Командиром нашей третьей эскадрильи был назначен старший лейтенант Федор Семенов.

Он молод, но уже бывалый летчик. На лице и руках комэска — следы ожогов, но не таких сильных, как были у нашего бати. На груди тоже два ордена Боевого Красного Знамени и медаль «За отвагу». Роста он среднего, плечист, походка быстрая. Во всем облике что-то удивительно располагающее, внушающее уважение.

Подорожный представил полку нового командира эскадрильи. Семенов внимательно и доброжелательно оглядел нас; не рисуясь и не скромничая, рассказал о своих боевых делах. Говорил он спокойно, продуманно:

— Воевать мне довелось с самого начала войны. Не раз смерти в глаза смотрел. На счету восемь сбитых вражеских самолетов. Сбивали и меня. Горел. Знаете, как тяжело было в начальный период войны! Приходилось на «И-16» штурмовать вражеские войска — имею около пятидесяти штурмовок.

Мы сразу подметили в комэске те качества, которые так уважали в Солдатенко: твердость, требовательность, товарищескую простоту. А через несколько дней, в середине июня, прибыло и пополнение. Почти все летчики — новички, только что закончили авиаучилище со званием младших лейтенантов. Все они комсомольцы.

В полк пришли задорные, жизнерадостные ребята: Борис Жигуленко, Валентин Мудрецов, Игорь Середа, впоследствии Герои Советского Союза, Михаил Попко и другие. Чувствовалось, что ребята рвутся в бой.

Всеобщее внимание сразу привлекли два брата Александр и Иван Колесниковы — рослые, сильные, во многом похожие друг на друга. Весь полк полюбил веселых и мужественных братьев, всем понравились их добрая улыбка, их дружба. Они вместе учились, вместе стали служить.

Командир части определил их в первую эскадрилью. Младший был ведомым старшего. Братья сразу же стали неутомимо готовиться к боям, перенимать опыт фронтовых летчиков.

Вводил их в бой командир эскадрильи. Они составляли сковывающую группу и дрались с истребителями. Позже — в боях на Курской дуге, на Днепре, у Кривого Рога — дружная боевая пара показала мастерство и отвагу.

…В нашу третью эскадрилью зачислены: Павел Брызгалов — румяный, коренастый, со смеющимися карими глазами, Михаил Никитин—тонкий, мускулистый, подвижной и веселый. Андрей Гопкало — горячий, порывистый. Все необстрелянные летчики. В боях участвовал один лишь Василий Мухин. У него зоркие голубые глаза, волосы выгорели на солнце, пилотку он носит набекрень, чуть сутулится, как часто сутулятся летчики, привыкшие крючком сидеть в кабине самолета.

Комэск познакомился с каждым новичком по отдельности. А потом, собрав всех, сказал:

— Пока у нас есть время, займемся групповой слетанностью, узнаем друг друга ближе. В самой сложной обстановке группа должна быть единым целым: только тогда мы выполним любую задачу. Один за всех, все за одного — этого мы должны придерживаться всегда.

Был составлен боевой расчет эскадрильи. Меня назначили заместителем комэска Семенова; моим ведомым — Мухина; Брызгалова Семенов взял к себе ведомым.

Сообщив о назначении, Семенов сказал мне твердо и дружелюбно:

— Работы будет много. Нужно так подготовить молодых, чтобы они уверенно дрались с врагом. Надо подробно разбирать их вылеты, не пропускать ошибок, изучать с ними накопленный боевой опыт. Учитесь командовать! — И он добавил: — Помните: в слетанности, в дружбе ведущего и ведомого — успех пары!

Наш комэск не терпел панибратства, делал все, чтобы крепче была дисциплина, порядок. От каждого в отдельности и от группы в целом требовал тщательного выполнения обязанностей. По его указаниям и мне приходилось проводить воспитательную работу с летчиками из пополнения и с инженерно-техническим составом эскадрильи. Я присматривался к тому, как он командует, помогал в составлении задания на тренировочные полеты, изучал летчиков. Этого требовали мои новые обязанности.

С ведомым я быстро подружился. На земле он стал ходить за мной следом — привыкал к моим движениям, голосу. Так я, бывало, ходил за Вано Габунией. Не зная боевого расчета других эскадрилий, и на земле сразу заметишь, кто ведущий, а кто ведомый. У нас это называлось «слетанностью на земле». Она помогает слетанности в воздухе.

Родители Василия остались в деревне под Гомелем, в оккупации. На сердце у него было тревожно, как и у меня, — ведь мы все время думали о близких.

В первый вечер долго говорили о наших стариках, о родных краях. Я поделился с Василием тревогой о братьях. И нас еще больше сблизило общее горе.

Не теряя времени, приступили к учебно-тренировочным полетам на слетанность. Семенов показывал нам, как нужно вести групповые и одиночные воздушные бои. Следил за каждым нашим действием, подмечая недостатки, помогал их устранить. И даже в учебном бою мы чувствовали силу примера.

Подчас мы уставали так, словно побывали в боях настоящих, и Семенов часто повторял суворовское присловье: «Тяжело на учении — легко в бою».

Вылетали мы и на прикрытие войск. В бой противник, как правило, не вступал, и мы, в несложной обстановке прикрывая войска, отрабатывали слетанность групп. Готовились к заданиям тщательно, изучали карту района — штурман проверял нас придирчиво. Семенов усиленно готовил нас и готовился сам. Его слова: «Такого летчика в полет не возьму» — страшили каждого куда сильнее вражеского налета. Ведь они означали, что командир тебе не доверяет.

— Надо использовать всю мощь нашего истребителя, его летно-тактические качества, — учил он нас. — Перед вами — огромные возможности. Надо вести бой не только на горизонталях, но и на вертикалях. Изучайте опыт боев на Кубани. Овладевайте в бою инициативой. Техника пилотирования должна быть безукоризненной — управлять самолетом вы должны в любом положении.

С помощью нашего фронтового учителя Федора Семенова эскадрилья за короткий срок добилась слетанности, слаженности действий.

В свободное время мы занимались физкультурой. Любой тяжелый предмет заменял гирю. Перелетев на новый аэродром, немедленно делали перекладину и ежедневно тренировались.

Сочетание физкультуры с отдыхом во фронтовой обстановке было для меня и многих моих товарищей необходимостью. После боя надо было успокоиться, расслабиться, а потом непременно сделать зарядку. И конечно, по давней привычке и здесь, на фронте, я обтирался по утрам холодной водой в любую погоду. Хорошая физическая подготовка не раз спасала нас потом в ожесточенных воздушных боях.

Как-то под вечер, после учебного воздушного боя, комэск, поглядев на наши усталые лица, на гимнастерки, взмокшие от пота, сказал:

— Можно всей эскадрильей искупаться.

Просить нас не пришлось — мы тотчас же гурьбой отправились на берег Оскола.

Когда Мухин разделся, я увидел у него на левой ноге широкий и глубокий шрам.

Мы вдоволь наплавались, вышли на берег. Я спросил своего ведомого:

— Где тебя так ранило, Василь?

Он ответил:

— Осколком хватило, когда бомбили наш аэродром под Ставрополем, на Северо-Кавказском фронте. Думал, врачи ногу отнимут, но видишь — вылечили… На земле старые раны иногда ноют, а в полете никогда. В бою не помешает. Ты во мне не сомневайся. У меня с фашистами счет большой.

Много учебно-тренировочных полетов провели мы с Мухиным на Чернянском полевом аэродроме. Приноравливались друг к другу, изучали «почерк» друг друга в воздухе.

В те дни я как-то получил приказ полететь в паре с ним на разведку.

Предупреждаю Василия:

— Задание ответственное, авиации противник скопил много: смотри в оба.

— Не беспокойся, — ответил он коротко.

Перелетаем за линию фронта. Когда ведомый боится, он прижимается к самолету ведущего. А мой ведомый уверенно держится положенного расстояния. Мы пронеслись вдоль шоссейной дороги на Харьков. По ней двигались вражеские войска. Сердце у меня сжалось от гнева и горя.

Мы благополучно вернулись, доставив ценные сведения командованию. После первого полета в паре с Мухиным у меня появилась уверенность в нем, доверие к нему. Такой в бою не подведет, не бросит.