Глава 11
Екатерина беременна.
Я глядела в его глаза и читала в них правду, всегдашнюю его искренность.
Я онемела. Он опустился рядом со мной на колено, разделяя бесконечное мгновение, он тоже не дышал. Наконец я обрела голос.
— Кто отец?
— Она говорит, граф Гертфорд.
Гертфорд! Этот тупоголовый юноша, которого Екатерина обхаживала, когда я думала, что она любезничает с моим лордом! Тупица или нет, но по отцу, покойному лорду-протектору, он кузен моего брата, кузен нашего бывшего короля! И все считают его родственником королей, а вместе с Екатериниными притязаниями это делает будущего ребенка самым что ни на есть законным наследником — особенно если родится мальчик…
Однако, будучи незаконнорожденным, никакого наследства он не получит.
Но ведь и меня всю жизнь считали незаконнорожденной… а мои католические враги, коли не сумеют посадить на трон Марию, несомненно предпочтут мне этого ублюдка и его безмозглую мамашу-марионетку..
Ко мне вернулось самообладание и способность принимать решения.
— Стража!
В комнату ввалились дежурившие у дверей часовые, их капитан и два или три телохранителя.
— Арестуйте леди Екатерину и немедленно доставьте ее в Тауэр! И графа Гертфорда! Но посадите их врозь, слышите, под самый строгий арест, и никакой переписки, разговоров или свиданий.
Онемев от неожиданности, с выпученными от изумления глазами они поспешили исполнять приказ.
— И еще! Хорошенько стерегите мою дверь!
Если леди пошлет ко мне, я не желаю видеть гонца, не желаю слышать от нее ни слова, ни полслова!
Они удалились, звеня оружием. Робин поднял глаза, лицо его омрачилось.
— Вы не выслушаете свою кузину, мадам?
Я взорвалась:
— А что ей сказать в свое оправдание? Она не хуже моего знает, что отец и парламент запретили Тюдорам вступать в брак без согласия монарха, Тайного совета и обеих палат! То, что она сделала, — измена! Будь жив отец, даже моя сестра, Екатерина отправилась бы вслед за сестрицей, оставив позади голову!
Он понизил голос:
— Но ведь Ваше Величество не казнит ее?
— Не спрашивайте! — истерически рассмеялась я. — Пока не знаю, что могу с ней сделать!
И не в последнюю очередь за ее внимание к вам, милорд…
Я вскочила, забегала по комнате, зябко кутаясь в ночное платье, силясь укрыться в тяжелых складках, спрятать лицо в пышном меховом вороте. Я горела от гнева, а еще больше — от странного стыда. Как она до такого докатилась?
— Вы сказали, она пришла к вам… и предложила…
Он не дрогнул.
— Вчера вечером она пришла ко мне в спальню. Сперва она попыталась… чтобы склонить меня на свою сторону…
Попыталась предложить ему свое тщедушное, неразвитое тело — скорее кукольное, чем женское, если забыть про кривые ноги! — тело, распоряжаться которым она уже не вольна, поскольку Господь сотворил из него сосуд для новой жизни…
— А вы с таким благородством ее отвергли? — Я изобразила улыбку.
Он не попался на крючок.
— Да, мадам, отверг, — ответил он тихо. — Можете допросить моего слугу и его помощника, они все слышали — и никакие пытки не заставят их опровергнуть мои слова. — Он устало улыбнулся:
— И причина тому вовсе не в моей неотразимости, мадам. Она была не в себе и не понимала, что творит.
Я гневно отмахнулась.
— А дальше?..
— И тогда она взмолилась о помощи. Она на седьмом месяце и не знает, как долее скрывать.
Во вчерашней грозе она увидела перст Божий, обличающий ее грех…
— Вот самомнение! Она что — единственная грешница на земле? С чего бы Богу обращаться к ней? И еще, милорд, — повернулась я к нему, — скажите мне одну вещь: почему она пришла к вам?
Почему, если она хотела сознаться, не прийти к старшей фрейлине Кэт, к другой почтенной даме?
Почему к Робину? Может быть, когда я заподозрила, между ними действительно что-то было? Почему теперь она прибегла к его помощи?
Он словно прочел мои мысли. Легкая улыбка тронула его губы.
— Потому что, по ее словам, из всех придворных ей легче всего рассказать мне — якобы она знает меня лучше других и…
Он осекся.
— Продолжайте!
— ..и больше всех любит… во мне ее единственная надежда.
Я отвернулась, в глазах помутилось от слез.
«Лучше всех знает его — и больше всех любит», — сказала Екатерина?
Все верно.
Как я люблю — и верю ему.
За оконным переплетом призрачный туман таял под лучами солнца, как пережитое горе.
Сердце мое колотилось в груди, слова застряли во рту. Не поворачиваясь к Робину, я хрипло сказала:
— Ладно, сэр, сегодня вы сослужили добрую службу…
…и мне, и себе, о возлюбленный лорд…
— ..моей опрометчивой кузине и этому прижитому злополучному ребенку.
Я услышала, что у него захватило дух.
— Прижитому, мадам? Разве я не сказал вам?
Леди Екатерина замужем!
Domine, quid multiplicati… Господи, сколь умножились враги мои. Многие восстают на мя.
Но Сесил и лорд-хранитель печати Бэкон, за которыми спешно послали, подтвердили, что больше ничего поделать нельзя.
— Согласно закону, — сказал Бэкон, созерцая мой нетронутый завтрак — сыр, холодное мясо, крынки с молоком и элем, — Вашему Величеству разумнее всего держать этих двоих в Тауэре и ждать.
Ждать принца — или ждать, пока она разродится еще одной нежеланной девочкой Тюдор?
— А тем временем, — заметил Сесил, бесстрастно уставясь в лепной потолок, — у нас будет время вникнуть в обстоятельства их бракосочетания.
Я знала этот его тон и взглянула пристальнее.
Неужели мой «Дух», как по-прежнему звала его про себя, что-то затевает? Однако его длинное бледное лицо было невинно, словно у школьника, напихавшего полную сумку яблок. Я посмотрела на него, кивнула:
— Ладно, господа, раз так, подождем и посмотрим.
Может ли это как-то обернуться к лучшему?
О, мой лорд, мой лорд?
Неужели ты снова мой?
Решусь ли я спросить?
Даже помыслить?
Единственное, что утешало в Екатеринином безумии, это мысль о переполохе, который новость вызовет при шотландском дворе. Теперь-то Мария почувствует, что корона — а та уже видела ее на своей голове — ускользает к чисто английскому, законному протестантскому наследнику. И покуда наши послы ездили взад-вперед, подготавливая встречу в Йорке, я, как могла, утешалась этими соображениями.
Однако у Марии были свои планы и свои заботы, а события в ее бывшем королевстве заставляли нас жечь свечи допоздна. Прежняя Мариина свекровь, Екатерина Медичи, с помощью одной лишь женской хитрости боролась за власть своего сына-короля с могущественными силами. Гроза, расколовшая Англию при моем отце, перекинулась на Францию. Самую католическую страну мира сотрясали протестантские ветры из Англии и Женевы — и вот они разыгрались настолько, что сорвали тонкий покров французской веротерпимости и обнажили лежавшую под ним бездну.
Сейчас передо мной стоял доверенный человек Трокмортона, молодой Уолсингем, недавний выпускник Кембриджа. По дороге из Парижа он загнал двадцать лошадей и сейчас едва не падал от усталости. Его темные глаза пылали гневом.
— Мерзостные католики поднялись, двенадцать сотен убитых гугенотов лежат на улицах, Франция на грани гражданской войны…
Я взглянула на Сесила, и мы подумали об одном и том же: «Время вернуть Кале? Напасть на Францию, истощенную войной? Поразить ослабевшего зверя, поверженного внутренней борьбой?..»
Вернуть Кале — о, какая манящая надежда! В ту ночь наши свечи сгорели дотла.
— Это будет лучшая защита от короля Испанского, — размышлял Сесил, — иначе он загонит нас в ловушку между Францией и Шотландией; французская королева-регентша — его теща, королева Шотландская вот-вот станет его невесткой, и католические страны объединятся в мощный союз — и не забывайте, мадам, что к западу от нас лежит Ирландия!
— Ирландия!
Ирландия! Кровавый погост надежд и амбиций!
Ведь и мой последний лорд, мой Эссекс, и его отец… — довольно об Ирландии, в свое время мы еще услышим, эту скорбную волынку…
Весь разговор остался между мной и Сесилом.
Так же тайно, как помогал шотландским лордам против католической королевы и французов, мой серый кардинал вновь принялся за работу. Мы пообещали французским гугенотам поддержку, послали им деньги — о. Господи, деньги! Деньги! Новые бессонные ночи!
Нужны деньги!
Нужны деньги и люди!
Вечный припев. Но мы нашли их (я продала принадлежавшие короне земли, прелестный монастырек в Бикон-боттом и поместье в Страмшоу-фен, хотя их пришлось с кровью отрывать от сердца).
И села ждать.
Ожидание.
Похоже, мы оба, и я и Робин, ждали день за днем, только не знаю чего. Когда я выезжала, он по-прежнему ехал сзади, но уже ближе. Когда я заседала в присутствии, он всегда был рядом и не спускал с меня глаз. А когда из Тауэра явился гонец, сам комендант, именно к нему я обернулась, именно к Робину обратилась, еще не зная даже, что скажу.
— Милорд? Нет, нет, сэр Эдвард, пожалуйста, подождите. Вы здесь, милорд?
Ребенок Екатерины. Комендант пришел сказать, что моя несносная кузина родила. Девочку, дай Бог, девочку?
Присутственный покой в Гринвиче был низкий и прохладный, сюда задувал свежий ветерок с реки, совсем недавно дворец освежили, от пола пахло зеленым тростником и розмарином; мы были не в огромном многооконном атриуме Гемптона, не в толстых стенах Вестминстера.
Почему же мне вдруг стало душно и жарко?
— Парри, пожалуйста, мой веер. Давайте перейдем в смежный покой. Сюда, сэр Эдвард, и вы, милорд, — вы нас сопроводите?
Дрожа, я вышла в смежную комнату, за мной сэр Эдвард, позади Робин.
Мальчик?
То, что я сейчас услышу, скоро станет достоянием всего двора и, даю руку на отсечение, уже известно по всем гринвичским дворам и кухням, где прислужники сэра Эдварда, его конюхи и стражники изумляют слуг рассказами о господских грешках. Однако мне только предстояло узнать. Я взяла себя в руки, уселась, Робин бесшумно встал рядом, сэр Эдвард заговорил:
— Сегодня утром леди Екатерина, кузина вашей милости, разрешилась от бремени. Схватки начались вчера ночью, роды…
— Господи, вы что, повитуха? Короче! — сердито вмешался Робин. — Сообщите Ее Величеству то, что она желает знать.
Комендант напрягся всем телом, взглянул на Робина, но в последнюю секунду сдержался.
— Родился мальчик.
Мальчик.
— Живой?
Он спрашивает за меня, спрашивает то, что я хочу знать.
— Живой и здоровый… крепенький мальчуган…
— Довольно, сэр! Ее Величество благодарит вас. Проследите, чтобы о матери и сыне заботились в соответствии с их рангом; вскоре вы получите новые приказы.
Крепенький мальчуган…
— Хорошо, милорд. — Комендант поклонился, заколебался, потом нерешительно начал, глядя на Робина, но постоянно кося в мою сторону:
— Милорд, муж леди, молодой граф Гертфорд, денно и нощно молит допустить его к жене. Он говорит, кого Бог соединил, человек да не разлучает. Молодые супруги, сэр, безумно любят друг друга. А теперь, когда родился младенец, такой ладный, хорошенький малыш…
— Убирайтесь прочь! Ее Величество подумает об этом на досуге. Покуда же у вас есть приказ, который гласит — держать их врозь!
— Как скажете, милорд. Ваш слуга. Ваше Величество. — Судя по застывшему лицу и спине, он надеялся услышать нечто совсем другое. Но Робин сказал именно то, что хотела я.
Там, за дверью, весь двор, надо думать, уже точил зубы на лакомый кусочек новостей. Здесь, неподвижные, как статуи, стояли Кэт и Парри, Мария Сидни и Кэт Кэри, Эшли, муж Кэт, Ноллис, Хансдон и мои телохранители.
Темная, обшитая дубом стена, казалось, надвигается на меня. Я не знала, куда деться от глаз, от множества устремленных на меня глаз…
Робин поклонился и коснулся моей руки.
— Ваше Величество, не желаете ли прогуляться? Подышать свежим воздухом?
Возле реки было прохладнее, воды катились медленно и величаво. Берега обступил высокий камыш и ворсянка, птичьи выводки, вполне оперившиеся к концу лета, не замечая нас, деловито сновали туда-сюда. На деревьях нежно щебетали пеночки. Мы остановились передохнуть на берегу, возле купы плакучих ив. Робин махнул свите, чтобы отошли. Сам он стоял чуть поодаль от меня, молчал и выжидательно смотрел, готовый сразу откликнуться на мои слова.
— Нам придется послать во Францию людей, не только деньги, знаете? — пролепетала я. — Гугенотам надо оборонять Дьеп и Руан, они обещали нам Гавр, пока мы не завладеем Кале… Они просят сто сорок тысяч крон, а потом еще триста тысяч, все золотом, и десять тысяч солдат, мы сможем набрать шесть, если я продам принадлежащие короне земли! Надо подготовить флот для перевозки войск, и, разумеется, если мы это сделаем, начнется настоящая война, я не смогу оставить Лондон и встретиться с кузиной Марией, Йоркская встреча срывается…
В сумятицу моих мыслей ворвался голос коменданта: молодые супруги безумно любят друг друга.
Моя болтовня оборвалась.
Такой крепенький мальчуган…
Слезы хлынули рекой, и, подобно реке, я не могла остановиться. Он по-прежнему молчал, но глаза его темнели с каждой секундой. Солнце за деревьями стояло высоко, наши тени съежились У ног. Наконец он первый нарушил молчание:
— Мадам… миледи… скажите, что вас гнетет, чтобы я попытался по мере сил поправить вашу беду.
— О, Робин!..
Я была так одинока — всю мою жизнь…
У Марии был муж и скоро будет другой, у Екатерины — муж и ребенок, у меня — никого…
— Ваше Величество, моя жизнь, мои силы в вашем распоряжении…
Неужели он снова читает мои мысли?
— Более того, мадам… — Он осекся, покраснел под цыганским загаром, потом вскинул голову. — Я осмелюсь открыть свое сердце, и будь что будет. В распоряжении Вашего Величества не только моя жизнь, но и моя душа… моя безграничная любовь…
— О, Робин! — Я всхлипнула, как ребенок, ноги у меня подкосились, и я рухнула без чувств.
