ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Дневник, я стала его женой.
День двадцать девятое июня 1854 года начался так же тихо, как любое другое йоркширское утро. Птицы пели не громче, чем обычно; солнце взошло не в золотистом сиянии; рассветное небо было тусклым и серым, кутая мир в приглушенную дымку, — то есть это утро ничем не отличалось от других туманных утр в начале лета. Однако именно этот день обещал нечто особенное: сегодня мне предстояло выйти замуж.
Ночь я провела бессонную, полную тревожных опасений. Как только солнце поднялось над горизонтом, я встала, и Эллен скоро последовала моему примеру. Я попыталась уложить подруге волосы, но мои руки так дрожали, что она забрала щетку и причесалась сама. Затем она усадила меня и настояла на том, чтобы преобразовать мои локоны в прическу, которую полагала «подобающей случаю». Эллен возилась долго, и я начала испытывать нетерпение; наконец она удовлетворилась результатом. Затем она облачилась в новый наряд, заказанный специально для свадьбы: прелестное коричневое платье с полосатым узором и бахромой на плечах и корсаже.
Свадебное платье — совсем простое, из белого муслина с изящной зеленой вышивкой — было мне к лицу. Белая свадебная шляпка — творение портнихи — оказалась более замысловатой, чем я предполагала, но очень милой: она была сплошь расшита белым кружевом и белыми цветочками и украшена каскадом лент и светлой полосой маленьких белых цветочков и зеленых листьев плюща.
Когда я надела платье, шляпку и перчатки, Эллен задохнулась от восторга.
— Шарлотта! Как ты прелестна! Посмотри на себя в зеркало. Ты даже не взглянула!
Я подошла к зеркалу. Сначала мое внимание приковал нос, несомненно розовый из–за легкой простуды. Однако я была изумлена, окинув себя взором. Я увидела в зеркале фигуру, облаченную с ног до головы в кипенно–белое, с каштановыми волосами, элегантно зачесанными под шляпку, украшенную множеством лент, цветов и кружев. В этой фигуре я не узнала себя — она показалась мне какой–то чужой.
«Есть нечто волшебное в традиционном наряде невесты, — подумала я, с изумлением уставившись в зеркало. — Он способен превратить самую невзрачную женщину в настоящую красавицу».
— Я готова надеть вуаль, — тихо объявила я.
В пять минут восьмого мы с Эллен покинули спальню. Мою голову и лицо скрывала завеса прозрачного, отороченного кружевом тюля. Папа стоял совсем рядом, в двери своей спальни; глаза его расширились, как будто мой вид удивил и обрадовал его.
— Да пребудете тобой Господь, дитя.
— Спасибо, папа.
Табби и мисс Вулер находились внизу.
— О боже, детка! — воскликнула Табби, утирая слезы с морщинистых щек. — Душа радуется смотреть на вас.
Мисс Вулер, облаченная в пышный бледно–серый шелк, с такого же цвета локонами, изящно уложенными под элегантной шляпкой, объявила меня «несомненно прелестной». Марта присоединилась к нам в коридоре; с робкой улыбкой она протянула букет белых цветов, перевязанных белыми лентами, и прошептала:
— Это вам, мэм. Я знаю, вы считаете, что от них одни хлопоты, но у меня руки так и чесались. Я нарвала их в мамином саду, мэм. Ох! Вы прямо как подснежник.
Я так не привыкла к подобным похвалам, что невольно зарделась.
— Спасибо, Марта.
— Хочу доложить, что мистер Николлс заглядывал пару минут назад. Пастор и приходский клерк тоже здесь. Все ждут в церкви, когда вы будете готовы.
Марта и Табби настояли на том, чтобы остаться дома и накрыть свадебный завтрак. Мы со спутницами вышли за дверь. Голова моя так кружилась от взволнованного предвкушения, что я почти не замечала, тепло на улице или холодно, прояснилось небо или нет. Я преодолела лужайку, словно в тумане; тысячи раз я ходила по ней, но внезапно все стало странным и незнакомым. Неужели это я крепко держу букет из белых цветов по дороге в церковь, где меня назовут женой?
Мисс Вулер открыла садовую калитку. Когда я плыла по церковному двору мимо первого ряда надгробий, по моей спине пробежал необъяснимый холодок. На мгновение я запнулась и перевела дыхание; кровь отлила от моего лица.
— Шарлотта? С вами все в порядке? — участливо осведомилась мисс Вулер.
Я посмотрела на старый серый дом Господень, спокойно возвышавшийся передо мной, и заметила, как грач кружит над колокольней. Вид дикого создания, рассекающего небо с такой страстной свободой, показался мне добрым предзнаменованием и наполнил душу спокойствием. Я глубоко вдохнула и улыбнулась.
— Все хорошо.
В этот миг мистер Николлс вышел из церкви, невероятно красивый в своем лучшем черном костюме. Увидев меня в конце двора, он замер; его черты выражали такую чистую радость и восхищение, что моя душа запела. Я поспешила к нему.
Он взял мою руку в перчатке, и я почувствовала, что его рука дрожит.
— Вы выглядите… как всегда… великолепно, Шарлотта.
Мое сердце забилось сильнее. Мне хотелось сказать ему, что и он чудесно выглядит, но я не находила слов; я смогла лишь улыбаться, когда мы вступили в храм рука об руку.
Как я и надеялась, в церкви почти никого не было, на передних скамьях сидели только мистер и миссис Грант. Преподобный Соуден в белом стихаре находился у алтаря. Рядом стояли еще трое мужчин: церковный сторож Джон Браун, молодой ученик по имени Джон Робинсон (Артур прошептал, что в последний момент уговорил его сбегать за старым приходским клерком) и сам приходский клерк Джозеф Редман. Я с сожалением отметила, что из важных персон не присутствует только мой отец. Но у меня не было времени погрузиться в эту мысль, поскольку Артур сжал мою руку и тихо уточнил:
— Вы готовы?
Я кивнула.
— Тогда вперед.
Он оставил меня и протянул руку Эллен; она приняла ее и прошла вместе с ним по проходу. Я ждала; кровь стучала в ушах так громко, что я не сомневалась: мисс Вулер услышала ее, когда встала рядом со мной. Вместе мы пересекли церковь. Когда мы приблизились к алтарю, Артур взглянул на меня с застывшим и сияющим лицом.
— Кто отдает эту девушку замуж? — прогромыхал мистер Соуден.
— Я, — отозвалась мисс Вулер.
Затем я взяла Артура под руку, и мы направились к алтарной ограде.
Церемония, как и задумывалось, была краткой. Преподобный Соуден, как обычно, начал с объяснения того, что такое брак; я старалась внимать ему, но возбуждение мешало мне сосредоточиться. Происходящее казалось нереальным, будто я застыла посреди сна. Я успела сделать не более трех вдохов, прежде чем мистер Соуден приступил к до боли знакомой речи:
— Я прошу и требую от вас обоих (как в страшный день суда, когда все тайны сердца будут открыты): если кому–либо из вас известны препятствия, из–за которых вы не можете сочетаться законным браком, то чтобы вы признались нам…
Услышав это, я невольно вспомнила свою «Джейн Эйр» и ужасные события, последовавшие за этими фразами на ее свадьбе с мистером Рочестером. Я покосилась на мистера Николлса; его сверкающие глаза встретились с моими, намекая, что им владеет та же мысль. Мы молча улыбнулись друг другу.
Слава богу, никакой мистер Мэзон не заявил, что препятствие существует. Мне пришлось снять перчатку и принять тонкое золотое обручальное кольцо, которое мистер Николлс надел мне на палец в пару к жемчужному кольцу. Затем мистер Соуден произнес:
— Объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать невесту.
Мистер Николлс отбросил мою вуаль, склонил голову и запечатлел на моих губах нежный поцелуй. Тут наши друзья разразились аплодисментами. Новобрачный схватил меня за руку и увлек в ризницу, где мы расписались в церковной метрической книге (как странно было выводить «Шарлотта Николлс»!) в присутствии Эллен и мисс Вулер. Затем мистер Грант открыл дверь и с коротким смешком заметил:
— Готовьтесь: похоже, ваша тайна выплыла наружу.
В самом деле, когда наша небольшая компания высыпала на Черч–лейн, нас встретили многочисленные старые приятели и скромные соседи, которые выстроились вдоль переулка и улыбались, кланялись и приседали в реверансах, пока мы шли мимо. Эллен поспешила вперед, загадочно пояснив, что должна кое–что сделать. Артур сердечно пожал руки нескольким доброжелателям; я кивала и улыбалась, все еще окутанная дымкой нереальности. После стольких волнений, раздумий и надежд всего одно белое платье и несколько слов священника в церкви — и я замужем!
Папа встретил нас у входной двери пастората, одетый в лучший воскресный костюм. Его здоровье и дух поправились настолько, что он улыбался, пожимал всем руки и радушно провел нас в столовую к чудесно накрытому свадебному завтраку: широкому выбору свежего хлеба и кексов, сыров, яиц, холодной ветчины, масла, летних фруктов и разнообразных джемов. К моему удивлению, на каминной полке красовался чудесный букет, и по столу были разбросаны яркие цветы.
— Спасибо, Марта, — поблагодарила я. — Все замечательно, и цветы восхитительные.
— Это мисс Насси украсила ими стол всего пару минут назад, — доверительно сообщила Марта, — но цветы я сама собирала. Проснулась до зари и обошла все сады в округе.
Пока мы рассаживались за стол, Марта разлила чай и кофе. Папа был душой празднества и так много шутил о супружестве, что собравшиеся почти час хохотали до колик.
Когда мы закончили трапезу, мистер Грант встал со словами:
— Предлагаю вам тост в честь моего доброго друга Артура и его молодой жены.
Присутствующие подняли бокалы.
— Все мы знаем, как долго ты надеялся и мечтал об этом дне, Артур. Ты заслуживаешь самого лучшего — и ты нашел лучшее в Шарлотте Бронте, то есть в Шарлотте Николлс. Завоевать эту женщину было непросто. Надеюсь, теперь тебе хватит ума не выпускать ее из рук!
По комнате прокатилась волна смеха, затем мистер Грант продолжил:
— Артур очень гордится своей заморской родиной, и в его честь я выучил ирландское благословение, которым хочу поделиться. Артур и Шарлотта! Желаю вам долгой жизни вместе, доброго здоровья и процветания. Пусть во всех странствиях вас радуют приветливые улыбки встречных.
— Верно, верно! — поддержали собравшиеся.
После с поздравлением выступила Эллен.
— Мой тост тоже ирландский. Желаю вам обоим научиться любить и ценить друг друга за ваши достоинства и прощать друг другу недостатки. Живите столько лет, в скольких нуждаетесь, и никогда не нуждайтесь, пока живете. Будьте счастливы!
Последовали аплодисменты. Затем мисс Вулер встала и подняла бокал.
— Продолжая тему, повторю вслед за ирландцами: пусть сегодняшние радости станут завтрашними и пусть ваш гнев засыпает вместе с солнцем, но никогда не просыпается вместе с ним.
Мистер Соуден был следующим.
— Желаю вам поменьше горестей и побольше радостей, пусть в вашу дверь стучится лишь счастье.
Я полагала, что тосты закончились, но тут папа поднялся и, сверкая глазами, произнес:
— Когда дело доходит до ирландских благословений, господа, я уложу любого из вас одной левой. Но я согласен ограничиться своим любимым тостом. Вот что я хотел бы сказать моей любимой дочери и ее жениху, своему другу и уважаемому коллеге Артуру Беллу Николлсу:
Пусть будет весело с утра и тихо ввечеру.
Пускай удачи расцветут, а беды отомрут.
Господь вас щедро одарил, друзья, цены вам нет.
Пускай ведет Его рука вас много–много лет.
Бурные овации перемежались одобрительными восклицаниями. Артур встал.
— Спасибо всем за чудесные пожелания, которыми гордится мой народ. — Он с любовью посмотрел на меня и поднял бокал. — Дорогая Шарлотта, ты сделала меня счастливейшим мужчиной на земле. Клянусь посвятить жизнь тому, чтобы доставить тебе не меньшее счастье.
Моя речь сводилась к следующему: я очень рада стать женой мистера Николлса, и нам крупно повезло иметь таких добрых и преданных друзей. Под звон бокалов и аплодисменты Артур объявил, что нам пора выходить, не то мы опоздаем на поезд. Мы с Эллен поспешили наверх, где она помогла мне переодеться в новое дорожное платье с длинными рукавами из дымчатого розовато–лилового шелка в тонкую полоску; платье было простого фасона по моему эскизу — со складками на корсаже и пышной юбкой.
Затем наши чемоданы погрузили в экипаж. Среди шума и гама объятий, поцелуев и добрых напутствий мы распрощались со свадебными гостями и помчались на вокзал Китли.
Когда я откинулась на спинку сиденья по дороге в Китли, муж отыскал мою руку и сжал. Я взглянула на него и увидела в его глазах слезы.
— Артур, что случилось? В чем дело?
У него перехватило дыхание. Он вытер глаза и с трудом промолвил:
— Ничего. Просто я счастлив. Счастлив, потому что ты сидишь рядом со мной; счастлив, потому что Господь счел нужным ответить на мои молитвы; счастлив, потому что мы наконец соединились как муж и жена. — Он ласково сжал мою руку, глаза его были полны чувства. — Я люблю тебя.
Мне хотелось ответить тем же — той же фразой, которую, насколько я знала, он всем сердцем жаждал услышать, — но почему–то слова не шли с языка.
— Артур… — начала я, но он приложил палец к моим губам.
— Тсс. Я прекрасно понимаю, как мы относимся друг к другу, Шарлотта, но это лишь первый день нашей совместной жизни. Достаточно того, что ты рядом.
Целый день мы ехали на поезде в Уэльс, совершенно незнакомый мне край. Артур с мальчишеским восторгом указывал из окна вагона на многочисленные интересные достопримечательности, которые он видел уже тысячу раз по пути в Ирландию и обратно. Погода была в основном ясной, с проблесками солнечного света, но когда мы прибыли в Конуэй, полил дождь и задул ветер. Вскоре мы укрылись в уютной гостинице, где я немедленно написала Эллен, извещая ее о благополучном завершении нашего путешествия, поскольку опасалась, что подруга ощущает себя покинутой.
Портье, получив записку, сказал:
— Будет сделано, миссис Николлс. Ее немедленно отправят по почте, мэм.
Впервые незнакомец назвал меня «миссис Николлс», чем несколько выбил из колеи. За ужином Артур, опасаясь усиления моей простуды, потребовал, чтобы нас усадили как можно ближе к огню. Слушая вой ветра и стук дождя по крыше и оконным стеклам, мы со смехом отмечали, что подобные звуки служат приятным напоминанием о доме.
— Завтра, если погода позволит, мы направимся вдоль побережья в Бангор, — сообщил Артур. — Я ни разу не был в здешних краях достаточно долго, чтобы осмотреть пейзажи, но говорят, они восхитительны.
— Жду не дождусь, когда мы будем гулять там вместе.
Он улыбнулся, весьма польщенный. Нам расторопно подали жареную дичь. Еда была превосходной, огонь ярким, персонал внимательным, а беседа дружеской. Однако я невольно заметила небольшую перемену в своем муже, произошедшую по прибытии в гостиницу. Он безуспешно пытался скрыть возвращение легкой неловкости, которая характеризовала его поведение в месяцы перед предложением и первые дни ухаживания.
Причина подобной перемены не была мне известна, но я подозревала, что она вызвана тем же внутренним трепетом и нервным предвкушением, которые лишили меня спокойствия примерно в то же время вследствие размышлений о предстоящей ночи — первой нашей брачной ночи.
За последние три месяца мы с Артуром несколько раз целомудренно целовались, иногда держались за руки, но и только. Теперь этому настал конец. Я предполагала, что Артур лучше меня осведомлен в данных вопросах. Ведь он мужчина, к тому же ирландец. Я не боялась, но, как и признавалась Эллен, тревожилась, немного робела (против чего мать Эллен строго предостерегала!) и более чем немного волновалась.
После ужина мы молча поднялись по лестнице. Когда мы достигли двери нашего номера, мое сердце бешено забилось в ожидании. Что дальше? Артур возьмет меня на руки и перенесет через порог? Втолкнет в номер, захлопнет дверь и немедленно заключит в свои пылкие объятия?
Нет.
Он молча отпер дверь. Остановился. Тихим голосом, пряча глаза, пробормотал:
— Мне войти с тобой? Или… возможно, ты предпочитаешь готовиться ко сну в одиночестве?
Я помедлила, онемев от удивления и разочарования. Я не ожидала подобного поворота. Как мне следует реагировать?
Явно заметив мое смятение, муж быстро произнес:
— Не волнуйся. Я спущусь на несколько минут и постучу, когда вернусь.
Мне хотелось крикнуть: «Нет! Не уходи!», однако робость лишила меня дара речи.
— Не забудь запереть дверь, — добавил он, протянул мне ключ и был таков.
С уколом смущенного сожаления я вошла в номер и послушно закрыла дверь. На мои глаза навернулись слезы досады. Да, я нервничала, весь ужин у меня не было аппетита, но это все из–за волнующего предвкушения. Быть брошенной и раздеваться в одиночестве — далеко не то, с чего я мечтала начать свою первую брачную ночь.
Если честно, я надеялась (совсем немного), что, несмотря на свое прежнее джентльменское поведение, мой муж, оставшись после венчания наедине со мной, превратится в эдакого ловеласа. В моем воображении он в порыве страсти срывал с меня одежду или, по крайней мере, был рядом и лично помогал мне раздеваться, снимал предмет за предметом. Несомненно, именно так страстный мистер Рочестер, весьма искушенный в расстегивании корсажей и расшнуровывании корсетов, лишал свою Джейн невинности!
Увы, я поняла со вздохом, что мне явно суждено иное. Артур Белл Николлс слишком вежливый и слишком добродетельный мужчина, чтобы — по выражению Эллен — пленить меня.
Я впервые как следует осмотрела номер. Он был простым, но чистым и обставленным со вкусом: у одной стены располагалась удобная на вид кровать с пологом на четырех столбиках, у другой — гардероб из красного дерева; также был один стул и два небольших столика, на одном находились кувшин и таз, на другом — свеча и маленькое зеркало. Занавески были задернуты. В камине ярко горел огонь, заливая комнату мерцающим светом.
Где–то в коридоре часы пробили девять. Я зажгла свечу и поспешно разделась, чтобы муж по возвращении не застал меня в дезабилье. Затем повесила платье в гардероб, убрала нижнее белье в чемодан, быстро умылась и скользнула в белую хлопковую ночную рубашку с длинными рукавами, скромно отделанную лентой на шее и тонкими полосками кружева на воротнике и манжетах.
Едва я завязала ленту на шее, как в коридоре раздались шаги, и в дверь тихонько постучали. Дрожащая, с колотящимся сердцем я подбежала к двери и открыла ее.
Артур вошел и посмотрел на меня; его щеки зарделись, и он кивнул в знак приветствия, отводя глаза. Быстро и молча он снял сюртук, выложил содержимое карманов на стол и опустился на кровать расшнуровать ботинки. О! Я наблюдала за ним, кипя от возмущения. Неужели это все, на что мне следует рассчитывать? Неужели в этом человеке нет ни грана романтики? Я его жена! Я стою перед ним, совершенно обнаженная под своей ночной рубашкой! А он сидит поодаль и расшнуровывает ботинки! Разве он не видит, что я жду, гадаю, надеюсь… что мне отчаянно необходимо прикосновение… поцелуй… объятие… по крайней мере, хотя капля чувства, выраженного словами?
Тишина была невыносимой. Мне пришлось нарушить ее.
— Хорошая комната, — выпалила я.
И тут же кровь прилила к щекам, я мысленно поморщилась. Это лучшее, на что я способна? Я действительно хочу в такой момент обсуждать достоинства нашего номера?
— Да, — отозвался он, стягивая носки. — Я специально заказал одну из самых больших. Хотел, чтобы ты нашла ее хорошей.
— Я нахожу ее хорошей. Спасибо, — ответила я, в замешательстве сознавая, что в течение минуты мы в третий раз назвали комнату «хорошей».
С раздражением схватив щетку, я устроилась за маленьким столиком перед зеркалом и начала методично вынимать шпильки из волос. С самого начала мне было известно, что мой муж не поэт. «Наивно было ожидать от него романтики», — мрачно подумала я.
Когда я вынула последнюю шпильку и каскад тяжелых, длинных волос упал мне на плечи, я услышала шаги Артура. Увидела его отражение в маленьком зеркале передо мной: муж стоял у меня за спиной, обнаженный до талии. Вид его крепкой, мускулистой груди вызвал во мне внезапный трепет.
Он заговорил, и его голос был мягче и ниже, чем за все время нашего знакомства.
— Окажи мне честь: разреши расчесать твои волосы.
Предложение застало меня врасплох. Артур не мог знать, что расчесывание волос всегда было одним из моих любимых удовольствий, желанным ежевечерним ритуалом, которого мне остро недоставало все пять лет после кончины сестры Анны.
— Ты… умеешь? — смущенно уточнила я.
Глупый вопрос!
— Умею.
Тогда я протянула ему щетку.
— Ты не могла бы перебраться на кровать? — попросил он. — Будет проще, если мы оба сможем сесть.
Я встала, сняла очки, приняла протянутую руку и позволила отвести себя к кровати, где уселась рядом с мужем спиной к нему. Он начал расчесывать мои локоны твердыми и уверенными движениями. В былые годы Анна расчесывала мне волосы бережно и заботливо, Эллен тоже, но их попытки, как я скоро обнаружила, были попросту небрежны по сравнению с нежностью и сноровкой моего мужа.
Щетинки щетки покалывали кожу головы; вновь и вновь кончики пальцев Артура ласкали мне шею, приподнимая пряди и пропуская их через щетку длинными, широкими взмахами. С каждым прикосновением его пальцев к коже через все мое тело пробегал неожиданный электрический ток.
— Надеюсь, — задыхаясь, пролепетала я, — ты уже расчесывал волосы?
— Когда я был мальчиком, мать, а затем и тетя позволяли мне эту вольность. Хотя тогда у меня были только самые невинные и почтительные мотивы. — Низким и охрипшим голосом он прошептал мне на ухо: — Ты не поверишь, Шарлотта, как часто я воображал этот миг со дня нашей встречи.
Моя кровь вдруг зашумела в ушах так громко, что я лишилась дара речи. Казалось, плавными ритмичными движениями пальцев и взмахами щетки он интимно притрагивается к каждому изгибу моего тела. Мои веки опустились, голова чуть откинулась, все напряжение исчезло, и будто восхитительное жидкое тепло излилось дождем. «Вероятно, наркоманы чувствуют нечто подобное», — помнится, подумала я (пока еще была в состоянии думать).
Муж еще раз зачесал мне волосы наверх, остановился и наконец–то прижался губами к шее, жарко и ласково. Дрожь удовольствия пробежала по моему телу. Губы Артура касались меня вновь и вновь, стремясь к ямке у основания горла.
Я громко охнула. Он протянул руку, развязал ленту на воротнике и ослабил ворот моей ночной рубашки. Его пальцы нежно погладили мои обнаженные ключицы, сначала одну, потом другую; затем он осмелился опуститься на несколько дюймов и исследовать верхние пределы грудей и впадинку между ними. Я снова охнула.
Он взял меня за плечи, развернул лицом к себе и склонил голову, нежно прижимаясь губами ко всем местам, до которых только что дотрагивались его пальцы. С каждым прикосновением его губ к обнаженной плоти я невольно издавала тихий стон. Мое сердце колотилось, тело горело как в огне. Никогда я не испытывала ничего подобного, никогда, даже в самых бесстыдных фантазиях, не воображала такой ласки. Мне невыносимо захотелось, чтобы он прижался ко мне губами, и это немедленно произошло. Его губы слились с моими, они искали, делились и общались в долгом любящем поцелуе.
Поцелуй закончился, я открыла глаза и увидела совсем близко лицо мужа; он смотрел на меня с неистовым пылом и желанием, равным моему собственному.
— О! — воскликнула я, обвивая его руками и вновь притягивая к себе.
Проснувшись с первыми лучами рассвета, я обнаружила себя в объятиях спящего любовника; моя щека уютно устроилась на его груди. Воспоминания ожили, события прошлой ночи предстали предо мной как наяву. Меня окатила волна удовольствия, и я невольно улыбнулась.
— Доброе утро, — сказал низкий голос мне в волосы, и сильные руки обхватили меня.
— Доброе утро, — прошептала я.
— Хорошо спалось?
— Хорошо, но мало.
Я услышала и ощутила его рокочущий смех. Он пошевелился; мы развернулись лицом друг к другу, улыбаясь, глядя в глаза и лежа на одной и той же подушке. Он провел пальцами по моей щеке и мягко промолвил:
— О чем ты думаешь?
— О том, что со вчерашнего вечера мир совершенно изменился.
Он поцеловал меня и улыбнулся.
— Артур… — робко начала я.
— Что, любимая?
— Этой ночью я была… я смогла…
Закончить мысль было выше моих сил. Он покраснел.
— Ты была прекрасна. Ты всегда прекрасна. В любом случае, наверное, это не бывает правильным или неправильным.
— Да?..
Муж смотрел на меня поверх подушки.
— По–видимому, ты хочешь меня о чем–то спросить. Смелей, жена. Не стесняйся.
Теперь кровь прилила к моим щекам.
— Что ж, мне просто интересно… ты когда–нибудь… у тебя когда–нибудь…
— В моей жизни была лишь одна другая женщина в том смысле, какой ты имеешь в виду, — или в любом другом, если это имеет значение. Это было давным–давно и, разумеется, зашло совсем не так далеко. Ты об этом собиралась узнать?
Я кивнула. Меня охватила легкая дрожь. Хорошо, что я была первой у Артура, как и он у меня.
— Можно уточнить, кто она была?
Он поцеловал меня со смущенным огоньком в глазах.
— Ты действительно желаешь обсудить это… сейчас?
— Просто мне любопытно.
Его ладонь пробежалась по моей руке вверх и вниз, отчего кожу начало покалывать.
— Она была дочерью школьного учителя. Мне было семнадцать лет. На шесть месяцев я потерял голову и сердце — пока она без долгих размышлений не разбила его, сбежав с уличным торговцем.
— Уличным торговцем?
— Если мне не изменяет память, он продавал хозяйственные товары с тележки. Я так не понял, что ее привлекло — кастрюли и сковородки или обещания приключений и странствий. Но в один прекрасный день она взяла и исчезла.
В его глазах было столько веселья, что я невольно улыбнулась.
— Ты любил ее?
— Тогда мне казалось, что да. Но кто не был слеп в семнадцать? Несомненно, это прибавило мне осторожности. С того дня я не отдавал свое сердце так легко. — Артур поймал мою ладонь, поднес к губам и поцеловал. — Теперь, вспоминая тот случай, я только сознаю не без досады, как мало мы подходили друг другу. Я благодарен своей счастливой звезде за то, что девица порвала со мной, иначе я никогда бы не покинул Банахер, не поступил в университет и не приехал в Англию.
— Я тоже благодарна, — откликнулась я. — Неужели она действительно была единственной, Артур, за столько лет?
— Да.
— А с тех пор, как ты появился в Хауорте…
Он притянул меня к себе, и, когда наши тела слились в теплом объятии, я почувствовала, что он снова хочет меня.
— Со дня нашей встречи, — произнес он низким, охрипшим голосом, сверля меня взглядом, — все женщины, кроме тебя, любимая, стали мне безразличны.
Его губы накрыли мои, и разговоры прекратились.
Позже в то же утро мы отправились вдоль побережья Северного Уэльса в Бангор, где провели четыре ночи. Хотя погода не слишком благоприятствовала, мы решили сполна воспользоваться выпавшей возможностью, наняли двуколку с кучером и сумели увидеть несколько восхитительных пейзажей. Поездка из Лланбериса в Беддгелерт по речной долине с крутыми склонами мимо озер и впечатляющих водопадов превосходила все мои воспоминания об английских озерах. Меня расстраивало только то, что из–за холодного воздуха и постоянного мелкого дождя (или угрозы такового) Артур отказывался даже слышать об открытом экипаже.
— Ты еще страдаешь от простуды, — отрезал он, — и я не позволю дурной погоде усилить ее.
Однако после первых двух часов в душном экипаже мы оба так изнемогали от желания самостоятельно бродить по великолепным горным склонам и долам, что часто умоляли кучера остановиться и выпустить нас. Дни так и летели; мы предпринимали краткие бодрящие вылазки на природу, перемежавшиеся периодами благоговейного наблюдения сквозь окна экипажа. Признаюсь, даже в этих тихих моментах была своя прелесть, поскольку мне очень нравилось сидеть рядом с мужем, рука которого всегда охотно искала мою.
По вечерам мы возвращались в гостиницу промерзшие, но воодушевленные, согревались у огня за тихим ужином и с энтузиазмом перечисляли все, что увидели и испытали. После ужина мы удалялись в свой номер, где я покорно и охотно падала в его объятия. Мне казалось, что я окутана плащом счастья и удовольствия, подобных которым прежде не знала. Каждая ночь связывала нас еще сильнее; мы вместе смеялись над нашей первой ночью, когда Артур исчез на лестнице, оставив меня раздеваться в одиночестве. Теперь он настаивал на том, чтобы лично оказывать мне даже самую интимную помощь.
Скромность мешает мне написать больше. Могу отметить лишь, что мой муж оказался более проворен и ловок в расшнуровывании корсета, чем правомерно ожидать от священника. Ни один мужчина не был более нежен, чувствителен или предан жене, чем мой.
Увы! По пятам за счастьем последовало недоразумение, разорвавшее нежную связь, которая возникла в первую неделю нашей растущей близости, угрожавшее оставить невосполнимую прореху в самой ткани моего брака.
