Дальше: II «Лайон-парк» 1966

I
Голубая цапля
1999

Мадлен Хеллер понимала, что поступает довольно безрассудно. Прибыв из Нью-Йорка в Лондон на два дня раньше назначенного срока, она остановилась в «Лайон-парке» в Найтсбридже. Мадлен переступила порог номера. В неподвижном, затхлом воздухе стояла пыль; судя по всему, окна здесь не открывались давно. Знойная атмосфера была пропитана ароматами кедра и лаванды. Мадлен задыхалась от духоты, но не могла заставить себя даже включить кондиционер. Глупейшим, наиужаснейшим, до смешного отчаянным образом она была влюблена в очень-очень плохого мальчика, и эта ее влюбленность, лишая последних сил, заставила девушку рухнуть на кровать.

Мадлен — высокая, темноволосая женщина тридцати четырех лет — отнюдь не была глупа. Еще бы — юрист, выпускница факультета правоведения Нью-Йоркского университета. Многие находили ее привлекательной и даже красивой, но ничего о ней толком не знали. И никогда бы не догадались, насколько легко, без малейших усилий мысли она была готова расстаться с собственной жизнью.

Любовь бывает хорошей и бывает плохой. Любовь может возвысить человека и сделать его хозяином собственных чувств, а может нанести предательский удар в спину, когда он этого меньше всего ожидает. Что и произошло с Мадлен прошлой весной, когда она приехала в Англию, чтобы помочь сестре в свадебных хлопотах. Сама Элли не просила ее помощи; это их мать, Люси, посоветовала младшей дочери отправиться в Лондон, тем более что на свадебной церемонии она должна была исполнять роль подружки невесты. Когда же Мадлен оказалась на месте, выяснилось, что Элли уже со всем справилась сама. Собственно, так происходило всегда.

Старшая сестра — разница в возрасте между ними составляла тринадцать месяцев — росла славным, добрым существом и принадлежала к числу тех людей, кому всегда все удается. Теперь она стала писательницей, автором необыкновенно популярной среди маленьких детей и их родителей книги. Стоило Элли Хеллер появиться на улице, как ее мгновенно узнавали, и она охотно принималась раздавать детворе автографы на каких-то клочках бумаги и раздаривать бумажные веера с названием своей книжки, всегда хранившиеся у нее в сумочке. Один раз в год она приезжала на родину, в Соединенные Штаты, для проведения своеобразного фестиваля, ставшего одним из самых популярных ежегодных событий, действующими лицами в котором были ребятишки, наряженные в разных птиц. Девяти-, десятилетняя малышня в костюмах попугаев, утят и воронят выстраивалась в очередь, чтобы получить экземпляр книжки с подписью автора. Иногда в этих поездках Мадлен сопровождала сестру, с трудом заставляя себя поверить в то, что весь этот шум поднят вокруг слегка переиначенной глупейшей детской сказочки, которую когда-то рассказывала им мать. Строго говоря, эта история принадлежала им обеим, хотя лично она, Мадлен, и не собиралась извлекать из нее выгоду.

Так что же рассказывала Люси Хеллер своим дочкам, когда они втроем отправлялись гулять вдоль болот, вблизи которых стоял их дом?

Однажды в Нью-Йорке мать самой Люси, в ту пору еще ребенка, сняла туфли и босиком прошла через весь пруд Центрального парка, чтобы побеседовать с обитавшей там голубой цаплей. Ей не было дела до того, что подумают люди, она просто хотела дать поручение огромной птице — присматривать за ее маленькой дочкой, и с тех пор та никогда не оставляла Люси.

— Разве может цапля защитить человека? — шепотом спросила однажды Мэдди у своей сестры.

Хоть ей и было тогда всего восемь, но эта история совсем не казалась заслуживающей доверия.

— Но она может жить двумя жизнями, совсем разными, — не задумываясь, ответила Элли. — Есть жизнь цапли на небесах и есть ее земная жизнь здесь, у нас.

— Хорошо, что эта птица может помогать нам обеим, — вслух подумала младшая.

— Не говори глупостей. — Старшую сестру всегда отличала уверенность в себе и решительность. — Голубая цапля может по-настоящему любить только одно существо на свете.

В книжке Элли так все и выходило — ее героиней была женщина, которая вышла замуж за своего возлюбленного, и они жили в доме, по описанию очень напоминавшем тот, у болот, в котором прошло детство Мадлен и Элли. Окружали его те же высокие заросли серебристого тростника, над которыми висело то же чернильно-синее небо. Молодые супруги прожили в этом доме, выстроенном из дерева и камня, почти год, и жизнь их текла мирно и счастливо. Но однажды, когда муж отправился на реку наловить рыбы на ужин, в дом постучали. Жена отворила дверь и увидела перед собой незнакомую женщину. Это оказалась первая жена ее мужа, голубая цапля. Она, обратившись в человека, искала своего исчезнувшего супруга.

— Как ты можешь выносить всю эту детвору, что вертится вокруг тебя?

Так спрашивала иногда Мадлен у сестры, когда ту окружала особенно плотная толпа детишек. У них текло из носа. Они, несомненно, являлись носителями разных опасных заболеваний. К тому же отчаянно шумели и задевали друг друга. И разве обязательно смеяться так громко и отвратительно? Это же просто ушераздирающее ржание, а не смех.

В книге жена-цапля имела самый жалкий вид. У нее опадали перья. Она страшно исхудала, так как с тех пор, как пропал ее муж, птица-женщина не съела ни крошки съестного. «Одна из нас победит, другая — проиграет. И кто это будет?» — спросила она у героини прямо с порога.

— Но они мои читатели. Я хочу, чтобы им было весело.

Элли непременно навещала родных, когда приезжала в Америку, и теперь наконец Мадлен будет ее гостьей. Откровенно говоря, до сих пор она избегала бывать у Элли в Лондоне, отговариваясь нехваткой времени. Хоть подлинная причина была не в этом, скорее ее ничуть не интересовало, насколько безупречен мир, созданный вокруг себя ее сестрой. Но в этот раз Мадлен не станет ни о чем таком даже думать, она просто побывает на свадьбе Элли, вот и все. Свадьбе, на которой она опять предстанет перед всеми в роли сестрицы-неудачницы, малявки-глупышки, которая не знает правил и, став взрослой, не только по-прежнему боится грома и мышей, но трусит летать самолетами… Да ее тошнит от страха, когда она оказывается в автомобильной пробке, ха-ха-ха! Безвкусная особа, которая, по общему мнению, вырядится в жуткую синтетику, в то время как ее сестра станет блистать белоснежными нарядами из натурального шелка и атласа.

Второсортица, неудавшийся экземпляр, теневая сторона удачи. Ей никогда не удавалось поверить тем, кто говорил о ее красоте, и она всегда шарахалась прочь от предлагаемой дружбы. Умела лишь делать свою работу и ни в чем не изменять себе. В детстве она была среди тех, кто стоит в стороне, спокойно наблюдая, как другие отрывают бабочкам крылья или зарывают в грязь лягушку. Жестокость, вообще говоря, не является ли она обязательной составляющей жизни? Улучшать мир — отнюдь не забота Мадлен. Такого рода вещи могли интересовать только ее сестру.

Поскольку она собиралась провести в Лондоне всего несколько дней — приехала в четверг и отправится обратно в понедельник вечером, — они с Элли прямо из аэропорта отправились на примерку заказанного для нее платья. В детстве они были довольно дружны, но поскольку выросли врозь, теперь стали настолько не похожи, насколько могут быть непохожими родные сестры. Поэтому хоть Элли и постаралась выбрать платье, которое могло бы понравиться Мэдди — светло-синий шелк, удивительно гармонировавший с ее цветом волос и глаз, — Мадлен оно показалось просто ужасным. Конечно, она промолчала, решив, что хоть раз в жизни постарается быть ласковой и сговорчивой младшей сестренкой. А когда с примеркой было покончено, даже согласилась отправиться в кондитерскую, чтобы вместе выбрать свадебный торт. Ведь именно для этого она сюда приехала. Ну да, помогать любимой сестре.

В кондитерской им пришлось перепробовать чуть ли не полдюжины тортов. Глазурь из масляного крема оказалась слишком тяжелой, шоколадная — слишком сладкой. Элли демонстрировала недовольство. Она даже заявила, что считает эти свадебные приготовления пустой тратой времени. И в конце концов остановила выбор на самом простом бисквитном торте, который, оказывается, был испечен по ее рецепту. И зачем вся эта суета? Но Мадлен — само олицетворение уступчивости — лишь сказала:

— Превосходное решение. Простота — лучший путь к совершенству. Меньше вероятность ошибки.

Нельзя сказать, чтобы она считала подобную философию состоятельной там, где дело касалось ее самой. Может, для Элли простота — хорошо, но отнюдь не для нее. И если бы речь шла о торте для ее собственной свадьбы, то она потребовала бы взбитых сливок, джема, шоколада, карамели и абрикосов, выдержанных в бренди. Нет на свете ничего слишком хорошего для той, которая всегда считала себя человеком второго сорта.

На следующий день после не совсем удачного предприятия с тортами обе сестры маялись животами. В пижамах и теплых носках они, обложившись грелками, остались в постелях. В детстве им вполне хватало общества друг друга — и больше никто не был нужен. И сейчас, те час или два, когда они, лежа, потягивали ромашковый чай и болтали, могло показаться, что прежние времена возвратились. Но вернуть то, что разрушил отъезд Элли из отчего дома, невозможно. Если уж говорить об этом начистоту, теперь между ними нет ничего общего. С того дня, когда Элли уехала учиться в Бостон, миновало целых семнадцать лет. Сразу после первого курса она отправилась в Лондон, а дома провела лишь неделю или около того. Она попросту бросила Мадлен в их огромном коннектикутском доме… Ну да, были еще родители, которые снова сошлись после разрыва, длившегося несколько лет.

Хеллеры не поддерживали близких отношений с соседями, и у Мадлен никогда не было друзей. После отъезда Элли она оказалась еще более одинокой, и по обыкновению всех одиноких людей стала высокомерной и неприветливой. Когда приходили письма от Элли, Мадлен отказывалась их читать, уходила из дому и пряталась в тростниках. Если день оказывался солнечным, ей случалось видеть голубую цаплю, свившую гнездо в их краях. Мадлен читала, что большинство голубых цапель живут парами, более крупный самец и хрупкого сложения самка остаются вместе на всю жизнь. Но эта цапля всегда была одна; а там, вдалеке, наверное, находилось гнездо. Девушка часто звала птицу, но та словно не слышала. Ни разу даже не посмотрела в ее сторону.

Квартира Элли на Бейсуотер была просторной, но весьма невзрачной, совсем не в духе Мадлен. Завидовать откровенно нечему. Очередной образчик простоты. Гардероб сестры составляли вещи из шерсти и кашемира, цвета — преимущественно серый, глубокий синий и черный. Стиль — практичность от хорошего портного. Мадлен во всем этом лично убедилась, заглянув в платяной шкаф, пока Элли принимала душ. Она и теперь не могла отказаться от мысли, что ее сестра обладает какой-то тайной, каким-то самым главным знанием, которое позволяет ей совершать единственно правильные поступки. Но вещи не дали женщине ни малейшей подсказки, ни одного намека на это знание обнаружить не удалось, хоть она отметила, что единственным ярким всплеском среди скучной одежды в шкафу оказалась прозрачная розовая блузка, ее собственный подарок прошлой осенью. Стильная вещица от Бернис, однако острый глаз девушки сразу отметил, что сестра даже не сняла бирку.

Отлежавшись после фиаско с дегустацией, сестры, хоть животы у них еще побаливали, отправились на ланч с подружками невесты. Присутствовали: Джорджи, лучшая подруга Элли, художественный редактор издательства, которое опубликовало ее книгу; Сюзи, пересаженная на британскую почву уроженка Техаса, она училась вместе с Элли на первом курсе и вышла замуж за англичанина, теперь эта женщина, мать двух девятилетних девчонок-близняшек, до того освоилась в Лондоне, что даже говорила с легким британским акцентом; и Ханна, преподавательница курса хатха-йоги, соседка Элли, сестра была одной из ее учениц, впрочем не самой прилежной. Рослая Ханна, всегда в белом, походила на кошку, и казалось, что в любую минуту она может вытянуться на полу во весь рост или свернуться калачиком.

— Наконец-то явление младшей сестры! — воскликнула Джорджи.

Встреча подруг и была назначена для того, чтобы отпраздновать ее приезд. Ресторанчик оказался лучше, чем ожидала Мадлен; особенно ей понравились маленькие вазочки с цветами, в которые были воткнуты карточки с именами — так отметили их места за столом. Девушки поспешили объявить Мадлен, что нестерпимо завидуют ей: из всех подружек невесты только она будет красоваться в голубом шелке, остальным придется удовольствоваться льняными платьями оттенка миндаля.

— Но зато вы сможете потом носить их куда угодно, — решительно отмела Элли их жалобы. — Потому я и выбрала такой цвет. А Мэдди всегда любила экстравагантные вещи.

Собравшиеся к ланчу переглянулись: истинная правда! Младшая сестра явно переусердствовала с нарядом, эта цвета павлиньего пера шелковая блуза, а также длиннющие серьги — опалы в серебре.

«Ну и пусть меня сочтут тщеславной, если им так хочется; в конце концов, иметь хороший вкус никогда не считалось преступлением».

— Может, твоя сестричка потому и не приезжала до сих пор? — ядовито предположила Джорджи. — Дожидалась случая, чтобы можно было принарядиться.

— Я не приезжала потому, что не располагаю временем. Я работаю, — спокойно пояснила Мадлен.

— А мы не работаем? — Джорджи была не из тех, кого легко осадить.

— Я этого не сказала.

— Говорить и не требовалось, и так понятно. Что ж это за работа, которая так упорно мешала тебе приехать?

— Я юрист.

Остальные обменялись выразительными взглядами.

— Что-нибудь не так? — поинтересовалась Мадлен. — Ваши комментарии?

Но тут за нее вступилась Элли:

— Хватит, она же все-таки приехала.

Ланч был непоправимо испорчен. Подруги Элли вели себя натянуто-вежливо по отношению к Мадлен, но не более. За столом обсуждались темы, о которых она не имела понятия, телепередачи, которых она не смотрела, и книги, которых она не читала. Опять — случайно или вследствие чужого умысла — она оказалась аутсайдером в жизни своей сестры.

Когда она отправилась в дамскую комнату, оказалось, что Джорджи и Сюзи тоже там. И Мадлен могла бы поклясться, что, увидев ее, они оборвали разговор.

— Ну и как вам жених? — поинтересовалась она, моя руки под краном.

Нет, ей определенно не показалось, что ее собеседницы обменялись многозначительными взглядами. Зеркала не лгут.

— Сама увидишь.

Сюзи вспомнила о своих техасских корнях, и весь ее облик говорил: «Со мной лучше не спорить».

— Ты же сестра Элли. — Джорджи старательно наносила на губы слой перламутрового блеска. — Уверена, что сможешь составить свое мнение.

— Я им не понравилась, — жаловалась Мадлен сестре после этой встречи.

Не то чтобы это было для нее важно… Она не привыкла ломать голову над тем, что люди о ней думают. И этим чрезвычайно походила на свою бабушку, иными словами, тоже могла бы пройти босиком через пруд в Центральном парке.

Обе сестры возвращались из ресторана пешком. На улице самая настоящая весна. Гайд-парк так буйно зеленел, что они не могли не вспомнить о доме, о заросших тростником болотах, о всех тех местах, в которых когда-то было так удобно прятаться.

— Конечно понравилась. Не будь такой мнительной, пожалуйста, — ответила Элли.

Ни один человек на свете, за исключением ее сестры, не мог бы заподозрить Мадлен в мнительности. Но Элли прекрасно помнила, как маленькая Мэдди от страха пряталась под одеялом, пищала при виде пауков и мышей и до беспамятства боялась темноты. Это была их личная жизнь, такая же личная, как мамина история о цапле; их общая история, пока Элли не объявила ее своей собственностью и не написала эту дурацкую книжку.

— Я знаю, твой Пол тоже возненавидит меня.

— Ты всегда ждешь худшего. Так нельзя. Нужно стараться смотреть на вещи позитивно. И ждать от жизни только самого лучшего.

К этому времени Мадлен уже знала, при каких обстоятельствах произошла встреча Пола и Элли. Познакомились они совершенно случайно, впервые встретившись у Кенсингтонского дворца. Наутро после трагедии в парижском туннеле Пол и Элли пришли к Кенсингтону — после развода с принцем Чарльзом здесь жила принцесса Диана, — чтобы почтить букетами цветов ее память. У Элли был букет безупречно белых роз, она сама выбирала каждую из них, отвергая любой цветок с хоть чуть побуревшими лепестками или каким-нибудь другим изъяном. Вот почему и торжественный завтрак после венчания был назначен в «Оранжерее» — огромной теплице во времена королевы Анны, превращенной теперь в довольно известный ресторан.

— Жизнь принцессы вселяла в меня такое ужасное чувство безнадежности, наверное, любовь вообще невозможна в этом жестоком и холодном мире…

Когда же Элли явилась со своими розами к Кенсингтонскому дворцу, оказалось, что бесчисленные букеты выложены линией, уже достигшей в длину нескольких сотен ярдов. А Пол… Молодой человек лишь в самый последний момент решил прийти к Кенсингтону. Он оказался там едва ли не случайно, больше того, цветы, которые он принес, были им сорваны в соседнем саду, какие-то красные, неизвестные ему даже по названию. Решился же он на это ради своей матери, большой поклонницы леди Ди. Миссис Райс жила в небольшой деревушке рядом с Редингом и была сражена известием о гибели принцессы. Пол и подумал, что маме будет приятно узнать, что ее сын не пожалел времени и почтил память погибшей.

Элли призналась сестре, что в момент встречи с Полом она до того отчаянно рыдала, что молодой человек подошел к ней и спросил, не требуется ли ей помощь. И так как у нее буквально потемнело в глазах, когда она увидела такого красавца, она могла только молча покачать головой, даже не в состоянии нормально ему ответить. Они отправились выпить кофе, и с этого момента все и началось.

— До неправдоподобия романтично. Любовь может нагрянуть в самый неожиданный момент. — Элли так и сказала ей.

Когда Мадлен впервые услышала историю сестры, она едва сумела сдержаться. «Что может быть романтичного в вашей идиотской любви?» — хотелось ей спросить. Но она пробормотала только, что Диана могла бы сразу сообразить, за кого выходит замуж. Мадлен случайно видела по телевидению интервью, во время которого у принца Чарльза спросили, влюблен ли он в свою невесту. «Любовь? А что, собственно, это такое?» — заявил он, не моргнув глазом и не смутившись присутствия самой Дианы, сидевшей рядышком. Принцессе просто следовало встать и уйти не попрощавшись.

Во время прогулки после ланча сестры решили забежать в магазин «Харви Николс» и посмотреть новую коллекцию обуви. Обе они обожали хорошие туфли, что было одной из немногих общих для обеих сестер черточек, сохранившихся до сих пор. В старших классах они без конца менялись одежками, все так и думали, что у сестриц полно тряпок, а на самом деле их было даже меньше, чему большинства сверстниц.

В магазине взгляд Мадлен сразу упал на замшевые туфли с серебряными пуговицами. Они были великолепны, а стоили целых 300 фунтов. Но когда она что-нибудь хотела, она хотела этого отчаянно. И теперь прекрасно знала, что если она эти туфли не купит, то будет мучиться и мучиться раскаянием. Так что уж лучше сразу бесповоротно решиться на отважный поступок и приобрести их, выложив требуемую сумму.

Она ничуть не терзалась завистью из-за чужих свадебных хлопот. Определенно не тот случай. Тускло-белый костюм, который выбрала в качестве свадебного наряда Элли, наводил на грустные мысли. Не изменяя своему практичному стилю, сестра, конечно, остановила выбор на такой вещи, которую потом сможет носить едва ли не каждый день. Мадлен же определенно отыскала бы что-нибудь из органзы с атласом, причем такого умопомрачительного фасона, что надеть подобное произведение портновского искусства женщина отважится лишь один раз в жизни. Так что когда Элли предупредила ее о непрактичности замши и о том, что эти туфли не выдержат первого же дождя, Мадлен тут же достала кошелек, заплатила и стала владелицей непрактичных, дорогих, восхитительных туфель.

Во время лодочных прогулок вдоль хмурых берегов, именно в тех пустынных местах, где селились голубые цапли, мама неизменно напевала дочкам песенку с таким припевом: «Плыви, моя лодочка, греби, греби, мое весло». Но случались такие катания редко, только в те дни, когда мама чувствовала себя хорошо. Но и тогда Люси Хеллер была слишком слаба, чтобы брать в руки весла, обязанность грести лежала на девочках. Когда Мэдди и Элли было, соответственно, десять и одиннадцать лет, их мать тяжело заболела и в течение нескольких лет, до того времени, как сестры стали старшеклассницами, проходила курс лечения от злокачественной опухоли. В те годы их и оставил отец. Люси все же поправилась и стала чуть ли не единственным пациентом онкологической клиники, у которого не было ни одной вспышки рецидива, но в ту пору ее сил хватало только на то, чтобы нести в руках сумочку с вязаньем. Мать самой Люси тоже когда-то скончалась от той же болезни, и хоть Люси избегала этой мрачной темы и держала свои страхи при себе, девочки неизменно чувствовали их. И считали мать обреченной.

На случай, если одна из прогулок на лодке обернется катастрофой — неожиданно нагрянет шторм или ялик перевернется, — девочки даже разработали план спасения. Несмотря на их почти ежедневные ссоры и даже драки, несмотря на взаимные провинности: Мэдди случалось стащить у сестры какое-нибудь украшение или книжку, а Элли в ходе уборки их комнаты выбросить коллекцию ракушек, собранную сестрой, — все равно они должны спасать друг друга. Просто схватятся за руки и будут помогать одна другой держаться на поверхности воды. Перед каждой прогулкой они проверяли, есть ли в ялике спасательные жилеты, и наводили в газетах справки относительно прогноза погоды.

Они не сомневались, что над их матерью висит проклятие. Из-за него их и оставил отец. Иначе разве мог бы нормальный мужчина бросить жену, мать своих детей, которая проходит курс лечения от рака? Постепенно сестры пришли к решению, что они единственные на свете, кто может разрушить это колдовство. И способ сделать это тоже один-единственный кровь за кровь, око за око, зуб за зуб. Они обратятся за помощью к цапле, которой когда-то было поручено присматривать за их семьей. Но ведь дух цапли может потребовать жертвоприношения?

Поэтому однажды ночью сестры, вместо того чтобы лечь спать, прокрались на задний двор дома. Босиком. Стояла ужасная темень, и, конечно, Мэдди споткнулась о камень. Элли пришлось удержать ее за руку, чтобы та не упала. Обе были одеты в одни лишь ночные сорочки. В доме исчез привычный порядок. В холодильнике закончилась еда; постиранная когда-то одежда превратилась в грязную и заношенную; никто не заботился о вывозе мусора; тучи мух роились над ящиками, в которых громоздились упаковки риса и макарон. Так проявляла себя болезнь, оставляя везде трагические следы, в углах, в щелях между половицами, на полках шкафов.

Когда девочки дошли до конца лужайки перед домом, Мэдди охватили сомнения. Проклятие, в конце концов, — нешуточное дело. За оградой уже ничего не было видно. Казалось, что в мире, кроме них двоих, не осталось других живых существ. Если они пойдут дальше, что там окажется? Придет ли к ним цапля, если они позовут ее? А если и вправду придет, что им тогда делать? Мэдди вообще-то птиц не любила. А голубая цапля была ростом не меньше ее самой. Про это написано в книге Одюбона — как и про то, что цапли считают территорию, на которой живут, своею и вполне могут наброситься на захватчика.

— Нечего трусить, — заявила старшая сестра. — Теперь за дело.

И начала копать (лопату Элли прихватила из гаража). Влажная земля отзывалась громким чавканьем, на поверхности выступали небольшие лужицы. Мадлен держалась поближе к сестре, ощущая запах мыла и пота. Она казалась человеком, который точно знает, что надо делать.

— Ты только мешаешь, — заявила ей Элли. — Путаешься тут под ногами. Я и сама могу справиться.

Когда яма была выкопана, Мадлен протянула сестре бритву, которую накануне стащила из ванной комнаты.

— Тебе не будет больно, — пообещала Элли. — Зато к нам придет цапля. И защитит нас.

Она всегда знала, что нужно сказать, чтобы заставить сестру делать то, что той совсем не хотелось. Иногда ее слова были правдой, иногда — нет.

— Когда что-нибудь болит, лучше всего все время повторять про себя какое-нибудь слово, — прошептала Элли. — Что-нибудь успокаивающее.

Отец бросил их. Мать скоро положат в больницу. Или ее схватят таинственные силы, утащат и запрут в высокой заколдованной башне. Или она умрет. И Мадлен выбрала слово «рисовый пудинг». Собственно, два слова, но зато это было название ее любимого блюда. Рисовые пудинги ужасно вкусные, и она их так давно не ела!

Элли молниеносно провела лезвием по ладошке сестры. Насчет боли она оказалась права. Было почти совсем не больно, только чуть обожгло кожу.

— Получилось, — прошептала Элли. И так же быстро сделала порез себе. Хоть и глубокий, но она и глазом не моргнула. — Теперь надо держать руки над ямкой.

Девочки терпеливо постояли, наблюдая, как кровь капала на землю, потом Элли набросала на это место жидкой грязи.

Спутанные волосы лезли в глаза, но девочкам было не до этого, сейчас они взбирались по стволу сикомора, самого высокого дерева на три мили в округе.

— Что-нибудь точно должно случиться, — сказала старшая.

Но ничего не случилось. Они ждали и ждали, а ничего не происходило. Элли была глубоко разочарована. Ведь все это задумала она, именно она принимала решения, а теперь… Что им делать теперь? Девочка никогда не плакала, но сейчас была близка к слезам.

— Цапля никогда не прилетит, — прошептала она. — И не спасет маму.

Для Мадлен мысль о том, что ее старшая сестра способна заплакать, была самым ужасным испытанием той ночи.

— То, что мы ее не видим, еще не значит, что ее здесь нет, — вдруг сказала она.

Элли удивленно взглянула на сестру. Честно говоря, Мэдди и сама удивилась своим словам, но продолжала:

— Здесь же темно, а возможности человеческого глаза довольно ограничены.

В школе на уроках анатомии они сейчас как раз проходили устройство глаза. Сестры продолжали смотреть в сторону болот, однако разобрать, где кончается полоска земли и начинается вода, было невозможно. В ночи серебристый тростник казался угольно-черным.

Мэдди продолжала, и, как ни странно, теперь голос ее зазвучал уверенно:

— Могу поспорить, что она сейчас здесь, рядом с нами, просто прячется. Но мы не должны сомневаться в ее присутствии.

На следующий день матери стало лучше. Она расположилась в шезлонге на лужайке, радом с ней лежало вязанье, и бледный солнечный свет ласково согревал ее. В полдень мама пошла на кухню и приготовила дочерям завтрак. Позже в тот же день они услышали, как она рассмеялась. Болезнь отступила, и это сделали они. Сделали с помощью капавшей в ямку крови из порезов на ладошках и своей веры в чудо.

Больше об этом происшествии сестры никогда не говорили, словно оно было их общей мрачной тайной. В таких семьях, как у них, не верили в чудеса, подобные вещи кратко именовали «чепухой». И девочки вели себя так, будто они никогда не выскальзывали из дома глубокой ночью и не просили о помощи голубую цаплю. Тем не менее Мадлен боялась, что проклятие может обрушиться на нее за то, что она иногда врет сестре. И когда на нее находили приступы такого страха, она брала бритву и, выбрав на теле место понезаметней, наносила порез. Где-нибудь под коленкой, на подошве ноги, внутренней стороне предплечья. Элли, как оказалось, была права. Боль скоро проходила.

Шел второй лондонский вечер Мадлен, и ее сестра затеяла готовить индийское карри. Квартиру заполнили ароматы специй, наводя на мысль о том, что из Элли мог бы получиться великий повар. Она способна была повторять процесс снова и снова, пока не удавалось достичь совершенства. А не бросала дело на половине, как это делала ее сестра, например, в том, что касалось личной жизни.

Мадлен вышла из кухни, даже не поинтересовавшись, когда накрывать на стол. Разумеется, это карри никогда не окажется достаточно совершенным.

Пола ждали к семи часам. Мадлен устроилась на кушетке, поставив рядом с собой бокал вина, и принялась красить ногти, внутренне готовясь испытать разочарование. Все подруги и ухажеры сестры вечно оказывались занудными книжными червями, совсем не в ее стиле. Гораздо важней сейчас были ногти, лак, выбранный ею, имел серебристый оттенок, так что они стали похожими на овальные стальные пластинки. Лондон она возненавидела: магазины слишком дороги, и все — даже преподавательница хатха-йоги — разговаривают с ней свысока. Жалко, что нельзя улизнуть отсюда. Она бы с удовольствием съездила в Париж. Никогда еще там не была. Мадлен сняла бы номер в «Рице», в этом отеле стены обиты зеленым шелком. Она бы гуляла по саду Тюильри и пила кофе в таких местах, где никто не говорит по-английски. Вся эта суета со свадьбой… пишут, что половина всех браков заканчивается разводом. Кажется, даже семьдесят пять процентов. Каковы в таком случае могут быть шансы на успех?

Когда раздался звонок в дверь, отворять пошла Элли. До слуха младшей сестры донеслись тихие голоса, к которым она даже не стала прислушиваться. Разговор явно ни о чем. Элли ничего толком не рассказывала о Поле, разве что уточнила детали брачной церемонии. Она не из тех, кто станет откровенничать. Все, что Мадлен было известно, это история их первой встречи: Кенсингтонский дворец, принцесса Диана, белые розы… этот Пол, наверное, самый скучный человек на свете. И сейчас Элли, стоя в дверях, бубнила что-то о его вечных опозданиях, а мужчина уверял в ответ, что всегда является вовремя, это она приходит рано. Голоса звучали устало и явно не принадлежали тем влюбленным голубкам, которыми Мадлен их представляла.

— А это моя младшая сестра, — объявила Элли, вводя Пола в комнату.

Мадлен подняла глаза.

В одном Элли оказалась определенно права — этот Пол удивительно красив. Ему было слегка за тридцать, но выглядел он молодо, явно принадлежа к тому типу мужчин, которые до самой старости сохраняют юношеский облик. Высокий рост, очень коротко подстриженные светлые волосы, так что его голова кажется обритой, некоторая заторможенность в манерах, которая делает его одновременно и опасным, и притягательным.

Жених сестры подошел, склонился к ней, поочередно коснулся губами ее щек. Ощутив отчетливый запах спиртного, она сказала себе: «Разочарование номер один». Мадлен определенно не доверяла людям, которых считала склонными к выпивке в одиночку, хоть сама довольно часто позволяла себе по пути с работы заглянуть в бар, чтобы расслабиться и немного отдохнуть после трудового дня.

— Добро пожаловать в нашу семью.

«Вот как?» — Она подняла бровь.

— Могу ли я сказать вам те же слова?

Мадлен также не чувствовала расположения к красавчикам мужчинам. Составила о них мнение, исходя из собственного опыта в прошлом.

— Разумеется. Мы ведь одна семья. Но позвольте сказать, что этот цвет лака не для вас. — Он уставился на ее ногти. — Слишком мрачный для такой красавицы, как вы.

— Не слушай его, — вмешалась Элли и потащила жениха на кухню пробовать карри.

Когда они вышли, Мадлен перевела взгляд на ногти. Пол прав. Цвет их наводит на мысль, что она сделана из титана или стали. И люди догадаются, что ей неизвестно о существовании такой человеческой детали, как чувства.

Обед удался. Карри оказался превосходным и даже не слишком пряным. Хозяйка раскраснелась от тепла разогретой кухни. И, к удивлению Мадлен, выпила несколько бокалов виски с содовой. Ее сестра не была любительницей спиртного, которое прежде не добавляло ей веселости. И сейчас тоже — с каждым бокалом Элли становилась все более молчаливой и мрачной. Позабыв о желании сбежать в Париж, Мадлен с тоской вспоминала свою нью-йоркскую квартирку и хотела поскорей оказаться там в блаженном и приятном одиночестве и лакомиться на ужин йогуртом прямо из баночки.

— Можно узнать, чем вы зарабатываете на жизнь? — поинтересовался у нее Пол.

— А можно попросить вас обойтись без этого сакрального вопроса? — Она пожала плечами. — В вашей стране все, словно сговорившись, только об этом меня и спрашивают.

— Я ведь рассказывала тебе, — напомнила жениху Элли, — что Мадлен юрист, и довольно влиятельный. Работает в одной инвестиционной компании на Манхэттене. Специализируется по вопросам недвижимости.

— Ясно. Значит, делаете деньги.

Пол откровенно насмехался над ней. И уже казался довольно раздраженным, готовым спорить обо всем на свете, не соглашаясь ни с чем.

— Надеюсь, это не преступление?

Мадлен сама ощутила, какой воинственной становится ее поза. Да, она занимается инвестированием средств богатых людей; может, прикажете извиняться за то, что она умеет делать свое дело?

— Кто я таков, чтобы судить вас?

— Вот именно. — Мадлен неторопливо налила себе еще бокал вина. Ей положительно требуется подкрепить силы. Теперь ей понятно, почему Элли выпила несколько порций виски. Ее жених — человек явно трудный. — Вы определенно никто.

Мужчина внимательно оглядел ее, словно вбирая взглядом, затем усмехнулся. И Мадлен догадалась, что по какой-то странной причине этот человек узнал про нее абсолютно все; узнал даже то, что, возможно, неизвестно ей самой.

— Ну, нельзя сказать, что Пол так уж никто. Он редактор, работает на киностудии, — вступилась за жениха Элли. — Ведь это он — тот самый человек, который предложил снять фильм по моей книге. Я рассказывала тебе об этом, Мэдди. Вы оба совершенно не умеете слушать. Общая для вас черта.

Элли собрала тарелки и ушла на кухню, отказавшись от их помощи. Теперь они прислушивались к шуму льющейся воды, доносившемуся из кухни.

— Она всегда хочет все делать сама, — обратился Пол к Мадлен. — Ей никогда и в голову не придет просить о помощи.

— Конечно. Любит все держать под контролем. Разве кто-нибудь другой может справиться с этим так же хорошо, как она?

Пол допил виски и налил им обоим еще.

— Я, признаться, до сих пор не понимаю, почему ваша сестра решила выйти за меня. Не знаю, что она вам говорила на этот счет, но, по-моему, она совершает ужасную ошибку. Она много обо мне рассказывала?

— Ровно ничего, и я не строю на ваш счет никаких догадок. Расслабьтесь. Не сомневаюсь, что она от вас просто без ума.

Мадлен говорила совершенно спокойно. Ей известен подобный тип мужчин, странно только, что ее сестра, обычно такая практичная и рассудительная, увлеклась им. Пол — один из тех слишком красивых парней, которые считают себя центром Вселенной и всякой компании тоже. С ними приходится нянчиться, льстить им, дарить неотступным вниманием. Наверняка у него почти нет друзей.

— Она ничего вам не рассказывала обо мне?

— А что, есть о чем рассказывать?

— Рассказать всегда есть о чем, детка. Своя история имеется у каждого.

Мэдди бросила на него внимательный взгляд. Он, оказывается, не совсем таков, каким она его только что представляла. И как только он расставался с высокомерной миной, сразу же становился на редкость милым и обаятельным.

— Я наверняка все ей испорчу, — смиренно сознался он, чем еще раз поразил Мадлен. — Мне не удаются такие попытки.

— Я не знала, что вы были женаты раньше.

— Женат я не был. Был всего лишь влюблен. В детстве из меня сделали самого большого эгоиста, хоть я и не виню в этом мою мамочку. Она хотела как лучше, это правда. А я всего лишь самовлюбленный подонок. Наверное, это в моей ДНК так запрограммировано. А что запрограммировано в вашей с сестрой наследственности? Кроме вашей красоты, конечно?

Привлекательность может оказаться очень опасным свойством, она будто существует сама по себе. И взгляд Пола, который он сейчас устремил на Мадлен, был очень и очень странным, особенно учитывая, что она все-таки была сестрой его невесты.

— Я тоже, к сожалению, эгоистична. В отличие от Элли. — Кровь прилила к щекам. Раньше она считала, что краснеть почти не умеет. — И совершенно уверена, что вам удастся сделать мою сестру счастливой.

— Точно, — усмехнулся Пол. — По схеме «они жили долго и счастливо, и у них было семеро детей». Но какое это имеет значение?

По какой-то причине они дружно рассмеялись. Может быть, признаваясь этим, что оба слабаки по части сердечных дел, вечные неудачники. У Мадлен, вообще говоря, ни один роман ни с одним парнем не длился дольше года. Любовные отношения ей быстро надоедали, она становилась требовательной. В качестве объяснений ссылалась на свое воспитание. Говорила, что оно ее погубило, потому что к ней всегда относились как к младшей в семье и она привыкла во всем слушаться сестру.

— Рада, что вы поладили, — сказала Элли, входя в этот момент в комнату. На десерт она подала ягоды, мороженое, крем-шантильи и шерри-бренди.

Они могли откликнуться какой угодно шуткой, но вместо этого лишь обменялись взглядами. Сообщники. Именно тогда Мадлен и поняла: могут возникнуть неприятности. Это был момент сомнений, глухой удар сердца, неуловимая угроза подступающего несчастья. Все эти признаки оказались налицо, словно знаки на дорожной карте, расстеленной на столе перед ними. Здесь — ложка и вилка, а вот тут — нож и сердечная боль.

— Ты сама так прекрасно взбила сливки? — спросила Мадлен у сестры. — Очень вкусно.

Но думала она вовсе не об этом. И не о пломбире с сиропом, ягодами и орехами. Собственно, она вообще разлюбила сладости. Но сейчас она вдруг вспомнила один день, ей было тогда лет семь, когда на дом вдруг обрушился ураган и она, напуганная, побежала и спряталась в чулан. Через некоторое время вся семья бросилась на розыски, ее искали повсюду, звали и звали, выкрикивая ее имя, а она молчала. Теперь Мадлен вспомнила, какое отрадное чувство испытала тогда, какую почувствовала власть над всеми домашними. Она, которая всегда была для них почти никем, мисс Второсортица. И сейчас — вновь то самое чувство. Как будто только ей одной известно, что предстоит случиться. Мадлен снова взглянула на Пола, просто чтобы удостовериться в том, что она не ошиблась. Он смотрел на нее не отводя глаз.

Она ни в чем не ошиблась.

Вечером Мадлен чистила на ночь зубы в крохотной ванной комнатке своей сестры. Хотела поскорей заснуть, чтобы перестать думать. Сердце колотилось как бешеное. Конечно, слишком много вина, слишком много кофеина. Во второй свой приезд она пробудет в Лондоне совсем недолго, несколько последних дней августа, когда должна состояться свадьба. Потом уедет. Не причинив никому ни малейшего вреда. Небольшая интрижка, легкий флирт за спиной сестры, не более серьезная обида, чем в детстве, когда она, бывало, стащит у нее ленточку или безделушку, которой Элли даже не хватится. Однажды, повинуясь внезапному импульсу, она вылила в кровать сестре стакан молока. Это было так подло, ей даже не верилось, что она на такое способна. Так никогда и не призналась в этом. Разыграла полнейшее удивление, когда в их комнате вдруг появился противный запах.

Мадлен сама не понимала, откуда берется эта зависть, так глубоко внутри ее она гнездилась. Мама тогда сказала, что так пахнет, наверное, из-за плесени; в доме действительно было очень влажно, в конце концов, он стоял на самой окраине возле болот. Люси провела целый день на ногах, стирая детскую одежду и все постельное белье, даже одеяла, потом развешивая все это на веревках сушиться. Мадлен смотрела, как мать в конце дня присела отдохнуть в тень под сикомором, едва живая от усталости, возле нее стояли корзины с остальным бельем, предназначенным для стирки. Девочка знала, что оно все почти совсем чистое, могла бы вмешаться, рассказать о случившемся и пощадить мать, избавив от дальнейших хлопот. Но она этого не сделала. Так и стояла в зарослях тростника, не проронив ни слова.

В номере было невыносимо душно; никто в них не проводил уборки, древняя система канализации то и дело давала сбои. Но это был именно тот отель, в память о котором мама долгие годы хранила на ночном столике белую керамическую пепельницу, украшенную зеленым львом.

— Когда-то он был для меня самым любимым местом на земле, — рассказывала Люси дочкам. — Мне было двенадцать лет, и «Лайон-парк» казался мне верхом элегантности.

В детстве воображение Мадлен даже рисовало живущего здесь настоящего льва; наверное, потому нынешним летом она и зарезервировала номер. Мать так восхищалась этим отелем, теперь превратившимся в непритязательную гостиницу. Что же касается льва, обитавшего во внутреннем дворике отеля, то он оказался старинным каменным изваянием, поросшим от древности мхом.

— Ах, этот… — снисходительно бросил клерк, когда Мадлен спросила о льве. — Когда-то его привезли из одного французского монастыря, и он уже несколько сотен лет живет в нашем саду. Он стоял там, даже когда самого отеля еще не было. Но недавно у него через всю спину прошла трещина, и мы просто не знаем, что будем делать, если наш лев развалится на части. Придется дать отелю другое название!

Она послала Полу заказное письмо, и он расписался в получении, так что прекрасно знает, что она его ждет. На карнизе окна ворковали голуби, а снизу, с Бромптон-роуд, доносился шум дорожного движения.

Остальные члены семьи — родители, тетушки и дядюшки, двоюродные сестры и братья вместе с несколькими американскими друзьями Элли — остановятся в нескольких кварталах отсюда, в отеле «Восточный мандарин». Мадлен же сказала родителям, что ее фирма заключила соглашение с одним небольшим отелем поблизости от Гайд-парка и поэтому ее проживание там ей ничего не будет стоить. А так как она занимается делами клиента, которому грозят неприятности из-за его теневых инвестиций, то нуждается в тишине и покое. В выбранном ею отеле не было ни кабельного телевидения, ни платных каналов, как не было и модных спа; имелся лишь небольшой зальчик, в котором гостям подавали обед и напитки.

Семиэтажное здание занимало большую часть квартала. И определенно не походило на тот раритет, о котором вспоминала их мать. Длинные унылые коридоры. По каждой из стен вдогонку одна за другой бежали крашенные в синий цвет двери с позолоченными цифрами номеров и замысловатыми стеклянными ручками. Все этажи были абсолютно одинаковыми — очень путаная для постояльцев система. Единственный лифт был рассчитан только на четырех человек, а витая лестница, поднимаясь вверх, все уменьшала и уменьшала свои ступени, так что на верхние этажи без риска оступиться могли взобраться лишь маленькие ножки ребенка. Полы на всех этажах отеля были покрыты шерстяной ковровой дорожкой одного и того же мрачного темно-зеленого цвета.

Номер, который заняла Мадлен, выходил окнами на улицу. В небольшой комнатке располагались кровать с белым покрывалом, комодик, старый телевизор, принимавший только четыре канала, и кондиционер на специальной подставке, хитрый прибор, делавший воздух в номере еще более жарким, несмотря на то что его пластиковая трубка выходила прямо в окно. Крошечная туалетная с ужасной ванной, снабженной лишь ручным душем, умывальник с раковиной находились в самом номере. Светильник под потолком и лампа на старомодном столике вносили свой вклад в обстановку. Но Мэдди до всего этого не было никакого дела; со времени ее весеннего визита главным для нее было вернуться обратно. Если Пол не придет к ней сегодня после обеда, она позвонит ему сама и оставит сообщение на автоответчике.

«Но тебе лучше прийти. Уж это-то ты должен для меня сделать. Впрочем, ты должен мне гораздо больше».

В ту ночь она спала лишь урывками. Но успела увидеть странный сон: ей приснилось, что она стоит на заднем дворе их дома в Коннектикуте и смотрит на огромный сикомор. К ветвям растущего у самого крыльца дерева были привязаны тысячи скелетов, а вместо листьев росли красные цветы. Мэдди подошла к дереву, протянула руку, чтобы сорвать один из цветков, и вдруг увидела, как на ее ладони появляются глубокие царапины. Цветы оказались вырезанными из стекла. И тут же в ее сон пришло воспоминание о том, что она испытывала, когда наносила себе те давнишние порезы. Тогда ей казалось, что это единственный способ почувствовать что-либо.

Позже сквозь сон она услышала, как незнакомый мужской голос выкрикивает какие-то слова. Мадлен проснулась, открыла глаза, но шум продолжался, значит, ей это не приснилось. Часы на столике показывали половину одиннадцатого вечера. Тут она окончательно пришла в себя, ибо ей в жизни не приходилось слышать таких гневных криков. Голос явно принадлежал англичанину, в первое мгновение она подумала, что это Пол, но потом поняла, что ошиблась. Этот шум доносился из номера напротив. Мадлен выбралась из постели и подошла к двери. Но смотрового глазка не было, и увидеть, что происходит в коридоре, не представлялось никакой возможности. Она хотела было приоткрыть дверь, но невидимый мужчина так ужасно громко ругался, что она побоялась оказаться втянутой в какую-нибудь историю, до которой ей вообще-то нет никакого дела. Поэтому Мадлен просто приложила ухо к двери, пытаясь понять, в чем дело. Но кроме «каждый раз» и «невероятно», ни одного слова разобрать было невозможно.

Она вернулась к кровати, нырнула под одеяло и прижала ладони к ушам. Так и лежала, дрожа, пока постепенно все тревожные мысли не вылетели из головы, а взамен них пришли воспоминания о том сикоморе, что рос в их дворе. Она вспомнила, как маленькими они делили с сестрой одну кровать на двоих. И как сильно она боялась тогда темноты.

Он пришел на следующее же утро. Элли отправилась на встречу с директором фильма, который снимался по ее книге. Последние эпизоды сценария при чтении показались ей немного общипанными, и Джорджи, которую собирались назначить дизайнером проекта, заехала утром за Элли и увезла ее с собой. Предполагалось, что работа может занять весь день и Мадлен будет предоставлена самой себе, вечером же они с сестрой должны были встретиться в ателье. Накануне состоялась последняя примерка свадебных нарядов, платье Мадлен оказалось превосходным, хоть его и следовало немного убрать в талии.

— Ты в нем похожа на цветок. На ирис, — улыбнулась Элли и добавила: — Не забудь, мы должны встретиться в пять.

О завтраке Элли позаботилась перед уходом, как бывало в их детстве: на столе стояли круассаны, хлопья, джем. Но есть Мадлен не хотела, разве что выпить немного кофе. Поэтому, вместо того чтобы возиться с едой, она заварила кофе покрепче и достала сигарету, хоть прекрасно знала: Элли не выносит, когда кто-нибудь курит в ее квартире. Что ж, еще одно правило будет нарушено.

Мэдди уселась около открытого окна, выпустила первую струйку дыма и решила, что если выдыхать дым на улицу, то Элли ни о чем не догадается. Ее сестра не из тех, кто вечно всех в чем-нибудь подозревает. Вообще для человека, который считает себя таким дотошным и умным, она была довольно простодушна, и одурачить ее не представляло труда.

Прошло не меньше часа с тех пор, как Элли ушла на свою встречу, когда из переговорного устройства послышался звук сигнала. Странно, но Мадлен сразу же поняла, что это Пол. Всю ночь ее не оставляли мысли о нем. Конечно, слегка смущало то обстоятельство, что ее так влечет к жениху сестры, но она же не вольна в своих мыслях! И совершенно не собирается предпринимать что-либо в этом направлении. Да, когда-то за Мадлен водились мелкие хищения из гардероба сестры, но человек — это же не вельветовая юбка или пара модных туфель, об этом даже она знает. Любовь нельзя позаимствовать на время, а потом вернуть хозяину.

Девушка подошла к интеркому и произнесла в микрофон:

— Квартира Хеллер.

Поверх футболки и трусиков на ней был накинут один из халатов сестры. Волосы слегка пахли табаком, так что их придется снова вымыть перед встречей с Элли.

— Это я знаю.

Голос принадлежал Полу. Итак, началось… Последний миг затишья перед бурей. Она может нажать кнопку и впустить его, а может отойти от двери и вернуться к окну. Притворится, что она не узнала его, подумала, что явился какой-нибудь рассыльный, и решила не открывать.

— С чего бы мне впускать вас?

Подумала, что ответ ей известен, но, может быть, она все-таки ошибается.

— Потому что ты сама этого хочешь.

Когда Мадлен нажимала кнопку, она почувствовала, как дрожь пробежала по ее телу, поднялась к плечу, заставила дрогнуть руку. Голова так кружилась, будто она собиралась прыгнуть с вышки в бассейн. Вспомнила, как смотрел он на нее накануне вечером, увидела мысленно его лицо перед собой, и желание током пронзило ее. Она не считала себя лгуньей или записной обманщицей, но правда иногда так изменчива, не так ли?

Мадлен могла бы передумать, пока Пол поднимался в лифте, но она не стала этого делать. Раздался стук в дверь, и она сказала себе, что ничего особенного не происходит. Он, наверное, накануне забыл здесь шарф или пришел, чтобы оставить записку невесте, или захватить бутылочку вина из холодильника. «Я потому-то и впускаю его, что ему необходимо зайти к Элли по делу». Она в очередной раз лгала себе и вообще была мастером в этом деле.

— И каким же будет твое решение? Впустишь меня? — уточнил Пол, уже стоявший у входной двери.

Накануне вечером он произвел впечатление человека, который знает, что делает. Но сейчас, кажется, колебался.

— Ты спрашиваешь так, будто вот-вот обернешься большим серым волком, — усмехнулась Мадлен.

— О нет. Можешь захлопнуть дверь перед моим носом, и, клянусь, я даже не зарычу. Просто убегу прочь. И ты, моя девочка, больше никогда в жизни меня не встретишь.

Как легко все это было. Она даже не позаботилась завязать пояс халата. Распахнула дверь и будто спряталась в темной комнате, где ее никому не отыскать. Не слышно шагов, не видно отпечатков пальцев, нигде ни малейших следов ее присутствия.

Мадлен опоздала на примерку на двадцать минут.

— Заблудилась… — сообщила она, ворвавшись в примерочную, где перед зеркалом стояла Элли, уже одетая в свадебный костюм. — Думала, что так и не смогу разыскать этот дом.

Сестра рассмеялась.

— Ты будто только выскочила из постели.

Волосы у нее были наспех схвачены заколкой, накраситься она вообще не успела, лишь быстро натянула джинсы и свитер. И несмотря на то что вымылась под душем, чувствовала себя так, будто вывалялась в дерьме или только что ползком пробиралась по канализационной трубе. Даже самой не верилось, что она способна на такое. До сих пор всем телом ощущала прикосновения его рук. Ну, такие вещи перестают казаться реальными, как только вы перестаете о них думать, а именно это она и намеревалась сейчас сделать.

Она молниеносно сбросила с себя свитер, джинсы и стала надевать платье. Портной в смущении опустил глаза. У нее мелькнула мысль, что от нее несет, как от кружки с прокисшим молоком. И зачем она когда-то загадила сестренкину кровать? Что могло заставить ее устроить такое?

— Могла бы раздеться за занавеской, — рассмеялась Элли. — Ты же не эксгибиционистка, в самом деле.

— Брось, какая разница.

Может, ее следует наказать, например вывести нагишом на улицу… и пусть все на нее показывают пальцами? Когда она впускала Пола в квартиру сестры, она будто вовсе ни о чем не думала. Наверное, как и он сам. Позже Пол даже показался ей рассерженным, словно не он сам это затеял: «Пошло оно все к черту! К черту мое будущее. Почему не погубить все, к чему имел отношение, перед тем как навсегда распроститься с этим миром? Разве не так?» У Мадлен на секунду мелькнула мысль, что может, он не из-за нее так завелся? Она ведь его coвсем не знает.

— Не платье, а мечта… — отозвалась Элли о ее синем наряде.

— Согласна.

Элли обернулась к зеркалу и пристально поглядела на свое отражение. Сейчас она вовсе не походила на счастливую невесту. Скорее казалась человеком, которому необходимо спасаться бегством.

— Не ошиблась ли я? — прошептала она.

— Ты о чем? О том, что остановилась на таком костюме, когда могла заказать роскошное платье?

Мадлен слегка подташнивало. Она не только не позавтракала утром, но и позже поесть не успела. У нее на это не хватило времени. Она была слишком занята тем, что губила все, к чему имела отношение. Как только Пол ушел, пришлось срочно перестилать постель. Отогнать мысль о том, что он мог бы ей и помочь в этом, она не смогла. Этот человек думает только о себе. Конечно, он предельно эгоистичен и беспечен, но Мэдди нуждается в нем. И хочет увидеться с ним снова. Мысль об их тайне, о которой никто никогда не сможет догадаться, доставляла ей удовольствие. Не живет ли внутри ее некое чудовище, которое растет с каждым днем?

— Ты прекрасно знаешь, о чем я, Мэдди. Может, мне лучше отменить свадьбу?

Пораженная, Мадлен уставилась на сестру. А Элли не сводила глаз с ее отражения в зеркале.

«Вдруг она по моему виду догадалась, что я предала ее? Учуяла запах измены?»

На минуту захотелось уйти с сестрой через зеркало, скользнуть во вчерашний день, когда еще не случилось ничего из сегодняшних событий. Но почему она, Мадлен, не может взять то, что хочет? И, надеясь, что голосом не выдаст себя, она ответила вопросом на вопрос:

— Ты это серьезно, ты и вправду решила отменить свадьбу?

— Видишь ли, я из тех людей, от кого всегда ждут выполнения всех обещаний. — С этими словами Элли аккуратно сняла жакет и юбку, оставшись в белой сорочке, которая была гораздо красивей ее свадебного костюма. — Я не права? Разве не этого все вы от меня ожидаете?

На следующий же день Мадлен позвонила Полу, но его мобильный телефон был выключен, а к домашнему никто не подходил. Когда сестра вышла из дому, чтобы сделать кое-какие покупки, она заглянула в Интернет и выяснила, что в прошлом году Пол был редактором нескольких телевизионных программ для Би-би-си. И хоть работал он мало, ей удалось получить изрядное количество информации — о его школьных делах, успехах футбольной команды, за которую он когда-то играл, его родителях, живших в Рединге, где отец был преподавателем химии, а мать, медицинская сестра, возглавляла клуб местных садоводов. Мадлен быстро становилась экспертом по биографии Пола.

Вечером он заглянул к ним пропустить пару стаканчиков и, когда Элли вышла на кухню наколоть лед, прямо заявил:

— Забудем обо всем, что тут случилось.

Будто это она за ним бегала! Но он подошел к ней почти вплотную, даже взял ее руку в свои ладони, и тогда она подумала, что он даже больший лжец, чем она предполагала. А подумав так, захотела во что бы то ни стало заполучить его обратно. Даже осмелилась поцеловать прямо в гостиной. Он отпрянул.

— До свидания, сестренка. — Это прозвучало в точности так, будто между ними все кончено.

Времени у нее было в обрез, в Нью-Йорк она должна прилететь вовремя. Поэтому на следующее утро, когда Элли стала собираться на работу, Мадлен уверила ее, что найдет чем заняться. Например, сходит в Букингемский дворец, с удовольствием побродит по Лондону как заправская туристка. А сама вместо этого выяснила адрес Пола и отправилась ловить такси. Но когда она оказалась перед его домом, то поняла, что не знает, как поступить дальше. Этот мужчина просто не откроет дверь, если догадается, что это она.

— Мэм, вы будете выходить? — спросил таксист.

— Если надумаю, я выйду. — Ее даже трясло от волнения. — Мне надо подождать кое-кого.

Довольно долго они молча сидели в закрытой машине. Надо же, в Лондоне может быть так жарко! В выпуске новостей предупредили, что в течение недели температура будет выше девяноста градусов.

В полдень наконец Пол вышел из дома и тут же стал искать такси.

— Поезжайте за этой машиной и постарайтесь, чтобы вас не видели, — бросила она водителю.

Такси, в котором сидел Пол, остановилось возле одного из огромных старых домов в Кенсингтоне. Его внешний облик напомнил Мадлен башенки и розочки торта, который подают гостям на американских свадьбах. Позади особняка располагался небольшой сквер, под деревьями возились дети. Мадлен могла б и сама догадаться, что Элли тут обманывают не с ней одной. Лгуны должны лгать, а мошенники мошенничать. Наверное, это записано в их ДНК.

— Мисс, вы выходите из машины?

Она проводила глазами Пола, когда тот поднимался по ступеням. На его звонок дверь распахнулась, и он вошел в дом.

Мадлен расплатилась с водителем и вышла; от жары и волнения лицо ее раскраснелось. Пол водит за нос Элли, но почему-то оскорбленной чувствует себя она, Мадлен! Женщина выждала несколько минут и направилась к особняку. Едва она позвонила, в дверях возникла горничная.

— Меня ждут, — не моргнув глазом сообщила Мадлен.

— Завтрак накрыт в саду, — пробормотала служанка. — Меня не предупреждали, что к ланчу придут гости.

— Тем не менее они пришли.

Мадлен чувствовала, что она в ударе, уверенность в себе затопляла ее. Разумеется, прислуга впустила ее. Внутри дом оказался огромным, необыкновенно прохладным и шикарным. После залитой солнечным светом улицы ей нужно было дать глазам привыкнуть к приглушенному свету. Панели темного дерева, широкая парадная лестница; пол в вестибюле выложен бело-черной мраморной плиткой.

— Я знаю, куда идти, — бросила она служанке — Мне прекрасно известно, где сад.

— В таком случае…

Мадлен слышала тихий гул голосов, поэтому все, что от нее требовалось, это идти в ту сторону, откуда они доносились. Она миновала вестибюль и оказалась в гостиной, малиновые стены которой сияли позолотой, а пол был выложен эбеновым деревом. За высокой стеклянной дверью виднелась оранжерея, а дальше — сад: деревья в цвету, в их кронах распевают птицы, вдоль высоких каменных стен растут дюжины розовых кустов, тропинки выложены щебнем.

Пол снял пиджак и остался в просторных брюках из льна и бледно-голубой рубашке. Только что подрезав розы, он сейчас возвратился к столу и как раз усаживался напротив хозяйки дома. Эту женщину Мадлен видела только со спины, сумела разглядеть лишь ее большую, летнюю шляпу из соломки. Пол рассмеялся каким-то сказанным ему словам.

— Если вы решите нанять меня в садовники, я сразу соглашусь. — Сколько радости в его голосе! — Можете не платить мне ни пенса. Но боюсь, что с моим мастерством я тут все загублю.

Мэдди подошла поближе. Высокая изгородь задрожала, когда стая птиц снялась с нее и взлетела. Пол поднял глаза. Увидев женщину, он буквально окаменел.

— Что с вами, Пол? — спросила его собеседница.

— Боюсь, мне нехорошо.

— Ты, кажется, подшутил надо мной, — сообщила Мадлен из-за изгороди. — И решил не отвечать на мои звонки?

— Через минуту я вернусь, — пообещал Пол и, взбешенный, направился к Мадлен. — Ты что, с ума сошла? Следить надумала за мной?

— Тебе тут платят только за садовничество или еще за что?

— Миссис Ридж — давний друг нашей семьи. Мне она почти как бабушка. Так что придержи язык.

Женщина, сидевшая за столом, в эту минуту обернулась, и Мадлен увидела, что эта немолодая дама, хоть и безупречной английской красоты, вряд ли может быть чьей-либо соперницей.

С озабоченным лицом миссис Ридж стала подниматься со стула. Пол обернулся к ней. Улыбнулся и успокаивающе махнул рукой.

— Это дело отнимет у меня не более полминуты, — заверил он, затем твердо взял Мадлен за руку и повел обратно через оранжерею. Мимо желтых и светлых орхидей, мимо майоликовых горшков с папоротниками. — Миссис Ридж принимала во мне большое участие, я ей многим обязан. Даже тем, что получил образование. У нее нет своих детей, и она очень ко мне привязана. А я к ней — не меньше. Не ожидал, что за моими визитами к ней может кто-нибудь следить.

— Я же не знала…

— Ты о многом не знаешь, — равнодушно ответил Пол.

Она отвернулась от него и торопливыми шагами направилась к выходу. Этот мужчина не стоит ее хлопот. Отъявленный себялюбец и наглец, о чем он, впрочем, и сам сказал. Мадлен выбежала из дома и тут же, как назло, подвернула на ступеньках лодыжку. Прихрамывая, медленно поплелась к парку, затем остановилась у обочины. Когда Пол подъехал к ней на такси, она уже не сдерживала слезы.

— Садись, — скомандовал он, не выходя из машины. Они обменялись молчаливым взглядом. — Садись в машину и давай обойдемся без дурацких сцен.

Мадлен открыла дверцу и села на заднее сиденье.

— Я сказал миссис Ридж, что с работы за мной прибежала одна моя полоумная сотрудница, — сообщил он. — Она посоветовала уволить тебя.

— Большое спасибо. Очень мило.

— Мы, кажется, сделали ужасную гадость, а, детка? Согласна со мной?

Выглядел он ужасно. К тому же его терзал мучительный кашель; должно быть, простудился тем утром, которое они вместе провели у Элли, и теперь Мадлен наверняка подхватит от него эту болезнь, чем бы он ни заболел. Пусть, она это заслужила.

Пол склонился к ней ближе, и она уловила запах мыла.

— Мы совершили глупейшую ошибку. Я знаю, почему приходил в то утро, но я никогда не подумал бы, что ты откроешь мне дверь. И был даже удивлен тем, с какой легкостью ты предала сестру.

— К черту нравоучения. Ты в этом тоже участвовал.

— Можешь смеяться, но я не сомневался, что ты выставишь меня и тут же побежишь к Элли рассказывать, что я пытался тебя соблазнить.

— Ты хотел, чтобы я выставила тебя?

Мадлен перестала понимать, что происходит.

Рубашка Пола измялась — тонкая льняная ткань. Рубаха была небесно-голубого цвета, новая, светлая. Кажется, пиджак, который был на нем, он забыл в том доме.

— Слушай, мне жаль, что так получилось. Мне не следовало подключать к этому тебя. Я серьезно прошу у тебя прощения.

Машина подъехала к дому Элли и остановилась у обочины. Мадлен продолжала сидеть, не замечая этого, когда вдруг кто-то постучал в окошко машины. Она чуть не подпрыгнула от страха. Пол опустил стекло, перед ними стояла Джорджи. Оказывается, они тоже только что приехали, и Элли только что поднялась к себе.

— Кто бы мог подумать… — пропела Джорджи, задумчиво разглядывая их обоих.

— Встретил эту девушку на улице и решил, что могу подвезти бедняжку. — С этими словами Пол распахнул дверцу такси. — Мы прибыли. Рад был повидаться с вами, Джорджи.

Дверца захлопнулась, машина рванулась с места и исчезла. С ней, Мадлен, на этом покончено. Она была для него лишь средством достижения цели. Какой бы она ни была, эта цель.

— До чего же я его ненавижу, — процедила Джорджи.

Любопытное совпадение. Мадлен направилась к дверям.

— Я тоже.

Возвратившись в Нью-Йорк, она никому ни о чем не рассказала. Да и, собственно, кому было до этого дело? Разговаривая с сестрой по телефону, Мадлен расспрашивала о Поле. Она ненавидела его странной, какой-то алчущей ненавистью. Но не могла забыть их единственное свидание наедине. Может быть, во время свадебной церемонии ей нужно будет встать и во всеуслышание объявить о том, что случилось? Что ей мешает это сделать? Она осчастливит этим и сестру, и себя. Разве не лучше будет разоблачить его перед всеми собравшимися, пусть даже этим она разоблачит и себя?

Ее подавляла глубокая депрессия. Это сказывалось на работе, и кто-то из ее коллег даже поинтересовался, не произошло ли у нее в семье какого-либо несчастья. Раньше у нее были расписаны все выходные, теперь же она спала до полудня и старалась пореже выходить из дому. Когда однажды приехали в город родители и зашли к ней, стук в дверь разбудил ее, хоть было уже больше двух часов пополудни.

Мать отозвала ее в сторону и спросила, понизив голос:

— Что с тобой происходит?

— Ничего не происходит. Почему ты вечно подозреваешь меня в чем-то?

— Я не подозреваю, я догадываюсь, — отрезала Люси.

— Даже так? О чем же ты в таком случае догадывалась, когда я была маленькой? Но тогда тебе не было до меня дела. Ты меня даже не замечала.

Люси ошарашенно смотрела на дочь.

— Я не замечала? Как ты можешь говорить такое? Конечно замечала. Я всегда видела, что мы с тобой очень похожи, просто совершенно одинаковы.

Мадлен вспомнила, как однажды ночью она убежала из дому. Это произошло в ту пору, когда родители жили врозь. Надела плащ и зимние ботинки, потому что была весна и везде стояли лужи. Убежать оказалось так легко — просто открыть дверь и шагнуть в темноту. Она твердо знала, что надо делать. Сказала же ей однажды Элли, что голубая цапля придет к тому, кого полюбит. Вот остался позади их сикомор, вот и двор кончился. Трава была мокрая и хлюпала, словно губка. Ноги Мэдди утопали в ней, и ботинки сразу покрылись грязью. Небо было беззвездным, луна пряталась за облаками, но девочка знала, куда ей идти.

До болот было не так уж далеко. Сначала она добралась до тростниковых зарослей и стала пробираться дальше, раздвигая тонкие стебли. Они были высокие и перистые. И отвратительно пахли. Она брела вдоль берега, ботинки громко чавкали. Она слышала, как бурлила здесь жизнь, слышала улиток, крики сидевших в гнездах птиц, изредка вой ветра. Наверное, здесь можно встретить и пауков, и каких-нибудь пиявок, в деревьях, должно быть, прячутся летучие мыши. Из двух сестер это она, Мэдди, всегда была трусихой, это она плакала, когда оставалась одна, не умела ни приготовить еды, ни постирать, даже не могла застегнуть пуговицы на тяжелом зимнем пальто. Боялась густых кустарников и крабов, которые могут укусить за палец. Но сейчас она ни о чем таком не думала.

Конечно, пришлось идти довольно долго, но она нашла то место, где, как мама сказала, живет голубая цапля. Она одолела эти ужасные кустарники — и вот пожалуйста, стоит под большой ивой, в ветвях которой находилось гнездо цапли.

Под пальто на ней была надета только голубая ночная рубашка. Девочка сбросила ботинки и стала карабкаться на дерево. Она умела хорошо лазать по деревьям и была гораздо крепче, чем казалась. Но пока Мэдди добралась до гнезда, силы оставили ее.

Раньше она думала, что оно из травы и мха, а оно оказалось сплетенным из серебристых и черных веток. Гнездо было пустым, и девочка забралась в него. Если оно свалится на землю, то она упадет тоже и сильно расшибется. Но ветки выдержали ее вес. Мэдди очень хотелось узнать, правду ли им сказала мама: заботится ли о ней цапля. Цапли ведь обязаны хранить верность, такова их природа.

Когда она проснулась, едва смогла разогнуть ноги, так они затекли от долгого сидения на дереве. На локтях и коленках виднелись красные следы от укусов каких-то жуков. Светало. При первых лучах солнца она вдруг услыхала далекий голос, он показался ей похожим на голос сестры. Мэдди глянула вниз, на болотную пустошь, и увидела, что далеко на мелководье стоит Элли. А совсем рядом с ней голубая цапля. Легко было догадаться, что девочка боится птицы и что птица боится девочки, но это не имело никакого значения Элли подошла так близко, что могла бы прикоснуться к цапле, а та не улетала. Но вот птица расправила крылья и взлетела. Девочка подняла голову и помахала ей рукой и увидела на дереве Мэдди. Конечно, светлые волосы старшей сестры были точь-в-точь такого цвета, как тростник. Потому-то цапля и выбрала ее.

Пол не пришел на следующий день в «Лайон-парк», хоть она и оставила ему сообщение на автоответчике, в котором намекнула, что намерена позвонить Элли и во всем ей признаться. Прибегла, так сказать, к угрозам. Но ей было безразлично, насколько глубоко она пала. Портье она уведомила о том, что ждет посетителя и что следует позвонить ей, как только он явится. С трудом поборола желание заявить, что человек, которого она ожидает, ее муж, но солгать так нахально не осмелилась.

Итак, Мадлен сидела в душной комнате и ждала, ждала… Ждала до тех пор, пока у нее не началось головокружение. Тогда она вышла из отеля и отправилась бродить по Лондону. Вернувшись, пообедала в номере и снова принялась ждать хотя бы телефонного звонка. Между делом выпила бутылку вина и улеглась спать, когда было еще светло. И снова ее разбудил шум в коридоре. Тот же спор двух голосов, тот же мужской крик. Вскоре, однако, все стихло, она решила принять душ, но тут обнаружилось, что из крана течет исключительно холодная вода, а горячая появляется только время от времени. Мыло было комковатым, и пахло чем-то вроде лизола. Кое-как вымывшись, она вышла из ванной комнатки, обернулась полотенцем и улеглась в кровать.

Было почти одиннадцать часов вечера, когда он наконец-то явился. Портье даже не удосужился сообщить ей о приходе посетителя, Пол просто поднялся к ней в лифте. Кто угодно мог оказаться на его месте, хоть лондонский городской сумасшедший, хоть серийный маньяк-убийца.

Он постучал в дверь и позвал ее по имени. Минуту — не меньше Мадлен заставила себя не двигаться, не обнаруживать свое нетерпение. Даже перед самой собой. Пусть он пострадает. Пусть подождет.

Пол постучал опять. И Мадлен медленно направилась к двери. Из одежды — по-прежнему только полотенце.

— Боже, кого же ты ждешь? — сказал Пол и рассмеялся. — Привет, сестричка.

Он начисто обрил голову и сбросил вес. Выглядел страшно тощим, одни кости и кожа.

«Отлично», — подумала Мадлен, очень надеясь, что он страдает по меньшей мере так же, как она. И сожалеет о браке, в который имел неосторожность дать себя втянуть.

— Ты почему-то не писал мне, даже не позвонил…

Женщина изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал легкомысленно. Но не получилось, выходила сплошная патетика, как раз то, что она терпеть не могла. Но Пол ничего не заметил. Казался рассеянным и каким-то отсутствующим, глаза затягивала странная пленка, будто у него был конъюнктивит.

— Но ведь мы с тобой чужие люди, Мэдди, и ты сама это знаешь. Пусть так оно и останется. Если ты снова будешь мне звонить, я тебе не отвечу.

— Мне так жаль Элли, — проговорила она. — Правда, жаль.

— И мне, — кивнул Пол.

— Ты всегда был таким отъявленным эгоистом?

— А ты?

— Если я ей все расскажу, она не поймет тебя. И никогда не простит.

— Да, не простит. — Опять тот же кивок. — Тебя тоже.

— Может быть, это я не прощу.

Не сказав больше ничего, Пол развернулся и пошел к лифту.

Она ничего для него не значит. Мадлен принялась одеваться. Чувствовала себя разбитой и печальной. Спустилась в ресторанчик при отеле, он был почти пустым. Лишь один немолодой человек пил в баре и какая-то пара смеялась, сидя за столиком. К Мадлен подошла официантка и объявила, что уже время закрывать ресторан, но она наврала ей, что только что прилетела из Штатов и не успела пообедать. Тогда официантка принесла ей салат и пирог с начинкой. Подала и вино «Пино гриджио». В зале было довольно прохладно, но Мадлен все еще задыхалась от жары.

— Пирог вкусный? — поинтересовалась официантка.

Он показался Мадлен совсем черствым, но салат был неплохой, а вино и того лучше, потому она кивнула:

— Неплохо.

Пообедав, провела в ресторанчике еще почти час, попивая вино. Когда наконец поднялась, чтобы уйти, в зале оставались только бармен и пожилой господин. Смеявшаяся пара и официантка уже ушли. Мадлен поднялась на седьмой этаж в лифте и, едва выйдя из него, тут же заблудилась. И только долго проплутав, она нашла наконец свой 708-й номер. Отпирая дверь, лениво подумала, есть ли на этом этаже другие постояльцы. По крайней мере, по дороге ей не повстречался ни один человек. Выключила неисправный кондиционер и распахнула окно. Комнату наполнил городской шум, залетевший ветер оказался сухим и пыльным. Не сняв платья, она улеглась на кровать.

Отец оставил их, когда девочкам было одиннадцать и двенадцать лет, как раз в то время, когда мать проходила курс химиотерапии. Он снял дом в городе, примерно в трех милях от побережья. Мать сказала, она не винит его. Объяснила им, есть люди, самой природой неприспособленные примириться с болезнями; одна мысль о больнице вызывает у них головокружение. Но дочери не поверили ей. Если у их отца и кружилась от чего-то голова, то только от его собственных эгоистических поступков.

Они часто проносились на велосипедах мимо дома, в котором жил отец, но тот казался необитаемым. Когда же девочки звонили ему по телефону, трубку снимала какая-то женщина. Элли говорила, что это, наверное, знакомая отца или его экономка. Как раз тогда Мадлен начала наносить себе порезы под коленками и на руках. Не знала, чего она хочет больше — причинить боль себе или кому-нибудь другому. И каждый вечер звонила той женщине, с которой жил отец. Месть постепенно приобрела привычный вкус, и чтобы с ней не сродниться, следовало быть осторожной. И девочка стала очень осторожна. Она ничего не рассказала об этом даже сестре. Уже одиннадцатилетним ребенком она поняла, что месть — это исключительно частное дело.

Однажды отец снова появился в их доме. Припарковал машину прямо на дороге и вызвал дочерей. Казался таким злющим, будто это они перед ним провинились.

— Почему вы терроризируете невинного человека? Не звоните нам больше. Если еще хоть раз позвоните, я поменяю номер телефона. И вообще, она просто владелица дома, в котором я снимаю жилье. Мы практически незнакомы.

Элли понятия не имела о телефонных звонках, но не стала ни в чем винить сестру. Вместо этого сразу приступила с обвинениями к отцу.

— Чем менять номер, тебе лучше вернуться к нам. Ты нам нужен.

— Это ваша мать подучила вас?

— Она даже понятия не имеет об этом, — ответила Элли.

Мэдди молчала, опустив голову.

Отец вернулся к машине, за ним, не отставая, спешила Элли. Когда он сел за руль, девочка увидела, что он плачет. Не обернувшись к дочерям, не опустив стекло, чтобы попрощаться, он сразу уехал.

Позже, когда они остались вдвоем в своей комнате — сидели на одной кровати, взявшись за руки, за спинами одна подушка на двоих, — сестры продолжали разговор об отце.

— Вообще-то мне его жалко, — сказала старшая.

— А мне — нет, — сердито отозвалась младшая — Он не заслуживает нашей жалости. Оставил нас с больной женщиной.

— Он заплакал, когда уезжал.

— Крокодиловы слезы. Папка-крокодил.

— А ты действительно звонила ей каждый день? — поинтересовалась Элли.

— И даже по два раза.

— Ты думаешь, она и вправду просто домовладелица?

— А ты думаешь, он и вправду крокодил?

Обе рассмеялись. Элли даже удивилась, оттого что Мэдди так хорошо умеет хранить секреты.

— Ты вообще многого обо мне не знаешь. Слышала бы, что я ей говорила…

Именно Элли взяла на себя наблюдение за тем, чтобы все докторские предписания выполнялись. Она часами ждала мать подле кабинета химиотерапии, следила за процедурами, читала матери вслух, подливала ей в стакан имбирного эля. Все решили, что девочка хочет стать доктором. Мадлен тоже давно решила вопрос о своем будущем — и не только о своем.

— Я ей сказала, что убью ее, а кости повешу сушиться в нашем дворе, — сообщила она сестре. — Потом сварю из них суп.

Элли передернуло:

— Мэдди, как ты можешь!

— И выпью ее кровь. И воткну в глаза сотни иголок, — продолжала девочка. — И если она в самом деле всего лишь домовладелица, то она в одну минуту вышвырнет его вон.

Но женщина, подходившая к телефону, не была похожа на домовладелицу. Скорей она казалась чьей-то испуганной подружкой.

— Слушай, не делай этого, — попросила сестру Элли — У нас будут неприятности, и мама с отцом с ума сойдут от страха.

— Мне-то что? Я их обоих ненавижу.

Мать словно ничего не замечала — ни порезов на руках и ногах Мэдди, ни телефонных разговоров по ночам.

— Пусть убираются отсюда и оставят нас вдвоем, — продолжала девочка. — Может, к нам придет голубая цапля и мы будем жить вместе с ней.

— И не мечтай об этом. Скорей уж за нами явится полиция, и нас увезут в детский дом. И потом, кто тогда будет заботиться о маме?

— Кто угодно, — упрямо стояла на своем Мэдди. — Только не я.

Обед, который давали новобрачные, собрал довольно много народу; всех гостей рассадили за таким длинным столом, что общий разговор оказался практически невозможным. Что было, вероятно, к лучшему. Когда в зал вошли жених и невеста — как ни странно сильно опоздавшие, хоть это было отнюдь не в правилах Элли, — все встали и зааплодировали. Первое блюдо — холодный паштет с чесночными тостами — уже было давно подано. Родители Пола — Фрида и Билл — оказались довольно приятной парой, также Мадлен узнала среди собравшихся миссис Ридж, ту самую женщину, которая жила в Кенсингтоне. На ней был черный костюм от Шанель и шляпка, определить возраст этой женщины казалось невозможным. К счастью, она не узнала Мадлен, наверное, даже не разглядела ее во время того апрельского происшествия.

— Привет. — Элли отыскала в толпе сестру.

— Привет.

— Ты остановилась не в том отеле, где родители?

— Поблизости. В том самом, о котором мама так часто рассказывала.

— Понятно. Я рада, что ты здесь.

Элли казалась до крайности изможденной и тоже сильно похудевшей. У Мадлен мелькнула мысль о том, что свадебный костюм будет просто болтаться на сестре.

— Пол ненавидит такие мероприятия, — продолжала та. — Наверное, нашел спасение. — Она кивком указала на бар. — Господи, хотела б я тоже так сбежать. Навсегда.

— О чем ты? — переспросила Мадлен, но Элли ничего не ответила, и она продолжила: — Ты не счастлива?

На лице сестры не было ни малейшего следа макияжа и выглядела Элли ужасно: бледная, измученная.

— А что, произвожу впечатление очень счастливой?

Но тут к ней слетелись подружки, которым не терпелось узнать о предстоящей церемонии, она махнула рукой и ушла с ними. Для Мадлен оставался только один способ пройти через испытание — как следует напиться. Что она и сделала. С таким успехом, что даже ее отец это заметил и спросил:

— Что с тобой случилось?

— Почему вы вечно думаете, что со мной что-то случилось? Все в порядке.

И тут же улизнула в бар. Пол сидел у стойки с бокалом шотландского виски. От светильников ложились на пол маленькие серповидные островки желтоватого света. Глаза Пола казались неестественно большими.

— Она знает про нас, — заявила Мэдди, усевшись рядом. — Только что сказала мне, что очень несчастна.

Пол обратил к ней отсутствующий взгляд, словно не узнал, кто это.

— Я серьезно… — Мэдди только сейчас почувствовала, до чего она пьяна. — Ей все известно. Ты доволен тем, что сделал?

— Я сделал все, что мог, чтобы она оставила меня. Но этого не произошло. Она понятия не имеет о том, что такое измена. Даже не знает, как это делается. — Пол выглядел опустошенным. — Поэтому мы и намерены пожениться. Можешь меня поздравить.

— Ты можешь объяснить мне одну вещь? Почему именно я? Почему ты не мог устроить это с кем-нибудь другим?

— Просто ты там оказалась. И изъявила согласие. К тому же именно с тобой я мог обидеть ее всего сильней.

— Слушай, ты просто больной.

— В самую точку. Я знал, что ты так скажешь.

Мадлен поднялась и вышла из бара. Подумала, что Пол попытается задержать ее, но он и бровью не повел. Спустилась по лестнице к выходу. Если она сейчас упадет и сломает себе шею, никто этого даже не заметит. Младшая, второсортица.

Объект для сравнения: белое и черное, полное и пустое, находка и потеря.

На такси Мэдди вернулась в отель. Прежде чем подняться в номер, заглянула в бар. Там было чуть больше посетителей, чем накануне: та же молодая пара, что сидела тут вчера, несколько делового вида мужчин. И давешний старик, перед которым стояли два стакана с виски и чашка кофе.

— Мне, пожалуйста, то же самое, что заказал этот человек, — попросила она.

— Кто? Тедди Хили? — переспросил бармен. — Он у нас каждый вечер. И пьет всегда одно и то же. Чтобы не пьянеть, придумал пить по одной чашке кофе после каждой пары виски.

Мэдди взяла поданный ей стакан, мигом осушила его до дна, после чего направилась к лифту и поехала к себе. Позже она даже не могла вспомнить, как добралась до своего номера. В жизни она не пила так много, как в этот свой приезд в Лондон. Предательство плодит предательство. Она не собиралась никого обижать, в том числе и себя, и не станет этого делать. Встала, подошла к окну. Отсюда, с седьмого этажа, она видела острые углы кирпичных зданий, крыши, каминные трубы. Неба почти не было видно, и она высунулась подальше. В воздухе носился чуть солоноватый запах моря. Теперь перед ее глазами расстилалась проезжая магистраль, мелькали светлые и красные огни, доносился шум дорожного движения.

Опять вспомнился сикомор, росший во дворе их дома. Они с Элли проводили долгие часы, прячась в его ветвях. Однажды сестры увидели, как из дома появилась мать и, не заметив их, опустилась на траву и заплакала. Они знали: женщина надеялась, что цапля ей поможет. Элли доверчиво уставилась в небо, но она, Мэдди, не сомневалась, что никто сюда не явится. Ее страшили высота и сила собственного разочарования. Страх младшей сестры был очевиден, и Элли прошептала:

— Не смотри вверх. Просто закрой глаза и сиди не двигаясь. Я скажу тебе, когда она прилетит.

Мадлен только успела заснуть, когда ее разбудил крик из номера напротив. Проснулась и глянула на часы — опять то же самое время — десять тридцать, похоже, это повторяется каждую ночь. Может быть, все любовные ссоры таковы: люди просто снова и снова повторяют друг другу одни и те же слова. Она подошла к двери и сжала пальцами дверную ручку. В ушах эхом отдавалось ее собственное бурное дыхание, когда она стала прислушиваться к спору незнакомцев. Затем, скрестив ноги, уселась на пол около двери и приложила к ней ухо.

— Как ты могла так поступить? — спрашивал мужской голос.

И Мадлен разрыдалась, хоть понятия не имела, о чем идет речь. Все-таки в тот день, когда они с Элли забрались на сикомор, ей следовало открыть глаза. Может быть, это помогло бы ей научиться любить мать. Может быть, мать полюбила бы ее в ответ.

Она так и заснула на полу, свернувшись у двери. И утром у нее болели все кости. Спустившись к завтраку, она остановилась у стойки портье, чтобы пожаловаться на своих шумных соседей. Дежурила молодая женщина, Кара Аткинс, ответственная за услуги, как бы малы и неопределенны ни были эти услуги в «Лайон-парке».

— Пара, которая живет в номере напротив моего, страшно шумит. Они ведут себя просто неприлично. Мне даже заснуть не удается.

— Сожалею. Позвольте, я проверю. — Мисс Аткинс провела пальчиком по странице регистрационного журнала и отыскала номер комнаты Мадлен. — О, вы, оказывается, живете на седьмом этаже, в семьсот восьмом номере?

— Да. И ваши постояльцы шумят каждую ночь. Понимаю, в конце концов, их поведение не мое дело, но эти люди мне мешают.

— Администрация отеля будет счастлива переселить вас на другой этаж, — сказала мисс Аткинс.

Но Мадлен тут же попросила ее не беспокоиться. Она все-таки надеялась, что Пол навестит ее, и не хотела упустить свой шанс.

В столовой за одним из столиков опять сидел Тедди Хили и спал. Съежился как мышь и даже тихо похрапывал. Было понятно, что именно так он и провел всю ночь. Относились к нему тут внимательно: Тедди Хили принадлежит к одним из самых старых постояльцев отеля, и администрация не расположена забывать об этом. Шокированная таким недостойным зрелищем, Мадлен тут же дала себе слово не распускаться. С нынешнего дня и впредь. Ей совсем не хочется закончить свои дни пьянчужкой в баре какого-нибудь отеля. И уподобиться брошенной супруге-цапле с выщипанными перьями. Поэтому она наскоро выпила кофе, подкрепилась тостом с джемом и поднялась обратно к себе, чтобы захватить платье — подходило время, назначенное для последней примерки. Когда Мадлен оказалась на своем этаже, она с удивлением заметила, что дверь в 707-й номер распахнута, и заглянула туда, надеясь, что шумная пара уже выехала.

Комната была пуста. Здесь не только не было никого из постояльцев, здесь не было даже мебели. Ни кровати, ни комода, лишь лежали брошенными у стены несколько матрацев. И почему-то в этом номере было жутко холодно, у нее даже пар изо рта поплыл легкими белыми облачками. В спальне ее матери тоже всегда было прохладно, и Мадлен с трудом заставляла себя войти туда, она попросту боялась. Может быть, в этом она похожа на своего отца, всегда готового бежать даже при тени трудностей? Элли приходилось брать ее за руку и вести к матери. «Это же наша мама, глупая, — успокаивала она ее. — Тебя тут никто не укусит».

Мадлен снова спустилась в вестибюль.

— Я случайно выяснила, что тот номер стоит нежилой, — сообщила она мисс Аткинс. — Там даже кровати нет. Кто же там в таком случае шумит?

— Э-э, как бы вам сказать… — Портье замялась. — Говорят, его зовут Майкл Маклин.

— А кто это? Какая-нибудь знаменитость? Почему вы думаете, что мне о чем-нибудь говорит его имя?

— Это наше местное привидение. По крайней мере, так утверждают некоторые. Сами понимаете, я не верю в такие глупости.

— Великолепно. Во всяком случае, я рада, что оно переехало.

— Но оно никуда не переехало. В этот номер мы не ставим мебель уже лет двадцать, но призраку это не мешает. Привидения свободны в своих поступках. И не предупреждают ни швейцаров, ни горничных о том, что поселятся в гостинице.

— Вы же сказали, что не верите в его существование.

— Я и не верю. Но на самом деле я его однажды видела.

— Шутите? — Но, заглянув в глаза Кары Аткинс, она получила ответ на вопрос. — О боже, вы это серьезно.

— Несчастье произошло в тысяча девятьсот пятьдесят втором году, так что наше привидение довольно молоденькое для своего статуса. Если это, конечно, привидение.

— Так вы верите?..

— Конечно. Один из участников происшествия приходит в наш бар каждый вечер. Возможно, снова и снова переживая то событие. Но он никогда не говорит об этом.

— Вы говорите о Тедди Хили, да? О том пожилом джентльмене, который бывает по вечерам в баре?

— Да, о нем.

— И вы утверждаете, что каждый вечер в вашей гостинице повторяется то событие, что произошло в пятьдесят втором году?

— Я рассказываю вам то, что известно мне лично, — заметила Кара. — Об остальном можете сами строить догадки.

Мадлен собиралась поехать к сестре на такси, но передумала и пошла пешком. Ей не нравятся рассказы о привидениях и о несчастной любви. Хорошо, по крайней мере, то, что она решила перестать пить. И наладить свою жизнь. Что она непременно сделает.

Молодая женщина шла, перекинув платье через плечо, и в ярких лучах солнца оно, как драгоценное знамя, плыло позади нее. Хоть на улице по-прежнему припекало, сегодня она не ощущала в себе ненависти к Лондону. В парке Мадлен окружили тишина и зеленое спокойствие деревьев. Аромат, разлитый вокруг, напомнил ей тот острый своеобразный запах, которым напоен был воздух болот, подступавших к самому их дому. По глади пруда скользили игрушечные лодочки детей. Листья на деревьях были зелеными-презелеными, только чуть пожелтевшими по краям. Когда она приблизилась к той части парка, где цвели розы, они показались большими белыми кубками, вырезанными изо льда. И только их изящное покачивание под утренним ветерком нарушало эту иллюзию.

Мадлен опаздывала, но это не волновало ее Она уже совершила так много ошибок, что подобную мелочь не следовало даже принимать во внимание; поэтому она остановилась у киоска, в котором торговали пузырящимся лимонадом. Если бы привидение выбрало для обитания эту часть парка и расхаживало меж белых кустов, нюхая цветущие розы, она, пожалуй, могла бы его понять. Неплохая участь — провести загробную жизнь в парке… если вы, конечно, верите в загробную жизнь. Привидения не нуждаются в мебели, наверное, они также не нуждаются в любви. Может быть, они спят в птичьих гнездах в кронах деревьев, а днем разглядывают оттуда те глупые существа, которых зовут людьми?

Мадлен медленно шла по направлению к Бейсуотер-роуд. Дойдя до нужного дома, поднялась к Элли и обнаружила, что остальные девушки в своих кремовых льняных нарядах уже собрались и ждут ее. Ждут в полном молчании, отчего обстановка больше походила на поминки, чем на ожидание счастливого события.

— Ты не могла бы хоть раз прийти вовремя? — колко спросила Джорджи.

— Хоть тебя это не касается, я все-таки объясню. Я заблудилась — Собственно, это даже не было ложью. — Где моя сестра?

— Почему бы тебе самой не заняться ее поисками?

Элли оказалась на кухне. Плакала.

— Послушай, извини меня, пожалуйста. — Мадлен присела рядом и перекинула платье через спинку стула. — Я, конечно, последняя идиотка, но я опять потеряла дорогу. Я знаю, что такой дурости нет прощения, Джорджи мне об этом уже сообщила, и я с ней даже не спорила. Мне ужасно жалко, Элли. Извини, пожалуйста. Или лучше отрекись от такой сестры.

Элли опустила голову.

— Он очень болен, Мэдди, весь этот год. Я не хотела огорчать тебя, да и Пол настаивал, чтобы никто не знал о его болезни. Даже мысль о чужой жалости приводила его в неистовство. Но сейчас ему гораздо хуже.

Мадлен услышала вдруг, как громко шумит холодильник, раньше она даже не замечала этого. Не замечала и того, что ее сестра несчастна. Она вообще не думала о замужестве Элли, только о связанных с ним хлопотах.

— В прошлом году ему поставили диагноз — четвертая стадия, неходжкинская лимфома. Обнаружила ее я. Какое-то время назад он стал потеть по ночам, потерял аппетит, и однажды, когда мы вместе принимали душ, я вдруг нащупала у него под мышкой какую-то шишку. Мы, конечно, решили, что ничего особенного, просто укус насекомого, который чуть воспалился, но оказалось не то. Это была опухоль. С обширными метастазами. Пол даже мне не хотел рассказывать об этом. Самое же смешное в том, что незадолго до его болезни я решила порвать с ним.

Мадлен направилась к раковине и неспешно налила в стакан воды. Постаравшись стать таким образом, чтобы сестра не видела ее лица.

— Он мне совсем не нравился. Не знаю, любила ли я Пола вообще когда-либо или приняла его предложение просто оттого, что пришла пора выйти замуж. Мы совершенно не подходили друг другу. Но было поздно, не могла же я бросить его во время лечения. Я не из тех, кто способен на такое. Но все стало ужасно. Много хуже, чем с мамой. Он совершенно не выносил химиотерапии; врачи даже думали, что ему не выжить. Облысел, потерял в весе тридцать фунтов. И мне пришлось остаться с ним.

Мадлен поставила стакан на стол, подошла к сестре.

— Конечно, как же иначе…

— Он становился просто неуправляемым. Терзался вопросами — почему это случилось именно с ним? С нами? И так далее. Я не могла поступить так, как поступил когда-то отец. А зимой неожиданно настало улучшение. Полу даже не понадобилась пересадка костного мозга. Откуда-то взялись силы. И в марте я сказала ему, что между нами все кончено. Господи, он чуть с ума не сошел от гнева! Незадолго до твоего приезда в апреле мы почти расстались. Мое решение было окончательным, ты могла бы догадаться об этом еще тогда, во время примерки. Я собиралась отменить все, что мы к тому времени успели заказать. Но тут снова ход болезни переломился, и для меня такой выход стал невозможным. Время для трансплантации упущено.

— Но он же поправился.

— Ты не слушаешь меня, Мэдди. Ничего он не поправился. Для него не существует даже завтрашнего дня. Сегодня после обеда его кладут в больницу. Опять. Все происходит страшно быстро. Ухудшается зрение. Плохо слушаются ноги. Поражен почти весь позвоночник.

Мадлен почти упала на стул.

— Я не знала, что эта болезнь так стремительна.

— Извини, что приходится рассказывать тебе о таких вещах. Остальным я тоже рассказала только сегодня. Раньше знали об этом только Джорджи и Ханна, больше никто. Ах да, и мама. Она уже давно знает.

— Мама знала? Ты сказала ей, а не мне?

— Я хотела защитить тебя.

— Ну как же… Я ведь такая слабая. Никому и ничем не могу помочь!

Элли взволнованно запротестовала:

— Я совсем не это имела в виду.

— Почему ты никогда не обращалась со мной как с ровней?

Мадлен вытащила из пачки сигарету и закурила. Элли промолчала. В конце концов, это та самая Мэдди, которая всегда думала только о себе. В первую очередь о себе.

Сестра сделала глубокую затяжку, потом раздавила сигарету в пепельнице.

— Прости, — произнесла она виноватым голосом. — Я веду себя как идиотка.

— Наша свадьба состоится прямо в больнице. Я так хотела, чтобы это происходило около нашего старого дома, под сикомором. Мы бы навязали бантов и колокольчиков на его ветвях. — В книжке Элли именно это и должна была сделать жена-цапля, чтобы вернуть супруга домой. — Придется еще расплатиться с поставщиками за цветы, и все такое. Но мы предусматривали такой вариант, потому-то я и не разрешала маме с отцом платить за меня.

— Так значит, отец тоже все знал? Господи, Элли, оказывается, все на свете знали, кроме меня.

— Пол просил не говорить тебе об этом.

— Именно мне? Прямо так и сказал: «Только Мэдди ничего не рассказывай»?

— Конечно не так. Он же такой упрямый. Он вообще из тех людей, кто откажется навестить старых друзей, а возьмет и пригласит одинокую пожилую даму в театр или на обед. Боялся, что его болезнь может разрушить мою жизнь. И делал все, чтобы я бросила его. Я не понимала, думала, он злится на меня за что-то. Только позже догадалась, что он хотел освободить меня от себя.

— Ты хочешь сказать, что он обречен и скоро умрет? — При этих словах Мадлен изменила голос.

Свадебный костюм болтался на Элли как на вешалке, до того сильно она похудела.

— Да, он умирает, — кивнула она.

В дверь заглянула Джорджи. Окинула их внимательным взглядом, потом вошла.

— У вас все нормально? — спросила она. Обняла Элли, бросила взгляд на Мадлен. — Ты рассказала ей?

Та кивнула.

— Нельзя больше ждать, давайте отошлем портного, — предложила Джорджи.

— Нет, черт возьми. Я должна быть уверена, что все сделано как надо.

Когда она вышла в гостиную проверить, все ли в порядке с нарядами девушек, Мадлен обернулась к Джорджи:

— В какой он больнице?

— В больнице Святого Варфоломея. Там же, где он лежал осенью. Мы с Ханной по очереди дежурили у него, когда у Элли иссякали последние силы.

— Я понятия не имела об этом, — медленно выговорила Мадлен.

— А ты спрашивала?

— Только не надо говорить так, будто это я виновата. Элли никогда бы не приняла моей помощи.

— Ну, не знаю. Во всяком случае, ваша мать помогала ей всю весну и лето. И помощь ее была очень важна.

Мадлен была задета, но еще больше озадачена.

— Удивлена, что он не рассказал тебе это сам. — Джорджи произнесла эти слова очень многозначительным тоном, и Мадлен стала понятна причина ее недоброжелательности. — Думаешь, я не догадалась о том, что между вами произошло, когда увидела вас тогда в такси? Прекрасно все поняла по вашему виноватому виду. Будем только надеяться, что Элли ни о чем не узнает.

Мадлен спаслась бегством в гостиную и поскорей нырнула в голубое платье. Присутствующие молчали, словно набрав в рот воды. Только портной и его помощница болтали без умолку. Ее платье вовсе не нуждалось в переделке, сидело по-прежнему прекрасно. Портной так и сказал:

— Превосходно.

— Ты потрясающе выглядишь, — подтвердила и Элли. — За платья уже заплачено, и, если не требуется переделок, вы можете забрать их. Каждая из вас сможет надевать их по другим поводам.

Портной и помощница принялись собирать пакетики с иголками и булавками.

— Хочешь, я останусь с тобой? — обратилась Мадлен к сестре. Но в ответе не сомневалась.

Назад: Элис Хоффман Третий ангел

Дальше: II «Лайон-парк» 1966

I Голубая цапля 1999

I
Голубая цапля
1999