«Египетские пирамиды могли бы служить символом той роли, которую должна играть эта страна в нашей стратегии, если, конечно, нам удастся завоевать сердца и умы арабов. Египту отводится роль основания — солидного и прочного фундамента, на котором мы будем возводить свою пирамиду, постепенно надстраивая ее ближневосточными государствами, которые войдут в орбиту нашего влияния» — так вещал Мак Холл, легендарный председатель и генеральный директор MAIN, окутанный ореолом тайны 80-летний старец. Это происходило в шикарном Engineers Club, на верхнем этаже самого высокого в Бостоне здания Prudential Tower, где находился головной офис компании MAIN. Нас, сотрудников, собрали по случаю ланч-брифинга, на котором присутствовал специально прибывший из Вашингтона ответственный сотрудник американского Агентства международного развития.

На дворе стоял 1974 год — во многом поворотный момент в тысячелетней истории Египта. Компания MAIN и другие организации, представлявшие корпоратократию, были полны решимости воспользоваться открывающимися в Египте возможностями. У нас возник повод для оптимизма, когда MAIN удалось заполучить заказ на крупный изыскательский проект в Александрии. Поэтому-то из Агентства международного развития и прислали эмиссара — для разъяснения задач, на которые нам следовало ориентироваться в своей работе по проекту.

Представший перед нами посланец этой организации заслуживает отдельного описания. Это был весьма элегантный джентльмен с короткой аккуратной прической и безукоризненно подстриженными усами. На нем был строгий серый костюм, накрахмаленная белая сорочка и голубой галстук, который слегка оживлял красный рубчик. Два значка, красовавшиеся на лацкане его пиджака, один — изображающий флаг США, другой — две руки, черную и белую, слившиеся в крепком пожатии, должны были подчеркнуть статус их обладателя как официального представителя правительства и одного из недавно появившейся породы колонизаторов, рядящихся в тогу альтруистов.

Он держался очень прямо и, пока выступал, то и дело бросал почтительные взгляды на Мака Холла. Насколько я понял, посланец агентства явился к нам в нескольких ипостасях: как специалист по Египту, как чиновник, которому предстояло оценить нашу работу и утвердить смету оплаты наших услуг, а также как потенциальный сотрудник, представитель вашингтонской бюрократии, который хотел присмотреть себе более теплое местечко или щедрую кормушку в виде должности консультанта после отставки.

Излагая подробности своей деятельности на Ближнем Востоке, он умело вплетал в свой монолог факты из истории Египта, особо упирая на то, что многовековое иностранное господство определило послевоенное развитие событий в этой стране.

«“Мусульманское братство” приобрело огромное влияние, — говорил он, выплевывая эти слова, будто они жгли ему язык. — Они требовали, чтобы Египет разорвал все связи с Европой. “Братья-мусульмане” и “Свободные офицеры” — организация революционно настроенных молодых офицеров египетской армии — совместными усилиями противостояли королю Фаруку I, которого египтяне ненавидели за то, что тот был выходцем из Албании, но его семья приобрела большое влияние в Египте еще во времена Османской империи.

А потом Фарука, как известно, поддерживали англичане и мы. В итоге Фарук, к нашему разочарованию, был вынужден отречься от престола. Конечно, вы знаете, кто пришел на смену ему — подполковник Гамаль Абдель Насер. В 1954 году он стал премьер-министром, а в 1956 году — президентом».

Политику Насера — завоевание независимости от влияния стран Запада — посланец Агентства международного развития называл не иначе как «безрассудной авантюрой». Он говорил: «Насер стал покупать оружие у Советского Союза. Естественно, что мы и англичане немедленно отозвали наше предложение о строительстве Асуанской плотины. Насер разъярился и объявил о национализации Суэцкого канала. В ответ на это Израиль в 1956 году нанес по Египту военные удары и захватил Синайский полуостров. Можете не сомневаться, что после всех этих событий мы были просто обязаны что-то предпринять, но мы прибегли к скрытым маневрам. Англия и Франция заявили, что канал играет жизненно важную роль для их национальной безопасности. Насер остался глух к этим претензиям, и тогда Англия и Франция разбомбили позиции египетских войск вдоль Суэца и послали в зону канала свои войска. В итоге судоходство по нему было закрыто».

Тут сотрудник агентства замолк и нахмурился, а потом продолжил: «Этого мы потерпеть никак не могли. Мир требовал американских товаров и ближневосточной нефти, а возить все это вокруг Африки было слишком расточительно и неразумно. Делегация представителей высшего руководства американских корпораций отправилась в Белый дом, и Айк внял их просьбам.

Генерал принял командование, — представитель агентства послал Холлу широкую улыбку. — В ноябре 1956 года было объявлено о прекращении огня, и в район конфликта на патрулирование египетско-израильской границы выдвинулся контингент миротворцев ООН».

Тут оратор взял паузу, чтобы глотнуть воды. На самом деле, решил я, он хотел, чтобы мы оценили всю важность этих событий. «По существу, — продолжал он, — Дядя Сэм мастерски заставил Израиль, Францию и Англию выйти из игры. Предыдущую свою победу мы одержали чуть больше года назад, когда положили конец безумству в Иране, посадив нашего друга шаха на место этого коммуниста Моссадыка. Теперь же мы продемонстрировали всем арабам, что держим их сторону в событиях вокруг Египта. Вашингтон, таким образом, стал доминирующей силой в регионе».

Внимая тому, о чем толковал посланец агентства на фоне элегантной роскоши закрытого частного клуба, расположенного на верхотуре Prudential Tower, я еще больше укреплялся в своем цинизме. Во мне крепло желание получше воспользоваться плодами укрепления господства на Ближнем Востоке той страны, которую считал своим домом.

По мере того как представитель Агентства международного развития разворачивал перед слушателями свою версию событий в Египте, мне становилось все очевиднее, что наш «триумф» в Иране и Египте утвердил господство корпоратократии, которое и воспевал в речи оратор, явно отрабатывая свое наверняка щедрое вознаграждение. Посетившие Белый дом главы корпораций, среди которых были и руководители военно-промышленного комплекса, заставили президента США прислушаться к их требованиям.

Теперь же, менее чем два десятилетия спустя, правительственное агентство ловко интегрировало в свою официальную позицию подправленную версию тех исторических событий. Как позабавила меня ушлость этих людей! Теперь наряду с гордостью за то, что допущен в этот круг избранных, я испытывал и некоторое чувство вины за ту роль, что отводилась мне в выстроенной ими схеме, цель которой, как я начал понимать все отчетливее, состояла — ни много ни мало — в построении первой в истории тайной империи.

Продолжая размышлять, я развернулся к окну и стал смотреть вдаль, на реку Чарльз. На противоположном берегу солнечные лучи играли на увитых плющом зданиях Гарвардского университета. Среди бизнесменов, прибывших в тот далекий день на встречу с президентом США в Белый дом, наверняка были и те, кто в свое время учился в этих стенах.

Мне вспомнилась речь Эйзенхауэра, посвященная военно-промышленному комплексу. Какой насмешкой судьбы показался мне тот факт, что кадровый военный, в период Второй мировой войны — Верховный главнокомандующий экспедиционными силами союзников в Европе, стал первым, кто официально признал существование феномена, который сейчас мы называем корпоратократией.

Эйзенхауэр был свидетелем того, как люди, стоявшие во главе бизнеса, во времена корейской войны приобретали все большее влияние на американскую внешнюю политику. На его глазах они манипулировали СМИ и конгрессом США, ловко используя коммунистическую угрозу для наступления на гражданские свободы. Он не мешал им продавать военным технологии производства стратегических средств, необходимых для доставки ядерных боеголовок. И лишь позже, в период Суэцкого кризиса, стал всерьез опасаться сговора между правительством, военными и крупными корпорациями.

Да, Эйзенхауэр не остался глух к их требованиям, но я уверен, что в глубине души он противился такому ходу вещей.

Воспитанный на военной дисциплине и знающий, что такое самодисциплина, Эйзенхауэр не мог не сохранить этого качества на всю жизнь. Он просто дожидался, пока закончится его второй президентский срок, чтобы взорвать свою собственную бомбу. Ею стала прощальная речь Эйзенхауэра 17 января 1961 года, когда он покидал свой пост. Подобно многим моим согражданам, протестовавшим в конце 1960-х годов против войны во Вьетнаме, я повесил в рамке над столом у себя в кабинете текст этой речи Айка.

В ней Эйзенхауэр говорил, что экономика его страны построена на мирных инициативах. «До последних международных кризисов у Соединенных Штатов не было индустрии вооружений. Конечно, американские производители могли со временем и при необходимости ковать не только орала, но и мечи». Далее следует предостережение Айка, обращенное к Америке:

«Насер на это не пошел, — голос официального представителя Агентства международного развития вторгся в мои размышления, унесшие меня далеко от Engineers Club. — Горячая голова, он надеялся нас переиграть. Насер продолжил свою безрассудную политику заискивания перед Советским Союзом. Он добился, чтобы СССР построил Асуанскую плотину. Можете себе представить, какие ощущения испытал по этому поводу ваш друг мистер Бектел, — докладчик повернулся к Маку Холлу, на что тот ответил сдавленным смешком. — И не только Бектел, но и все мы, весь наш бизнес».

«Точно так».

«Но у Бектела были связи в президентских кругах, — сказал Холл, обводя взглядом присутствовавших. — Это большой мастер лизать задницу».

Его замечание вызвало всеобщий смех.

Представитель агентства снова отпил воды и продолжил.

«А “Братья-мусульмане” между тем остались на задворках. Они считали, что своей дружбой с коммунистами-атеистами и отказом создать исламское правительство Насер предал их. Они утверждали, что это противоречит условиям, на которых они согласились выступить на стороне организации “Свободных офицеров” при свержении короля Фарука, и требовали, чтобы президент, которого они помогли привести к власти, положил Коран в основу конституции. Получив отказ и в этом, “Братья-мусульмане” организовали покушение на Насера.

Однако их посланцы провалили дело, чем добились противоположного эффекта — популярность Насера среди египтян только возросла. Он объявил организацию “Братья-мусульмане” вне закона и бросил в тюрьмы около четырех тысяч ее участников, а главарей казнил. Те, кому удалось избежать возмездия, затаились в подполье. Кое-кто предпринимал попытки проникнуть в профсоюзное движение, в школы и даже в вооруженные силы.

Многие же покинули страну и осели в Иордании, Саудовской Аравии, Судане, Сирии, а также — как вы знаете — в Кувейте, где вы, парни, осуществляете крупный проект по электрификации, верно? — оратор снова обернулся к Холлу. — Со временем осколки разгромленных Насером “Братьев-мусульман” превратились в одну из самых влиятельных происламских сил в мире. Они ставят своей целью выгнать нас, западников, как и всех прочих представителей христианской культуры, вон с Ближнего Востока, избавиться от светских лидеров вроде тех, что правят Ираном и Египтом, и заменить их своими муллами».

Меня же так и подмывало спросить представителя агентства, верны ли недавно просочившиеся слухи о том, что, невзирая на объявленные ими явно недружественные цели, «Братьев-мусульман» финансировало и обучало ЦРУ, потому что они выступали как противники коммунистов. Однако я заранее знал, какой ответ он даст, равно как и то, как дорого обойдется мне подобный вопрос, особенно теперь, когда передо мной открывались столь соблазнительные перспективы.

«Есть ли ко мне вопросы? — осведомился сотрудник агентства, оглядывая аудиторию. — Позвольте сказать напоследок еще несколько слов. 1960-е годы стали для Египта временем бурь и потрясений. Насер взял курс на экономические реформы, руководствуясь идеями марксизма, в том числе объявил, что государству будет принадлежать как минимум 51 % всего египетского бизнеса. Это стало для нас тяжелым ударом. Все, что делал Насер, уязвляло нас все сильнее и сильнее. Мы сдавали позиции. Миротворческие силы ООН оставались в зоне Суэца до 1967 года, однако вплоть до 1970 года между Египтом и Израилем периодически возникали стычки. Суэцкий канал и по сей день закрыт для судоходства. Менее четырех лет назад, в 1970 году, Насер умер, и на его место пришел вице-президент Анвар Садат.

Мы усердно работали, пытаясь склонить его на нашу сторону, — поверьте, как человек, который сам был там, утверждаю, что мы делали все возможное. Но поначалу Садат сильно сопротивлялся. Он сумел извлечь массу пользы из соглашения с СССР, заключенного еще Насером. Казалось, Садату нравится дразнить нас. Но мы кротко сносили все нападки и продолжали оставаться в Египте. — Тут представитель агентства расправил плечи, выдвинул челюсть и, прочистив горло, произнес с английским прононсом: “Старый британский обычай — выше нос!”»

Потом немного расслабился и оглядел аудиторию, явно ожидая нашей одобрительной реакции. «Боюсь, я не ахти какой актер. Но как бы там ни было, наша тактика сработала. Садат сделал полный разворот и в 1972 году отвернулся от Советов. А потом, — представитель агентства испустил тяжелый вздох, — опять развернулся — послал войска через Суэц и атаковал израильские позиции на Синае. Одновременно с этим Сирия вторглась на израильскую территорию в районе Голан. Израиль отбил удары, а остальное вам известно: война Йом-Кипур завершилась 24 октября 1973 года объявлением о прекращении огня. Теперь Садат снова ищет нашей дружбы и способы угодить нам — предлагая договориться с Израилем об отводе войск, активно поощряя иностранные инвестиции, взывая к МВФ и Всемирному банку о помощи. Так что двери перед нами вновь приоткрылись…»

Закончив на этом речь, представитель агентства допил воду и обратился к Холлу: «Господин Холл, я всецело разделяю ваше видение ситуации, — он незаметно опустил глаза на лежавший возле его тарелки лист с текстом высказывания Холла, чтобы дословно воспроизвести его, — египетские пирамиды могли бы служить символом той роли, которую должна играть эта страна в нашей стратегии, если, конечно, нам удастся завоевать сердца и умы арабов. Египту отводится роль основания пирамиды — солидного и прочного фундамента, на котором мы будем возводить свою пирамиду, постепенно надстраивая ее ближневосточными государствами, которые войдут в орбиту нашего влияния, — представитель агентства слегка поклонился в сторону Холла, демонстрируя величайшее почтение. — Сэр, разрешите выразить вам признательность за эту формулировку, которая в точности отражает реалии нашего теперешнего положения».

После ланч-брифинга мы, все его участники, поднявшись со своих мест, стали обмениваться рукопожатиями. В какой-то момент мне снова захотелось взглянуть на комплекс зданий Гарварда, и я подошел к окну. Вдруг чья-то рука легла на мое плечо. Обернувшись, я был приятно удивлен, увидев перед собой старое, все в морщинах, лицо Джорджа Рича, который приветливо мне улыбался. После всесильного Холла он был второй по влиятельности фигурой в MAIN. Как когда-то говаривал мне мой босс Бруно Замботти, «президенты приходят и уходят, а Холл и Рич всегда тут, дергают за веревочки».

Выяснилось, что Рич обедал чуть ли не за соседним столиком с какими-то двумя джентльменами. «Прекрасный вид, — сказал он. — У вас найдется время, чтобы заглянуть ко мне в кабинет?»