Я чувствовала себя последней идиоткой, проделывая это, но другого способа остановить ее не видела. Когда Лайви и Айви Мей вернулись из школы, щиколотка моя уже была забинтована, а нога лежала на скамеечке.

— Зацепилась за порог, — сказала я Лайви, когда та вскрикнула, увидев мою ногу. — Ничего страшного, обычное растяжение, перелома, слава богу, нет.

— Ах мама, ты такая неловкая, — сказала она.

— Да, я знаю.

— И сколько, сказал доктор, ты не должна выходить?

— Не меньше недели.

— Но это значит, что ты не сможешь сводить нас на марш в воскресенье.

— Да, я знаю. Мне очень жаль, дорогая, — я знаю, с каким нетерпением ты этого ждала. — Сама я с ужасом думала об этом марше.

Лайви воскликнула:

— Но мы должны пойти! Мы не можем такое пропустить, правда, Айви Мей?

Айви Мей разглядывала бинт на моей ноге. Нужно было затянуть его туже.

— Может, папа нас отведет? — сказала Лайви.

— Нет, — тут же ответила я. Не хочу втягивать в это Альберта. — Утром вы пойдете с ним в церковь, а днем он играет в крикет. Нет, я думаю, вам лучше всего остаться дома.

— Ну, тогда мы можем пойти с Мод и ее матерью.

— Нет, — сказала я, чуть не оборвав ее на полуслове.

— Мы будем в полной безопасности.

— Нет.

Лайви так уставилась на меня, что я едва сдержалась, чтобы не отвести взгляда.

— Лайви, дорогая, послушай, — сказала я как можно спокойнее. — Я не могу понять, почему ты так хочешь туда пойти. Тебя это вовсе не интересует. Да и не должно интересовать. Я уверена, тот, за кого ты выйдешь замуж, сам вполне сможет решить за тебя, кому отдать голос.

— А вот и нет, — заявила Лайви. — Я поддерживаю женское суфражистское движение.

Тут захихикала Айви Мей.

— Лайви нужно, чтобы на нее обращали внимание, — сказала она.

— Замолчи, Айви Мей. Я уверена, тебе тоже хочется в Гайд-парк, — сказала Лайви.

— Ты действительно поддерживаешь женское суфражистское движение? — спросила я, пораженная словами дочери.

— Да, поддерживаю! Я считаю, цвета у них великолепные — шарфики и драгоценности в пурпурных, зеленых и белых тонах. И женщины, разъезжающие в автомобилях, — такие живые и страстные… — Лайви замолчала, увидев мое лицо.

— Я не одобряю ни суфражисток, ни их марша, — твердо сказала я, надеясь, что на этом вопрос будет закрыт.

Но вопрос, конечно же, закрыт не был. Лайви два дня плакала и не разговаривала со мной, пока в конце концов вечером перед маршем я не сдалась. Ничто не может ее остановить — даже глупые выдумки матери; она всегда получает то, что хочет. Мне не хотелось, чтобы Лайви узнала, что я пыталась ее обмануть, так что даже пойти с ними я не могла. Пришлось перепоручить их заботам Китти Коулман.

Айви Мей заметила, что я, не хромая, наступаю на «растянутую» ногу. Но она умница — никому ни слова не сказала.