Родители собрались на ярмарку в Шостку. Стал проситься и я. Но отец отказал наотрез: «Мал ты еще, успеешь. Не канючь!» Мать, как всегда, заступилась и уговорила отца взять меня.

И вот я впервые в городе. Родители ходят по ярмарке, а я сижу на возу, запряженном нашей старой норовистой кобылой Машкой, и по сторонам поглядываю. Всё меня в Шостке удивляет: дома в два-три этажа, яркие вывески. А особенно высокое здание на площади: вот ведь какие большие хаты бывают! А людей сколько! Торговцы кричат — зазывают товар посмотреть. Хочется походить между рядами, да родители строго-настрого наказали не баловать, сидеть на возу смирно.

В толпе появляется мать с кульками в руках, следом за ней — отец. Он несет мешок, в нем визжит и бьется поросенок.

— Тату, он такой маленький! Выпустить бы его, а то задохнется.

— Да ты что выдумал — выпустить! На возу он сейчас утихнет.

Спорить с отцом нельзя, но, будь моя воля, я бы уж непременно поросенка выпустил. Мать протянула мне длинные леденцы, обернутые разноцветной бумагой, и небольшой сверток.

— Полно, сынок! Видишь, поросенок и утих, Вот тебе подарочек.

— А что в кульке, мамо?

— Ситец. Будешь слушаться, сынок, дядя Сергей Андрусенко сорочку тоби сошьет.

Я рад: наконец-то сниму обноски, а то вечно приходится донашивать одежду старших братьев. Ситец — красный в белую полоску — мне очень понравился. Будет у меня рубашка из мягкой фабричной ткани, а не из грубого самодельного холста. Мать сама ткет холст, и я уже ей помогаю: на моей обязанности замачивать холст, растягивать, сушить на солнце для отбелки.

— Ну как, сынок, рад? — спрашивает отец, посмеиваясь.

— Рад, тэту! Дякую, дякую!

С нетерпением я ждал, когда же будет готова праздничная рубашка. Дня через два дядя Сергей принес ее, развернул, и се ахнули: к красной в полоску рубахе пришиты рукава в серую и белую клетку.

— Не хватило денег, мало ситцу купила, Ваня. Пришлось из другого пришивать рукава, — сокрушенно сказала мать.

Качая головой, она надела на меня рубаху с клетчатыми рукавами. И все рассмеялись: и мать, и сестренка Мотя, и сам портной — дядя Сергей. А я был очень доволен. Такой красивой рубахи еще ни у кого не видел.

В воскресное утро я с важностью вышел на улицу в новой рубашке. И вдруг услышал:

— Ну и вырядился Лобан, смотрите!

Как водится у ребят, было и у меня прозвище — Лобан.

— Рукава-то, рукава! Прямо чучело!

Я опрометью бросился домой. Скинул обновку и, всхлипывая от обиды, твердил:

— Ни за что надевать не буду, не буду.

Но отец велел носить рубаху. Я стеснялся, неохотно шел в ней на улицу. Впрочем, ребята скоро перестали обращать на нее внимание. Так и пришлось мне все лето носить красную рубаху с клетчатыми серыми рукавами.