3

Арахова — картинка с выставки. Она не нарочно, но декорации избыточно живописны, а здания в национальном стиле доводят все до предела. Деревня пристроилась на отвесной скале ярусами домов — пол одного на уровне крыши другого. Все это, кажется, вот-вот скатится в долину глубоко вниз. Стены белые, на каждой пристроились цветущие растения, виноградные лозы: усыпанные гроздьями и огромные мотки шерсти цвета янтаря, гиацинтов и крови. Крыши розово-красные. Вдоль короткой главной улицы вывешены на продажу ковры; солнце и ослепляющее белый фон стен делают их еще ярче. Улица немного угловата и шириной футов восемь. На одном из ее углов я врезалась в грузовик.

Ну не то, чтобы совсем. Остановилась от него в девяти дюймах и замерла, парализованная и неспособная думать. Мы стояли фара к фаре, как коты, уставившиеся друг на друга, причем один из них загадочно молчал. Я, разумеется, заглушила мотор… Скоро стало ясно, что мне, а ни в коем случае не ему, надо отъехать назад. Вся деревня — мужской состав — поднялась, чтобы мне это втолковать, жестами, в основном. Они были очаровательны, восхитительны, очень полезны и готовы сделать для меня все, только не повернуть машину. Они явно были неспособны понять, что ее владелец может не уметь чего-то с ней делать.

Вскоре я въехала в дверь чьего-то магазина. Вся деревня помогала поднять прилавок, опять повесить ковры и убеждала, что это — ерунда. Я собралась с духом и повернула на этот раз на ослика. Все вместе уверили меня, что ему ничуть не больно, он примерно через километр остановится и вернется домой. В следующий раз я проехала по прямой ярдов десять, публика затаила дыхание. Дальше дорога поворачивала. Стоп. Я была определенно не готова перелетать через двухфутовый парапет в чей-то сад двадцатью футами ниже по склону. Я сидела, тяжело дышала, дико улыбалась селянам и очень хотела, чтобы на свет никогда не появлялись ни я, ни этот пресловутый Саймон. Отстрелялась.

Остановилась я на солнце, его отблеск от белых стен меня слепил. Мужчины столпились потеснее, восхищенно ухмылялись и делали галантные и, несомненно, к счастью, непонятные замечания. Водитель грузовика, сияя, выглядывал из кабины и явно приготовился весь день наслаждаться зрелищем. В тоске я склонилась к двери и произнесла речь, обращаясь к предводителю моих помощников — высокому живописному мужчине с маленькими сверкающими глазками, явно пребывающему в восторге от всего этого дела. Он бойко говорил на странной смеси французского с английским.

— Месье! Думаю, я не справлюсь! Это, видите ли, не моя машина, она принадлежит мсье Саймону из Дельф и срочно ему нужна по делу. Я к ней не совсем привыкла и, поскольку она чужая, не хотела бы рисковать… Хотелось бы знать. Не мог бы кто-нибудь из этих джентльменов провести ее для меня задним ходом? Или захочет помочь водитель грузовика, если вы его попросите? Это, понимаете ли, не мой автомобиль…

Какой-то обломок гордости заставлял меня на этом настаивать, пока я не заметила, что он меня не слушает и больше не улыбается.

— Чья, вы говорите, это машина?

— Месье Саймона из Дельф. Он срочно нанял ее в Афинах, — я с надеждой посмотрела на него, — вы его знаете?

— Нет, — сказал он, качая головой, но как-то слишком быстро и не глядя в глаза. Его сосед пронзительно на меня взглянул и что-то спросил по-гречески, вроде прозвучало слово «Саймон».

Мой друг кивнул и тихо ответил, мужчины смотрели и бормотали, их любопытство затаилось, пропало веселье. Но это — неуловимые впечатления. Прежде чем я решила, продолжать задавать вопросы или нет, до меня дошло, что больше никто в мою сторону не смотрит. Они еще чуть-чуть быстро и приглушенно побормотали, последние улыбки исчезли, толпа начала мягко и скромно рассасываться, как овцы при приближении собаки. И все поглядывали в одну сторону.

Голос высокого мужчины:

— Он вам поможет.

Я спросила:

— Кто? — но обнаружила, что рядом никого нет. Я повернула голову и посмотрела в направлении их взглядов.

По крутой тропинке справа с горы между домами медленно спускался человек. Ему около тридцати. Несмотря на обычные в Греции темные волосы и загар, выражение лица и походка сразу выдают англичанина. Он не высок — скорее всего дюйм или два не дотянул до шести футов, но плечи широки, и держится хорошо. Я подумала — симпатичный: худощавое загорелое лицо, черные брови, прямой нос и тяжелые губы, но вот выражение Джейн Остин посчитала бы омерзительным — какие бы мысли его не занимали, очевидно, что он никого в них не допустит.

Он, похоже, не знал где он и что делает. Ребенок пробежал мимо и толкнул его, но остался незамеченным. Куры прошелестели под ногами, но не заставили его остановиться. Свисающее растение окатило рукав белой рубашки душем пурпурных лепестков, но он не смахнул их. Спустившись, он остановился, был грубо выдернут из озабоченности, чем бы она ни порождалась, и стоял, руки в карманах фланелевых брюк, озирая сцену на улице. Его взгляд обратился к группе мужчин, лицо превратилось в холодную отстраненную маску — странное отражение обособленности толпы. Потом он посмотрел на меня и вогнал в шоковое состояние. Я думала, у него темные глаза, а они оказались серыми, очень чистыми, яркими и полными жизни. Он подошел к машине. Группа распалась, улетучилась, получив от него не больше внимания, чем куры или падающие лепестки герани.

— Что-то случилось? Я могу вам помочь?

— Буду ужасно благодарна, если сможете. Я… я пыталась отвести машину назад.

— Вижу.

По-моему, ему было смешно, но лицо его по-прежнему ничего не выражало. Я сообщила уныло-беззащитно:

— Я пробовала поставить ее туда.

«Туда» находилось за поворотом, ярдах в пятидесяти и было недостижимо, как Луна.

— И она не едет?

— Нет.

— Что-то с ней не в порядке?

— Просто я не умею водить.

— Ага.

Точно, ему было смешно. Я сказала быстро:

— Это не моя машина.

Тут водитель грузовика высунулся из кабины и прокричал что-то по-гречески, англичанин засмеялся. Смех преобразил его лицо, расколол аккуратную маску безразличия. Таинственный незнакомец сразу стал моложе, доступнее и еще привлекательнее. Он что-то крикнул в ответ, как мне показалось, на прекрасном греческом. Во всяком случае шофер понял, кивнул, исчез, и мотор грузовика зашумел. Пришелец положил руку на дверь.

— Если позволите, может, я уговорю ее ехать?

— Не удивлюсь, — сказала я едко, подвигаясь, — мне говорили, что это — страна мужчин. Чистая правда. Давайте.

Он сел рядом. Я поймала себя на надежде, что он запутается в рычагах, забудет завести мотор, оставит включенным ручной тормоз — сделает хотя бы одну из глупостей, которым я предавалась целый день, но нет. К моей ярости машина тихо поехала назад, вписалась в идиотский поворот, остановилась в двух дюймах от стены и вежливо позволила грузовику проехать. Он приблизился с мерзким шумом в облаке черного дыма. Шофер высунулся, провизжал что-то моему спутнику и послал мне жизнерадостный черноглазый привет. Не поняв ни слова, я получила сообщение, что, хотя и бестолковая, я — женщина и потому прекрасна, и все шло так, как надо. Грузовик с ревом умчался, его водитель помахал рукой мужчинам у двери кафе. Некоторые ответили тем же, большинство продолжали наблюдать за моим компаньоном.

Он тоже это заметил. Глаза, сузившиеся на солнце, потеряли живость, пробужденную моим поведением. Взгляд стал медленным, оценивающим и ничего не выражал. Он, кажется, колебался, повернулся ко мне, рука потянулась к двери, будто он собирался вылезти, потом к рулю. Я ответила прежде, чем он заговорил.

— Не обращайте внимания на мою грубость, пожалуйста. Буду счастлива, если вы проведете это животное через деревню. У меня еще осталась капля гордости, и если я сумею доставить сей кошмар в Дельфы в целости и сохранности, самоуважение потом восстановится. Поверьте, я буду ужасно благодарна.

Он улыбнулся.

— Вы, должно быть, устали, очень жарко. Издалека?

— Из Афин.

Его брови поднялись, но он промолчал. Машина двигалась почти без шума и суеты по узкой улице. Мужчины, опустив глава, втянулись в кафе при ее приближении, он проводил их взором. Я сказала с вызовом:

— Да, так далеко и ни царапины.

— Поздравляю. Но мы выехали, никаких домов и заборов, путь открыт. Вы сказали в Дельфы?

— Да. Нет, наверное, ни малейшего шанса, что вы тоже туда едете?

— Как ни странно, есть.

— А вы…?

Я испугалась, но потом нырнула.

— Вас подвести? То есть в некотором смысле?

— С восхищением. Если в некотором смысле значит вести машину — с удовольствием, мадам.

— Прекрасно.

Я расслабилась со вздохом. Автомобиль, урча, повернул за угол и поехал быстрее вверх по волнистой горе.

— Вообще мне было очень весело, но, знаете, я прозевала весь пейзаж.

— Ничего. Часть его вы захватили с собой.

— Что вы имеете в виду?

Он сказал прохладно:

— Перья на капоте. Выглядит очень оригинально, просто потрясающе.

— Ой! — моя рука взлетела ко рту. — Перья? Честно?

— Конечно, да. Масса.

Я почувствовала себя виноватой.

— Это, наверное, курица сразу после Ливадии. Или петушок. Белые?

— Да.

— Он на это сам напросился. Услышьте вы мое дикое гудение, вы бы поняли, что это — попытка самоубийства. Я не прикончила его, правда нет. Он вылез с другой стороны и убежал. Это только перья, честное слово.

Он смеялся. Почему-то было ясно, что он расслабился, оставил заботы позади, в Арахове, а вместе с ними свое выражение беспредельной нордической сдержанности. Теперь это был приятный случайный попутчик, незнакомец в отпуске.

— Ни одна курица на парня не взглянет, пока он не отрастит себе новый хвост, и нечего извиняться. Это не мой петух.

— Нет, но мне кажется, что это ваш…

Я остановилась.

— Мой что?

— Да ничего. Боже, какой вид!

Мы ехали по высокой белой дороге, огибающей Парнас. Ниже слева крутой откос перерастал в долину Плейстуса — реки, которая провивается между величественными склонами Парнаса и округлыми гребнями горы Кирфис к долине Криссы и морю. Вдоль всего Плейстуса — в это время года сухой белесой галечной змеи, блестевшей на солнце, — заполняя равнину смятенным шепчущим зеленым серебром воды, текут леса олив, сами, как река, потек перистых ветвей, мягких, как морская пыль. Вечный ветерок скользит не как над пшеницей, летучими тенями, но белеющим дыханием, мягкими вдохами, которые поднимают и колышут оливковые волны. Бледные полосы зыби следуют друг за другом. В конце долины Парнас вдруг вклинивается в поток огромной скалой, море серых деревьев бьется об нее и устремляется дальше, чтобы заполнить плоскую равнину, все еще волнуясь, двигаясь с непрестанным переливом сияния и тени, пока на западе его не успокаивают отроги дальних гор, и к югу до неожиданного яркого сверкания настоящего моря.

Я спросила, помолчав:

— Вы остановились в Дельфах?

— Да, я там несколько дней. Вы надолго?

Я рассмеялась:

— Пока деньги не кончатся, это, думаю, быстро. Надеюсь, там найдется для меня место. Я приехала неожиданно и ничего не заказывала. Говорят, в «Аполлоне» хорошо.

— Очень. В Дельфах сейчас полно народу, но уверен, найдется где остановиться. Попробуем убедить Аполлона как-нибудь помочь, — пауза. — Может, познакомимся? Меня зовут Лестер.

— Меня — Камилла Хэвен.

Я заколебалась. А вдруг я все-таки права? Надо обдумать все сначала: реакцию жителей Араховы на имя Саймон, их поведение при его появлении, фразу «он поможет вам…». Все это, кажется, решает мою проблему.

Я произнесла, глядя на него:

— А еще у меня сегодня есть что-то вроде клички. Можно сказать, что я — девушка Саймона.

Быстрый, легкий, пронизывающий взгляд — и снова на дорогу. Ровным голосом:

— Очень великодушно. Но почему? Потому что я спас вас в Арахове?

Кровь прилила к моим щекам. Опять я не подумала…

— Нет. Я только имела в виду, что была ее заместителем — другой девушки из Афин. С машиной.

— Машиной?

— Да.

Я сглотнула и посмотрела на него. Это, очевидно, прозвучит еще глупее, чем я думала.

— Это, о господи, я начинаю не с того конца, но… в общем, это — ваша машина. Из Афин.

Его взгляд выражал только удивление, ну или сомнение в здравости моего рассудка.

— Боюсь, я чего-то не понял. Моя машина? Из Афин? Другая девушка? Простите, о чем речь?

— Извините. Я не должна была так на вас наскакивать. Лучше начну сначала. Я… я сделала глупость, не надо на меня сердиться, мистер Лестер. Объясню, если разрешите. Но самое главное, что это — машина, которую вы ждете. Вы послали девушку ее нанять, она за ней не пришла, а мне случайно дали ключ, поэтому… Я ее привела сюда для вас. Я… Надеюсь, все в порядке. Так здорово, что я вас нашла…

— Минуточку, простите, что перебиваю, но не понимаю абсолютно ничего. Значит, кто-то нанял машину в Афинах, дал вам ключ, и вы привели ее сюда?

— Да, — мой голос почему-то потерял оттенки, — значит, это не вы?

— Конечно, нет. Ничего не знаю о машине из Афин или откуда-то еще.

— Но там, в Арахове… — я запнулась, чувствуя себя полной идиоткой.

Машина замедлила ход, нырнув на маленький угловатый мостик через узкое ущелье, потом быстро полезла на морщинистую гору. Он заговорил небрежно, но чувствовался острый интерес.

— Так почему все-таки возникла мысль, что я должен об этом знать?

— Я не права? Я думала… послушайте, но вас на самом деле зовут Саймон, нет?

— Имя мое. Вам сказали в Арахове? Эти мужчины?

— Нет. То есть в некотором роде. Но… это, в общем, не важно. Вы остановились в Дельфах?

— Да.

Ну тут уж я заупрямилась.

— Тогда это наверняка вы. Совершенно точно!

— Уверяю, нет.

Быстрый взгляд оценил мое отчаяние, мужчина улыбнулся и сказал мягко:

— Боюсь, я до сих пор не понимаю, в чем секрет. Наверняка в гараже дали имя и адрес. Вы его потеряли, забыли записать или что?

Я ответила, как дитя:

— В этом и дело. Я никогда его не знала.

Он явно удивился, а потом развеселился.

— Ага. Вы его, значит, никогда не знали. Кроме, значит, имени Саймон?

— Да. Сказала же, что сделала глупость. Казалось, все нормально, а в Арахове я подумала, что вообще прекрасно, как в романе, но теперь… — голос мне отказал. Я отвернулась к голубым глубинам долины и воскликнула от всей души: — О господи, как было бы прекрасно, если бы это были вы!

Опять сначала сказала, потом подумала и второй раз за несколько минут залилась краской.

Я открыла рот, чтобы хоть что-нибудь сказать, но он меня перебил.

— Присоединяюсь. Послушайте, не стоит так беспокоиться, может, все и не так плохо, или разрешите вам помочь. Скажите, если не трудно, что все-таки случилось?

Я рассказала, строго придерживаясь фактов, начиная с появления маленького человечка с ключом до судьбоносной секунды, которая опустила меня — я думала, с необыкновенной точностью — у ног Саймона Лестера в Арахове. Только факты, ничего о дурацком переплетении мотивов, страхе, проблемах и давшейся с трудом браваде… Но все же, добравшись до конца, я чувствовала, что сообщила больше, чем следует. Но почему-то было наплевать. Рассказала. Он обещал помочь. Теперь я все перевесила на него — знакомое чувство, хотя и не совеем…

Я выпрямилась, расслабилась впервые с одиннадцати утра. Внизу ветерок бежал на белых ногах над волнующимися оливами, вдоль высокой раскаленной дороги солнце выбивало пыль из красной земли, скалы сияли и обдавали нас отраженным жаром. Пока я говорила, он воздерживался от комментариев, а теперь всего-то и сказал:

— Понятно. Итак, все вводится к тому, что вы привели неизвестную машину неизвестному человеку, который хочет ее для неизвестно чего, и вы не знаете, как его найти.

— Не слишком добрая постановка вопроса, но да. Я же сказала, что глупа.

— Может, и так. Но я сделал бы то же самое. Какой нормальный человек мог бы совладать с таким искушением?

— Честно?

— Честно!

Я глубоко вздохнула.

— Вы не представляете, насколько лучше я себя чувствую! Но у вас, по крайней мере, есть какие-то основания для такого подхода к приключениям! Похоже, смелости мало, нужна еще компетентность. Вы бы никогда не застряли в Арахове…

— Ну да, Арахова, — ставни закрылись, — Саймон из Дельф.

— Чудно, правда? Что вас двое? А человек из Криссы не знает никого с таким именем. Дельфы — маленькие?

— Господи, да.

— Должен бы знать, правда? Поэтому я и не сомневалась, что это вы

Не ответил, опять ушел в себя, отвесная стена с шипами наверху.

Я спросила в порядке эксперимента:

— Может, это все же не ошибка? Может, это кто-то что-то неправильно понял, и все это — просто путаница. Кого-нибудь знаете в Афинах, кто мог.

— Нет, — определенно, почти грубо, — невозможно. Не связывался с Афинами неделю, нечего путать. Да еще и девушка, ни малейшего представления не имею, кто это. Нет, боюсь, это ко мне не относится. — Пауза, потом другой тембр голоса, помягче. — Но, пожалуйста, больше не беспокойтесь. Со всем разберемся. Вы устроитесь и будете наслаждаться Дельфами. Они стоят мучений.

— Для этого там должно быть очень хорошо.

Он остановил машину, и я поверила.

Огромная скала разбивает реку олив, как нос корабля, их поток вьется и разливается огромным озером на всю равнину. Наверху, где скала примыкает к горе — храм Аполлона — шесть колонн абрикосового камня, сияющих на фоне возносящейся древесной тьмы, созданных не руками и долотом — музыкой. Выше все выжжено, ниже — намек на пока неразличимые монумент, сокровищницу и гробницу. Строение олимпийцев, горячее от прикосновения богов, плывет между неописуемым небом Эллады и серебряным приливом олив, во веки веков струящихся к морю.

Мы молчали. Но он смотрел не на сияющие колонны, ближе, на склон Парнаса над дорогой. Я не увидела там ничего — голые скалы, дрожащие и перетекающие вверх в жидком мерцании жары. Он явно следовал за собственными мыслями, не связанными с дорогой через Дельфы на Итеа.

— Мне до сих пор интересно, как вы узнали мое имя. Кажется, от араховских мужчин? Они… что-нибудь сказали?

— Да нет. Я пыталась объяснить, почему не разворачивается машина — я просто никогда этого не делала, а она очень длинная. Сказала, что она не моя, а принадлежит Саймону из Дельф. Для них это явно что-то значило… Потом один что-то сказал, все повернулись и уставились на вас. Они так смотрели… Вы заметили? Вот и все. Они решили, что машиной должны заниматься именно вы. А раз вы из Дельф, я подумала, что вы — мой Саймон, они… по-моему, они тоже так считали.

После долгой паузы его рука потянулась к зажиганию.

— Ну, нормально. Чем скорее приедем в Дельфы и найдем человека, тем лучше, как вы думаете?

— Конечно. Может, он стоит у дороги и танцует от нетерпения, если, конечно, этот человечек сказал правду и это, действительно, дело… ой! — я вспомнила забытую фразу и сказала медленно, — дело жизни и смерти.

Теперь мы ехали быстро. Море олив текло и колыхалось, как дым. Под безжалостным солнцем звенела трава.

— И вам показалось, что он говорил серьезно?

— Да, пожалуй. Поэтому я и сделала эту глупость, хотя были и другие причины.

С ревом вверх по длинному откосу и поворот. Я откинулась на горячую кожу, сложила руки на коленях и сказала, не глядя на него:

— Если человечек сказал правду, даже и хорошо, что вы не тот Саймон, да?

— Даже и хорошо. Приехали. Что сначала, Саймон или отель?

— И то и другое. Может, там о нем знают и наверняка говорят по-английски. Мои шесть греческих слов далеко меня не уведут.

— С другой стороны, — сказал Саймон мрачно, — они могут завести вас намного дальше, чем вы намеревались.