В СТРАНЕ ЧУДЕС: МИФЫ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
Мрачная тень войны преследует Шебаршина. Она неизбежно создаёт в работе разведчика, которая и без того мирной не бывает, дополнительные трудности, усиливает напряжение и обостряет угрозы, с которыми приходится постоянно сталкиваться.
Если во время Второй индо-пакистанской войны Леонид Владимирович находился на территории Пакистана, то очередной вооружённый конфликт между двумя азиатскими странами — так называемую Третью индо-пакистанскую войну — он встретил, можно сказать, по другую сторону фронта, в Индии. В череде жестоких столкновений между Индией и Пакистаном война 1971 года оказалась самой масштабной и кровопролитной.
…Перед командировкой в Индию у Шебаршина — три года передышки в оперативной работе. Из них год он проводит на курсах усовершенствования — УСО. Курсы — важная ступенька служебной лестницы, а учёба не доставляет ему особых трудностей. «Честно говоря, — пишет Шебаршин, — мы отдыхаем, много читаем, готовимся к дальнейшим трудам».
Пока наш герой и его товарищи по службе в непринуждённой обстановке готовят себя к новому этапу нелёгкой работы, возьмём на заметку некоторые детали, связанные с биографией Леонида Владимировича этого периода.
Во-первых, отметим, что у Шебаршина появляется новое увлечение — стрельба из пистолета в тире. Невольно вспоминается известное чеховское высказывание: «Если в первом акте на стене висит ружьё, то в последнем оно обязательно выстрелит». Биография Шебаршина подталкивает к мысли, что человеческие драмы в жизни и на сцене часто развиваются по одним и тем же законам. И в реальной действительности, и в театральном действе безобидные на первый взгляд явления нередко влекут за собой роковые последствия.
Во-вторых, обратим внимание, что после окончания УСО, в период работы в Центре и подготовки к очередной командировке, произошла первая встреча Шебаршина с В. А. Крючковым. В то время у Леонида Владимировича куда-то запропастился «документ деликатного содержания», поиски которого и привели его к начальнику секретариата КГБ, генерал-майору Крючкову — будущему начальнику ПГУ, а затем — председателю КГБ СССР. Шебаршин вспоминал: «Владимир Александрович удивил меня своей памятью. Услышав название документа, попавшего к нему несколько месяцев назад, он немедленно открыл сейф и из толстенной пачки бумаг сразу же достал именно то, что требовалось. Мне показалось, что я имею дело с человеком в каком-то отношении необыкновенным». Постараемся запомнить эти слова, так как в воспоминаниях Шебаршина позитивные высказывания в адрес В. А. Крючкова встречаются не так уж часто.
…Индия, весна 1971 года.
Первые впечатления Шебаршина можно передать двумя словами: Индия ошеломляет.
Страна многокрасочна, полна запахов — чего только нет в воздухе, какие только ароматы не витают в нём вместе с «золотой пылью веков»! «Пахнет спелыми манго и дорогими каменьями, тёртым карри и перцем, цветущими садами и прохладой прудов, плещущихся за высокими заборами состоятельных людей. В прудах тех неспешно плавают, красуясь и сверкая, крупные золотые и красные рыбы, слышен дух орехов и Ганга и благовоний древних рукописей… Индия — это Индия».
После провинциального Пакистана с его беспросветной нищетой, босыми ногами, грязью на улицах, старыми автомобилями, рикшами и оборванными мальчишками, беззастенчиво залезающими в карман к прохожим, Индия показалась Шебаршину страной света и добра. Контрастность восприятия усиливал совершенно разный ритм городской жизни. К примеру, пакистанский Карачи — это спокойствие, неспешное созерцание окружающего мира, патриархальность; Дели же поражал совершенно иным, почти лихорадочным темпом. От пестроты постоянно меняющихся картин рябило в глазах…
Начало работы Шебаршина в Индии, куда он прибыл в качестве заместителя резидента, совпало с периодом расцвета советско-индийских отношений. Именно в это время Индийский национальный конгресс во главе с Индирой Ганди одержал очередную убедительную победу на выборах. Но ещё с 1967 года, став премьер-министром и заняв ряд других важных государственных постов, Ганди стала проводить политику, направленную на ослабление американского влияния в регионе, и выступать за развитие всесторонних отношений с Советским Союзом. Она последовательно проводила в жизнь принципы своего отца — выдающегося политического деятеля Джавахарлала Неру, провозгласив неучастие Индии в военных блоках, её стремление к миру и международному сотрудничеству, развитие экономики страны на плановой основе. Так, в 1969–1970 годах в Индии, вопреки сопротивлению реакционных сил, была осуществлена приватизация четырнадцати крупнейших банков.
Всё это, безусловно, находило позитивные отклики в нашей стране, самым благоприятным образом сказывалось на позиции советского руководства. Но, как известно, работа разведки носит специфический характер, её всегда отличает прагматический подход к делу, очищенный от романтических наслоений и иллюзий. Именно так и воспринимал окружавшую его действительность Леонид Владимирович. Вот что он пишет в книге «Рука Москвы»:
«В цивилизованном западном мире многими десятилетиями создавался миф о каком-то особом миролюбивом, ненасильственном характере индийского общества и его культуры. „Люди там задумчивы и нежны, а с неба льётся золотая пыль“, „жрецы в белоснежных одеждах“, ахимса, Махатма Ганди, Рамакришна, мать Тереза, задумчиво бродящие по улицам Дели и Калькутты священные коровы и дымок благовоний, курящийся на алтарях храмов, джайны в марлевых повязках, чтобы ненароком не лишить жизни комара, вдохнув его с воздухом, размышляющие о божественных тайнах бытия садху и загадочные вечные отшельники в высокогорных пещерах у истоков Ганга, древние книги на санскрите — вся эта экзотическая, кружащая голову смесь неотразимо действует на… обывателя, страдающего от скучной благоустроенности своей жизни…
Миролюбие индийского народа (без различия национальности, веры, местной традиции, касты) становится общепризнанным штампом. Штамп кочует из брошюры в брошюру, из статьи в статью, из речи в речь, пробирается в официальные документы. Хитроумные индийцы умело подпитывают это мнение.
Первое же серьёзное соприкосновение с индийской действительностью развеивает этот миф. Индийцы ничуть не миролюбивее и не воинственнее любого другого народа, их отвращение к насилию представляет собой интеллигентскую выдумку. Жизнь в Индии жестока к тем, кого она не милует и в других странах, — к неимущим, к национальным меньшинствам, к чужакам, к слабым вообще.
Не питает отвращения к насилию индийская политика на всех уровнях и во всех проявлениях. Война для Индии такое же продолжение политики, как и для любого другого государства. Моральные устои, общечеловеческие ценности, философия ненасилия, идеи миролюбия и гуманизма и прочий пропагандистский ширпотреб никогда не фигурировали в реальных политических выкладках индийского руководства.
Трезвый расчёт, прагматизм с изрядной долей цинизма, строгий учёт государственных интересов — таков стальной стержень индийской политики, замаскированный гирляндами цветов, ворохами философских трактатов, фонтанами высокопарной риторики. Умение индийцев добиваться своих целей не может не вызывать уважения и даже зависти. За их плечами цивилизация, насчитывающая пять тысяч лет».
К сказанному следует добавить, что у Индии — глобальные внешнеполитические интересы и огромный международный авторитет. Она ощущает себя великой державой, добивается признания своей доминирующей роли на субконтиненте и в регионе Индийского океана, требует должного места в мировых делах. Однако остаётся много нерешённых проблем с Китаем, большого мужества требует проведение твёрдой линии, вокруг которой выстраиваются отношения с США, ещё более обострившиеся в результате конфликта с Пакистаном. Успешная кампания в Восточной Бенгалии, создание государства Бангладеш, внезапно превратившегося из союзника в противника, унижение исторического противника — Пакистана только усложнили характер внешнеполитических проблем страны.
Находясь в Центре, Шебаршин почти три года вникал в индийские дела. Естественно, интересовался он ими ещё в период работы в Пакистане, изучал эту страну в институте, несколько раз проездом бывал в Дели. И тем не менее очень многое оказалось для него неожиданным.
Круг людей, в котором приходилось вращаться, жил политикой, в первую очередь — внутренней. На первых порах казалось, что не хватит жизни, чтобы освоиться с многоцветной палитрой десятков крупных партий и организаций, которые делились на фракции и группы. И все они взаимодействовали, образовывали блоки, соперничали друг с другом. И у каждой партии и группы был свой взгляд на международную политику, на отношения с Советским Союзом, США, Китаем. Сходились они, за незначительными исключениями, лишь в одном — неприязненном отношении к Пакистану.
В стране периодически вспыхивают кровавые столкновения между индусами и мусульманами, острой остаётся проблема безработицы, безудержно, на 15 миллионов в год, растёт население. Редкий день проходит без того, чтобы полиция не стреляла в бунтующих по разным поводам людей.
Личные и групповые разногласия преследуют индийское руководство, и лишь железная воля Индиры Ганди сплачивает соперничающих политиков. Как в то время остроумно заметил один публицист, среди индийских конгрессменов есть только один мужчина — Индира Ганди.
Когда 27 марта 1971 года Восточный Пакистан провозгласил образование независимого от Пакистана государства Бангладеш, Индира Ганди сразу же выступила в его поддержку: Индия была заинтересована в ослаблении Пакистана, своего давнего недруга.
Напряжение между двумя странами нарастало, а индийские войска подтягивались к границе. Несмотря на многочисленные заверения политиков о решимости предотвратить братоубийственную войну, сведения, получаемые нашей разведкой, ясно указывали на неизбежность крупномасштабного вооружённого конфликта. Предгрозовая атмосфера не давала Шебаршину времени для постепенного вхождения в дела — события развивались стремительно, а Центр требовал свежей и достоверной информации.
Леонид Владимирович хорошо помнил, как начинались боевые действия.
В начале декабря 1971 года посол H. М. Пегов устроил приём в честь первого заместителя министра иностранных дел СССР В. В. Кузнецова, который прибыл в Дели, чтобы вместе с индийской стороной изыскать возможность предотвратить надвигавшуюся войну с Пакистаном.
Приём в посольстве проходил в чрезвычайно тёплой обстановке. Присутствующие на нём индийские гости мило улыбались любезным хозяевам, говорили много приятных слов и озабоченно хмурили брови, упоминая о пакистанской угрозе. С обеих сторон высказывалась надежда, что здравый смысл восторжествует и кровопролития удастся избежать.
Всё шло прекрасно, как вдруг в зале приёмов погас свет. Оказалось, что свет погас не только в посольстве, но и во всём городе. Это могло означать только одно — началась война.
Шебаршин через своего хорошо осведомлённого знакомого выяснил, что два неизвестных, предположительно пакистанских, самолёта нанесли удар по базе индийских ВВС под Агрой, повредив взлётно-посадочную полосу. Индийские самолёты немедленно нанесли ответный удар, а сухопутные силы пошли в наступление на западной границе и одновременно начали марш на Дакку на восточном направлении.
«Было в этой истории с налётом на Агру, — считал Шебаршин, — нечто шитое белыми нитками. Какой военачальник пошлёт всего два самолёта для того, чтобы бомбить крупную авиабазу в момент наивысшей опасности для своей страны? Почему самолёты прилетели в сумерках, а не на рассвете, как это делается всегда, если нападающая сторона развязывает войну и стремится получить преимущество внезапности? Почему пакистанская сторона не предприняла вслед за налётом других действий?
Ничего загадочного не произошло. Индия изготовилась к войне, провела массированную пропагандистскую подготовку, тщательно прозондировала политическую ситуацию, сконцентрировала силы на главных направлениях. Нужен был повод, но напуганный, затравленный противник его не давал. Так и появились самолёты над Агрой…»
4 декабря Индира Ганди выступила с радиообращением к нации, в котором сообщила о начале войны. В Индии было объявлено чрезвычайное положение и началась мобилизация.
Один из знакомых Леонида Владимировича устроил ему встречу с крупным индийским военачальником. Генерал был настроен оптимистично и заявил, что война закончится 16 декабря сдачей Дакки и капитуляцией пакистанской армии. Прогноз генерала был основан на точном расчёте: именно к этой дате пакистанские части отойдут к столице Восточного Пакистана, но оказать сопротивление и защищать Дакку они не смогут, поскольку им неоткуда ждать помощи. Именно так и развивались события.
17 декабря в Дели — всенародное ликование по случаю победы. Все улицы забиты людьми и машинами. В этот день в дорожной сутолоке Шебаршин задел крыло чужого автомобиля. Разъярённый водитель, узнав, что виновник аварии — русский, из советского посольства, расплывается в широкой улыбке и отказывается от каких-либо претензий. Говорит, что в этот великий день может только поблагодарить СССР за оказанную помощь!
…Работа в Дели выдалась напряжённой, рабочий день начинался в шесть утра и часто заканчивался за полночь. В дни войны приходилось работать с неимоверной нагрузкой: Москва теребила по три-четыре раза в сутки. И тем не менее в череде неотложных дел необходимо было выделить главное, определить те проблемы, в которые предстояло вникнуть как можно глубже. Прежде всего — политика США и Китая в отношении Индии, противостояние Индии и Пакистана, советско-индийские отношения. Главные вопросы в области внутренней политики: насколько прочны позиции правящей партии Индийский национальный конгресс и Индиры Ганди, каковы ближайшие и отдалённые перспективы их деятельности.
Всё это относилось к приоритетным направлениям информационной работы советской резидентуры, которую возглавлял в то время генерал Я. П. Медяник. Шебаршин очень высоко ценил своего непосредственного начальника и считал, что тот обладал недюжинным оперативным чутьём, умел разбираться в людях, сразу же располагал к себе дружелюбием и, что важно в человеческом общении, искренним и нескрываемым интересом к собеседнику.
«Мы подружились, — вспоминал Леонид Владимирович, — хорошо работали вместе, иногда спорили. Яков Прокофьевич считал себя спорщиком и с удовольствием вспоминал, как однажды заспорил с самим Андроповым, да так горячо, что председатель даже упрекнул его за это. Я тоже частенько и помимо своей воли ввязывался в споры. У нас всё кончалось мирно, а ход событий, случалось, доказывал мою неправоту.
Примерно раз в месяц Медяник и я направлялись в какой-либо из близлежащих ресторанов, обычно в барбекю, расположенный во дворе отеля „Ашока“. Жареное мясо, лепёшки, салат — и наслаждайся жизнью. Было в этих вылазках некоторое нарушение оперативных порядков. Сотрудникам резидентуры настоятельно рекомендовалось не демонстрировать внешнему миру своё близкое знакомство. Один из демаскирующих моментов — принадлежность к компании установленных разведчиков. Этот признак фигурирует во всех известных мне наставлениях иностранных контрразведок».
Любопытными воспоминаниями о Медянике поделился один из наших знаменитых разведчиков Виктор Иванович Черкашин, который приехал в Индию в 1972 году. Человеком он был опытным и знающим — до этого ему пришлось поработать несколько лет в Австралии, затем в Ливане, потом в Центре — в Москве, где он был начальником направления.
Черкашин подчёркивал такое качество в Медянике, как его исключительная скромность и неприхотливость. В частности, коллеги по посольству давно намекали ему, что пора бы сменить мебель — и в квартире, где он проживал, и на работе: негоже-де дипломату находиться в окружении уж слишком ветхих вещей. Но Яков Прокофьевич молча сопротивлялся, хотя однажды в его кабинете развалился стул. Но тогда дело закончилось мелким ремонтом, а полная замена мебели произошла лишь накануне визита в Индию Л. И. Брежнева, состоявшегося в конце 1973 года. Предлог был серьёзный — ведь генеральный секретарь мог зайти к Медянику. Визит, как говорится в таких случаях, прошёл на высоком уровне. После него недовольно ворчал лишь Яков Прокофьевич — Леонид Ильич в его кабинет так и не заглянул.
Кстати, Черкашин отвечал за безопасность визита, организация которой была признана безупречной. По его воспоминаниям, работали в те дни практически круглосуточно — ведь в период таких мероприятий деятельность резидентуры достигает своего крайнего напряжения. Впрочем, добавил он, и в более «спокойные» времена наша резидентура в Индии совсем не знала выходных.
Следует заметить, что в Индии Шебаршин и Черкашин довольно близко сошлись и подружились. Они нередко встречались семьями, вместе отмечали праздники. Иногда вместе с сыновьями выбирались на охоту — на зайцев и на гусей. По ночам, перед рассветом, когда земля ещё скрывалась в темноте, окружающее охотников пространство казалось огромным и бесконечным, а небо над головой было усыпано крупными яркими звёздами.
Как ни жалко было Виктору Ивановичу прощаться с Индией, но пришлось — Черкашина вызвали в Центр, оттуда он через некоторое время уехал в Вашингтон, заместителем резидента.
Страсть к охоте сблизила Шебаршина с А. А. Масленниковым — корреспондентом «Правды» в Индии. Но отдыхать выезжали они не только с ружьями. Знали они одно заповедное место, которое называлось «Сурадж Кунд», что в переводе на русский означает «Пруд солнца». От шоссейной дороги вела туда едва приметная тропинка, петляющая вокруг непроходимых зарослей. Обычно машину оставляли в тени какого-нибудь большого дерева, а сами углублялись в густые джунгли, среди которых и находилась древняя гигантская постройка. Походила она на древнеримские каменные театры, в которых зрительские ярусы опоясывали расположенную внизу сцену, и в целом сохранилась очень неплохо. Нижняя часть здания была облицована мастерски отёсанным тёмным гранитом, уходившим под воду большого пруда, затопившего подножие строения. Царила здесь атмосфера вечного спокойствия, передававшаяся душе и телу. Посидишь в «Сурадж Кунде» полчаса, полюбуешься старыми развалинами на фоне буйной зелени, ярких цветов лотоса на водной глади и голубого, прозрачного неба — глядишь, и настроение совсем другое.
Дом Шебаршиных, как отмечает А. А. Масленников, отличался гостеприимством, и посольские работники часто собирались в нём на вечерний чай. Дочь Шебаршиных Танюша была очень живой и подвижной девочкой, постоянно пыталась втянуть взрослых в свои шумные игры, но в девять часов вечера её отправляли спать. Иногда, часов в десять, хозяин поднимался из-за стола и объявлял собравшимся, что он отправляется спать, так как завтра рано вставать. Извинившись, он уходил в спальню. К этому уже привыкли, и застолье обычно продолжалось, тем более что в распоряжении гостей всегда был бар, к которому имелся открытый доступ. Мало кто знал, что Леонид Владимирович покидал дом через другую дверь и уезжал на встречу со своими тайными агентами…
…Во всём многообразии проблем, с которыми пришлось столкнуться в Индии, выделялось основное направление работы разведки. Оно оставалось прежним — всё внимание, все усилия были сосредоточены на главном противнике. Тема ГП — Соединённых Штатов — в воспоминаниях Шебаршина постоянно находится на первом плане. Вот несколько выдержек из них:
«Мы постоянно ощущаем американское влияние на индийскую политику, знаем круг людей, на которых опирается посольство США, — проамериканское лобби, выявляем сотрудников ЦРУ в посольстве и за его пределами, а также кое-кого из американской агентуры в классическом смысле этого слова.
Деятельность американцев беспокоит и индийское правительство. В сентябре 1972 года президент правящей партии Ш. Д. Шарма публично обвинил ЦРУ в организации беспорядков в Индии, подрыве отношений Индии с Бангладеш, Непалом и другими соседними странами. Развёртывается яростная пропагандистская кампания. Её подпитка, несомненно, политическая, антиамериканские настроения в Индии традиционно сильны, и позиция США в период недавно закончившегося конфликта с Пакистаном их основательно подогрела. Сотрудники ЦРУ и пропагандистских американских ведомств дали повод для этой официальной вспышки антиамериканизма. Не удаётся остаться в стороне и нам. В парламенте раздаются требования провести расследование деятельности ЦРУ в Индии. Наши политические недоброжелатели и оппоненты конгрессменов требуют одновременно расследовать и деятельность КГБ…
Рука ЦРУ ощущалась и в публикациях некоторых индийских газет. Мы, разумеется, платили той же монетой… Наша служба отслеживала американских разведчиков, выявляла их агентуру и контакты, анализировала состояние их отношений с сослуживцами и „чистыми“ дипломатами, интересовалась их привычками, финансовыми делами. Задача нелёгкая, но выполнимая. Накопив достаточный объём данных, мы анализировали их и определяли, есть ли основания предложить американцу сотрудничество с советской разведкой. Был и другой вариант — компрометация активного разведчика, по возможности, с последующей пропагандистской шумихой. Первый вариант был несравнимо выгоднее. Цель второго скромнее — нанесение политического урона противнику и временная дезорганизация работы его резидентуры. Кроме того, в случае скандала с американским разведчиком местным спецслужбам волей-неволей приходится усиливать работу по резидентуре ЦРУ, у посла США появляются основания быть недовольным своим резидентом. Испорченные отношения с послами парализовали не одну резидентуру и ЦРУ, и КГБ. Это правило».
Шебаршин описывает, как незадолго до его приезда в Дели было проведено не слишком удачное мероприятие в отношении одного молодого американского разведчика, который помимо прочих занятий специфического свойства вёл разработку советского гражданина. Для беседы с этим сотрудником ЦРУ из Москвы прибыл тоже молодой, но уже высокопоставленный работник Центра, прекрасно владеющий английским, уверенный в себе, имеющий репутацию специалиста по американцам. Беседа продолжалась долго и давала основания рассчитывать на успех. Утром следующего дня, однако, посол США явился с гневным протестом к послу СССР. Попытка сорвалась. Американский разведчик ещё долго работал в Азии и Африке, но контактов с советскими людьми избегал.
Вывод: не каждый день приносил удачу нашей разведке, нужны были терпение и труд.
Конечно, ЦРУ вело работу по советским специалистам в Индии не менее настойчиво. Костяк американской резидентуры в Дели составляли эксперты по Советскому Союзу. И эксперты не политические, а оперативные, специалисты по разработке советских учреждений. Их попытки выходить на советских граждан иногда пресекались сразу, в некоторых же случаях установленные контакты развивались под контролем нашей резидентуры.
Но порой американцам удавалось добиваться успеха. Так, в советском посольстве работал американский агент — военный атташе генерал Д. Ф. Поляков. В отношении этого человека в Центре были определённые подозрения, но, как нередко случалось, потребовались годы, чтобы они подтвердились. Поляков работал активно, передавал американцам и ту информацию, которой с ним делился резидент КГБ, — ведь отношения с военными разведчиками у сотрудников ПГУ всегда были отличные, хотя, как отмечает Шебаршин, существовал чёткий предел тому, чем можно было с ними делиться и чем нельзя.
Внешне Поляков демонстрировал своё полное расположение к чекистам, но было известно, что он не упускал возможности настроить своих сотрудников против КГБ и исподтишка преследовал тех, кто дружил с коллегами Шебаршина.
Но ни один шпион не может избежать просчётов. Поляков был разоблачён, когда работал в нашем посольстве в США. Говорят, денег он не брал — принимал только подарки. В деле его фигурировал серебряный сервиз, который он получил в подарок от самого шефа ЦРУ — за «прилежность и добросовестную работу»…
Одно время среди сотрудников ПГУ существовало мнение, что контрразведывательный режим в Индии слаб. Как считал Шебаршин, это вело к проявлению легковесности в подходах к вопросам конспиративности, проработки технических аспектов деликатных операций. Но со временем выяснилось, что индийские коллеги (они же и оппоненты) заслуживают самого глубокого уважения, а жизнь заставила службу заплатить за имевшиеся заблуждения. Здешняя контрразведка время от времени наказывала нас не только за неосторожные соприкосновения с носителями индийских государственных секретов. Выдворялись и те, кто активно работал и по американскому, и по другим иностранным посольствам.
Индийцы выдворяли наших работников без объяснения причин. Посольство при этом ритуально протестовало, но наша разведка хорошо знала, на чем работник действительно «прокололся». Индийцы — надо отдать им должное — в этих случаях всегда действовали корректно, но решительно. За выдворяемым выставлялось демонстративное наружное наблюдение. В день отъезда его провожали крупные силы «чистых» дипломатов во главе с офицером безопасности.
Выдворение сотрудника — это серьёзное происшествие. Как правило, этому подвергаются полезные и работающие люди. Пятном в биографии разведчика такой эпизод не становится, хотя, разумеется, возможности его дальнейшего использования сужаются, особенно если дело получило огласку.
Итак, дружественные отношения между Советским Союзом и Индией отнюдь не означали, что индийская контрразведка относилась терпимо к активности нашей службы. Однако существовали как бы неписаные правила, по которым не возбранялись контакты с политическими и общественными деятелями, журналистами, естественно, не выходящие за рамки официальных отношений. За небольшим исключением это распространялось на посольства и разведывательные службы всех стран.
Вот почему Шебаршин настойчиво расширял круг своих связей в политической и журналистской среде. И большинство его новых знакомых составляли люди, отношения с которыми можно было квалифицировать как «официальные связи». Это означало, что оснований рассчитывать на установление специфических разведывательных отношений с ними нет, а следовательно, нет и необходимости каким-то образом скрывать контакты с ними. Об этих связях знал посол, таких знакомых можно было приглашать на приёмы.
Леонид Владимирович часто встречался с отставным главным министром штата Мадхья-Прадеш Д. П. Мишрой. Он уже отошёл от активного участия в политике, но сохранял к ней живой интерес, знал всех и каждого. Индиру Ганди он ласково называл «дорогая девочка» и регулярно отправлял ей послания по разным политическим поводам. В гостях у Мишры можно было застать известных министров и политиков, крупных бизнесменов.
Иногда, чаще по утрам, Шебаршин заглядывал к другому знакомому — государственному министру Р. К. Кхадилкару. Этот ветеран индийской политики был известен своими прогрессивными взглядами и добрым отношением к Советскому Союзу. Помимо всего прочего он отличался своей интеллигентностью и начитанностью, охотно делился с Шебаршиным редкими книгами из своей библиотеки. За совместными завтраками они часто обсуждали текущие события. Иногда на какой-нибудь сложный вопрос министр отвечал: «Это секрет», но не выдерживал и начинал обстоятельно излагать суть дела.
Порой он так увлекался рассказом, что забывал о времени. Многословие, замечает Леонид Владимирович, — индийская слабость, и этим грешат почти все его знакомые. Долгие экскурсы в историю, бесконечные разъяснения несущественного, уход в сторону от предмета разговора и возвращение к нему с совершенно неожиданной стороны, личные переживания — всё это связано какой-то причудливой логикой. Для того чтобы выбрать из беседы нужные сведения, необходимы терпение и время.
В числе друзей Шебаршина оказался и весьма влиятельный, ещё молодой политический деятель, занявший в 1974 году пост министра кабинета, Л. Н. Мисра. Он постоянно находился в центре всех крупных событий и, следовательно, в центре всех интриг, а временами и скандалов. У него были обширнейшие связи с индийским бизнесом, и существовало мнение, что он создал основные каналы тайного финансирования Индийского национального конгресса. Министр пользовался доверием Индиры Ганди, и она прислушивалась к его советам. Шебаршин знал, что Мисра докладывал Индире Ганди о встречах с ним, но вскоре они прервались. В январе 1975 года на Мисру было совершено покушение во время его выступления на предвыборном митинге…
Как гром среди ясного неба — военный переворот в Бангладеш 15 августа 1975 года, во время которого был убит президент Муджибур Рахман. Страна была объявлена мусульманской республикой. Новое руководство Бангладеш резко и неожиданно сменило политику в отношении Индии: безоблачные отношения между соседями заволокло мрачными тучами.
Этот неприятный «сюрприз» Индира Ганди получила в то время, когда в Индии нарастал политический кризис, а Индийский национальный конгресс утрачивал своё влияние внутри страны. Результат — сокрушительное поражение на выборах в марте 1977 года и Национального конгресса, и самой Индиры Ганди.
Возможность того, что утратит свои позиции такой, казалось бы, популярный в стране премьер, никем не допускалась. Не прогнозировался подобный исход ни индийскими политиками, ни дипломатическим корпусом, ни прессой. Но для нашей резидентуры, которую к тому времени Шебаршин возглавил (после отъезда на родину Я. П. Медяника), это было слабым утешением — просчёт есть просчёт.
Как считал Леонид Владимирович, падение Индиры Ганди было неприятным эпизодом, но не трагедией с точки зрения интересов Советского Союза. Оно не сказалось сколько-нибудь заметным образом на советско-индийских отношениях. Сближали наши страны объективные факторы — экономические, стратегические, военные. Они и определяли в дальнейшем отношение индийских руководителей к нашей стране и государственную политику Индии…
В Индии произошла смена власти, и Центр счёл благоразумным ускорить отъезд Шебаршина на родину. В Москву Леонид Владимирович вернулся весной 1977 года.
Из записных книжек Шебаршина видно, что именно в ту пору, во время командировки в Индию, он определил для себя ряд важных принципов профессиональной этики. Собственно, работа по составлению своеобразного кодекса поведения разведчика, в которой соединились его размышления, накопленный опыт, жизненные принципы, специфика профессии, началась ещё в Пакистане и не прекращалась до окончания службы. Оставленные Шебаршиным записи, рекомендации и наставления свидетельствуют, что аналитический склад его ума дополняла высокая дисциплина мышления. Это помогло ему в последующем: на высокие руководящие посты в разведке он пришёл с бесценным багажом знаний, которые нельзя почерпнуть из одних только учебников и служебных инструкций.
Ниже мы задержимся лишь на некоторых принципиальных моментах, представляющих, по нашему мнению, интерес не только для сотрудников разведки, но и для широкого круга читателей.
Все наши дела, писал Шебаршин, взаимосвязаны и нельзя увлечься каким-то одним из них. Необходимо основательно познакомиться с каждым сотрудником, узнать его не по бумагам, а в реальной рабочей обстановке, выяснить, на что он способен, можно ли положиться на его здравый смысл, находчивость, решительность в сложных ситуациях. Чрезвычайно важно сделать так, чтобы младшие коллеги были уверены в компетентности и порядочности своего начальника. Они обязательно должны видеть, что руководитель способен не только дать толковые рекомендации, но и сам работает в поле, что у него есть личные контакты и источники, что он может квалифицированно выявить наружное наблюдение и самостоятельно решать другие оперативные вопросы.
Деловая репутация руководителя — это важнейший компонент в связке «начальник — подчинённый».
В идеальном варианте сотрудники резидентуры не должны быть осведомлены о работе друг друга, каждому положено знать лишь то, что ему необходимо. Это золотое правило, но соблюсти его в полной мере чрезвычайно трудно. Служебные инструкции и профессиональная этика запрещают проявлять любопытство к чужим делам. Строжайшим образом засекречиваются имена, адреса, служебное положение источников и контактов, условия связи с ними…
Наша служба, подчёркивал Шебаршин, как своеобразный общественный институт покоится на трёх китах: взаимное доверие действующих лиц, преданность делу и требовательность. Она не может не только нормально функционировать, но и просто существовать, если источник и офицер, офицер и резидент, резидент и Центр не будут доверять друг другу. В нашем деле, где очень много кропотливой, даже скучной работы, в любое время могут возникать ситуации, когда под угрозой оказывается судьба человека.
Разведчик должен быть уверен, что никакая правда, даже самая неприятная, никакая его ошибка не будет обращена начальником ему во вред. Только при этом условии и начальник может быть уверен, что подчинённый всегда будет доверять ему, ничего не утаивая и не искажая.
Доверие не исключает требовательности. Именно требовательность позволяет стимулировать работу, выделять способных и добросовестных, избавляться от тех, кто не оправдывает доверия. Требовательность — это один из ликов человеческой справедливости, она должна быть одной для всех — от начальника разведки до самого младшего, начинающего работника. Требовательность не может идти только сверху вниз — она должна быть всеобщей и взаимной.
И наконец, самое важное — это преданность делу. Наша служба, отмечал Шебаршин, не может предложить сотруднику материальных благ, быстрой карьеры, общественного признания. Разведчик должен быть скромен и неприметен, его главный побудительный мотив — в преданности делу и своему товариществу, в служении отечеству.
