8
ВОЛЧИЙ ЯЗЫК
— Что случилось с вашим псом?
— О чем вы?
— Посмотрите на него. Он провел так уже полчаса.
Лоцман напряженно сидел у входной двери и глядел на нее. Словно кто-то позвонил и пес собирался поприветствовать любого, кто войдет.
Фатер Ландис и Даньелл Войлес сидели на кушетке в гостиной Бена Гулда, обсуждая, что перед этим произошло со Стюартом Пэрришем.
— Лоцман делает так иногда, когда знает, что Бен должен прийти домой.
И из-за самой фразы, и из-за того, что сформулировала ее в настоящем времени, Фатер испытала странное чувство. Это было одной из тех маленьких уютных подробностей их совместной жизни с Беном, о которых она забыла. Но теперь, когда она всплыла у нее в памяти, это воспоминание заставило ее почувствовать себя еще более одинокой, чем прежде.
— А это так?
— Что так?
— Вы думаете, что Бен скоро придет домой?
— Не знаю. Понятия не имею.
Через несколько секунд в дверь позвонили. Лоцман напружинился, и его хвост застучал по деревянному полу.
Фатер встала и подошла к двери. Открыв ее, увидела, что там стоит маленький мальчик. Он медленно поднимал взгляд от ее ног по всему телу, пока его глаза не добрались до ее лица. Улыбнулся, пока не показались зубы. Должно быть, что-то во мне его забавляет, подумала Фатер. Его лицо было смутно знакомым, но она не могла понять, откуда она его знает.
— Привет. Чем могу помочь?
Не обратив внимания на ее вопрос, мальчик с восхищением сказал:
— Он говорил, что ты высокая, но ты и впрямь высокая.
— Так оно и есть. Кто говорил тебе, что я высокая?
— Тебя зовут Фатер, верно?
— Да, это я.
— Я пришел, чтобы тебе помочь.
— Здорово! — улыбнулась она.
Может, он хотел продать ей школьную выпечку или что-то еще? Но продают ли ученики младших классов выпечку? Для религиозного проповедника, обходящего квартиру за квартирой, он был слишком юн. Как же малыш собирался ей помочь? Этот мальчик был на несколько лет младше ее учеников. Может быть, поэтому он казался знакомым — просто потому что походил на ее учеников?
Стоя на другом конце коридора, Даньелл крикнула мальчику:
— Привет!
Он улыбнулся, но глаза его были обращены на пса, которой стоял сбоку от Фатер и тщательно его рассматривал. Лоцман не относился к тем приветливым собакам, что бросаются на всех, кто входит в квартиру, а затем покрывают их слюнявыми поцелуями. Нет-нет, только не Лоцман. Он наблюдал и прикидывал. Он проверял незнакомца ровно столько времени, сколько требовалось. Только убедившись, что с ним все в порядке, он подходил и обнюхивал его или приветствовал тычком головы.
Но этот маленький посетитель был не таким, из-за чего Лоцман проявлял еще большую осторожность. От мальчика пахло как от Бена Гулда. Для собак запах человеческого существа — вроде отпечатков пальцев. Он неповторим и постоянен, его не подделать. Опрокинь на себя пузырек одеколона, четыре раза кряду прими душ — разницы никакой: человек сохраняет тот же аромат, уникальный только для него одного. За всю свою жизнь пес никогда, решительно никогда не встречал двух людей, от которых пахло бы совершенно одинаково.
— Это Лоцман?
И высокая женщина, и собака вздрогнули, услышав, как мальчик произнес эту кличку.
— Да, он. А откуда ты знаешь?
Мальчик снова пропустил вопрос мимо ушей и посмотрел мимо нее в гостиную.
— А ты — Даньелл Войлес?
— Да, это я. А мое-то имя откуда тебе известно?
Она подошла и встала позади Фатер.
— Потому что я пришел, чтобы помочь и тебе тоже.
— Но кто же ты? — спросила она.
Вместо ответа мальчик сказал Фатер:
— Твоя любимая песня — это «Under My Thumb».
Повернувшись к Даньелл, добавил:
— А твоя любимая — это «What If I Can't Say No Again». Верно?
Женщины одновременно сдвинули брови, потому что он был прав. Они всего несколько минут назад говорили о своей любимой музыке. О чем угодно, лишь бы отвлечься от происходящего.
По-прежнему глядя на Даньелл, он продолжил:
— По ночам ты храпишь, но этот звук приятный, забавный, потому что похож на тихое рычание. Так говорил твой приятель.
Мальчик попросил стакан воды.
Фатер хотела остаться и расспросить его обо всем, но к этому времени настолько смешалась, что была рада предлогу удалиться. Теперь поход на кухню и обратно предоставит ей время собраться с мыслями.
Проходя обратно в квартиру через гостиную, она миновала одно большое окно, затем — другое. На подоконнике второго окна стояли три фотографии в рамках из орехового дерева. Это она подарила их Бену, когда они жили вместе. До этого фотографии помещались в дешевых красных пластиковых рамках, которые он купил много лет назад. Они раздражали Фатер всякий раз, когда попадались ей на глаза, потому что она знала, насколько важны эти фотографии для ее друга. Однажды она купила три дорогие рамки, поместила в них фотографии и безо всяких церемоний снова поставила их на подоконник. Бен сразу же это заметил. Ее удивило, как тронут был он тем, что она считала незначительной услугой. Он любил эти фотографии, но еще больше любил он ее заботливость и то, как она заменила рамки, не привлекая к этому его внимания. Некоторое время назад все эти фотографии с улыбкой рассматривала Даньелл.
На первой была снята семья Бена, сидевшая за столом для пикника. Лил дождь, и все они были одеты в полиэтиленовые накидки. Вторая запечатлела его любимую бабушку за несколько лет до ее смерти. На фотографии на ней была синяя бейсболка. На третьем фото был сам Бен в летнем лагере, когда ему было девять лет. В одной руке он держал лук, а в другой — стрелу.
Фатер отошла от фотографий на несколько шагов и вдруг резко остановилась и быстро заморгала, потом двинулась назад, чтобы взглянуть на одну из них снова. Эта фотография и то, что случилось утром со Стюартом Пэрришем, говорили, что с нормальной человеческой логикой отныне покончено раз и навсегда.
Через две минуты она вернулась к входной двери. Протягивая мальчику полный стакан холодной воды, спросила:
— Тебя зовут Бен, верно?
— Спасибо. Да, так и зовут.
— Сколько тебе лет?
— Восемь.
Он выпил весь стакан в несколько глотков.
— А где Большой Бен?
Даньелл, недоумевая, уставилась на Фатер.
Мальчик шагнул в квартиру:
— Мне придется войти, раз я собираюсь вам помочь.
Через полчаса он сказал, что голоден, так что Фатер соорудила для него бутерброд с арахисовым маслом. Она не забыла взять белый хлеб и обрезать корочки, потому что Бен не любил хлебных корочек. На задворках почти пустого холодильника нашлась еще банка шипучки, потому что всю свою жизнь он любил этот напиток, и она тоже дала ее мальчику.
Они все сидели за кухонным столом, и две женщины смотрели, как маленький Бен Гулд уминал бутерброд и рыгал из-за того, что слишком быстро глотал шипучку. Он казался очень довольным собой.
— Так как же, Бен, ты сюда попал?
Хотя во рту у него был хлеб, он все-таки умудрился ответить:
— Я прискакал на песне.
— Ты написал песню?
— Нет, прискакал на песне. Вот как я сюда попал — прискакал на песне.
— Не понимаю.
Он пожал плечами, как бы говоря: это твоя проблема.
Стараясь, чтобы в ее голосе не сквозило нетерпение, Фатер спросила:
— Ты можешь мне все это объяснить?
Он положил бутерброд и надолго присосался к шипучке.
— Тебе нравится эта песня — «Under My Thumb». Когда ее крутили по радио, я прискакал на ней сюда.
— Но как? Как это ты скакал на песне? Что это значит?
— Не знаю, просто так делаешь, и все. Честно, это очень просто.
— Откуда ты взялся? Где ты был до этого?
— В Крейнс-Вью.
Фатер уже говорила Даньелл, что так называется городок на севере штата Нью-Йорк, где рос Бен.
— Ты прискакал на песне из Крейнс-Вью?
— Да, я ведь уже говорил. — Он впихнул в рот остаток бутерброда и потряс банку из-под шипучки, проверяя, не осталось ли чего внутри. — Хочешь, чтобы я показал тебе, как это делается? У тебя здесь радио есть?
— На холодильнике.
Хотя до этого мальчик говорил с Фатер, он повернулся и посмотрел на Даньелл:
— Включи его и найди песню, которую ты запомнила из тех времен, когда была маленькой.
Даньелл отодвинула стул и встала. Подошла к холодильнику, включила радио. Поворачивая ручку, она быстро скользила по волнам эфира, а Фатер и маленький Бен смотрели на нее.
— Что я должна найти?
— Песню, которую помнишь с тех времен, когда была маленькой девочкой.
Поскольку Даньелл стояла к ним спиной, они не видели, как она усмехнулась: шанс, что такое когда-нибудь произойдет, был ничтожен. Ребенком ей не разрешали слушать музыку. Ее родители были ревностными свидетелями Иеговы, которые не одобряли музыкальную моду, в результате чего радио в семье включали только тогда, когда ее родители могли послушать трансляцию богослужений из Калифорнии, которые им особенно нравились. Единственной песней, которую Даньелл в самом деле помнила из детства, не считая тех, что имелись в книге гимнов, был известный спиричуэл «О, счастливый день».
Продолжая скользить по эфиру, она думала, что было бы дикой удачей найти именно эту песню на радио прямо сейчас.
Подождав какое-то время, Фатер снова посмотрела на Бена.
— Как ты это сделал?
Из гостиной донесся громкий грохот и звон разбитого стекла. Все трое переглянулись — что, мол, это было?
Долго им ждать не пришлось. Через пару секунд в кухню ворвалось белое животное и направилось прямо к мальчику. Маленький Бен завопил, но женщины были слишком изумлены, чтобы что-то сделать.
Мальчик спрыгнул со стула, пробежал через кухню и стал взбираться по стене. Как паук, он бежал по гладкой поверхности на четвереньках. По пути он задел Даньелл, которая стояла у холодильника и все еще держала руку на приемнике. Долгое время после того, как он взобрался на стену, она все еще чувствовала его прикосновение.
Белая собака (или то была не собака?) стояла прямо под маленьким Беном и смотрела на него так, словно он был ее обедом. Никто из них не издавал ни звука. Глаза мальчика были раскалены от ярости и страха. Большие глаза собаки были спокойны. У нее не было ушей.
Даньелл отступила в сторону и медленно стала двигаться к Фатер. Все три пары глаз были устремлены на мальчика, повисшего высоко на стене. Его взгляд метался между ними, но каждый раз возвращался к белому животному.
Через какое-то время Бен начал продвигаться выше по стене, а затем пополз по потолку кухни. Достигнув середины, он остановился и, запрокинув голову, снова уставился на них.
Как раз в этот миг в кухню вошел Лоцман, любопытствуя, в чем причина переполоха. После утреннего безумия с полумертвым бродягой, побегом и вынужденным прилетом задом наперед пес удалился в спальню, чтобы вздремнуть для восстановления сил. Теперь он увидел двух женщин, белого верца и мальчика, от которого пахло как от Бена. Парнишка свисал с потолка вниз головой. Прежде Лоцману никогда не приходилось видеть человеческое существо, свисавшее с потолка. С верцем пес обменялся взглядом и беззвучным приветствием. Лоцману не требовалось обнюхать зад этого животного, чтобы получить информацию. Он уже знал, что зады у всех верцев пахнут одинаково. Ему не требовалось и спрашивать, зачем он здесь, потому что верцы подобны машинам «скорой помощи» — они появляются только тогда, когда человеческие существа попадают в беду. Чего Лоцман еще не осознал, так это того, что женщины тоже видят верца. То-то бы он изумился.
Висевший вниз головой мальчик сказал что-то на зловещем свистящем языке, которого не поняли ни пес, ни женщины.
Лоцман спросил у верца, что сказал ребенок.
— Он знает, что я собираюсь его убить, и спрашивает, можно ли ему выбрать, как умереть.
— Можно?
Верц оторвал глаза от потолка и посмотрел на Лоцмана:
— Нет.
Фатер разрывалась между желаниями броситься наутек и попытаться сделать что-нибудь, чтобы помочь маленькому Бену. Она колебалась, потому что видела, как мальчик взобрался по стене и повис на потолке, словно летучая мышь.
— Как ты узнал, что я здесь? — спросил мальчик.
Верцы говорят глазами.
— Видел, как ты собирался попасть сюда. Предположил, что ты попытаешься сделать что-то в этом роде, и поэтому просто последовал за тобой.
Вися вниз головой, маленький Бен улыбнулся.
— Ты умен. Но ты должен признать, что с моей стороны явиться сюда было блестящей идеей. Притвориться мальчиком и завоевать их доверие. Это позволило мне проникнуть в квартиру. Через несколько минут все было бы кончено. Если бы ты сюда не явился, я добрался бы до Даньелл.
Для остальных в кухне это звучало как набор невнятных свистящих звуков.
— Что теперь будет, верц?
— Теперь ты упадешь, и я с тобой разделаюсь.
— У меня есть идея лучше.
— В самом деле? Какая же?
— Отпусти меня, и я расскажу тебе один секрет.
— Сначала расскажи свой секрет, и я подумаю, стоит ли тебя отпускать.
Мальчик ухмыльнулся:
— Ты лжешь.
Верц дважды мигнул:
— Ты тоже.
— Ты определенно собираешься меня убить?
— Совершенно определенно.
Маленький Бен спросил грустным голосом:
— Если уж мне предстоит умереть, то ответь мне сначала на один вопрос, потому что он меня в самом деле извел: почему ему на помощь они прислали привидение, а ей — никого?
Он кивнул на Даньелл Войлес.
— Потому что она в помощи не нуждается, — сказал верц. — Она во всем разберется самостоятельно. Почему, по-твоему, я пришел? Потому что она уже почувствовала, что с тобой что-то не так.
— Ты думаешь?
Мальчик спрыгнул с потолка. Грациозно вертясь в воздухе, словно опытный гимнаст, он приземлился рядом с Даньелл. Движение было неожиданным. Верца оно застало врасплох. Он не мог остановить маленького Бена, когда тот подпрыгнул снова, на этот раз — к горлу Даньелл.
Инстинктивно выбросив вверх руки, она скрестила их перед своим лицом. Этот быстрый жест блокировал мальчика на несколько секунд. И в течение этих секунд существо, замаскировавшееся в маленького Бена Гулда, превратилось в то, чем было на самом деле.
Смерть есть нечто, чего люди больше всего боятся, хотя у каждого возникает свое представление о том, как она будет выглядеть, когда она к нему является. Но Даньелл Войлес уже однажды видела свою смерть. Увидев ее сейчас во второй раз, она только рассвирепела.
— Ну нет, я тебе не дамся.
Она изо всех сил швырнула в существо радиоприемником и попала ему в морду. Потом прыгнула прямо в воздух на пять футов и приземлилась на верхней панели холодильника. Ничего из этого она не обдумывала — это ее тело крикнуло ей: прыгай! — и она прыгнула. Стоя на холодильнике, она готовилась прыгнуть снова, если зверь на нее нападет.
Но верц был быстрее. Бросившись вперед, он вонзил зубы в то, что несколько секунд назад было маленьким мальчиком. Но к этому времени «мальчик» превратился во что-то неузнаваемое.
Крепко стиснув страшные челюсти, верц медленно отступал назад, волоча за собой извивающуюся тварь. Верц хотел утащить ее из кухни, чтобы другие не видели того, что он собирался сделать дальше.
Другие тоже не хотели этого видеть. Лоцман не шелохнулся. Фатер Ландис быстро отступила назад, чтобы избежать соприкосновения с каждым из существ, когда верц двигался мимо нее. Даньелл стояла на холодильнике, наблюдая за действом внизу.
Наверху, в безопасности, она недоумевала: как я это сделала? Как мне удалось так высоко прыгнуть? Ее сознание раскалывалось между ужасным зрелищем того, как верц тащит из помещения незнамо что, и гаданием, как ей удалось запрыгнуть на холодильник. Она пока не поняла, что всего лишь копировала действия мальчика. Она сделала точно то же, что сделал он, пытаясь убежать от верца.
Двигаясь к выходу, верц внезапно поскользнулся и потерял равновесие. На мгновение он от удивления раскрыл пасть, и тварь вырвалась наружу. Помчавшись через кухню, она снова устремлялась прямо на Даньелл. Увидев ее приближение, та прыгнула с холодильника и повисла высоко на стене. Совершенно так же, как несколько минут назад это проделал мальчик. Вися на кухонной стене, она грозно смотрела на своего врага, который был в нескольких футах от нее, уже на холодильнике.
Верц снизу прыгнул на монстра. Монстр прыгнул на Даньелл. Словно муха, Даньелл выждала до последней доли секунды, а потом легко слетела со стены через всю кухню и приземлилась рядом с Фатер Ландис, в изумлении уставившейся на нее.
Монстр последовал за ней, но и на этот раз его схватил верц, вонзивший зубы в горло чудовищу и грубо опрокинувший его на пол. Они вдвоем упали на собаку. Лоцману не хватило проворства, чтобы убраться с их пути.
В страхе и отчаянии, пригвожденный к полу и не способный шевельнуться, Лоцман инстинктивно укусил то, что было ближе, и это оказался верц. Белому зверю надлежало выполнять только одну работу — защищать Даньелл Войлес. Ничто другое не имело значения, и ничто другое не могло помешать этой задаче. Без промедления он вонзил свои когти псу в бок, и у того пошла кровь.
Лоцман взвыл и заворочался, почти при этом высвободившись. Верц заметил это и слегка подвинулся, позволяя раненой собаке убежать. Крепко зажатая меж его зубов, красная тварь теперь теряла силы. Верц чувствовал их убывание через мускулы своих челюстей. Но он не собирался их разжимать, пока не уверится, что тварь мертва.
— Стой! — крикнула Даньелл.
Никто из них по-настоящему не воспринял этой просьбы, потому что так много всего происходило разом. Мир вокруг них был в полном смятении.
— Стой! Не убивай его.
На этот раз все обернулись к Даньелл.
— Не убивай его. Отпусти. Тебе надо его отпустить.
Верц сразу же раскрыл пасть, и тварь упала на пол.
Теперь тварь была темно-красной, почти коричневой. Красное было не кровью, но истинным цветом ее кожи. Смертельно раненная, она не могла двигаться. Ее шея была сломана. Малые глотки воздуха, что она втягивала в легкие, пользы не приносили.
Не выказывая на сей раз ни испуга, ни колебаний, Даньелл подошла и присела рядом с тварью на корточки. Даже теперь, когда тварь лежала при смерти, ее закатывающиеся глаза следили за женщиной. Вытянув перед собой обе руки, Даньелл вцепилась пальцами в ее тело.
Глаза у твари совсем закатились. Она издала звук, похожий на вздох, возможно последний. Сдавливая ее, сдавливая и сдавливая, Даньелл принялась месить ее тело, словно тесто. Через несколько секунд красное тело заметно обмякло в ее руках. Тварь была мертва, но это не имело значения, потому что за мгновение перед тем, как она испустила дух, Даньелл нашла то, что искала внутри ее, и вставила эту находку в свое собственное тело. Теперь это нечто жило внутри ее. Именно по этой причине она велела верцу не убивать зверя. Ей надо было изъять эту штуку из твари, пока та была еще жива.
Встав, она почувствовала, как этот новый элемент движется внутри ее, отыскивая себе подходящее место. Для Даньелл это чувство приятным не было. Казалось, в груди у нее скользит ледяная проволочка. Возможно, она хотела бежать. Возможно, эти вещи не могут вернуться к нам, после того как покинули наши тела. Возможно, мы позволили им себя покинуть. Несмотря на это, Даньелл ждала, и в надлежащее время эта штучка перестала двигаться.
— Она здесь, — произнесла Даньелл, коснувшись своей поясницы. — Здесь остановилась.
Остальным было невдомек, о чем она говорит.
Мертвая тварь на полу начала таять. В течение нескольких секунд она исчезла. По-прежнему держа обе руки у себя на пояснице, Даньелл посмотрела на Фатер Ландис и ногой указала на то место на полу, где лежала тварь.
— То, что я вынула, было когда-то внутри меня. Я потеряла эту свою часть, когда была маленькой. Не так — я отдала ее, когда была маленькой. Я сама это сделала, это был мой выбор. Так поступают все, когда боятся, — отдают части самих себя. Мы делаем это сознательно. Никто не крадет их и не принуждает нас. Мы отдаем свои лучшие части — те, что делают нас целыми, правильными. Отдаем их одну за другой, пока наконец…
Даньелл осеклась и прижала руку ко лбу.
— Мне надо присесть.
Она прошла к кухонному столу и села на стул. Затем прижала ладонь к груди.
— Когда мы рождаемся, то здесь у нас есть все — все, что нам требуется, чтобы быть счастливыми и совершенными. Но как только жизнь начинает нас пугать, мы отдаем кусочки себя, чтобы отвести опасность. Это сделка — вы хотите, чтобы жизнь перестала вас пугать, поэтому отдаете часть себя. Отдаете свою гордость, свое достоинство или свое мужество… Когда вы не испытываете ничего, кроме страха, достоинство вам не требуется. Так что вы не против его отдать — в тот момент, но сожалеете об этом позже, потому что вам рано или поздно понадобятся все эти кусочки. Но тогда их уже нет, вы не можете воспользоваться ими, чтобы себе помочь. Есть у вас хлеб? Я покажу вам, как это происходит.
Фатер вынула из деревянной хлебницы батон и протянула его Даньелл. Та положила его на стол.
— Вот как мы выглядим, когда рождаемся. Совершенными и целыми, все до единого.
Она принялась отщипывать от батона маленькие кусочки. Спустя несколько секунд он выглядел так, словно его исклевали птицы. Бросив кусочки на пол, она накрыла их ногой и прижала. Когда она снова подняла туфлю, хлебные кусочки расплющились и обратились в грязные бесформенные пятнышки. Некоторые прилипли к ее подошве.
Отскребя один из них, Даньелл попыталась вставить его обратно в батон. Когда это ей не удалось, она протянула грязный кусочек Фатер и сказала:
— Представьте, что это часть меня, которую я когда-то отдала, испугавшись. Они взяли ее, переделали и прислали обратно вот в таком виде. — Она провела в воздухе линию от своего подбородка туда, где лежало мертвое существо. — Когда эта тварь начала умирать, я вдруг увидела ее насквозь, до самого сердца. Узнала, что оно когда-то было частью меня. И забрала эту часть обратно. Они переделали ее в сердце монстра, а потом отправили его за мной, чтобы заполучить меня.
Фатер в раздражении потрясла головой:
— Откуда вы это знаете? Откуда вам известны такие вещи?
Лицо Даньелл было ясным и спокойным. Немного помолчав, она сказала:
— Я видела эту тварь насквозь, до самого сердца. Оно билось все медленнее и медленнее. Я сразу же поняла: раньше это сердце было частью меня. — Она дотронулась до своей поясницы, где эта часть пребывала сейчас. — Всегда можно вернуть себе утраченные части, если удастся найти их и узнать.
* * *
Бенджамин Гулд проснулся, дыша через мех. Прошло несколько секунд, после того как он открыл глаза, и лишь тогда его мозг уловил, что дышит он как-то не так, что ему вроде бы душно. Однако он не испугался. Просто ему было непривычно так дышать.
Первым, что он увидел, было нечто большое и белое прямо у него перед глазами. Чем бы это ни было, оно лежало поперек его лица, покрывая собой большую часть его рта и носа. Чем быстрее он просыпался, тем труднее ему становилось дышать. К тому же то, что покрывало его лицо и грудь, было очень тяжелым. Бен отпихнул эту штуку и попытался сесть. Безуспешно, потому что, когда он опустил руки, чтобы упереться ими в землю, его ладони с обеих сторон погрузились в чью-то теплую шерсть.
— Убирайтесь! Прочь от меня! — задыхаясь, говорил он в ужасе, толкался, извивался — и поднялся с земли.
Четырем верцам, которые спали на нем и вокруг него, не нравилось, что их тревожат, но они не издали ни звука. Им не полагалось ничего говорить, потому что их задача состояла в том, чтобы защищать этого человека любой ценой. Если он велит им подвинуться, они подвинутся.
— Вы спали у меня на лице! — невнятно пробормотал он, вытирая рукой рот.
Дрожа, Бен потер ладонями замерзшие руки и уставился на маленькую палатку поблизости, в которой спали дети и мистер Кайт. Она выглядела намного привлекательнее, чем несколько часов назад, когда он улегся спать, свернувшись калачиком у костра. В своем воображении Бен видел себя спящим в этой палатке, уютно устроившись в толстом спальном мешке, набитом гусиным пухом. Это должен был быть зеленый спальный мешок из гусиного пуха, покрывавший его вплоть до самой его разрумяненной теплой шеи. Он воображал себя внутри этого спального мешка, а не среди безухих толстых животных, спавших на нем, словно он был каким-то ковриком.
Он был голоден, озяб и не знал, что делать. Судя по всему, уже настала полночь. И даже Лин не было рядом, чтобы обсудить ситуацию.
Бен негромко сказал себе под нос:
— Хочу прямо сейчас отправиться домой. Просто хочу домой. Вот и все.
Спустя мгновение он стоял перед ярко освещенным зеркалом в ванной комнате своей квартиры, глядя на отражение своего лица. Бен дотронулся до зеркала над раковиной — убедиться, что оно реально. Затем коснулся лица. Открыл дверцу аптечки. Пузырьки внутри были ему знакомы, он помнил, как их покупал. Закрыл шкафчик и взял влажный брусок мыла с раковины. Понюхал его: горький миндаль. Это тоже было верно. На его день рожденья Фатер подарила ему упаковку мыла с молотым миндалем. Что такое только что случилось? Как ему удалось в мгновение ока вернуться домой из леса в Крейнс-Вью? Что он сделал, чтобы это произошло? Он снова посмотрел в зеркало.
Позади него открылась дверь. В дверном проеме стояла Фатер Ландис, одетая в одну из его футболок и трусики. Она была такой высокой, что футболка лишь слегка прикрывала ее пупок. На ней были белые хлопчатобумажные трусики — у Бена каждый раз переворачивалось все внутри, стоило ему увидеть ее в них. Лицо у нее разрумянилось и припухло со сна. Он хотел поцеловать ее. Это было все, о чем он тогда подумал, — только бы поцеловать ее и снова дотронуться до этой гладкой кожи.
Остальное неважно. Один поцелуй. Поцеловать ее и ощутить запах ее волос. Позволь мне только это, и тогда мне снова будет хорошо.
— Привет, — нежно сказал он.
Она не ответила и никак не прореагировала, только смотрела на него. Что она делает в его квартире? Как и в первый раз, Лин материализовалась, стоя на опущенном сиденье унитаза в ванной Бена. Но теперь Фатер была этому свидетелем. Она видела, как ниоткуда, словно джинн из кувшина, возникла маленькая невзрачная женщина, стоявшая на унитазе со скрещенными на узкой груди руками.
Лин сразу же поняла, что Фатер Ландис ее видит. Она лишь пожалела, что не подумала об этом раньше и не успела привести себя в порядок.
— Там какая-то женщина стоит на унитазе, — холодно констатировала Фатер.
Бен посмотрел и кивнул.
Лин спустилась и подошла к Фатер с протянутой для пожатия рукой. Наступило мгновение, о котором она так долго мечтала. Она вот-вот познакомится с женщиной, которую любит.
— Здравствуйте. Меня зовут Лин.
Фатер Ландис смотрела на привидение без особой приязни, словно та была почтовой маркой, бутылкой кетчупа или просроченной телепрограммой. Ее глаза ничего не выражали.
— Кто вы такая?
Впервые после материализации Лин взглянула на Бена, словно прося его о помощи:
— Скажи ей.
Бен поднял руку:
— Погоди минутку.
Обе женщины в нетерпении посмотрели на него.
— Что-то не так?
— Бен, давай без шуток.
Он потряс головой.
— Я не то имею в виду. — Он уставился прямо вперед, словно видел что-то важное перед собой. Бегло взглянул на Фатер. — Она в беде. Даньелл Войлес в беде.
Он поспешил из ванной. Женщинам ничего не оставалось, как последовать за ним.
— Лоцман? — крикнул он в коридор. — Лоцман, где ты?
Пес лежал в своей корзине, не смыкая глаз, ужасаясь тому, что, как он знал, могло произойти в любой миг.
— Лоцман? Лоцман, где ты?
Может, он меня не найдет, думал Лоцман, не шевелясь. Может, он сейчас в таком волнении, что забудет обо мне и пойдет сам, без меня. Но он знал: Бену потребуется его помощь, чтобы спасти Даньелл.
Дверь в спальню распахнулась.
— Вот ты где. Пойдем.
— Старость не радость, Бен.
Уже полуобернувшись к двери, Бен остановился:
— Что?
На этот раз Лоцман сказал что-то совершенно невразумительное. Они уставились друг на друга.
— Я тебя не понял.
Бен чувствовал, как его мозг понял, что мгновение назад произнес пес. Теперь ему показалось, что он вернулся еще не полностью, застряв где-то между своим прошлым в Крейнс-Вью и своим нынешним домом.
— Он говорит, что он слишком стар, чтобы пойти с тобой, — подсказала Лин из прихожей.
Бен прошел через комнату, ухватил пса за загривок и выволок его из корзины.
Лин не считала это хорошей тактикой, но не вмешивалась.
Когда пес встал на ноги, Бен опустился на четвереньки, так что они оказались с глазу на глаз.
Лин готова была услышать, как он станет выговаривать Лоцману. Но когда он заговорил, она не поняла ни одного его слова. Но пес, по-видимому, понимал, потому что весь напрягся и бешено замахал хвостом. Когда Бен договорил, пес выбежал из спальни и пронесся по коридору к входной двери.
— Что ты ему сказал? На каком языке?
Бен поднялся и прошел мимо нее:
— На волчьем.
