Приближалась осень, и мы усиленно готовились к ненастью. Наблюдали за поведением самолета на малой высоте, изучали, как воздействуют на полет потоки у земли, как влияет на психику летчика и сам бой, когда земля рядом. Отрабатывали новые боевые порядки и тактику ведения боя на малой высоте. Готовились пилотировать по приборам, так как во время боя непроизвольно можно попасть в облака, упорно тренировались в распределении внимания.

— Помните простую истину: при невнимательности и просчетах в технике пилотирования в этих условиях можно столкнуться с землей, — часто повторял Семенов.

Мы не только в теории изучали пилотаж на малой высоте вплоть до бреющего: прилетая с боевого задания, выполняли его, овладевая техникой полета.

Между тем войска нашего фронта, непрерывно ведя бои, продвигались к Днепру. Фашистские захватчики отходили к Кременчугу. Как мы узнали потом, они рассчитывали укрыться за Восточным валом — так немцы называли укрепленный рубеж по высокому правому берегу Днепра, где построили множество долговременных оборонительных сооружений. Враг оказывал упорное сопротивление. И все же отступал.

Мы мерили расстояние от линии фронта до Днепра по карте.

Оно все сокращалось, и мы с нетерпением ждали приказа о перебазировании ближе к переднему краю.

Наконец наш полк, а одновременно с нами и братский 193-й авиаполк перелетают на аэродром в район Полтавы, освобожденной 23 сентября.

Отсюда немецко-фашистские самолеты вылетали бомбить Москву, Горький и другие наши города. Отсюда 14 августа, когда мы сопровождали разведчика «ПЕ-2», вылетали «мессершмитты» и сбили нашего боевого друга Никитина.

Немцы при отступлении успели уничтожить все здания на аэродроме; каким-то чудом уцелел лишь один дом, одиноко стоявший среди развалин.

Всем летчикам там отведен ночлег. Но дом внушает нам недоверие.

— Уж не заминировали ли его гады при отступлении? — говорят одни, подозрительно оглядывая жилье.

— Да нет, не может быть! Саперы тут хорошо поработали, — возражают другие.

Погода стоит нелетная, и, пока техники приводят в порядок самолеты, мы едем на грузовике в Полтаву. Прекрасен старинный город на берегу Ворсклы, но повсюду следы недавних боев — развалины, пепелища. На каждом шагу автомашины, орудия, впопыхах брошенные гитлеровцами.

По-новому звучат сейчас стихи, заученные еще на школьной скамье:

Душевно, радостно приветствуют нас жители. Мы им машем руками, тоже кричим слова приветствий. И вдруг за машиной побежала старая, седая женщина. Она что-то кричала по-украински и протягивала к нам иссохшие руки. Водитель приостановил машину. И мы услышали:

— Сынки, гоните гитлеровское отродье с нашей земли! Смерть захватчикам!

Она отстала и, видно, все твердила эти слова. И мы, глядя на нее, повторяли:

— Смерть захватчикам!

Навсегда мне запомнилась старая украинка, ее голос, неукротимая ненависть к фашистам.

Ночь прошла без чрезвычайных происшествий, если не считать, что над окраиной аэродрома пролетел фашистский разведчик.

Войска трех фронтов — Центрального, Воронежского и Степного — вышли к Днепру на протяжении 600 километров: от Лоева до Днепропетровска.

В один из тех дней у нас в полку зачитывалось и обсуждалось обращение Военного Совета фронта. В нем говорилось, что истребительная авиация призвана оказать помощь войскам во время переправы через Днепр и, чем надежнее будет прикрытие, тем быстрее будет освобождена Правобережная Украина.

25 сентября войска нашего фронта форсировали Днепр на участке Мишурин Рог, Домоткань; 29-го освобожден Кременчуг. Мы знаем, что наземная обстановка в районе переправ и плацдарма крайне сложна: правый берег выше и у немцев всё на виду. Да и к тому же войска все время под угрозой налета воздушного врага. С великим мужеством, отвагой, упорством форсировали они Днепр — мощную водную преграду — и проявили при этом поистине массовый героизм. Множество подвигов свершили в те дни и советские летчики.

Нашему полку поставлена задача — надежно прикрывать переправы и плацдарм. Но от аэродрома до Днепра далековато. Можно было провести лишь скоротечный бой и возвратиться с минимальным остатком горючего — как говорится; на пределе.

…В воздушных боях над Днепром и плацдармами противник нее большие потери. И немецкое командование усилило огонь дальнобойной артиллерии по переправам. Для корректировки артогня фашисты высылали «Фокке-Вульфы-189». По силуэту они напоминали раму, и фронтовики называли их попросту — «рамами». Экипаж «рамы» не только корректировал огонь артиллерии, но в то же время вел разведку перегруппировки и подхода войск. Экипаж состоял из опытных немецких офицеров, специально подготовленных для выполнения этих задач. С борта самолета они передавали разведданные по радио фашистскому командованию.

…Сентябрьским утром мы эскадрильей прикрывали войска, переправлявшиеся через Днепр в районе Домоткань — Куцеваловка. Над переправами пробыли недолго — из-за недостатка горючего. Пора было возвращаться. Разворачиваемся курсом на восток. И тут вдали, над Левобережной Украиной, я замечаю самолет — летит нам навстречу. Как будто «ПЕ-2». Сзади две точки — вероятно, истребители прикрытия.

— Не то противник, не то свой? — усомнился я.

Мы бы уже могли производить снижение, чтобы не так долго терять высоту в районе аэродрома. Но правило такое: пока не опознал самолет, принимай его за противника. Решаю лететь с ним на одном уровне, чтобы опознать.

Да это же «рама»! А две точки сзади — «мессеры».

«Рама» летела на высоте 3500 метров, а для корректировщика это было необыкновенно высоко. Как правило, «рама» держалась на малой высоте, прикрываясь облаками.

Вражеский самолет нагло шел прямо на нас; Видно, экипаж был уверен, что проскочит. Время терять было нельзя: «рама» могла штопором уйти вниз — на территорию, занятую фашистскими войсками.

Подаю команду: «Все вдруг!» — это означает быстрый разворот группы — и вмиг разворачиваюсь на 180 градусов.

Иду на сближение. Самолет противника заметался в прицеле. Атакую. Длинная очередь — и «рама» начала падать. Выхожу из атаки — иначе можно столкнуться — и передаю по радио:

— Добейте его! Для тренировки!

Осматриваюсь — от «мессершмиттов» и след простыл: ребята так рьяно тренировались, что на землю от «рамы» полетели одни лишь обломки.

…Никогда, кажется, мы с таким нетерпением не ждали перелета на передовой аэродром — так хотелось дольше оставаться на прикрытии. Мы уже изучили подходы к новому аэродрому. Командир, летавший туда на разведку, предупредил, что немцы пытались его перепахать, но не успели — провели лишь несколько борозд. Плуг бросили прямо на летном поле. Сейчас там работала передовая команда БАО (батальона аэродромного обслуживания) — заравнивала борозды.

Подлетая к аэродрому в Касьянах, я заметил борозды. Но нам передали: «Садитесь спокойно!» Плуг я увидел, когда вылез из самолета. Летчики шутили:

— Вот даже таким орудием немцы пытаются нас задержать.

В Касьянах мы узнали, что наши подозрения по поводу жилого дома на полтавском аэродроме оправдались. Он был искусно заминирован: часть подвала и помещение под лестницей были тщательно замурованы — там лежали бомбы; к ним шла проводка от приемника, установленного на окраине аэродрома.

Очевидно, по сигналу самолета, пролетевшего над аэродромом, когда мы там ночевали, реле сработало. Но взрыва не произошло, потому что утром того дня связисты из передовой команды случайно перерезали проводку от приемника к бомбам,

Касьяны — деревня, разбросанная у оврага. Самолеты первой эскадрильи стояли на поляне вдоль домов, второй — чуть подальше, а нашей третьей — за околицей.

Началась напряженная боевая работа. Первое время мы эскадрильями прикрывали переправы и плацдармы — их героически отстаивали и расширяли наши войска. Прикрывали и подходы войск к Днепру, и коммуникации на Левобережной Украине.