5. Лето 1973-го. Тегеран
ПОД ВИШНЕЙ
В нашем переулке мы с Ахмедом наблюдаем, как Ирадж показывает свое новое изобретение скучающим ребятам. Мимо проходит Фахимех. Она с улыбкой смотрит на меня и подмигивает, потом звонит в дверь дома Зари. Зари открывает, они обнимаются и целуются, словно дружат миллион лет, и Зари увлекает Фахимех в дом. Я спрашиваю Ахмеда, знакомы ли они.
— Ты шутишь? Они как сестры.
— С каких пор?
— С сегодняшнего дня, — отвечает он с ухмылкой.
Он объясняет, что до конца лета Фахимех будет каждый день приходить в дом Зари.
— Мы будем сидеть вокруг хозе и болтать о жизни. Ты готов?
— Готов к чему?
— Идти за мной.
Он вбегает в дом, я иду вслед за ним по лестнице на крышу.
— Куда мы идем? — с тревогой спрашиваю я.
— Нельзя допустить, чтобы соседи видели, как мы вместе входим в дом Зари. Пойдут разговоры, понимаешь? Это может навредить девушкам.
— Как тебе удалось уговорить на это Зари?
— Я пообещал, что приведу тебя.
Мое сердце подпрыгивает, но я говорю:
— Ты врешь.
— Да, вру, — смеясь, откликается он.
Мы пробегаем остаток пути вверх до крыши Ахмеда, потом перелезаем на мою, а затем на крышу Зари, где она уже ждет, чтобы впустить нас. Я чувствую, как у меня глухо колотится сердце. Зари улыбается и здоровается с нами.
Во дворе мы вчетвером садимся на красное одеяло в тени вишни около хозе. Ахмед, Фахимех и Зари болтают о чем-то, а я молча смотрю на них. Меня переполняют чувства вины и стыда. Я так взволнован, что не могу сосредоточиться на разговоре или придумать, что сказать. Даже в самых сокровенных мечтах Зари была для меня лишь объектом робкого, несмелого желания. Я никогда не решился бы дать волю фантазии.
С другой стороны, я утешаю себя тем, что из этого ничего не получится. Какой вред в том, чтобы немного повеселиться, тем более что она через пару месяцев выйдет замуж за Доктора? Лето распахнуто для нас, как дверь из юности во взрослый мир, и мы четверо стоим на пороге. На следующий год я поеду в Соединенные Штаты, Зари с Доктором начнут совместную жизнь, а Ахмед женится на Фахимех. Для всех нас произойдут большие изменения. Так почему же я не могу совершенно невинно наслаждаться обществом симпатичной девушки?
Ахмед сидит рядом с Фахимех, а Зари прямо напротив меня. В начале вечера она приносит напитки со льдом, а позже, когда становится прохладней, — горячий сладкий лахиджанский чай, лучший черный чай в мире.
Ахмед с Фахимех здорово смотрятся вместе. Фахимех красивая женщина, хотя я никогда не стану отпускать ей комплименты, потому что невежливо говорить девушке друга, что она хорошенькая. У нее длинные черные волосы, она грациозным движением головы изящно закидывает их на левое плечо. Она почти всегда заканчивает свою речь вопросом и пытливым взглядом. Она умеет так обратиться к человеку, что любой сразу почувствует себя ее старым верным другом. Ей очень идут черные расклешенные брюки и белая шелковая блузка. Фахимех мне очень нравится.
Сегодня мы с Зари на разных волнах. Она говорит о Докторе — явный признак того, что она сильно по нему скучает.
— Он уехал выполнять университетский проект, — объясняет она нам.
«Университетский проект? — задумываюсь я. — Мне он сказал, что уезжает работать с крестьянами».
— Мы с Доктором вместе с рождения, — говорит Зари. — Наши родители дали обет друг другу, что их дети поженятся. Так они сохранят дружбу на всю жизнь.
— Ух ты, а я этого не знал, — произносит искренне удивленный Ахмед.
— Мне повезло, что Доктор оказался таким отличным парнем, а то пришлось бы долго и мучительно к этому привыкать.
«Женитьба по сговору? — цинично размышляю я. — Доктор ведь ярый сторонник прогресса. Как он может примириться с такой абсурдной устаревшей традицией?»
Ахмед подмигивает мне, поднимает брови и пару раз кивает, словно читает мои мысли и соглашается с ними.
Когда Зари говорит, я смотрю на ее маленькие уши, розовые губы, шелковистую свежую кожу, и мое лицо начинает гореть от желания. У нее тихий низкий голос, который звучит порой самоуверенно и кажется чересчур взрослым по сравнению с ее лицом, но для моего слуха он — само совершенство. Когда она наклоняется, в вырезе блузки мелькает грудь. Тогда я вспоминаю, что она девушка Доктора, и меня вновь опаляет чувство вины. Говоря, она смотрит в основном на меня, но мне кажется, относится она ко мне сдержанно.
— Не думаю, что ей по душе мое присутствие здесь, — говорю я Ахмеду и Фахимех, когда Зари уходит в дом, чтобы присмотреть за Кейваном.
Ахмед поглощен своими мыслями.
— Женитьба по сговору? — в раздражении бубнит он. — Что такое с вами, девочки? Почему родители всегда пытаются от вас избавиться?
— Ой, успокойся, — с улыбкой говорит Фахимех.
Вернувшись, Зари разливает чай в маленькие чайные чашки, которые принесла из кухни. Потом она спрашивает Фахимех и Ахмеда, как они познакомились.
— Я, бывало, каждый день шел за ней из школы, — объясняет Ахмед.
— Ты знала, что он ходит за тобой? — спрашивает Зари у Фахимех.
— Весь свет это знал.
Она рассказывает Зари о том, как Ахмед публично объявил о своей любви, после того как Фахимех пытались принудить выйти замуж по сговору.
Зари смеется.
— Тебе повезло.
Она похлопывает Ахмеда по спине.
— Я тобой горжусь.
Потом она спрашивает у Фахимех:
— Как твои родители относятся к тому, что он сделал?
— Они недовольны и смущены. Родители жениха с ними больше не разговаривают.
Ахмед выпрямляется, выпятив грудь, словно похваляясь своими подвигами, а Фахимех игриво похлопывает его по руке.
— Ваши родители когда-нибудь согласятся, чтобы вы двое?..
Зари не договаривает, поскольку не уверена, в каком направлении развиваются их отношения.
— Ну, они запретили мне видеться с ним, — печально произносит Фахимех.
Потом вдруг оживает.
— Но стоит им только узнать его, как они без памяти в него влюбятся. Я в этом уверена.
Она протягивает руку и берет Ахмеда за подбородок.
— Взгляните на это лицо — ну можно ли их винить?
Мы с Зари смеемся, а Ахмед краснеет.
— Когда он ходил за тобой следом, ты хотела, чтобы он с тобой заговорил? — немного погодя спрашивает Зари.
Фахимех на миг задумывается и говорит «нет».
— Нет? Правда? — с удивлением спрашивает Ахмед. — Ты не хотела, чтобы я с тобой заговорил?
— Я боялась, — тихо произносит Фахимех. — Я не хотела, чтобы ты попал в беду. Когда мои братья избивали тебя, у меня было такое чувство, будто кто-то вынимает у меня сердце.
Ее глаза наполняются слезами.
Я смотрю на Зари. Она с улыбкой покусывает нижнюю губу. Ахмед снова краснеет. Потом, обращаясь к Зари, указывает на меня и говорит:
— Им повезло, что мой дружок не стал их преследовать. Ты знаешь, что он боксер?
Зари качает головой.
Боксер? Тренировки с «грушей» делают меня боксером?
— О, он замечательный боксер, — говорит Ахмед. — Он самый проворный из всех, кого я знаю.
Из-за незаслуженных комплиментов Ахмеда краснею уже я, пытаюсь сменить тему разговора, но Ахмед продолжает:
— Знаешь, он сын экс-чемпиона по боксу в тяжелом весе. У него хорошие боксерские гены.
Я наконец вставляю слово.
— Так вы с Доктором давно знаете друг друга?
— Да.
Зари ставит перед нами полные чашки чая.
— Я восхищаюсь людьми вроде вас, — говорит она Ахмеду и Фахимех. — Меня всегда интересовало, как незнакомые люди влюбляются друг в друга. Сколько себя помню, предполагалось, что я влюблена в Доктора.
«Предполагалось, что влюблена?» — с горечью недоумеваю я.
Зари кладет в рот кусочек сахара и, поглядывая на Фахимех, принимается пить чай.
— Я всегда удивлялась тому, как это происходит, — говорит она. — То есть что заставляет двух совершенно незнакомых людей влюбиться друг в друга? Как узнать, что принимаешь правильное решение?
Фахимех смотрит на Ахмеда, тот пожимает плечами.
— Никак, — говорю я, словно я эксперт в вопросах любви. — В браке по сговору рассчитываешь на мудрость старших; в случаях, как у них, — на голос своего сердца.
Хотел бы я, чтобы здесь оказалась моя мама и увидела, что я не такой закоренелый интроверт, как она думает. Не сомневаюсь, однако, что она припишет это действию своего машинного масла.
Ахмед улыбается мне и незаметно подмигивает.
— Голос своего сердца, — повторяет Зари, у нее блестят глаза. — Мне это нравится: голос сердца.
— Он умеет обращаться со словами, верно? — хвастает Ахмед.
Потом он смотрит на меня с выражением, не предвещающим ничего хорошего.
— Его слова похожи на умело составленные эпизоды, свободно связанные воедино цепочкой характеров и времени.
В этот момент я понимаю, что Ахмед не доживет до женитьбы на Фахимех.
Зари некоторое время смотрит на Ахмеда. Думаю, она пытается уяснить, что же он такое сказал. Потом поворачивается к Фахимех.
— Должно быть, если слушать голос своего сердца, это принесет гораздо больше радости, чем соглашаться с мудростью старших? — говорит она, очевидно, думая о том, как Фахимех удалось чудом избежать замужества по сговору.
— Так и есть, — оживленно соглашается Фахимех.
— Это похоже на то, что видишь в голливудских фильмах, — замечает Зари. — Впустить в свою жизнь нового человека, делиться с ним своими секретами, узнавать о нем что-то новое — все это кажется таким романтичным. К тому же это кажется рискованным и опасным. У нас с Доктором никогда такого не было.
— Правда? — спрашивает Фахимех.
— Да. Мы с ним вместе играли детьми, — объясняет Зари. — Теперь, конечно, я вижусь с ним всего раза два в неделю. Он слишком занят. И он приходит, только когда мои родители дома. Он не хочет, чтобы пошли разговоры — ты ведь понимаешь, о чем я? Он в этом смысле весьма консервативен. Думаю, в наших отношениях много хорошего, а вот ваша история — из тех, о которых пишут в книгах.
Беспокойная жестикуляция Зари подсказывает мне, что ей неудобно говорить о визитах Доктора в ее дом. Вызвано ли это тем, что она хочет чаще видеть Доктора, или тем, что ее не радует свадьба по сговору?
Фахимех улыбается, когда Ахмед снова мне подмигивает. Я в точности знаю, что творится у него в голове. В следующий раз, когда мы будем одни, он скажет, что Зари на самом деле не влюблена в Доктора и что у них будет брак по расчету. Ахмед станет утверждать, что такому образованному парню, как Доктор, моральный долг повелевает сопротивляться традиции. Что скажут люди? Многообещающий молодой ученый женится на девушке, которую выбрали ему родители еще до его рождения? Ахмед будет подбивать меня на какую-нибудь глупость, например прокричать с крыши, что я люблю Зари. Он будет говорить, что Доктор должен отказаться от роли супруга и посвятить свою жизнь освобождению нашей страны из оков отсталости.
В тот же вечер Зари рассказывает нам о своих родителях и родственниках. Ее мать воспитывалась в чрезвычайно религиозной семье в Куме, одном из священных городов Ирана. Большинство женщин в семье ее матери носят чадру. У нее есть двоюродная сестра, которая могла бы стать кинозвездой, если бы жила в Соединенных Штатах или Европе, но она носит паранджу, закрывающую ее с головы до пят, как женщины из Саудовской Аравии. Зари называет ее Переодетый Ангел.
— Переодетый Ангел? — переспрашиваю я. — Звучит, как отличное название для фильма.
Ахмед пользуется и этой возможностью, чтобы меня похвалить.
— Он видел все классические американские фильмы, когда-либо снятые, — говорит он. — Он как энциклопедия кино. Знает всех актеров, режиссеров и продюсеров. Когда-нибудь он сам станет большим кинорежиссером.
Зари смотрит на меня и спрашивает:
— Ты хочешь стать кинорежиссером?
— Хочу, — отвечаю я.
— Это так здорово.
Ахмед победно ухмыляется.
— Я тоже люблю американские фильмы, — говорит Зари. — Но Доктор считает, что Голливудом управляют евреи, продвигающие сионизм.
Она добавляет, что не знает значения слова «сионизм», но понимает, что сионистом быть нехорошо.
Фахимех говорит, что ее отец — обозреватель в «Кейхан», самой крупной иранской газете. В детстве он мечтал взять интервью у Уолта Диснея, но кто-то из «Кейхан» сказал ему, что Дисней — агент сионизма. Она признается, что тоже не знает, что такое сионизм, но, судя по тому, как звучит это слово, сионистом быть ужасно!
— Поговори о сионизме! — подзадоривает меня Ахмед. — Поговори о сионизме!
— Многие ключевые фигуры киностудии «Голливуд» были евреями, — заглатывая наживку, говорю я. — Цукер, Майер, Селзник — все они были евреями, но я не думаю, что они сняли какие-то фильмы, способствующие созданию государства Израиль, — а в этом и заключается сионизм.
— Ух ты! — с притворным изумлением говорит Ахмед. — Откуда ты все это знаешь? Всегда узнаешь от тебя что-то новенькое.
— Можно мне воды? — прошу я Зари в надежде остановить Ахмеда.
Каждый раз, как Зари уходит за едой и напитками, я жалею, что не могу оказаться в другом месте, чтобы дать Фахимех и Ахмеду побыть одним, но я просто не знаю, куда уйти. В конце концов ко мне на помощь приходит Зари. Она зовет меня из дома. Впервые она зовет меня по имени, и оно звучит по-особому. Собственное имя в ее устах почему-то прибавляет мне значимости. Я захожу и вижу, что она чистит апельсин.
— Я хотела, чтобы они могли немного побыть вместе, — с улыбкой говорит она.
— Понимаю. Могу я чем-то помочь?
— Нет, спасибо. Просто составь мне компанию.
Она отворачивается и продолжает чистить апельсин.
Напряжение растет. Я впервые с ней наедине и понятия не имею, что делать. В кухню заходит Кейван, берет стакан воды и сразу же уходит.
«Может быть, Ирадж, в конце концов, не такой уж плохой парень», — говорю я себе, думая о том, как он смотрит на сестру Ахмеда.
Зари говорит:
— Они вдвоем так мило выглядят.
— Ты такая добрая, что делаешь это для них.
— О, для Ахмеда я сделаю все, что угодно. Он отличный парень.
— Точно, — соглашаюсь я.
Сказать мне больше нечего. Воцаряется долгое неловкое молчание.
— Ты всегда такой молчаливый? — спрашивает она, улыбаясь мне через плечо.
— Нет, обычно нет, — говорю я.
Я тщетно подыскиваю слова, чтобы рассказать, как я привык общаться с людьми. Ничего не придумав, я продолжаю молчать.
— Есть в твоей жизни особый человек?
Я не знаю, что сказать. Она чувствует неловкую паузу и оборачивается. Заметив, что я краснею, она усмехается.
— Не стесняйся. Я всего на пару лет старше тебя. Можешь быть со мной откровенным. Если хочешь, конечно.
— Да, есть такой особый человек.
Полагаю, это лучший ответ, потому что позволяет мне с ней о чем-то говорить.
— A-а, я так и думала. Каждый вечер я вижу вас с Ахмедом на крыше. Вы, наверное, говорите о девушках.
Некоторое время она молчит.
— Теперь я знаю, что он говорит с тобой о Фахимех. А кто же царица твоих историй?
Я ужасно волнуюсь оттого, что она уделяет мне столько внимания. Я оглядываюсь по сторонам, вскидываю руки, переминаюсь с нога на ногу и говорю под ее пристальным взглядом:
— Я не могу тебе сказать, кто она.
Ее лицо освещается улыбкой.
— Ты такой милый, — говорит она.
Она подходит к холодильнику и вынимает несколько яблок.
— А почему нет? Почему не можешь мне сказать?
Я молчу.
— Молчаливый и робкий! — поддразнивает она. — Девушки любят робких и молчаливых парней — таких загадочных, — ты это знаешь?
Я качаю головой, жалея, что мама этого не слышит, — оказывается, некоторые люди считают интровертов чрезвычайно привлекательными.
— Ты должен мне сказать, — настаивает Зари. — Знаешь, как люди становятся добрыми друзьями? Когда делятся секретами. Так скажи, кто она? Она хорошенькая? Я ее знаю? Она живет в нашем переулке? Ну, давай, кто она?
— Ты ее знаешь, — шепчу я.
— О, хорошо. Так она живет в нашем переулке. Отлично, теперь мы сдвинулись с мертвой точки.
Я молчу.
— Она ходит в школу? — спрашивает Зари.
— Только что окончила среднюю школу.
— Она старше тебя! Это всегда волнует. Она хорошенькая?
— Самая красивая девушка на свете! — выпаливаю я. — У нее голубые глаза, прелестный подбородок и чудесные скулы.
Она перестает чистить апельсины, и я пугаюсь, что зашел слишком далеко. В конце концов, она единственная девушка с голубыми глазами в нашем переулке.
— Звучит здорово. Где она живет? — не оборачиваясь, спрашивает она.
— Поблизости, — нерешительно произношу я.
— Что тебе в ней нравится, помимо внешности разумеется? — продолжает она чуть более серьезным тоном.
— Все, — признаюсь я. — Она напоминает мне снег — белый и чистый, спокойно текущую реку, дождь — живительный и свежий, гору — мощную и величественную и цветы — нежные и ароматные.
Зари поворачивается и смотрит прямо на меня с озадаченной задумчивой улыбкой. Ее вопрошающий взгляд поражает сознание подобно вспышке молнии, которая на миг освещает все вокруг и оставляет человека в темноте недоумевать по поводу того, что же он видел.
— Ахмед знает, кто она? — спрашивает она наконец.
— Да.
— Знаешь что — я спрошу у него!
Она смеется, и мы относим еду и напитки во двор. Ноги у меня ватные, я из последних сил стараюсь не уронить чашу с фруктами. Зари приносит фотоаппарат своего отца и учит Кейвана, как сфотографировать нас вчетвером, сидящих вокруг хозе. Она говорит, что сделает фотокарточки для каждого из нас, чтобы мы вспоминали потом лето, когда стали лучшими друзьями.
Ночью, лежа в постели, я вновь переживаю каждую минуту прошедшего дня, особенно тот момент, когда выставил себя дураком, сравнивая ее с рекой и цветами. «Что тебе нравится в ней, помимо внешности?» — спросила она тогда. Не надо было мне мямлить, как романтичному дурню. Следовало поговорить о ее любимом цвете, любимой еде, о фильмах, которые ей нравятся, и книгах, которые она любит читать.
Я вдруг понимаю, как мало знаю о Зари. По сути дела, почти ничего. Как она выбирает друзей, какие у нее увлечения, какие люди ей нравятся? Все, что я знаю, — это то, что я ее люблю. Неужели все так влюбляются? Интересно, много ли Ахмеду известно о Фахимех? Вероятно, не много. Мой отец впервые увидел мою мать по пути из школы домой и целый месяц ходил за ней следом. Только после этого он набрался храбрости что-то ей сказать. Через месяц после первого разговора он послал родителей к ней в дом просить ее руки.
Любовь всепоглощающа, жизнь как будто останавливается. Я больше не могу думать ни о чем, кроме Зари. Как это взрослые влюбляются и в то же время работают?
Ахмед крепко спит на своей крыше, я слышу его храп. Я подхожу к его постели и бужу его.
— Что случилось? — спрашивает он.
— Зари спросила меня, что мне нравится в любимой женщине, и я ничего не мог придумать, — говорю я несчастным голосом.
Ахмед пристально смотрит на меня.
— Я читал где-то, что люди на Западе, например в США и Европе, прежде чем влюбиться, долго встречаются, — с тревогой говорю я. — Ты знал об этом?
Ахмед мотает головой.
— Это правда. Я видел это в кино. Они долго, долго встречаются. Иногда десять или даже двадцать лет!
— Ух ты, — шепчет Ахмед.
— Но здесь, в Иране, стоит нам на кого-то взглянуть, и мы влюбляемся. Девушке достаточно лишь улыбнуться, и мы уже теряем голову. Никаких свиданий, никакого узнавания друг друга. У нас нет возможности узнать друг друга по-настоящему. Понимаешь, что я хочу сказать? Вот ты, например, знаешь, какая Фахимех на самом деле? Ты знаешь ее любимые цвета, любимую еду, увлечения?
— Нет.
— И тебя это не волнует?
Ахмед кивает. Он встревожен.
— А что, если она не та девушка, какой ты ее считаешь? Что, если у Зари несовместимость со мной? Что, если я женюсь на ней и у нас будут дети, а она окажется совершенно не похожей на меня? Что мне тогда делать?
Ахмед прикрывает ладонями рот и тяжело вздыхает.
— Ты не беспокоишься об этом? — спрашиваю я.
— Да-да — теперь, после твоих слов.
Он зажигает сигарету.
— Бог мой, это настоящая проблема.
Он почесывает макушку.
— Дай подумать. Похоже, ты затронул что-то очень серьезное. Я в конечном счете понимаю, насколько все это чтение прибавляет тебе ума.
Я начинаю развивать эту тему, но он просит меня замолчать, потому что он думает. Я сижу на краю его постели, а он раскачивается взад-вперед, корча странные гримасы. На лице его отражается, как он сосредоточивается на чем-то, смотрит на вещи с разных точек зрения, разрабатывает гипотезы и отвергает их как несостоятельные. Ахмед разговаривает сам с собой, издает странные звуки, поднимает брови, двигает руками и выпячивает нижнюю губу. При этом он смотрит на небо. Он затягивается сигаретой и со вздохом выпускает дым, словно полностью разуверившись в своей способности решить простую задачку.
Докурив наконец сигарету, он подходит к краю и бросает окурок на соседнюю крышу, стараясь, чтобы отец не заметил. Потом залезает под одеяло и шепчет:
— Кажется, я знаю, как тебе поступить. Почему бы тебе не поехать на Запад, начать с кем-нибудь встречаться, хорошенько узнать ее, а потом вернуться сюда и жениться на Зари?
С этими словами он поворачивается на другой бок и начинает храпеть.
Несколько мгновений я сижу и смотрю на него. Потом встаю, даю ему пипка под зад и ложусь в свою постель.
