Большую часть марша у меня было такое ощущение, будто я иду во сне.

Я пребывала в таком возбуждении, что не слышала ни слова. Гул зрителей, позвякивание и скрип уздечки, бряцание доспехов Каролины — все это было, но где-то далеко. Копыта цокали приглушенно, словно лошадиные ноги были завернуты в одеяла или дорогу посыпали опилками, как это делают иногда на похоронах.

И видеть я тоже ничего не видела. Я старалась вглядываться в лица на пути нашего шествия, но все они сливались в одно. Я заставляла себя думать, что вижу знакомые лица — Ричарда, Джона Джексона, Мод, даже моей покойной матери, — но они были лишь бледными тенями. Легче было смотреть вперед — в направлении места нашего назначения, каким бы оно ни было.

Но вот что я чувствовала вполне отчетливо, так это солнце и ветер на моих ногах. После целой жизни в тяжелых платьях с их юбками, словно бинтами опутывающими ноги, ощущение было невероятное.

Потом я услышала словно удар колокола, прозвучавший громко и отчетливо. Внезапно обретя способность видеть, я посмотрела в толпу и на тротуаре прямо напротив меня увидела кого-то, похожего на моего покойного брата.

Он смотрел на Каролину с таким встревоженным выражением, что я не удержалась — сделала шаг в сторону, чтобы увидеть, на что он там смотрит.

Потом раздался еще один удар. Перед тем как лошадь встала на дыбы, я увидела транспарант Каролины, на котором было нашито:

«Черт! — подумала я. — Кто сделал такую дурацкую ошибку?»

И тут копыто ударило меня в грудь.