчужденности.

— Зря ты не поехала с нами. — Дыхание Гарри вырывалось облачками пара на морозе. Он казался отдохнувшим, более уверенным в себе, чем раньше. — Снег был великолепный. Мы здорово оттянулись.

Не исключено, что Гарри собирался заполучить их обеих. Это было бы несложно сделать за спиной у Карлин, заверив Эми, что он старается изо всех сил расстаться с Карлин, а затем растянув их расставание еще на месяцы. Он мог бы сказать Эми, что он джентльмен, а посему не может разбить девушке сердце, если в том не возникнет крайней нужды.

— У меня для тебя кое-что есть, — сказала ему Карлин, высвободившись из его объятий. — Зайди потом ко мне. Ты будешь удивлен.

Она оставила его на лужайке, сгорающего от любопытства, заинтересованного донельзя. Именно это интриговало его больше всего, не правда ли? То, насколько она не похожа на других девушек. Как сложно предугадать ее действия. Ему придется как-то умаслить Эми, объясняя, почему он все еще встречается с Карлин, но не приходилось сомневаться, что он сумеет изобрести какую-нибудь убедительную ложь. Хороший лжец всегда найдет оправдание, а было совершенно очевидно, что Гарри подобная ложь дается гораздо легче, чем правда.

Он пришел незадолго до ужина и упал на кровать Эми, на которой, о чем не подозревала Карлин, проводил довольно много времени, предусмотрительно выяснив, в какие часы Карлин бывает на тренировках в бассейне. Он тем временем соблазнял ее соседку, хотя нельзя сказать, что это был тяжкий труд. Гарри не давала покоя мысль о том, чтобы получить двух девушек на одной и той же кровати, и он притянул к себе Карлин. И снова она высвободилась:

— О нет. Я же сказала, я хочу тебе кое-что показать.

Гарри тяжко вздохнул.

— Хорошо бы, чтоб оно того стоило, — предупредил он.

Он даже не заметил белых роз, которые стояли на письменном столе в вазе, позаимствованной у мисс Дэвис. Наконец все же увидев их, Гарри приподнялся на локте:

— Кто прислал розы?

Сейчас цветки уже подвяли и лишились прежнего великолепия, кончики листьев побурели, но все равно в красивой вазе мисс Дэвис из игольчатого стекла букет смотрелся впечатляюще, пожалуй, он походил на подарок соперника.

— Я купила их сама. Но сейчас я передумала. Ты же знаешь, как это бывает, когда вдруг решаешь, что хочется чего-то нового. — Она сняла черное пальто с вешалки в шкафу и надела его. — Я решила, что хочу красные розы.

Недоверие на мгновение отразилось в глазах Гарри. Он развернулся на кровати, чтобы лучше видеть Карлин. Ему не нравилось, когда его водят за нос, однако он все-таки был достаточно хорошо воспитан, и улыбка, с какой он смотрел на девушку, не была лишена обаяния.

— Если тебе хочется красных роз, я их тебе принесу.

— Принеси их Эми, — предложила Карлин.

Гарри провел рукой по волосам:

— Слушай, если все это из-за Эми, признаю, что совершил ошибку. Я думал, она твоя подруга, я не ожидал ничего такого, но она просто прицепилась ко мне, и я не смог сказать «нет». Если бы ты поехала в Вермонт, ничего бы и не случилось. Эми ничего для меня не значит, — заверил ее Гарри. — Давай забудем обо всем и двинемся дальше.

— А что же с розами?

Карлин держалась от него на расстоянии. Она последнее время проводила столько времени в воде, что белая кожица вокруг ногтей приобрела синеватый оттенок, лицо было мертвенно-бледное, казалось, она никогда не видела солнечного света. Карлин развернулась спиной и вынула пакет с анилином из внутреннего кармана пальто. У нее в горле застрял комок, однако она заставила себя посмотреть Гарри в лицо. Кристаллов хватало только на один цветок, но не успела она добавить воды, как велел Пит Байерс, а одна роза уже начала менять цвет, одинокий цветок горел алым пламенем среди остальных.

Гарри похлопал в ладоши, медленно. Его улыбка стала шире, хотя Карлин знала, выражение лица не обязательно соответствует тому, что творится внутри.

— Мои поздравления, — сказал Гарри, потрясенный. — Кто бы мог подумать, что у такой маленькой сучки, как ты, столько фокусов в запасе?

Гарри поднялся с кровати Эми и уже надевал куртку. Он всегда знал, когда пора уходить и когда он извлек из ситуации все, что возможно.

— Я научилась этому фокусу у Гаса, — сказала Карлин. — Но ты, конечно, уже видел его раньше.

Гарри подошел к Карлин так, чтобы она ощутила его близость: тепло тела и жар дыхания.

— Если ты намекаешь, будто я имею какое-то отношение к случившемуся с Гасом, ты ошибаешься. Я не стал бы марать об него руки. Просто я не считаю, что это такая уж большая потеря, как, судя по всему, считаешь ты. В этом и состоит разница между нами.

Когда он ушел, Карлин взяла розы, завернула их в газету и выбросила в мусорное ведро. Она ощущала отвращение к себе самой за то, что была рядом с Гарри, будто каким-то образом испачкалась об него. Карлин пошла в ванную, заперла дверь и, присев на край ванны, пустила горячую воду, дожидаясь, пока ванную не затянет паром. Она казалась себе грязной и глупой: сколько часов она напрасно потратила на Гарри, а ведь могла бы провести все это время с Гасом. Мысль об этом была невыносима, по-настоящему невыносима, вот почему она взяла одно из опасных лезвий, которые хранились в шкафу в ванной. Но сколько еще раз ей придется резать себя, чтобы стало легче? Хватит ли двенадцати порезов, четырнадцати, сотни? Станет ли она счастлива, когда пол ванной станет красным от крови?

Лезвие должно было бы холодить Карлин руку, а вместо этого оно горело, оставляя на коже мелкие ожоги. Она подумала о розах Анни Хоув, о том, насколько безнадежно было поднимать руку на себя. В итоге она сделала самое лучшее. Карлин отрезала волосы, не удосужившись даже взглянуть в зеркало, она резала, пока вся раковина не оказалась завалена светлыми локонами, а лезвие не затупилось. Это действие должно было стать ее наказанием, она думала, что без волос сделается уродливой, такой же, какой ощущала себя в душе, но вместо этого почувствовала невероятную легкость. Той же ночью она влезла на подоконник и, стоя там, представляла, будто умеет летать. Один шаг с крыши, одну ногу через водосточную трубу, вот и все, что требуется, чтобы ее подхватил северный ветер, дующий из Нью-Гемпшира и Мэна, несущий с собой запах сосен и свежего снега.

С той ночи она сидела на подоконнике каждый раз, когда Гарри заходил за Эми. Бедная Эми, Карлин было ее жаль. Эми думала, что она заполучила исключительный приз, но каждый день ей приходилось опасаться, что Гарри оставит ее ради какой-нибудь новой красавицы, поэтому она гнулась перед ним, как ива гнется над рекой, чтобы и дальше расти на ее берегах.

— Он теперь мой, — торжествовала Эми, и, когда Карлин уверяла ее, что она может пользоваться им сколько угодно, Эми отказывалась верить, будто подруга не терзается от своего поражения. — Ты просто ревнуешь, — утверждала Эми, — поэтому я и не желаю тебе сочувствовать. Кстати, ты никогда не ценила его по-настоящему.

— Ты сделала это с волосами из-за Гарри? — спросила как-то вечером Пай, увидев, как Карлин расчесывает остриженные волосы.

— Просто поддалась порыву, — пожала плечами Карлин.

Она сделала это, потому что, как считала, заслуживала страданий.

— Не переживай, — сказала Пай Карлин, голос ее был полон сочувствия. — Они отрастут снова.

Но не все так запросто поддавалось восстановлению; по ночам Карлин лежала в постели и слушала ветер и ровное дыхание соседок. Как бы она хотела снова быть такой, как до приезда в Хаддан-скул, хотела тоже спокойно спать по ночам. Когда бы ей ни удавалось заснуть, днем или на холодной заре, Карлин неизменно снился Гас. В ее снах он спал под водой, глаза его были широко открыты. Когда он поднимался из воды, чтобы пройтись по траве, он был босой и совершенно свободный. В ее снах он был мертвым и обладал высшим знанием умершего: нетленна только любовь, в этом мире и в ином, все остальное — суета сует. Карлин понимала, что он пытается попасть домой. Чтобы это сделать, он должен был подняться по шпалере, увитой стеблями, но это препятствие не беспокоило его. Хотя стебли были сплошь усеяны шипами, у него не шла кровь. Хотя ночь была черная, он легко находил дорогу. Он забирался в комнату на чердаке и садился на край неприбранной кровати, а колючие стебли тянулись за ним, расползались по полу и по потолку, пока не образовывались сплошные ковры шипов, каждый шип напоминал большой палец руки, и на каждом были свои отпечатки.

Способна ли человеческая душа задержаться, если этого очень хочется, на пороге нашего повседневного мира и остаться при этом достаточно материальной, чтобы передвигать горшки с плющом на подоконнике, опустошать сахарницу или ловить рыбок в реке? «Ляг со мной рядом, — попросила Карлин в своем сне то, что от него осталось. — Останься здесь со мной», — умоляла она, обращаясь к нему так, как умела она одна. Она слышала ветер за окном, свистящий в шпалере, она ощущала Гаса рядом с собой, его кожа была холодная, как вода. Концы простыней стали грязными и мокрыми, но Карлин это не волновало. Ей надо было побежать за ним, перелезть через черную ограду, кинуться в лес по тропинке. Она не побежала, поэтому он до сих пор был с ней и останется с ней, пока она его не отпустит.

Очень немногие жители города вспоминали теперь об Анни Хоув. Земельные владения ее семьи были распроданы по частям, ее братья уехали на запад, в Калифорнию, в Нью-Мексико, в Юту. Самые старые обитатели Хаддана, Джордж Николс из «Жернова» и Зик Харрис, хозяин химчистки, и даже Шарлотта Эванс, которая была совсем маленькой девочкой, когда Анни погибла, помнили, как встречали ее на Мейн-стрит, уверенные, что никогда уже не увидят такой же красивой женщины, как Анни, ни в этой жизни, ни в следующей.

Только Элен Дэвис думала об Анни. Она думала о ней каждый день, точно так же человек религиозный бормочет слова молитвы, слова, приходящие сами. Поэтому Элен нисколько не удивилась, когда ощутила вдруг запах роз холодным утром в самом конце января, в день, когда лед сковывал все растения, будь то сирень, лилии или сосны. Карлин Линдер тоже почувствовала запах, потому что он перекрывал запах карамели от пудинга, который она поставила в духовку в надежде, что десерт возбудит у мисс Дэвис аппетит. Мисс Дэвис слегла в постель в прошлое воскресенье и больше уже не вставала. Она пропустила столько занятий, что пришлось нанять заместителя, и учителя с исторического отделения ворчали, как много работы им приходится выполнять из-за отсутствия мисс Дэвис. Ни один из них, включая Эрика Германа, не знал, что ту женщину, которую они столько лет боялись и ненавидели, теперь требуется носить в ванную на руках, задача, которую Карлин и Бетси Чейз приходилось выполнять объединенными усилиями.

— Это так унизительно, — говорила мисс Дэвис каждый раз, когда они помогали ей добраться до ванной комнаты.

Именно по этой причине Карлин ни словом не обмолвилась Эрику, как обстоят дела. Некоторые явления не предназначены для посторонних взглядов, и всякий раз, когда Карлин с Бетси стояли рядом с открытой дверью ванной, они опускали глаза, пытаясь оставить Элен хотя бы в подобии уединения. Однако время уединения закончилось, а вместе с ним и иллюзия, будто мисс Дэвис может поправиться. Но когда Бетси предложила поехать в больницу или позвонить в Ассоциацию сиделок, мисс Дэвис пришла в ярость. Она утверждала, будто в постель ее уложила всего лишь простуда, но Карлин понимала: истинная причина отказа состоит в том, что Элен Дэвис никогда не потерпит, чтобы ее кололи иголками и тормошили, искусственно поддерживая жизнь, когда ее время уже прошло. Элен понимала, что с ней происходит, она была готова, если не считать одного последнего покаяния. В надежде на прощение те, кто совершал ошибки, продолжают цепляться за материальный мир, они хватаются за его края, пока их кости не делаются ломкими, как вафля, пока их слезы не обращаются в кровь. Но в итоге то, чего дожидалась мисс Дэвис, случилось этим холодным январским утром. Именно тогда она вдохнула и ощутила запах роз, аромат был такой сильный, как будто цветы проросли сквозь пол спальни и распустились, освобождая ее от всего, что она успела сделать, и от всего, что сделать не удалось.

Элен посмотрела в окно и увидела сад, точно таким, какой он был, когда она только приехала в Хаддан-скул. Сама она больше любила не белые розы, а красные, особенно великолепные розы сорта «Линкольн», оттенок которых делался все глубже с каждым прошедшим днем. Она не ударилась в панику, хотя всегда опасалась, что это случится с ней, когда ее время придет. Элен была довольна прожитой жизнью, но она очень долго ждала прощения, поэтому думала, что ей уже никогда не суждено ощутить того, чего она хотела больше всего, но вот оно, нахлынуло, прошло сквозь нее, как доброта и милосердие. Явления этого мира заняли предназначенные для них места и, кажется, отодвинулись куда-то далеко: ее рука на подушке, девочка, сидящая рядом с ней, черный кот, спящий, свернувшись клубочком, у нее в ногах.

Элен ощущала, как восторг охватывает ее, нечто такое яркое, словно она смотрит на тысячи звезд разом. Как быстро промелькнула ее жизнь, только что она была девочкой, садящейся на поезд до Хаддана, и вот уже лежит в постели, глядя, как сгущаются сумерки за окном, расползаются по белым стенам лужами теней. Если бы только она знала, как коротко отпущенное ей время на земле, она извлекла бы из жизни больше радости. Она жалела, что не может поделиться этим знанием с девочкой, сидящей рядом, она хотела закричать, но Карлин уже набирала 911. Элен слышала, как она просит прислать «скорую помощь» в «Святую Анну», но почти не обращала внимания на тревогу Карлин, потому что как раз в этот момент Элен шла от станции к Хаддан-скул с чемоданом в руке; был тот день, когда конские каштаны стояли в цвету, небо было голубым, как фарфоровые чашки, в которых ее мать подавала чай. Она начала работать в двадцать четыре года, и, надо сказать, делала это хорошо. Девочка, суетящаяся вокруг нее, выглядела глупо, и Элен жалела, что не может сказать ей об этом. Испуг в голосе Карлин, сирены за окном, холодный январский вечер, тысячи звезд в небе, поезд из Бостона, ах, как билось ее сердце в тот день, когда у нее была целая жизнь впереди! Элен сделала знак девочке, которая наконец села рядом с кроватью.

— С вами все будет хорошо, — прошептала Карлин.

Это была совершенная неправда, и мисс Дэвис это знала, но она все равно была тронута, когда заметила, как побледнела девочка, — обычно люди бледнеют так, когда по-настоящему переживают, действительно обеспокоены.

«Не забудь выключить духовку», — хотела сказать Элен девочке, но она смотрела на розы за окном, потрясающие алые розы сорта «Линкольн». До нее доносилось умиротворяющее гудение пчел, как всегда бывает в июне. Каждый год в это время территория школы взрывалась пятнами белого и красного, расцвечивалась лентами персикового, розового и золотого, все благодаря Анни Хоув. Некоторые говорили, что пчелы слетаются сюда со всего штата, привлеченные розами Хаддан-скул, и все знали, что местный мед отличается особенной сладостью. «Не забудь радоваться жизни, по которой идешь», — хотела сказать Элен, но вместо этого взяла девочку за руку, и они вместе ждали, пока приедет «скорая помощь».

Это была бригада добровольцев, мужчин и женщин, которых оторвали от ужина, и, как только вошли в комнату, они сразу поняли, что сегодня им никого не спасти. Карлин узнала некоторых членов бригады, здесь была женщина, которая руководила школой танцев, человек из мини-маркета и еще два школьных охранника, мимо которых Карлин ходила много раз, но никогда не обращала на них внимания. Женщина из школы танцев, Рита Имон, измеряла пульс Элен и выслушивала сердце, пока остальные вкатывали баллон с кислородом.

— Отек легких, — сказала Рита Эмин остальным, затем повернулась к Элен. — Не хочешь ли кислорода, дорогая? — спросила она.

Элен отмахнулась от предложения. Над ней было голубое небо и столько роз, тех самых, которые во время дождя источают аромат клевера, и других, от которых на пальцах остаются лимонные разводы, и роз цвета крови, и роз белых, как облака. Срежешь одну розу, и на ее месте вырастут две, говорят садовники, и так оно и было. Розы были одна краше другой, и такие красные, как драгоценные камни. Элен Дэвис пыталась сказать: «Посмотрите на них», — но единственный звук, который ей удалось выдавить из себя, убедил их в том, что она задыхается.

— Отходит, — произнес один из добровольцев, человек, который выполнял свою работу достаточно долго; он даже не вздрогнул, когда Карлин заплакала.

Это был один из охранников, сын Мари и Билли Бишопа, Брайан, он довольно долго работал в Хаддан-скул и даже некоторое время назад чинил мисс Дэвис холодильник. Все говорили, будто мисс Дэвис противная, но Брайан ни разу этого не замечал, она усадила Брайана за стол, пока он работал, больше никто в школе не делал ничего подобного. Она дала ему в тот жаркий день стакан лимонада, и теперь Брайан Бишоп отвечал ей добром за добро. Он взял мисс Дэвис за свободную руку и сел напротив Карлин, как будто у него дома не простывал ужин, как будто у него было полно времени.

— Она уходит без страданий, — сказал он Карлин.

Кто-то из бригады, должно быть, выключил духовку, когда заходил в кухню позвонить в полицейский участок и сообщить о смерти в кампусе, потому что несколько часов спустя, когда Карлин вспомнила о пудинге и поспешила вынуть сковородку, пудинг оказался прекрасно пропеченным, а сироп сверху пошел пузырями и был еще теплый. В директорском доме догадались, что что-то происходит, когда подъехала «скорая помощь». Доктор Джонс вызвал Боба Томаса, который отправился выяснить, что же случилось, и очень удивился, поняв, что откуда-то знает шофера из медицинской бригады. Человек, которого Боб Томас так и не смог вспомнить, был Эд Кемпбелл, из обслуживающего персонала, он косил лужайки и посыпал солью дорожки в Хаддан-скул уже больше десяти лет. Стоял мрачный вечер, дурные предчувствия так и витали в воздухе.

Боб Томас дождался звонка из больницы в Гамильтоне; ему сообщили, что свидетельство о смерти оформлено, и он велел дежурному охраннику позвонить в колокол часовни. Все собрались в обеденном зале, и тогда было объявлено о смерти Элен Дэвис. Она проработала в школе так долго, что никто не мог себе представить жизнь без нее, никто, кроме Эрика Германа, который уже сбился со счета, сколько лет он ждал, пока освободится место заведующего кафедрой.

— Если она была так сильно больна, это самый лучший исход, — сказал Эрик, когда увидел, насколько расстроена Бетси.

Но его слова ее совершенно не утешили. У Бетси было такое чувство, будто что-то уронили в колодец, что-то ценное и незаменимое, мир стал казаться гораздо меньше, когда мисс Дэвис перестала быть частью его. Бетси извинилась и пошла в «Святую Анну», небо было черное, звездное, холодное и бездонное. Северный ветер сотрясал деревья, но в зеленой беседке за «Святой Анной» спали в ветвях два кардинала, один серый, как древесная кора, а второй алый, как сердцевина розы.

Карлин все еще находилась в кухне, наводила порядок. Она надела один из белых фартуков мисс Дэвис и была по локоть в мыльной пене, она плакала, отчищая кастрюли. Карлин выпила уже три бокала мадеры, которая стояла в шкафчике под мойкой, и вино сильно на нее подействовало: лицо у нее пошло розовыми пятнами, а глаза покраснели. Первый раз за все время черный кот не просил, чтобы его выпустили в темноту, вместо этого он сидел на столе и неуверенно мяукал. Когда Бетси вошла, она бросила пальто на кухонный стул и посмотрела на полупустую бутылку мадеры.

— Можете меня заложить, если хотите. — Карлин вытерла руки и села за стол напротив мисс Чейз. — Хотя я никому не говорила, что вы водите к себе мужчин.

Они пристально смотрели друг на друга, у обеих от запаха роз кружилась голова, губы пересохли от горя. Бетси налила себе вина и заодно заново наполнила пустой бокал Карлин.

— Это был один-единственный мужчина, — сказала Бетси. — И я не обязана перед тобой оправдываться.

— Мисс Дэвис была к нему неравнодушна. Она пригласила его на рождественский обед. Это, конечно, не мое дело, но лично мне кажется, что он, безусловно, достойнейший из мужчин.

У мадеры было насыщенное, терпкое послевкусие, идеально подходящее к сложившимся обстоятельствам. Несколько дней назад Бетси дошла до телефонной будки у аптеки и позвонила Эйбу, но, как только он ответил, она повесила трубку, совершенно лишившись самообладания от звука его голоса.

— Все уже позади, и я не хочу об этом вспоминать.

Карлин пожала плечами:

— Вам же хуже.

— Что это за запах? — спросила Бетси.

Запах роз был теперь повсюду. И совершенно точно, аромат был слишком уж цветочный, чтобы исходить от пудинга, стоявшего на столе. Бетси изумилась, узнав, насколько хорошо Карлин готовит, она и не думала, что кто-то еще делает десерты из остатков, когда для всего придуманы растворимые заменители, для всего, кроме любви и брака. Бетси посмотрела в окно и заметила сидящих в ветвях кардиналов, она смутилась — на мгновение она приняла их за розы.

Они выпустили кота, когда он начал мяукать под дверью, затем заперли квартиру, хотя здесь нечего было красть. Пройдет всего несколько дней, и команда технического обслуживания оставит в квартире только голые полы и стены, отправит мебель в социальный магазин при церкви Святой Агаты, а сложенные в коробки книги — в букинистический в Миддлтауне. К этому времени запах роз сделался таким сильным, что Карлин начала чихать, а Бетси ощутила, как на самых нежных участках кожи вздуваются волдыри: у основания шеи, под коленями, между пальцами на руках и ногах. Запах роз просачивался в коридоры, поднимался по лестницам, заползал под закрытые двери. В эту ночь все девочки, которым было о чем сожалеть, ворочались и метались, горели от жара во сне. Эми Эллиот, с ее кошмарными аллергиями, покрылась сыпью, а Морин Браун, которая не переносила розовую пыльцу, проснулась с черными пятнами на языке, в которых школьная медсестра признала пчелиные укусы, хотя, конечно, такой диагноз был просто невероятен в это время года.

Заупокойная служба была назначена на утро субботы в церкви Святой Агаты, в последнее холодное утро января. Присутствовало несколько горожан, в их числе Майк Рэндалл из банка и Пит Байерс, который заказал цветы в «Счастье цветовода» и сидел на первой скамье вместе с племянником и Карлин Линдер. Эйб пришел уже к концу службы, одетый в старое дедово пальто, поскольку своей одежды, подходящей к случаю, у него не оказалось. Он остался в последнем ряду, где ему было удобнее всего, кивнул Рите Имон, которая пришла засвидетельствовать свое почтение, как делала всегда, если их бригада неотложной помощи имела несчастье потерять пациента, позвонившего по 911. Он махнул Карлин Линдер, похожей на какого-нибудь эльфа из ада с остриженными волосами и в поношенном черном пальто, готовом разойтись по швам.

После службы Эйб ждал на улице в сыром январском воздухе, глядя, как прихожане выходят из церкви. Карлин накинула на голову зеленый шерстяной шарф, но когда она спускалась по ступеням, то была бледной как мел и казалась промерзшей до костей. Шон Байерс шел рядом с ней, любой мог бы понять по выражению его лица, какие чувства он испытывает к этой девушке. Люди, видевшие, как переживает этот хулиган, испытывали к нему одновременно сочувствие и зависть. Питу пришлось едва ли не силком тащить парня обратно в аптеку, оторвав его от Карлин, и, когда это ему наконец удалось, Карлин подошла к Эйбу. Они вместе смотрели, как шестеро крепких мужчин из погребальной конторы выносят гроб.

— Ты же не собираешься разбивать Шону Байерсу сердце, правда?

Эйб видел, как сраженный любовью юноша все оглядывается через плечо, идя вслед за дядей по Мейн-стрит.

— Если хотите знать мое мнение, люди сами разбивают себе сердца. И вообще, это не ваше дело.

День отлично подходил для похорон, мрачный и холодный. Погребение должно было состояться на школьном кладбище, и Карлин с Эйбом двинулись в том направлении. Карлин ничего не имела против общества Эйба — это все равно, что быть одной. Ей не требовалось быть с ним вежливой, и он явно ощущал то же самое. Когда у нее с головы соскользнул шарф, Эйб кивком указал на то, что она сделала с помощью бритвы:

— Угодила в газонокосилку?

— Что-то вроде того. Я себя изуродовала.

— Отличная работа. — Эйб не смог удержаться от смеха. — Если Шон Байерс хочет тебя и в таком виде, он обязательно добьется своего.

— Да он даже не заметил, — признала Карлин. — Кажется, он думает, что у меня на голове всегда было такое.

Они прошли мимо дома Эвансов, и Эйб помахал Шарлотте, которая смотрела из выходящего на улицу окна, охваченная любопытством, кто может гулять по Мейн-стрит в такой мерзкий день.

— Зачем вы ей помахали? — Карлин покачала головой. — Я бы не стала утруждаться.

— Она не такая плохая, какой кажется.

— Некоторые люди даже хуже, чем кажутся. Гарри Маккенна, например. Я думаю, он в чем-то виновен. Если нет, то он точно знает, что случилось с Гасом. Просто омерзительно, что он продолжает преспокойно жить дальше, как будто ничего не случилось.

— Может быть. — Они срезали путь через сад миссис Джереми, чтобы выйти на короткую дорогу к лугу. — Может быть, нет.

Теперь они шли по высокой коричневой траве, выбрав дорогу, вдоль которой рос боярышник. Могильщики рано принялись за работу; земля промерзла, и, чтобы пробить ее, потребовалось три человека. Небольшая похоронная процессия собралась перед кладбищем: члены факультета, которые чувствовали, что это их гражданский долг — отдать последнюю дань уважения. Куча земли лежала под оградой, замерзшие комья грунта валялись на дорожке.

— Я подумываю о том, чтобы уехать из Хаддана, — сказала Карлин Эйбу.

Уехать из Хаддана показалось Эйбу заманчивой идеей, особенно после того, как ему пришлось взглянуть на Бетси, стоявшую между Эриком Германом и Бобом Томасом. На ней было черное платье, в котором она пришла к нему в дом и осталась на ночь, но сегодня она надела солнечные очки и зачесала волосы назад, поэтому выглядела совершенно не так, как в ту ночь. Священник из церкви Святой Агаты, отец Минк, крупный мужчина, о котором все знали, что он одинаково рыдает и на похоронах, и на свадьбах, пришел освятить землю, и кружок людей в трауре расступился, давая возможность провести обряд.

Эйб видел в блеклом зимнем свете, как присутствующие склонили головы.

— Наверное, это мне стоит подумать об отъезде отсюда.

— Вам? — Карлин помотала головой. — Вы никогда отсюда не уедете. У вас здесь корни. Я не удивлюсь, если вас по специальному разрешению похоронят на этом самом кладбище, прикрепив к Хаддан-скул.

У Эйба не было шанса быть похороненным на этом кладбище ни сегодня, ни в тот день, когда он будет готов к переселению в мир иной. Он предпочел бы, чтобы его могила была где-нибудь на лугу, как могила той женщины, нашедшей упокоение на ферме Райта, память которой он чтил прямо среди луга.

— Бьюсь об заклад, я уеду отсюда раньше тебя.

— Мне нельзя заключать такое пари, — сказала Карлин. — Мисс Дэвис оставила мне деньги, хватит, чтобы покрыть все расходы на обучение.

Пункты в завещании мисс Дэвис были совершенно ясны. Ее сбережения, мудро помещенные этим любезным Майком Рэндаллом в банк под проценты, должны пойти на программу поддержки для неимущих учеников, каждый семестр будет отчисляться определенная сумма, гарантирующая, что такому ученику не придется работать и он сможет при желании ездить куда-нибудь во время каникул. Мисс Дэвис оговорила в особом условии, что Карлин Линдер должна быть первой, кто воспользуется таким правом: все ее расходы будут оплачиваться до последнего дня последнего года обучения. Если ей потребуется одежда, книги или семестр в Испании, она должна только составить запрос и передать его Майку Рэндаллу, который выпишет чек и обналичит необходимую сумму.

— Так что в финансовом смысле мне не о чем беспокоиться. — Карлин обмотала шею зеленым шарфом. — Если я останусь.

На прошлой неделе Карлин исполнилось пятнадцать, но она никому не сказала, да и не чувствовала, что у нее есть повод для праздника. Однако сегодня она выглядела не старше чем на двенадцать. У нее на лице было написано недоверие, часто сопутствующее первому шоку от осознания утраты.

— Ты останешься.

Эйб смотрел на маленького каменного ягненка, который был украшен венком из жасмина.

— Мисс Дэвис рассказывала мне, что люди приносят сюда цветы на счастье, — сказала Карлин, заметив его взгляд. — Это памятник ребенку доктора Хоува, тому, который так и не родился, потому что его мать погибла. Каждый раз, когда в городе заболевает ребенок, мать приносит сюда такую гирлянду и просит помощи.

— Я никогда об этом не слышал, а мне казалось, я знаю все местные легенды.

— Может быть, вам не о ком было просить.

Когда Карлин пошла на кладбище на погребальную церемонию, Эйб остался там, где стоял, затем развернулся и отправился той же дорогой обратно на луг. Голос отца Минка был приглушенным и траурным, и Эйб решил, что он предпочел бы слышать в память о мисс Дэвис пение птиц, которым она, как бы ни была больна, всегда вывешивала кусочки сала и насыпала семечки.

Глаза Эйба щипало от мороза, но ему все равно предстояло вернуться обратно к церкви, где он оставил машину, однако он обнаружил, что движется в противоположном направлении. Это было лишено всякого смысла, ему следовало держаться подальше от школы, но он все равно шел через луг. Во время долгого, неспешного пути до лужайки посреди кампуса он совершенно замерз. На деревьях сидели скворцы, и по причине того, что светило бледное солнце, розовые шпалеры перед «Святой Анной» были полны птиц. Эйб не видел их, зато слышал, как они распевают, словно пришла весна. Он узнал пение кардиналов и различил подвывание черного кота, который тоже услышал их песню. Кот замер под шпалерой, наклонив голову, зачарованный парой сидящих над ним птиц.

Может быть, в Хаддане был еще один кот с одним глазом, но на этом был ошейник с отражателем, который Эйб купил на прошлой неделе в «Кэтсетера», в торговом центре Миддлтауна. Совершенно точно, его кот и кот Элен Дэвис был одним и тем же животным. Если бы кот никогда не появлялся у него под дверью, Эйб был бы счастлив жить один, но теперь все изменилось. Он оказался причастным, он покупал ошейники, беспокоился. Например, сейчас он поймал себя на том, что по-настоящему рад встрече с этим жутким созданием, и подозвал его, посвистев, словно это был пес. Птицы улетели, вспугнутые звяканьем колокольчика на новом ошейнике, но кот даже не взглянул на Эйба. Вместо этого он двинулся по направлению к «Меловому дому», вышагивая по льду и бетону, не останавливаясь, пока его путь не пересекся с путем парня, шедшего к реке играть в хоккей без правил. Это был Гарри Маккенна, он посмотрел вниз на кота.

— Отвали, — сказал он грубо.

Гарри всегда чувствовал необходимость выделиться. Было здорово сознавать, что он заткнул за пояс тех дураков, считающих себя храбрецами, которые ловили в силки беспомощных кроликов в ночь инициации. Он вместо этого выбрал черного кота и таким образом заполучил сувенир гораздо более интересный, чем кроличья лапка, сувенир, который он держал в стеклянной пробирке, вынесенной из биологической лаборатории. Сейчас желтый глаз сделался молочным, как один из тех шариков, в которые Гарри играл в детстве, а когда он встряхивал пробирку, глаз гремел, словно камешек.

Направляясь играть в хоккей на льду, Гарри знал, что с Хаддан-скул уже покончено, он был уверен в этом точно так же, как и в том, что победит та команда, в составе которой будет он. Его интересовало только будущее. Ему разрешили досрочное поступление в Дартмут, однако иногда его мучили кошмары, в которых все его выпускные оценки вдруг изменились. После таких снов Гарри просыпался в поту, тошнота подкатывала к горлу, и даже черный кофе не помогал отделаться от тягостного ощущения. Утром после увиденных кошмаров он нервничал, что удивляло его самого. Любая мелочь могла вывести его из равновесия. Например, черный кот, на которого он время от времени натыкался. Хотя это было совершенно невозможно, кот, кажется, его узнавал. Он останавливался перед ним, как сделал сегодня днем, и просто-напросто отказывался двигаться с места. Тогда Гарри приходилось орать на него, а когда и это не действовало, он запускал в кота книгой или футбольным мячом. Кот был мерзким животным, и Гарри чувствовал, что на самом деле не причинил ему особого вреда. Его хозяйка, эта противная старуха Элен Дэвис, баловала котяру еще больше после этого случая. Так что, с точки зрения Гарри, кот вообще должен был быть ему благодарен за гарантированную сладкую жизнь, полную сострадания и сливок. Теперь, когда мисс Дэвис не стало, может быть, кот последует ее примеру, что только пойдет на пользу им обоим, вот каково было мнение Гарри. Мир будет гораздо лучше, когда в нем не будет этих двоих.

У черного кота, как оказалось, была удивительно долгая память, он смотрел на подростка единственным прищуренным глазом так, словно хорошо его знал. Оттуда, где он стоял, Эйбу было прекрасно видно, как Гарри замахнулся на кота хоккейной клюшкой, заорал, чтобы тот проваливал к черту, но кот не пошел так далеко. Жестокость всегда в итоге обнаруживает себя, хотя в действительности просто не существует способа сбежать от того, что ты сделал. Пусть шаткое и недостаточное, каким оно могло показаться, это было как раз то доказательство, в котором нуждался Эйб. В этот холодный день, когда разлетелись все птицы, он обнаружил виновную сторону.