33
ЕЩЕ ОДНУ, ПОЖАЛУЙСТА
В тот же день мама спрашивает меня, не хочу ли я пойти с ней за покупками. Я отвечаю, что хочу, но устал и предпочел бы остаться, чтобы насладиться последними днями в родном доме. Она обнимает меня со словами:
— Я буду скучать по тебе.
— Я тоже буду скучать по тебе, мамочка.
— О нет, нет. Ты, дорогой мой, понятия не имеешь, как мать может скучать по ребенку. Так что не говори мне этого: «Я тоже буду скучать по тебе».
Я киваю.
— Как бы тяжело мне ни было, — говорит она, пытаясь улыбнуться, вместо того чтобы плакать, — я знаю, для тебя это наилучший вариант. Я собираюсь часто навещать тебя, даже если для этого потребуется продать дом, семейный автомобиль и все мои драгоценности, потому что нам нельзя разлучаться на целых четыре года.
Я обнимаю ее.
— Четыре года — это ерунда. Они пролетят как одно мгновение. Ты должна радоваться, что немного отдохнешь от меня.
То ли смешок, то ли всхлип она прячет за улыбкой.
— А ты, пожалуй, прав, — говорит она.
После ее ухода я усаживаюсь в кресло у бассейна во дворе. Пока весеннее солнце убаюкивает меня до полудремотного состояния, я размышляю о том, что произошло в доме Зари. Несмотря на всю мучительность этой встречи, я рад, что пошел и поговорил с четой Надери. Я чувствую, что принял правильное решение. Это был поступок взрослого человека, и хорошо, что я не избрал эпистолярный способ общения.
Скоро придет Ахмед, но, хотя общение с ним доставляет мне большое удовольствие, я наслаждаюсь безмятежностью уединения. Я закрываю глаза и предоставляю мыслям свободно блуждать. Даже когда я отдыхаю, мой разум неспокоен. Я отчетливо слышу, как по переулку едет машина со сломанным глушителем. После этого надолго наступает тишина, а потом раздается птичье чириканье. Несколько минут спустя я слышу, как шипят друг на друга две кошки, затем гортанное рычание, а потом ничего. Над головой с ревом пролетает самолет, и опять воцаряется ничем не прерываемая тишина. Вскоре я слышу детский смешок и приглушенный женский голос, просящий ребенка не шуметь. Потом еще один смешок, и другой, и наконец шепот молодой женщины по ту сторону стены во дворе Зари. У меня на загривке волосы встают дыбом. По спине ползет холодок, и я окончательно просыпаюсь.
— Еще одну историю, пожалуйста, всего одну! — шепчет ребенок.
— Тише! — в ответ.
Я открываю глаза. Ничего.
— Зари! — непроизвольно произношу я.
Я весь обращаюсь в слух. Подхожу к стене, отделяющей дом Зари от моего. Я прижимаюсь ухом к камню — ничего, кроме полной тишины. Был ли это сон? Похоже на то, и, вероятно, я все еще сплю, а иначе как мог целый мир погрузиться в абсолютное безмолвие? Оглядываясь по сторонам, я ощупываю кирпичную стену руками, чтобы увериться в том, что существую в мире, сделанном из твердых материалов. Я не сплю.
Мне хочется заглянуть во двор к Зари. Я бегу к лестнице и взлетаю на третий этаж, перескакивая через две-три ступени. Открыв дверь на балкон, я устремляюсь к краю, откуда можно заглянуть во двор.
Там никого нет.
Наклонившись, я пытаюсь высмотреть кого-нибудь на террасе первого этажа. Никого. Тогда я смотрю на окно комнаты Зари на третьем этаже. Шторы плотно задернуты. Весь дрожа, я расхаживаю взад-вперед по балкону.
— Это мне только приснилось, — шепчу я. — И потом, Кейван ведь мог просить Переодетого Ангела рассказать еще одну историю, как он просил, бывало, свою сестру?
Я пытаюсь внушить себе, что мое подозрение абсурдно, нелепо и совершенно бестолково, — и не могу. Измученное сердце отвергает доводы разума.
«Она не могла так со мной поступить», — мысленно повторяю я. Как бы ни сложились обстоятельства, она никогда не причинила бы мне такую боль.
Но что, если Переодетый Ангел — это моя Зари, прячущая под покрывалом обожженное лицо? Зачем она стала бы это делать? Разве она не знает, как несчастна без нее моя жизнь? Не знает, какое страдание причиняет мне ее уход? Я опускаюсь на корточки, прислоняюсь спиной к низкой стенке и, чтобы не разрыдаться, впиваюсь зубами в руку.
— Господи, прошу тебя, верни мне Зари! — кричу я, с запозданием вспоминая, что больше не верю в Бога.
Я снова бросаю взгляд в пустой двор. Все вокруг замерло, словно мир задержал дыхание в ожидании разгадки этой тайны. Я мчусь к себе в комнату и смотрю по сторонам, сам не зная, что именно хочу найти. Потом бегом возвращаюсь на террасу, чтобы глубоко вдохнуть свежего воздуха. Жаль, что со мной нет Ахмеда и Фахимех. Я сажусь на стенку и пытаюсь сложить кусочки этой головоломки, но буря чувств все дальше и дальше уносит меня от берегов здравого смысла.
Я стараюсь сосредоточиться на том моменте, когда услышал шепот Кейвана: «Еще одну историю, пожалуйста…» Было ли это во сне? Или я действительно слышал его? Что я слышал перед этим? Машину со сломанным глушителем! Есть ли у кого-то в нашей округе машина со сломанным глушителем? Если тот звук был реальным, то и шепот Кейвана тоже. Что еще я слышал? Как дерутся и шипят друг на друга коты. Эти звуки были, пожалуй, настоящими. Зачем бы мне стали сниться дерущиеся кошки? Но у наших соседей нет кошек — наверное, это были бездомные.
Я думаю о тени, которая следит за мной по вечерам. Я знаю, что это Переодетый Ангел, но зачем ей следить за мной, если только это на самом деле не моя Зари? Теперь я знаю, что именно ее чадра на днях трепетала под ветром. Все начинает обретать смысл. «Переодетый Ангел ничего не делает поспешно, — сказала как-то Фахимех. — Она скользит, как весенний ветерок, — спокойно, нежно и неторопливо. В ней нет суетливости». Тогда почему, возвращаясь из булочной по утрам, она всякий раз идет так быстро? Женщина под покрывалом — не Переодетый Ангел. Это Зари, которая прячется от меня — или потому, что так ей велела САВАК, или потому, что не хочет, чтобы я видел ее обожженное лицо. О, моя бедная, милая маленькая Зари!
Однажды она сказала, что хочет стать знатоком в толковании поэзии Хафиза. Как я мог не понять этого, неотрывно глядя на нее по вечерам через неплотно задернутые занавески? Переодетый Ангел знает всего Хафиза наизусть. Она не стала бы читать «Диван», потому что он целиком у нее в голове. Именно Зари читает эту книгу, пытаясь заполнить одинокие вечера. А сегодня днем я обнаружил в их доме тот рисунок, на котором Зари изобразила меня и мою таинственную женщину. Вероятно, ей удалось каким-то образом забрать его из моей комнаты, пока я был в больнице. И потом, всплеск чувств у господина Надери — теперь все это обретает смысл. Он сказал тогда, что хотел бы предложить мне другой выбор, и в тот момент Зари подошла к нему, обняла и прошептала что-то на ухо. Переодетый Ангел очень религиозна и не стала бы обнимать мужчину, не кровного родственника!
Склонившись, я плачу от радости и печали, от восторга и жалости. Потом я закрываю глаза и поднимаю голову к небесам, понимая, что впервые с тех пор, как я пришел в себя в клинике, с моей души упал тяжелый камень. И дышать стало легче, по крайней мере на время.
Что делать? Мне нужен план действий. Где же Ахмед? Он так необходим мне сейчас! Может быть, они с Фахимех знают обо всем, что произошло, но молчат, чтобы защитить от САВАК меня и Зари. Потом вдруг до меня доходит, что менее чем через неделю я уезжаю в Соединенные Штаты. Этого не должно случиться — теперь, когда моя Зари вернулась ко мне! Учитывая эти обстоятельства, поездку надо отменить. Надо позвонить всем гостям и отменить прощальный вечер. Но как мне подступиться к Переодетому Ангелу и узнать правду? Это приведет в замешательство ее родных. Кроме того, раз уж речь идет о САВАК, нужно подумать о безопасности. Я не хочу, чтобы САВАК снова забрала моего ангела.
Сбежав по лестнице в кухню, я выпиваю пару глотков отцовской водки, отчего немедленно согреваюсь и успокаиваюсь.
— За тебя, любовь моя, — шепчу я. — Воскреснув, я надеюсь, и молюсь, и возвращаюсь из небытия в жизнь.
Я перелезаю через стену и сажусь на то же место, где мы, бывало, сидели с Зари. Я вспоминаю сон, приснившийся, когда я в последний раз был здесь. Теперь я уверен, что это не было сном. Она наяву держала меня в объятиях. Она сказала, что хочет согреть своего любимого. Моя бедная маленькая Зари. «О господи, я так тебя люблю. Я так безумно по тебе скучаю».
В ту ночь я замерзал и был словно в бреду. Зари увидела меня из окна и вышла с одеялом. Она укутала меня и всю ночь согревала, шепча на ухо, что боится, как бы ее возлюбленный не простудился, и позаботится о том, чтобы этого не случилось. Конечно же, то был не сон!
Мысли перескакивают с одного на другое. Я не могу сосредоточиться. В голове проносятся воспоминания о том дне, когда она подожгла себя. Дни, проведенные в клинике, удушающая депрессия, страх навсегда потерять Ахмеда, безумный старик, Яблочное Лицо… «О господи, ну почему жизнь так жестока?» Думаю, я не выдержал бы, если бы мне пришлось пережить все это опять.
Потом мои мысли обращаются к Зари — живой и дышащей одним воздухом со мной, возможно, думающей обо мне в этот самый момент. Неудивительно, что я столь сильно ощущаю ее присутствие. Именно это каждый вечер притягивало меня к ее окну. И что еще может означать сон о том, как я с Переодетым Ангелом стою на вершине горы, если не то, что в душе Зари хочет снять покрывало, открыв свою тайну?
Выпитая водка придает смелости, и я подхожу к окну Зари. Занавеска наполовину отодвинута, и я долго всматриваюсь в неосвещенную комнату. На кровати Зари лежит паранджа Переодетого Ангела, значит, она в комнате или, во всяком случае, в доме. Я возвращаюсь к себе.
Раздается звонок в дверь нашего дома. Пришел Ирадж. Я так взволнован новым открытием, что порываюсь сразу же рассказать о нем другу, но он, как всегда, заговаривает первым. Как бы то ни было, это не тот человек, с которым стоит делиться. Мы усаживаемся во дворе у бассейна. Он показывает мне новую книгу, биографию своего кумира Томаса Эдисона. Ирадж не на шутку смущен оценкой, которую автор дает жизни Эдисона.
— Если верить этому парню, Эдисон был мошенником, — говорит Ирадж. — Он нанимал бандитов, которые принуждали молодых изобретателей за гроши продавать ему свои изобретения, иначе их ожидали жестокие побои!
Ираджу трудно поверить в эту возмутительную ложь, но он божится, что если эти обвинения — правда, то он откажется от своей мечты стать изобретателем в пользу карьеры честного политика.
По словам его отца и дяди, дни шаха сочтены. Люди по горло сыты его диктаторскими замашками и бесчеловечным обращением с инакомыслящими. Даже руководители армии считают, что он зашел слишком далеко. Дядя Ираджа служит генералом в армии шаха, которую поддерживают американцы. Он участвовал в переговорах о приобретении нескольких F-16 у американского правительства. Эти реактивные истребители сделают Иран сверхдержавой Среднего Востока, а именно к этому американцы всегда стремились. Разумеется, они бы отдали предпочтение Израилю, но лучше уж позволить нести жезл мусульманскому государству, чем еврейскому, которое ненавидят миллионы людей в этом регионе. Отец Ираджа говорит, что чем теснее шах сближается с Западом, тем менее популярным становится на Среднем Востоке. Однако самую большую угрозу для шаха представляет Израиль. Должно быть, израильтяне обеспокоены тем, что у них на заднем дворе разворачивается военная машина. Рано или поздно они воспользуются богатыми израильскими лоббистами, чтобы повернуть Вашингтон против шаха.
Я порываюсь сказать Ираджу, что мне неинтересно слушать о политических теориях его отца, но сдерживаюсь. Господи, почему он не может оставить меня в покое? Почему ему понадобилось появиться именно сейчас? Неужели в жизни нет более важных вещей, чем политическая ситуация в Иране? Я не ору на Ираджа только потому, что помню его вспотевшее лицо на кладбище, когда он бежал за нами, хотя и знал о надзоре САВАК, чтобы быть вместе у могилы Доктора.
На удивление, Ирадж переключается на разговор о Переодетом Ангеле. В последнее время он очень расстроен, потому что ему никак не удается привлечь ее внимание. И хуже того, никто не принимает всерьез его любовь к ней. Я не говорю ему, что женщина под покрывалом — это Зари, а не Переодетый Ангел. Пока я не могу этого открыть. Что, если САВАК взяла обязательство с Зари оставаться инкогнито, а я открою ее секрет?
Ирадж говорит, ему надоело, что окружающие осуждают его за любовь к Переодетому Ангелу. Все удивляются, как он может любить женщину, которую никогда не видел, но разве это так уж важно?
— Человеку необязательно влюбляться во внешность, — говорит Ирадж. — Это поверхностная любовь. Истинная любовь примечает ценные душевные качества. Люди осуждают меня, потому что я не знаю ее лично, но разве мне необходимо знать ее, чтобы поверить в ее добродетель? Разве не правда, что истинная любовь считается с характером и наклонностями человека? Разве не должны люди жениться, учитывая совместимость темпераментов? Если это так, то я знаю о Переодетом Ангеле достаточно, чтобы считать ее безупречной невестой для меня.
Переодетый Ангел! Бедный парнишка — если бы он только знал! Ирадж продолжает что-то говорить, но я отключаюсь. Отдаляясь мыслями все дальше, я время от времени киваю.
Наконец он уходит, и я бегу обратно на крышу. Свет в доме Зари не горит. Я знаю, что эта семья не ложится спать так рано, так что они, наверное, прячутся от меня. Они не могут открыть истинное лицо Переодетого Ангела. Должно быть, они заключили с САВАК соглашение. Да, так они спасли ее от тюрьмы, и поэтому нет могилы. Я заглядываю в комнату Зари. На кровати по-прежнему лежит паранджа Переодетого Ангела.
