2
Под ярким небом на берегу Мраморного моря раскинул свои дворцы и храмы Константинополь, или, как называли его на Руси, Царьград.
Тройные стены защищали его с суши. Их окружали рвы, наполненные морской водою; плотины удерживали воду на покатых местах.
За высокой оградой стояли дворцы. Самые большие из них назывались: Вуколеон и Магнавра.
В Вуколеоне жил император Никифор. Перед этим дворцом было высечено из камня изваяние: лев, борющийся с быком.
Городская стража зорко смотрела вдаль — на азиатский берег: оттуда чаще всего следовало ожидать опасности. Цепь маяков издалека передавала весть в столицу. По их огням стража узнавала, что арабы готовы вторгнуться в империю, и маяк Магнавры мгновенно зажигал свои огни.
Тогда панцирь, меч и щит императора вывешивали над главными дворцовыми воротами. Это был знак выступления в поход.
Прошло полгода с тех пор, как Никифор в последний раз вывесил свои доспехи. Удача сопутствовала ему. Послав Калокира в Киев, он выступил против арабов, разбил их в Сирии и возвратился домой.
Но невесело встретила его столица. Никто не радовался победе. Народ роптал, подавленный налогами и нуждою, а брат император, скупив хлеб и оливковое масло, продавал их по небывало дорогой цене.
Опустела казна, и все были недовольны Никифором: богатые — потому, что перестали получать от него подарки, бедные — потому, что он не мог их накормить.
Низкорослый и тучный, с седеющей бородкой и багровой бычьей шеей, угрюмо бродил он по своему дворцу. Дворцовые покои были затянуты шелком; мраморные полы усыпаны розами; сверкала эмаль; искрились самоцветные камни — богатства империи, этой «пиявицы Вселенной», веками угнетавшей все вокруг.
Войной и торговлей жила Византия. Подневольный труд земледельца приносил ей достаток, искусство ремесленников создавало славу и блеск.
Отовсюду стекались в Константинополь товары. Византийские купцы разъезжались по всему свету. Они бывали в Италии, Испании, Галии, попадали даже в Индию и Китай.
Весь мир мечтал о волшебном городе. О нем рассказывали чудеса на Западе и Востоке. Певцы распевали о залах Вуколеона, освещаемых по ночам карбункулами, и о кружащихся залах Магнавры, которые приводит в движение морской прибой.
И вот этот город, которому не было равного по богатству и силе, стал клониться к упадку: беспрестанные войны истощили его. Надвигался голод, росло недовольство. Страх закрадывался в сердце Никифора. Его пугали ходившие по дворцу слухи, и более всего — слух о том, что начинают роптать войска.
Византийские полководцы не раз убивали своих императоров и сами воцарялись на их троне. Базилевсу приходили на память такие убийства, и он боялся, что то же случится и с ним.
Его полководец Иоанн Цимисхий прославился в недавних битвах с арабами; войска любили его, и он мог их легко увлечь за собою. Это был пылкий, львиной отваги и силы воин. Он перепрыгивал через четырех коней, поставленных рядом, а за сто шагов попадал стрелой в кольцо…
Пока Никифор со страхом думал о будущем, пришла из Болгарии грозная весть: киевский князь Святослав вступил в союз с болгарами; все дунайские крепости раскрыли перед ним ворота, и на Дунае уже вьются стяги русских дружин.
Понял базилевс, что не удалось ему провести Святослава. «Кожееды и варвары!» — со злобой сказал он о болгарах и русских и начал готовиться к войне.
Первым делом он послал гонца к печенегам, кочевавшим в степях между Бугом и Днепром. «Князь Святослав, — велел он сказать им, — ушел в Болгарию и Киев оставил совсем без войска. Идите на киевлян — вам достанется богатая добыча, а я вас за то награжу».
Другого гонца он послал к болгарским боярам и воеводам; многие из них давно уже были подкуплены его дарами, и он мог спокойно довериться им во всем… Он дал им знать, что надо склонить и прочих болгарских вельмож к союзу с греками и всячески подстрекать их против русского князя; за это он сулил им великие почести и новые богатые дары.
Затем он приступил к укреплению столицы. На стенах ее поставили камнеметы, а Босфор замкнули железной цепью; она была укреплена на башнях, стоящих на противоположных берегах пролива, и поддерживаема барками, связанными между собой.
А чтобы отвлечь от мрачных мыслей народ, задумал базилевс устроить пышное зрелище — излюбленные греками конские бега.
Над ипподромом, вмещавшим сто тысяч человек, раскинули багряный полог. Приготовили коней и беговые колесницы, усыпали цветами песок.
В назначенный день весь город собрался под багряным пологом. Статуи славнейших наездников на ипподроме были увиты ветвями лавра. Над императорским местом развевался стяг.
Пестрая толпа бурлила вокруг арены. Были тут и греки, и хазары, и венгры, и печенеги, и фракийские славяне, и жители Албанских гор.
Сначала все шло хорошо. Зрители ревели от восторга и рукоплескали победителям. Но вдруг на арену выбежали воины; они размахивали мечами. Это была затея Никифора — показать примерный бой. Народ кинулся к выходам. Вопли и стоны огласили воздух, и, пока водворяли порядок, было затоптано несколько сот человек.
На другой день, когда император проезжал по городу, толпа встретила его гневными криками. Мужчины посылали ему проклятия, женщины бросали в него с кровель домов кирпичами. Они были схвачены и сожжены.
После этого Никифор заперся во дворце и более не решался выходить оттуда. Он приказал обнести Вуколеон новой стеною, но это лишь сильнее озлобило народ.
Но вот дошел до императора слух, что Иоанн Цимисхий замышляет против него недоброе. И еще донесли ему, что люди останавливаются у каменного изваяния перед дворцом и толкуют: «Скоро, скоро уже лев одолеет быка».
Никифор решил казнить полководца, но ему сказали, что Иоанна нет в столице. Тогда он приказал усилить караулы, и у всех дворцовых входов и выходов стали телохранители с золочеными щитами и громадными секирами.
Но это не помогло базилевсу. То, чего он боялся, случилось: в бурную декабрьскую ночь Иоанн Цимисхий ворвался в спальню Никифора, отсек ему мечом голову и захватил византийский трон.
Костры дымились в приднепровской степи. Ревели стада, и никли под конскими копытами весенние травы. Печенеги шли осаждать Киев, переходя с места на место со своими женами, детьми и скарбом. Главная их орда давно уже держала город в осаде, а отдельные печенежские роды все еще тянулись к киевскому холму над Днепром.
Скрипели повозки; блистали на солнце кованые пояса и копья. Кочевники в остроконечных колпаках останавливались на курганах и трубили в трубы, сделанные наподобие бычьих голов. Для Киева настало тяжкое время. Жители и княгиня Ольга с внуками заперлись в городе. Дружины у киевлян не было — вся она ушла с князем в поход.
У другого берега Днепра стояли в ладьях русские воины. Но их было мало, и они не могли помочь осажденным. А киевляне страдали от жажды и голода и уже были не в силах биться с ордой.
Нет ли кого-нибудь, стали они говорить, кто бы мог перейти на ту сторону? Пусть скажет: «Если к утру никто нам не поможет — погибнем».
Тогда один мальчик, знавший язык печенегов, воскликнул:
— Я перейду!
Он вышел из города с уздой в руках и смело побрел по табору кочевников, спрашивая: «Не видали ли вы моего коня?»
Дойдя до реки, он разделся, кинулся в воду и поплыл. Тотчас стрелы запели над его головою, но мальчик бесстрашно плыл все дальше и дальше, и ни одна стрела в него не попала. С другого берега подошла лодка и подобрала его.
Во главе русских был воевода по имени Претич. Выслушав мальчика, воевода решил хитростью освободить Киев.
На рассвете он приказал воинам подойти в ладьях к городу и затрубить в трубы изо всех сил.
Печенеги подумали, что это Святослав пришел с дружиною, и побежали.
Но предводитель их вернулся и приблизился к Претичу.
— Ты князь? — спросил он.
— Я его воевода, — ответил русский, — и пришел с передовым отрядом, а за мною идет князь, войску его нет числа.
— Тогда будь мне друг! — сказал печенег и подарил воеводе коня, саблю и стрелы.
Претич же дал ему броню, щит и меч. И печенеги ушли.
Они остались кочевать невдалеке от Киева, но осаждать его уже не решались. А тем временем киевляне послали гонца к Святославу и велели ему передать: «Ты, князь, чужой земли ищешь и ее бережешь, а от своей отрекся. Чуть не взяли нас печенеги и, наверно, возьмут, коли не придешь и не оборонишь нас. Неужели не жаль тебе ни своей отчизны, ни старой матери, ни детей?»
Святослав, услышав это, немедля собрался в поход и поспешил на Русь с частью своей дружины.
Через месяц он подоспел к Киеву, ударил на печенегов и прогнал их далеко в степь.
Потом он созвал на свой княжий двор киевлян и сказал им:
— Говорите вы, будто я чужой земли ищу, а от своей отрекся. Неправда это! Я и чужую землю и свою берегу. Невдомек вам? Слушайте и разумейте… Когда пришли мы в ладьях к дунайскому устью, встретили нас болгары как дорогих гостей. Восемьдесят городов приняли меня как друга, потому что болгары нам братья. И мы с ними твердо стоим на Дунае. А враг у нас один — греческий царь!
Почти год провел Святослав в Киеве.
Умерла старая княгиня Ольга. Он похоронил ее, посадил своих сыновей в разных городах князьями, походил «в полюдье» и, собрав дань со смердов, пустился в обратный путь на Дунай.
Тревожная весть ожидала князя в Болгарии. Это был слух о том, что греки тайно готовятся к войне. Святослав с главной ратью расположился в дунайской крепости Доростоле, а Свенельд с малыми силами — в стольном городе болгар Преславе. Между этими городами было шесть дней пути.
В Преславе жил болгарский царь Борис со своим семейством и там же находился восставший против императора Калокир.
Болгары с надеждой смотрели на русского князя. Немало обид причинил им город, лежащий на берегах Босфора, но теперь у них был сильный защитник — вождь союзных дружин.
И они шли к нему в Доростол — рослые, черноглазые, с бритыми головами и смуглыми лицами, славные воины в сермягах и шароварах, с поясами из медных блях.
Народ ликовал, не зная, что люди, держащие сторону императора, уже готовы предать Болгарию. Это были те самые бояре и воеводы, которым еще Никифор предложил союз.
Они хотели отдать страну чужеземцам, чтобы достичь еще большего богатства и власти, и сносились с новым императором Иоанном, обещая верно ему послужить.
Калокир известил обо всем Святослава. Гонец из Преславы рассказал русскому князу, что бояре и воеводы готовят измену, а базилевс собрался идти на него войной.
Болгары схватили изменников, и триста человек было казнено в разных городах болгарских. Потом Святослав объявил византийцам: «Иду на вас!» — и поспешно выступил в поход.
Болгары и русские соединились для общего дела.
Они перевалили через Балканские горы и пошли по холмистой фракийской земле.
За Балканами разыгрались большие битвы.
Святослав взял город Филиппополь и вступил в Македонию.
Император выслал вперед двух своих полководцев: Варду Склира и начальника конницы магистра Петра.
К Святославу же он отправил послов. Они прибыли к нему и сказали:
— Пусть руссы уйдут из Болгарии, иначе базилевс двинется на них со всеми своими силами!
Святослав отвечал:
— Пусть не трудится царь путешествовать в эту землю. Мы сами скоро поставим шатры свои перед цареградскими вратами. Мы не бедные люди, умеющие только работать, но храбрые воины, оружием побеждающие врагов!
Вскоре огромное войско греков окружило союзную рать под Андрианополем. Тогда Святослав сказал дружине:
— Не посрамим земли Русской, но все ляжем костьями здесь! Мертвые сраму не знают. Если же побежим, то стыд падет на нас, а от стыда не убежишь никуда!
— Где твоя голова ляжет, — ответили воины, — там и мы головы сложим!
Началась битва. Дорого обошлась она болгарам и русским, но они победили и прямым путем двинулись на Царьград.
Святослав уже приблизился к окрестностям города. Греки послали ему дары, надеясь, что он умилостивится и не пойдет дальше. А он даже не взглянул на золото и ткани и ничего не сказал послам.
«Каков же он!» — подумали греки и решили еще раз испытать русского князя. Они послали ему драгоценное оружие. Он очень обрадовался мечу и доспехам, но опять ничего не сказал.
Тогда греки поняли, что это суровый воин, которого не удастся прельстить дарами. Они сказали: «Пусть будет мир! Отступи от нашего города и возьми с нас дань, какую захочешь».
И Святослав взял дань за своих павших в бою воинов и возвратился со славою в Доростол.
Но базилевс Иоанн, как и базилевс Никифор, презирал славянское племя, называл русских варварами и не намерен был держать данное им слово. Едва миновала опасность, он сказал своим приближенным:
— Весной я сам выступлю с моими войсками и поведу их на руссов и на болгар!..
Всю зиму готовились к войне византийцы: ковали оружие, строили боевые машины, в глубокой тайне подвозили припасы и сосуды с «греческим огнем».
В один из мартовских дней панцирь, меч и щит императора были вывешены над дворцовыми воротами, и войска выступили в поход.
Все византийские корабли — триста огненосных судов — вышли к Дунаю, чтобы отрезать Святославу путь отступления на Русь. Сам же базилевс двинулся к Андрианополю.
Пятьсот лошадей были навьючены дворцовой кладью. Они взяли походную библиотеку, тазы и рукомойники, утварь, одежду, палатки и ковры.
Восемьдесят мулов тащили на себе царскую кухню. Гнали овец, коров и птицу. Все назначенное для стола базилевса называлось императорским: императорское вино, императорское мясо, императорские оливки, императорский рис.
Иоанн Цимисхий, в шлеме и блестящем панцире, ехал на сером арабском коне. Широкогрудый, с рыжей бородой и горбатым носом, он твердо сидел в седле, упершись в стремена красными сапогами (все императоры Византии носили красные сапоги).
Тысяча «бессмертных» (отборных телохранителей) следовала за базилевсом. Иногда он останавливался и пропускал мимо себя воинские отряды: при этом пешие воины падали на колени, всадники же поднимали правую руку, оставаясь сидеть на конях.
Войска медленно подвигались по широкой дороге.
Шли копейщики, лучники, метатели дротиков, воины с одними пращами у пояса и воины с громадными, тяжкими копьями.
Проходила конница. Она была главною силою греков. Среди всадников выделялся особый отряд — катафракты, что значило «защищенные». Плащи развевались на них, пристегнутые поверх панцирей; железные шлемы закрывали лица; помимо мечей, у них были граненые булавы и пики; их кони важно переступали ногами, прикрытые войлочной броней.
За войсками тянулись осадные машины, повозки с каменными ядрами и трубами для метания горючей смеси.
Вся Византия, с ее панцирной конницей, таранами и огнеметами, шла против болгар и русских, у которых, кроме стрел и мечей, не было ничего…
В Андрианополе императора ожидали лазутчики. Они донесли, что проходы в Балканских горах свободны.
Святослав, заключив мир с греками, был спокоен и не думал об охране горных теснин.
А теснины эти открывали дорогу в Болгарию. Они назывались Железными Воротами, или Клиссурами. Болгары не раз истребляли там византийские полчища, потому что ущелья эти было легко защищать.
Император обрадовался, узнав, что Клиссуры свободны, и быстро двинулся к балканским предгорьям. А враги Святослава — преславские бояре и воеводы — стали в ущельях, поджидая греческие войска.
Низко кланяясь им, пропустили их бояре в свое государство, и воины императора, перевалив через горы, пошли по болгарской земле.
Под щедрым солнцем зеленели поля. Синели в тумане леса и горы. Среди садов и пашен лежали деревни. Сверкали обмазанные белой глиной хаты. Тихие реки блестели, как серебряные пояса.
Цимисхий внезапно появился перед Преславой. Он приказал войскам бить в литавры и трубить в трубы, чтобы нагнать на русских страх.
Было раннее утро. Свенельд выводил из ворот дружину для ратного учения под крепостной стеною. Все воины держали большие щиты, закрывавшие их с головы до ног.
Увидев врага, они подняли щиты на плечи и стали в боевой порядок. С громким кличем устремились на них греки. Но русские долго не уступали поля, и только натиск отборной вражеской конницы заставил их укрыться за городской стеной.
Стена была высокая, деревянная. Вторая такая же стена, внутри города, окружала царский дворец.
Весь день и всю ночь простояли греки в поле, а утром, вломившись в город, кинулись на приступ дворцовых стен.
Но русские и болгары дружно встретили их камнями и стрелами.
Снова и снова лезли на приступ греки, но нигде не могли прорваться, и Цимисхий приказал пустить в дело огонь.
Горящие головни полетели на стены и кровли. И запылала Преслава.
Тогда защитники ее вышли из своего убежища, решив биться до конца.
С особенной яростью сражались болгары. Окруженные врагом, они падали под его мечами и копьями, но никто не просил пощады.
Свенельд с частью дружины и болгарскими воинами пробился и ушел к Доростолу. Вместе с русскими ушел из города Калокир.
А Иоанн Цимисхий, взяв Преславу, переименовал ее в Иоанниополь; занятые болгарские земли он объявил греческими, царя Бориса с женой и детьми отослал пленниками в Византию, а воинам своим позволил разграбить преславские церкви и дворцы.
После этого император двинулся дальше…
На шестой день Цимисхий подошел к Доростолу. Крепость высилась на берегу Дуная. Она казалась безлюдной и не готовой к отпору — на ее стенах и башнях не видно было людей.
Но это только казалось. Греки приблизились и увидели русских: они стояли под крепостью, построившись к битве, словно стена из красных щитов.
День был ветреный: волны ходили по реке, облака неслись над холмами. На равнине, среди холмов, окружавших город, император построил свои войска.
Он расставил свою конницу, пращников, лучников и подал знак к сражению. Но русские отбили всадников и не сошли с места. В течение дня они отразили греков двенадцать раз.
Лишь на закате, когда вся византийская конница сделала натиск на левое крыло русских, они медленно отошли в крепость и укрылись за ее стенами.
Тогда греки расположились при Доростоле лагерем. Они выбрали для него самый высокий холм. Свой стан они прочно укрепили — обвели его рвом и обнесли валом, а на валу водрузили копья, навесив на них щиты.
На другой день к вечеру греки увидели небывалое зрелище: «руссы» выступили из крепости в конном строю.
Они сражались обычно пешими, конницы у них не было. Но Святослав, зная, что всадники — главная сила греков, посадил и своих воинов на коней.
Это были кони болгарской породы — рослые, с тощими, длинными мордами; под низкими седлами пестрели ковровые чепраки.
Русские медленно выезжали в поле. Навстречу им неслась конница византийцев.
В это время на Дунае показались огненосные греческие суда. Со стен крепости, обращенных к реке, заметили опасность. Из ворот выбежали воины и стали вытаскивать свои ладьи на берег, чтобы греки их не сожгли.
Между тем на равнине завязалась битва. Всадники уже рубились мечами и поражали друг друга копьями. Но это длилось недолго: непривычные к конному бою, русские вскоре повернулись и ушли в Доростол. Город был окружен с суши и со стороны Дуная.
Святослав увидел, что началась осада, и приказал ночью выкопать вокруг города глубокий ров…
Греки не торопились идти на приступ. Они решили взять крепость измором и на всех ведущих к городу дорогах и тропах расставили стражу, чтобы осажденные не получали припасов из деревень.
Но русские каждую ночь делали вылазки, пробирались в деревни, угоняли вражеский скот и даже проникали в византийский стан…
Прошло два месяца. Греки не наступали. Они лишь придвинули к крепости свои стенобитные машины и долбили камень, хотя и жестоко страдали при этом от русских стрел.
Как ни старались греки, они не могли нанести большой вред стенам. Только в одном месте, где действовала самая большая машина, добились они успеха и уже собирались сделать в стене пролом.
Но осажденные ночью выслали из города воинов; те схватились с отрядом, охранявшим орудие, и убили начальника, который им управлял. Орудие они уничтожили, но сами все до единого полегли под стеною.
Утром греки осмотрели место побоища. Среди павших они увидели мертвых русских девушек. Русые косы выбились из-под шлемов; девушки были одеты в кольчуги и держали мечи в окостеневших руках.
Слух об этом облетел весь лагерь. «Дивное дело! — восклицали греки. — Каковы же эти руссы, — говорили они друг другу, — если и девушки у них владеют мечом!»
Вскоре дошло до них, что князь Святослав готовится к сильной вылазке. Дали знать императору, стоявшему поблизости в небольшом селении, и базилевс с отрядом «бессмертных» прибыл в стан.
Он нашел свой лагерь в образцовом порядке. У шатров развевались значки военачальников, а на вершине холма — императорское знамя. Цимисхия встретил и провел по стану начальствующий конницей Варда Склир.
Конные полки стояли в середине стана, а по его краям — пешие воины, прикрывая всадников, как в боевом строю. Войска готовы были выступить в любую минуту. Дороги шли между конными и пешими полками, выводили на все четыре стороны и пересекались в лагере с востока на запад и с севера на юг.
Многоголосый шум, ржание коней и стук оружия долетали в крепость. В Доростоле тотчас узнали о прибытии императора по реву, которым приветствовали его войска.
В тот же день Святослав вывел воинов в поле.
Около полудня раскрылись ворота, и вышли из них русские и болгарские полки.
Июльское солнце обжигало лица, а ветер с Дуная не приносил прохлады. Стояла засуха. Земля потрескалась от зноя, и на холмах выгорела трава.
Тридцать шеренг русских воинов шли одна за другой.
Все дружинники были в сапогах, острых шлемах и кольчужных сетках, надетых на белые рубахи. Колчаны их были украшены костяными бляшками. Длинные красные щиты воинов закрывали их до ног.
Впереди шел Икмор — великан и силач, храбрейший из воевод Святослава. За ними несли ратный значок — копье с верхушкой в виде золотой лилии; под нею висела багряная ткань.
Потом шли болгары с ратными значками, похожими на трезубцы, в кожаных панцирях и шлемах с перьями, торчащими врозь, как кусты.
А по равнине, спускаясь с холма, двигалось навстречу византийское войско. Пешие воины прикрывали всадников со всех сторон.
Их было двенадцать отрядов стрелков и копейщиков, по семьсот человек в отряде: в каждом — семь рядов, по сто воинов в ряду.
В коротких кафтанах и войлочных шапках с повязками на них вроде гребней лучники, копейщики и метатели дротиков шагали в тесном строю.
С холма спускались новые отряды. При каждом из них были люди, разносящие во время битвы питьевую воду, и люди приставленные к пращникам для подачи им камней.
За стеной пеших полков двигалась конница. Впереди нее — панцирные всадники — катафракты, а на крыльях — легкие отряды для обхода противника и повозки с трубами для метания огня.
Союзная рать начала бой, густо осыпав византийцев стрелами. Стрелы у болгар были с двойным острием, а у русских — с тремя остриями (шипами). Такую стрелу нельзя было вынуть, не расширив раны, — этому мешали шипы.
Строй греков смешался, так как многие из них были поражены стрелами. Тогда воины Святослава сомкнули свои щиты и быстро двинулись вперед.
Держа в руках тяжелые копья, они шли, выставив их перед собой. То была живая стена, которую ничто не могло остановить.
Они смяли ряды византийцев, сбили их с поля и начали оттеснять все дальше и дальше. Тогда на крылья русской дружины ударила конница, а из медных труб, лежавших на повозках, полыхнул «греческий огонь». Пламя лизнуло щиты воинов, вмиг скоробило берестяные колчаны, нестерпимым жаром дохнуло в лица, опалило бороды и усы.
И все же русские устояли. Одни из них с яростью бросились на повозки и порубили направлявших огонь греков; другие же копьями сдержали наседавших коней.
Но случилась беда. Часть дружины, пробившись сквозь строй пеших греческих воинов, оказалась в гуще вражеских войск. Впереди был Икмор. В пылу не заметил он, как окружили его византийцы. Воин громадного роста кинулся на него сзади и отсек ему голову мечом.
Русские смутились, увидев гибель своего воеводы. Мечами проложили они себе дорогу обратно, потом закинули щиты за плечи и отошли в крепость, прикрываясь щитами от стрел…
Вечером Святослав созвал своих военачальников.
Русские и болгары собрались на военный совет.
— Силы наши ослабли, — сказал Святослав, — и припасов нам взять негде. Думайте, братья, дружина, как быть!
— Идти на Русь! — хмуро откликнулся один из дружинников. — Наберем полки и двинемся сюда снова.
— На Русь! — подхватил Улеб, самый юный из воинов. — Ночью сядем в ладьи и тайно уйдем!
— Нет! — сказали ему. — Греки сожгут наши ладьи на Дунае.
— Не уходите, братья! — раздались голоса болгар.
— Князь Святослав! — заговорил болгарский воевода, богатырь с сумрачным взглядом и опаленной в бою бородой. — Князь Святослав и вы, русские люди, не уходите! Пропадет наше царство, разорвут его на куски иноземцы, если вы — щит и опора наша — уйдете от нас! Ведь бояре только того и ждут. Продались они грекам, открыли им путь в нашу землю, и, если одолеет нас враг, не будет нам от бояр пощады, погубят они и жен наших и детей!
— Что скажет Свенельд? — спросил Святослав и посмотрел на старого витязя.
— Слово князя — мое слово, — тихо ответил Свенельд и умолк, щуря единственный глаз.
Тогда Святослав обвел быстрым взглядом дружинников, и по этому взгляду они поняли, что он им скажет. А он сказал:
— У нас нет обычая спасаться бегством в отечество! Наш обычай таков: жить со славою либо со славою умереть…
Всю ночь не спали защитники Доростола, готовясь к последней битве с греками.
Утром Святослав вывел полки из города и приказал запереть за ними ворота, чтобы никто не подумал о спасении за городскою стеною.
Отступать было некуда; впереди чернело вражеское войско, и воины знали, что надо победить или пасть.
Все так же томил зной. Где-то горели леса, и в дыму пылал над рекой багровый шар солнца. А за Дунаем, у края земли, залегли тучи; они были тяжелые, иссиня-ржавые, цвета старых кольчуг.
Греки стояли в готовности на равнине. Они не ушли после битвы минувшего дня в лагерь и остались в поле, вблизи крепости, собираясь приступом брать Доростол.
Завидев союзную рать, они двинулись ей навстречу.
Над византийским войском поднялись и медленно поплыли пыльные облака. Русские, как обычно, сомкнулись стеной, плотно сдвинув щиты и копья. У себя на крыльях они поставили конницу: это были болгары на своих рослых конях.
Святослав шел в середине строя. Он был в кольчуге и плаще, застегнутом пряжкою. Его окружали Свенельд и дружинники.
Византийское войско вел император. Отряд «бессмертных» прикрывал базилевса. Тысяча катафрактов следовала за Вардой Склиром — они должны были обойти русские крылья, сбив с поля болгар.
В девятом часу началась битва. Союзные полки стояли неколебимо. Вражеская конница не вступала в дело, потому что русские сражались почти под самыми стенами и византийцы не могли зайти им в тыл.
С обеих сторон пало множество воинов. Около полудня греки утомились, и базилевс велел напоить войска вином и водою. Но ни вино, ни вода, ни свежие, подоспевшие к врагу отряды не заставили русских податься назад.
Тогда Цимисхий приказал своим воинам отступить на более просторное место, где можно было действовать конницей, и греки сделали вид, что бегут.
Русские устремились за ними и, преследуя их, удалились от крепости. Византийское войско тотчас разделилось: одна часть его начала сдерживать русских, другая же двинулась в обход.
Закипела сеча, какой не знало еще доростольское поле. Понеслись закованные в железную броню катафракты; в тучах пыли сошлись пешие воины, и застучали копья и мечи о щиты.
Удар булавы сбил с ног Святослава; копье угодило ему под лопатку: но крепкий шлем и кольчуга спасли его.
Свенельд поднял князя с земли, дружинники тесней сомкнулись вокруг, и Святослав вскоре снова вернулся в битву. Греки слабели. Русские теснили их своими щитами, ломая вражеский строй. Тогда Варда Склир, бросив панцирных всадников на крылья союзного войска, обошел болгарскую конницу и отрезал русским путь в Доростол.
Но болгары не растерялись. Они повернули назад и приняли удар катафрактов. Поле быстро покрылось телами всадников. За землю свою, за ясные воды и тучные нивы столкнулись болгары с греками. Даже кони их злобно грызли друг друга; бугры перекатывались у них под кожей, на мордах вздулись змеями жилы, налились кровью глаза.
А Святослав в это время оттеснял греков к холму. Видя, что они отступают, русские удвоили натиск, и греки готовы были уже обратиться в бегство, но Цимисхий их удержал.
Они ободрились и снова начали биться, но не могли уже сколько-нибудь потеснить русских. Вся их конница была далеко, под стенами крепости, а на свои огнеметы они больше не возлагали надежд.
И вдруг все изменилось.
Буря встала над местом побоища. Ветер ударил в сторону русских и засыпал им пылью глаза.
Уже катился вдали гром. Меркло солнце, и жухлые листья неслись над полем. Ветер, кружа песчаные вихри, дул дружинникам в лоб.
Они начали отходить, а греки, тесня их, — продвигаться в глубину русского строя. При этом много воинов Святослава было отрезано от своих. Византийцы кинулись к ним, чтобы взять их в плен либо истребить всех до единого. Но никто из воинов не сложил оружия и не дался живым в руки грекам: русские и болгары в плен на сдавались.
Союзная рать отошла к городу, и Святослав подал знак открыть ворота. Но греки остановились и прекратили преследование — у них уже не было сил.
