Чтоб мне так жить
Бабуля готовила для нас ланч, когда в полдень прозвонил звоночек. Она подавала нам еду в столовой нашей части дома. Ее сэндвичи всегда были с маслом. Иногда — как и в тот день — она делала сэндвичи только с маслом и сахарным песком. Еще у нас имелся перловый суп. А время от времени Бабуля готовила нам шоколадный пудинг, залитый сверху коричневой подливкой толщиной в палец. Но обычно на десерт были «дамские пальчики».
У Бабули были седые жесткие волосы вроде тех, что росли на Джордже, сильные бифокальные очки и похожее на раздавленную изюминку родимое пятно на виске. Со своим маленьким росточком, темной морщинистой кожей и шелковистыми черными усиками по уголкам верхней губы Бабуля иногда казалась мне древней царицей обезьян. Случалось, она пукала стоя и тогда лягала себя левой ногой со словами: «Стреляйте ему по брюкам. Жилетка и лапсердак мои».
Каждое утро Бабуля читала молитвы, а ближе к вечеру, когда приходили соседки — пить вино из чайных чашек, — она с помощью колоды игральных карт предсказывала будущее.
В то лето за каждым ланчем она потчевала нас не только сэндвичами с маслом, но и историями из своей жизни. В то первое утро нашего расследования она рассказала нам историю из своего детства в Уайтстоуне, где ее отец издавал местную газету, где пожарные машины были на конной тяге, где Мойше Пипик, самый сильный в то время человек на Земле, съедал каждое утро на завтрак двенадцать сырых яиц, где Клементина Черенети с золотым водопадом на голове влюбилась в слепого, который не мог оценить ее красоту, и где бездомный бродяга Мел Тугопук бренчал на банджо, напевая: «Пусть по утрам заткнутся петухи». Все события, малые и великие, разворачивались вблизи местной достопримечательности — Козьей горки.
— Ночной гость, — сказала Бабуля, когда мы поведали ей о следе, сохраненном в ее розовой шляпной коробке. — Когда-то в Уайтстоуне жил один человек — наш сосед. Звали его мистер Уикс. У него была дочь Луквир, она училась со мной в одном классе.
— Луквир? — переспросил Джим, и мы с ним рассмеялись.
Мэри оторвалась от подсчета зернышек перловки в своей тарелке — посмотреть, что тут такое смешное происходит.
Бабуля улыбнулась и кивнула:
— Странноватая была девочка. Все время глазела в зеркало. Не то чтобы она была кокеткой — просто что-то искала. Ее мать рассказывала моей матери, что по ночам девочка просыпалась от удушья с синим лицом — ей снилось, будто она проглотила наперсток.
— Это было не настоящее ее имя, — вставил Джим.
— Чтоб мне так жить, — сказала Бабуля. — Ее отец каждое утро садился на поезд — он работал в городе — и возвращался домой очень поздно. Он всегда приезжал чуть не за полночь последним поездом, который останавливался в Уайтстоуне. Со станции он приходил домой пьяным в стельку. Те, кто видел его пьяным в баре, говорили, что там он выглядел веселым рубахой-парнем, которому море по колено. Но если он напивался дома, то колотил и ругал жену.
Как-то раз вечером, незадолго до Хеллоуина, он сошел с поезда в Уайтстоуне. Дул холодный ветер. На станции никого больше не было. Он направился к ступенькам, которые вели с платформы вниз, на улицу, когда вдруг у себя за спиной услышал шум, словно кто-то выл на ветру. «У-у-у-у-у-у» — вот какой это был звук. Он повернулся и на дальнем конце платформы увидел громадного восьмифутового призрака, который трепыхался на ветру.
Уикс со страху чуть в штаны не наложил и побежал домой, вопя как оглашенный. На следующий день — в субботу — он сказал моему отцу, что по станции бродят призраки. Отец напечатал эту историю под видом шутки. Никто мистеру Уиксу не поверил, ведь все знали его как пьяницу. Но он все же пытался убедить народ, что так оно и было, клялся и божился, что взаправду видел призрака.
По дороге в город, в следующую пятницу, он сказал одному из наших соседей, мистеру Лавелья, который ехал тем же утренним поездом, что призрак появлялся вечером в понедельник и среду и оба раза называл его по имени. Уикс был совсем не в себе — трясся и дрожал, рассказывая о своих последних встречах с привидением. Мистер Лавелья говорил потом, что Уикс был на грани, но прежде чем выйти из поезда, он наклонился к мистеру Лавелья и шепнул ему, что придумал, как разобраться с призраком. Было только восемь утра, но от Уикса вроде бы уже несло спиртным.
Тем вечером Уикс вернулся из города, как обычно, последним поездом. Когда он сошел на платформу в Уайтстоуне, там, как и всегда, не было ни души. Но стоило ему повернуться, как он увидел призрака — тот стенал, выкрикивал его имя и надвигался на него. Но Уикс тем днем купил в городе пистолет. В этом-то и состоял его план. Он вытащил пистолет из кармана, выстрелил четыре раза, и призрак рухнул на платформу.
— Разве можно убить призрака? — спросил Джим.
— В нем было восемь футов, — сказала Мэри.
— Это оказался не призрак, — объяснила Бабуля. — Это его жена завернулась в простыни и встала на ходули. Хотела напугать мужа, чтобы тот наконец стал приходить домой вовремя и трезвым. Но он ее убил.
— И его арестовали за убийство? — спросил я.
— Нет. Он горько плакал, когда все понял. Полиция провела расследование, было доказано, что Уикс действовал в целях самообороны. После этого он бросил дом и дочь и удалился в пещеру на окраине города, посреди поля, заросшего дикой спаржей. Не знаю почему, но его в конце концов стали звать Беделией. Детишки подбегали к его пещере и кричали: «Беделия, мы хотим тебя украсть!» — а когда он бросался за ними — убегали прочь. Луквир отправили в сиротский приют, и я больше ее не видела.
— А что стало с отшельником? — спросил Джим.
— Как-то раз выдалась очень холодная зима, и кто-то нашел его на поле неподалеку от пещеры — он замерз до смерти. Весной его похоронили там, среди дикой спаржи…
