Книга: Верность Отчизне
Назад: На высотах и скоростях
На главную: Предисловие

Солдаты Отчизны

— Годы шли, события сменялись событиями, стремительно развивались отечественная наука и техника, росли высоты и скорости.
Пришло время, когда нам, авиационным командирам, понадобились новые знания. Как и многих бывших фронтовиков, меня направили в Высшую Военную академию имени Ворошилова. Я стал учиться на авиационном факультете; его уже закончил П. Ф. Чупиков. В академии я углубил и расширил оперативно-тактические знания, знания в области марксизма-ленинизма и, закончив ее, вернулся в строй. За послевоенные годы учения и службы в ВВС я был депутатом Верховного Совета четырех созывов, делегатом партийных и комсомольских съездов. И каждый раз, встречая на заседаниях и съездах воинов — представителей всех родов войск, бывших фронтовиков и молодежь, я всегда с невольным волнением думаю о том, каким высоким доверием народа удостоены мы, солдаты Отчизны.
Выражение «романтика будней» как нельзя больше подходит к повседневной жизни авиаторов. Каждый день, каждый тренировочный вылет, когда летишь один на сверхзвуковом самолете в околоземном пространстве, а подчас все то, что пережил, что увидел летчик за секунды полета, может стать темой целого повествования. Приключенческого, психологического, романтического — какого хотите! У каждого ,представителя любого рода авиации есть что вспомнить, что рассказать о товарищах и о себе, о наших мирных буднях.
Вкратце расскажу еще об одной своей летной профессии. На фронте мы мечтали о летательных безаэродромных аппаратах, которые отрывались бы от земли вертикально, садились на любую площадку. И вот мечта осуществилась: наши конструкторы создали вертолеты. Их роль в народном хозяйстве известна. И в ВВС имеются вертолетные части. А чтобы командовать ими, понимать психологию личного состава, очень важно владеть вертолетом. И я решил научиться им управлять.
Под руководством старшего инспектора подполковника Артюшенко я терпеливо изучал теорию, а затем приступил к полетам. Прямо скажу: не сразу далось мне это искусство, а ведь я думал, что сяду в кабину вертолета и немедля взлечу. Трудно было удержать его в воздухе и особенно приземлиться — точно, без смещения. Я так сильно сжимал рычаг «шаг-газ», чтобы оторваться от земли, а затем чтобы удержать вертолет на определенном расстоянии от поверхности, что даже болела рука. Подполковник Артюшенко все твердил:
— Свободнее, свободнее!
И действительно, когда мои действия стали свободнее, я быстро овладел «МИ-4», вертолетом конструкции М. Л. Миля.
Умение управлять вертолетом мне очень пригодилось. Меня ввели в состав паводковой комиссии: пришлось вылетать на вертолете на разведку в районы ледяных заторов, оказывать помощь населению, вызволять рыбаков, терпящих бедствия, даже бомбить с вертолета лед.
Весной 1964 года вертолет, которым я управлял, вылетел с командой подрывников в район Коломны: ледяные заторы на Оке грозили наводнением. Подрывники спустились на лед, проделали воронки, опустили туда большой груз тола.
Вертолет завис в воздухе: теперь я уже свободно удерживал его на нужном расстоянии от земли. Команду подобрали, подожгли бикфордов шнур и улетели. Через пять-шесть минут раздался грохот, и в воздух взлетели ледяные глыбы.
Выполнение таких мирных задач, сознание, что помог населению в трудный час, нам, советским воинам, приносит великое внутреннее удовлетворение.
Да, много событий произошло за эти годы. И одно из самых волнующих для нас, бывших фронтовиков, — всенародное празднование 20-й годовщины со дня победы над фашистами-захватчиками.
Парад на Красной площади, салют Родины в ее честь никогда не изгладятся из памяти. В тот день мы с особой силой почувствовали великое единение народа и армии.
Страна узнала новые имена героев Отечественной войны, десятки тысяч воинов получили ордена и медали за подвиги в борьбе с гитлеризмом.
Сколько незабываемых трогательных встреч было у каждого из нас в те дни! За много лет разлуки я увиделся с ветеранами нашего полка (бывшего 240-го, которым в 1943 году командовал Игнатий Солдатенко); с Героями Советского Союза Василием Мухиным — он теперь в запасе, ведет общественную работу; с Игорем Середой — теперь литератором, и многими, многими другими.
Вспоминали боевых друзей, и героическое прошлое оживало перед глазами.
В эти дни собрались летчики бывшей 2-й воздушной армии, которой командовал в годы войны С. А. Красовский, ныне маршал авиации. В составе этой армии в 1943 году воевали и мы, летчики полка Солдатенко. Много бывалых летчиков собралось на торжество. И снова встречи, воспоминания, и снова звучали имена боевых друзей, отдавших жизнь в боях за Родину…
Хочется упомянуть еще об одном памятном юбилее. Это было а конце марта 1965 года. Краснознаменная Военно-Воздушная академия праздновала свое двадцатипятилетие. На вечере я встретил много замечательных летчиков и среди них дважды Героя Советского Союза В. И. Попкова, тоже окончившего Чугуевское авиаучилище. Встретился и с космонавтами, совершившими в марте исторический полет на «Восходе-2»: с адъюнктом академии Павлом Беляевым и Алексеем Леоновым. Приятно было нам с Виталием Попковым пожать руку еще одному славному воспитаннику бывшего Чугуевского (ныне Высшего Военного Харьковского) авиаучилища, первому человеку, вышедшему из космического корабля во Вселенную. В годы войны летчики-истребители, окончившие Чугуевское училище, доказывали в воздухе преимущество нашей техники, наших морально-боевых и физических качеств. Теперь его воспитанники доказывают это в мирных полетах и в мирном освоении космоса.
Приятно было еще и еще раз почувствовать преемственность поколений. И еще раз повторить: авиация — колыбель космонавтики!
Иногда я захожу поприветствовать свой старый боевой самолет «ЛА-7» за номером 27. Теперь он мирный музейный экспонат.
Однажды мне непреодолимо захотелось посидеть в его кабине. По всем правилам с левой стороны берусь за борт, становлюсь на крыло. Как положено, перед посадкой осматриваю кабину. Какая же она маленькая по сравнению с кабиной современного самолета!
Оружия на моем «Лавочкине» уже нет, да и ручка с гашеткой другая. Только рычаги перезарядки пушек напоминают, что это боевой истребитель. Бронестекло стало изменять свой цвет, помутнело, а было таким прозрачным…
И вот я сижу в знакомой кабине. И кажется мне она теперь бедной в оборудовании — ведь в современном сверхзвуковом самолете великое множество приборов, кнопок, рычагов. А двадцать с лишним лет назад, когда мы вели бои с гитлеровцами, наши «Лавочкины», как и «Яковлевы», были самыми современными истребителями и, кстати сказать, превосходили хваленую немецкую авиацию. Мой старый «Лавочкин» по тем временам развивал огромные скорости, поднимался на большие высоты. Обстановка иногда заставляла превышать расчетные данные, и мой испытанный самолет отлично выдерживал все превышения. Например, случалось, в погоне за противником я развивал скорость свыше 700 километров в час, что превышало расчетную на несколько десятков километров.
Устарел мой «Лавочкин», но по-прежнему он мне дорог и мил.
Передо мной архивный документ: штатно-должностной список 240-го истребительного авиаполка от марта 1943 года. С душевным волнением смотрю я на сухой перечень фамилий моих бывших однополчан. О каждом, начиная от моториста и кончая командиром, можно написать не одну книгу. Я же в своей книге даже упомянуть не мог о многих — в основном рассказывал о летчиках эскадрильи, в которой служил, о тех, с кем чаще летал.
Где же они, мои боевые друзья из обоих полков? Многие отдали свои жизни в боях за свободу и независимость Родины, многие ушли на заслуженный отдых, но и в запасе продолжают работать в разных отраслях народного хозяйства. Так, Герой Советского Союза полковник в запасе Алексей Амелин работает диспетчером во Внуковском аэропорту; мой бывший, боевой помощник на земле Виктор Иванов — на одном из заводов в Запорожье.
В строю, на ответственной должности в ВВС, находится дважды Герой Советского Союза генерал-майор авиации Кирилл: Евстигнеев, тоже окончивший две академии. Герой Советского Союза генерал-майор авиации Александр Куманичкин ведет педагогическую работу. Герой Советского Союза генерал-полковник авиации Павел Чупиков занимает руководящую должность в рядах Советской Армии. Свой богатый боевой и жизненный опыт они умело передают товарищам.
Многие мои фронтовые друзья несут службу в рядах Вооруженных Сил, обучая нашу молодую смену. Эстафету мы передаем в надежные руки: наше сердце спокойно.
В строю по-прежнему нахожусь и я. Начал я свой летный путь больше четверти века назад, поднявшись на «У-2» с аэроклубовского аэродрома. И с того дня моя жизнь навсегда связана с авиацией. Без неба я жить не могу. Продолжаю совершенствовать свое летное мастерство на современных отечественных самолетах, мечтаю о том, что, может быть, мне доведется поднять мирный летательный аппарат в космические дали. И как все советские воины, по первому приказу Родины готов встать на ее защиту.

 

9 мая 1945 года
Роветские войска на всех фронтах вели наступательные бои, готовились нанести последний сокрушительный удар по фашистам. 21 апреля войска нашего фронта ворвались на северную окраину Берлина, войска Первого Украинского — с юга.
Фашисты готовы были, спасаясь от расплаты, открыть фронт на западе. Но спасения им уже не было. Наши войска с боями двигались в центр фашистского логова, к рейхстагу, и 25-го полностью окружили берлинскую группировку врага.
Утром, когда мои однополчане были на боевом задании в районе Берлина, я по приказу нашего командования вылетел на задание мирное. Я летел на военно-транспортном самолете как пассажир в Москву. Мне было приказано: от имени воинов Первого Белорусского фронта выступить по московскому радио в канун 1 Мая, передать советским людям, работающим в тылу, великую благодарность за неустанную заботу о нас, фронтовиках, за всенародную помощь и внимание.
Каждый фронтовик хотел бы увидеть праздничную Москву, но как, пусть и ненадолго, покинуть фронт в решающие дни! Да и выступать мне доводилось только перед товарищами, в своей боевой семье. И этот трудный и необычный для меня приказ я должен выполнить.
Во время разворота смотрю в сторону Берлина, туда, где наши войска ведут последние бои, где летчики наносят последние удары по хваленому геринговскому воздушному флоту.
Самолет взял курс на восток. Пролетаем над свободной польской землей: над ней еще недавно нам приходилось вступать в жаркие воздушные схватки. Сколько мыслей, сколько воспоминаний проносится в голове!..
Лечу всего лишь несколько часов, а кажется, прошли годы. С волнением смотрю на землю: перелетаем нашу государственную границу. Здравствуй, Родина!
Под крыльями самолета — Подмосковье.
По привычке внимательно осматриваю воздушное пространство. Какое спокойное небо, как легко дышится!
И вот я иду по оживленным улицам столицы. Москвичи готовятся к празднику. Все с нетерпением, с радостным волнением ждут сводок о завершающих боях нашей армии-освободительницы, ждут мира.
30 апреля в Москве было отменено затемнение. Вечером впервые за годы войны во всех окнах, во всех витринах вспыхнул яркий свет, на улицах и площадях зажглись фонари.
Да, не такой была Москва осенью 1942 года, когда мои друзья и я — старшие сержанты — с таким нетерпением ждали приказа о вылете на фронт. Тогда она была сурова, затемнена — ни огонька на улицах.
И мы тогда были иными — необстрелянными летчиками. С той поры одни погибли смертью храбрых в боях с фашистскими захватчиками, другие стали испытанными боевыми летчиками. На личном счету каждого из нас теперь не один десяток сбитых вражеских самолетов, не одна сотня боевых вылетов. Мне довелось 330 раз вылетать на боевые задания, 120 раз вступать в бой с воздушным врагом, сбить шестьдесят два фашистских самолета.
Я стоял на улице у радиорупора плечом к плечу с москвичами. С волнением слушали мы долгожданную сводку Совинформбюро. Войска Первого Белорусского фронта овладели в Берлине рейхстагом и водрузили на нем Красное знамя Победы!
Вечером выступаю по радио. Волнуюсь так, как никогда, кажется, не волновался. О многом хочется сказать дорогим соотечественникам, поделиться тем, что испытывает сейчас, в дни завершающих боев, каждый фронтовик. Но выступление у меня короткое. Выполняю наказ боевых товарищей: докладываю об успехах на нашем фронте и от их имени благодарю партию, весь советский народ, передаю их сердечный фронтовой привет.
Собираюсь немедленно вылететь в часть, но меня вызывают в Главное Политическое Управление Красной Армии. Там узнаю о падении гитлеровского Берлина. Победоносно закончилась Берлинская операция, в которой участвовали войска нашего фронта, операция, начатая 16 апреля при свете зенитных прожекторов.
Поздравив меня с этим великим событием, мне говорят:
— Через несколько дней вернетесь в полк: он уже приступает к мирной учебе. А пока побывайте на заводах, фабриках: расскажите рабочим, как летчики добивались победы, как громили немецко-фашистских захватчиков.
И я каждый день бываю на предприятиях. Рассказываю о боевых делах тем, кто совершал трудовые подвиги в тылу. А со мной делятся мирными планами: все стремятся скорее восстановить то, что разрушил враг. Многие предприятия уже перешли на мирную продукцию. Заводы, выпускавшие боевые машины, выпускают первые комбайны и тракторы. Советский народ одерживает новые победы — в мирном труде.
Хотелось мне День Победы провести со своими боевыми друзьями, а довелось отпраздновать его в столице. В тот незабываемый день Москву заливал солнечный свет, на домах алели праздничные флаги. Я шел по улице рядом с теми, кто в тылу и на фронте отстаивал свободу и независимость нашей Родины.
Люди шли тесными рядами, пели, обнимались, поздравляли друг друга: казалось, все мы давным-давно знакомы. Военных встречали ликующими возгласами, качали. Я смотрел на взволнованные лица, видел слезы радости на глазах и с трудом сдерживал волнение. Никогда, кажется, не был я так счастлив. Только жалел, что нет со мной друзей-однополчан.
Мои раздумья были неожиданно прерваны. Меня подхватила ликующая толпа. И я полетел вверх под возгласы:
— Качать летчика!
— Ура советским воинам!
Вечерело, а на улицах было так же многолюдно. Все шли на Красную площадь к Мавзолею Ленина. В нескончаемом людском потоке шел и я. Вспомнилось мне гвардейское знамя нашего полка с большим портретом Ильича — портретом, вышитым руками наших ткачих в дни ожесточенных боев за Советскую Родину. Вспомнилась 24-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. В тот день фашистские полчища рвались к Москве, а на Красной площади был военный парад. Мимо Мавзолея проходили наши героические войска. Отсюда, с Красной площади, они двигались прямо на фронт — на защиту Москвы. И многие герои обороны нашей столицы сейчас в Берлине празднуют победу над фашистскими захватчиками.
На площади вспыхнули огни праздничной иллюминации. Над Кремлем скрестились широкие яркие лучи прожекторои. Ровно в десять часов вечера раздались артиллерийские залпы — 30 залпов из тысячи орудий. Москва от имени Родины салютовала в честь великой победы советского народа.
Справедливая освободительная война завершена. И с первого ее дня до последнего, тысяча четыреста семнадцатого, советские люди совершали бессмертные подвиги во имя победы над фашистами — врагами всего человечества.
Снова в полку
И вот я снова в полку, на аэродроме северо-западнее Берлина. Какие у нас перемены! Нет маскировки, самолеты не рассредоточены, а выстроены в линейку, и вокруг них, как всегда, хлопочут техники. Вижу знакомые фигуры летчиков: вместе с техниками они осматривают самолеты. По всему видно, в полку — день подготовки материальной части.
Шумно и радостно встречают меня друзья. Попадаю в их крепкие объятия. Горячо поздравляем друг друга с победой. Вот подошли Куманичкин, Титаренко, подбежал Давид Хайт, и снова объятия и поздравления. Ищу глазами техника Васильева: вот он, у моего самолета. Иду к нему и обнимаю своего верного помощника. Друзья наперебой расспрашивают меня, а я прошу рассказать о последних боях, о разгроме берлинской группировки.
На КП снова шумная и радостная встреча с командиром части, замполитом, начальником штаба. Вместе слушаем последнюю оперативную сводку Совинформбюро: прием пленных фашистских солдат и офицеров на всех фронтах прекращен.
Весь вечер друзья рассказывают мне о последних днях войны. Авиация противника уже почти бездействовала. Вражеские самолеты вылетали, а садиться им было некуда — наши войска стремительно захватывали аэродромы. Летчикам нашего полка приходилось вылетать на штурмовку отступающих войск и немецко-фашистской группировки, пытавшейся прорваться на запад недалеко от нашего аэродрома; личный состав полка подготовился к боям на земле.
Вот что рассказали о своем последнем воздушном бое Куманичкин и Крамаренко. 30 апреля их вызвал командир и сказал, указывая на карту: «Вот здесь пытается выйти из окружения вражеская группировка. Немецкое командование, стараясь помочь гитлеровским воякам выбраться из котла, бросило им на поддержку большую группу «фокке-вульфов» с бомбами. Ваша задача искать и уничтожать противника в этом районе».
Боевая пара немедленно вылетела на задание и за линией фронта встретилась с шестнадцатью «фокке-вульфами». «Лавочкины» стремительно понеслись наперерез врагу. Группа «фокке-вульфов» разбилась надвое. С восьми самолетов на поле и лес беспорядочно посыпались бомбы — летчики поспешили облегчить самолеты. Затем восьмерка встала в круг и начала обороняться. Враг старался оттянуть наших летчиков в сторону от другой восьмерки, которая продолжала с бомбовым грузом лететь к позициям советских войск. Но наша боевая пара оторвалась и ринулась вдогонку. Нагнать врага удалось недалеко от линии фронта.
Куманичкин атаковал одно звено группы, Крамаренко — другое. У моих боевых друзей было преимущество в высоте и скорости. Они свободно атаковали и уходили вверх, а «фоккеры» с подвешенными бомбами не могли развить достаточной скорости. Фашисты стали бесприцельно сбрасывать бомбы и уходить. Надо сказать, что наши летчики не ожидали такой стремительной развязки. Куманичкин догнал один из «фоккеров» и открыл огонь, но в это время его атаковала вражеская пара.
У Крамаренко не осталось боеприпасов. И он стремительно ринулся на врага, решив таранить, — надо было выручать товарища. Немцы не выдержали натиска и стали поспешно уходить, бросив самолет, по которому открыл огонь Куманичкин. И в тот же миг Александр сбил «фокке-вульф» над позициями фашистов. Так закончился скоротечный бой двух против шестнадцати над западной окраиной Берлина.
Воины наших наземных войск с волнением следили за тем, как самоотверженно и бесстрашно два охотника защищали их от вражеского налета.
Много подвигов совершили однополчане в последние дни войны, с честью выполнив свой долг перед Родиной. И о каждом из них, о мастерстве, отваге, героизме воздушных охотников можно писать и рассказывать без конца.
Передо мной итог боевой деятельности полка за время Великой Отечественной войны, документ боевой славы, хранящийся в архиве.
Вот вкратце этот итог.
Всего за период Великой Отечественной войны 176-й гвардейский истребительный авиационный Проскуровский орденов Красного Знамени, Александра Невского, Кутузова полк совершил 9450 вылетов на боевое задание, из них на свободную воздушную охоту — 4016; провел 750 воздушных боев, в которых сбито 389 самолетов противника, множество штурмовок наземных целей; уничтожил десятки паровозов, вагонов, боевой техники, самолетов на аэродромах; нанес большие потери врагу в живой силе.
Полк участвовал в освобождении Польши, бил врага в его собственном логове, долетев до реки Эльбы. За отличные боевые действия при взятии войсками Красной Армии отдельных городов и столиц приказом Верховного Главнокомандующего получил двадцать семь благодарностей.
Особенно большую работу полк выполнял в 1944—1945 годах: широко проводил свободную воздушную охоту, за полтора года накопив значительный опыт, и одержал много побед со сравнительно небольшими потерями.
Переписывая скупые деловые строчки документа, я словно вижу молодые смелые лица боевых товарищей, мастеров воздушного боя, наши «Лавочкины», которые еще издали узнавал воздушный враг, вижу наше гвардейское знамя, говорящее о героизме всего личного состава.
Итак, наш полк на аэродроме под Берлином.
Целыми днями мы на летном поле и в тренировочных полетах. Перед нами поставлена задача: совершенствовать летное мастерство, быть в постоянной боеготовности, крепить воинскую дисциплину и бдительность. И обобщать боевой опыт.
Внимательно мы следили за военными действиями, развязанными японскими империалистами на Тихом океане: мировая война еще не закончилась.
По-прежнему часто писали мне старые однополчане. К концу войны вырос счет полка. Личный счет Кирилла Евстигнеева — ныне дважды Героя Советского Союза — достиг пятидесяти шести самолетов. За время боев он проявил блестящие командирские способности. Василий Мухин и Павел Брызгалов писали, что Кирилл — заместитель командира полка — держится просто, как и раньше, такой же отличный товарищ.
Вырос боевой счет и у Амелина, и у моего верного ведомого Мухина, и у Брызгалова, сбившего 12 вражеских машин на самолете имени Конева.
Я был горд и рад за испытанных боевых друзей. И часто думал о том, как же был бы горд за своих питомцев командир Игнатий Солдатенко.
В те дни командование направило мои документы в Краснознаменную Военно-Воздушную академию. Быть может, осуществится моя мечта, и я получу высшее военное образование. С нетерпением и волнением жду ответа.
…Спустя несколько дней после возвращения в полк я зашел на КП перед тренировочным полетом. Мне показалось, что летчики, собравшиеся там, взволнованы и смотрят на меня так, словно что-то случилось, окружили тесным кольцом. Кто-то протянул телеграмму. Тяжкое горе постигло меня: 17 мая не стало отца. Мы оба мечтали о встрече, и я потерял его, так и не увидев после всех испытаний.
Позже из писем родственников я узнал, что отец тяжело болел, по строго-настрого наказал не сообщать мне — не хотел тревожить, отрывать от боевых дел. Не позволил извещать меня о болезни и после победы — не хотел омрачать мне радость. Некоторое облегчение приносила мысль, что отец дожил до Дня Победы.
Прошло еще несколько дней, и снова я прощаюсь с друзьями. Получил вызов в Москву для участия в параде Воздушного Флота СССР.
Зачислен в академию
В этот приезд в столицу мне довелось познакомиться с авиаконструктором Семеном Алексеевичем Лавочкиным. Как сейчас, вижу его добрые умные глаза, спокойные движения; он чуть сутулится: видно, подолгу работал, склонившись над столом. Встретил он меня тепло, дружески усадил, сам сел напротив:
— Расскажите-ка все по порядку о своих впечатлениях о самолете.
И я начал с того, как люблю его самолет. Признался, что даже приветствовал его, а случалось, украдкой целовал.
— Чувство такое было, словно он — одушевленное существо, верный друг. А иногда казалось: передо мной строгий, взыскательный командир. Недаром летчики говорили: «Машина строгая, не терпит разгильдяев». Когда я овладел самолетом, в бою мне казалось, что он как бы неотделим от меня самого, что он — продолжение моего существа. И в то же время исполнитель моей воли.
Беседовали мы долго. Семен Алексеевич даже записывал что-то в блокнот.
— Мы, конструкторы, всегда прислушивались к мнению фронтовиков, стремились усовершенствовать боевой самолет. Дни и ночи проводили в конструкторском бюро. А рабочие, техники, инженеры — в цехах заводов.
Лавочкин поделился своими замыслами, расспросил и о моих планах. А потом предложил:
— Пойдемте в цеха: посмотрите, как создается самолет.
Осуществилась моя давнишняя мечта: я в цехах одного из заводов, где создавались наши могучие истребители.
Рабочие и работницы просили рассказать, как мы воевали на самолетах, созданных их руками. На прощание говорю им:
— Мы, фронтовики, всегда помнили о вас — творцах нашей могучей техники, о всех, кто героически трудился, выполняя заказы фронта. Спасибо вам: в воздушных боях отличные отечественные самолеты ни разу не подвели нас.
Довелось мне пожать руку еще одному замечательному человеку, о котором фронтовые летчики так часто с благодарностью вспоминали в воздушном бою. Это был конструктор вооружения Борис Гаврилович Шпитальный. Его оружием я сбил первый самолет в боях севернее Белгорода и шестьдесят второй — над окраиной Берлина.
Как сейчас, вижу и его: энергично очерченное строгое лицо, проницательный взгляд. Но стоит ему улыбнуться, и строгое выражение исчезает с его лица, и оно становится добродушным и приветливым. Говорит он быстро, четко, фразы, которые считает особенно важными, повторяет.
Много вопросов задает мне Борис Гаврилович. Делюсь с ним наблюдениями друзей и своими, рассказываю о боевых эпизодах, вспоминаю, как мы называли его оружие разящим мечом. Потом Борис Гаврилович заговорил со мной о моем будущем. Узнав, что я мечтаю о Военно-Воздушной академии, хоть временами и колеблюсь, он стал горячо советовать мне учиться.
На прощание Борис Гаврилович, дружески глядя на меня, повторил еще раз:
— Перед вами все дороги открыты. Вы закаленный воин, но думаю, что советы старшего и более опытного человека вам пригодятся. Советую непременно поступить в академию.
…Вскоре я был зачислен в Краснознаменную Военно-Воздушную академию. Я знал: нелегко будет сесть за парту после стольких лет почти нескончаемых боев. Заниматься придется много, упорно, без передышки. Но я готов был еще и еще раз преодолеть все трудности, все испытания, чтобы глубже познать теорию, не отстать от стремительного развития науки и техники. И не раз, приняв решение учиться, вспоминал дружеское напутствие Бориса Гавриловича.
…Участники воздушного парада усиленно готовились. На подмосковном аэродроме собрались испытанные боевые летчики, прославленные мастера воздушного боя, бомбового удара.
Группу Героев Советского Союза возглавлял генерал Юханов. Тут были Герой Советского Союза летчик-бомбардировщик Долина, дважды Герой Советского Союза Беда, вместе с которым мы потом учились в академии, и еще множество представителей всех родов авиации. Сколько было радостных встреч, дружеских разговоров, воспоминаний…
Передо мной была поставлена задача возглавить звено Героев Советского Союза в колонне истребителей. Мы должны были пройти на максимальной скорости во время воздушного парада. Тренировались на «ЛА-7» последней серии, слетались в мирном московском небе.
Все было готово к параду. Но 18 августа погода была нелетная — шел дождь, и парад не состоялся.
Ранним утром я услышал по радио фамилии летчиков, удостоенных звания Героя Советского Союза, награжденных орденами и медалями. Слышу и свою фамилию. Мне выпала великая честь: Родина удостоила меня третьей медалью Золотая Звезда. Не могу передать, что я почувствовал, узнав об этом, сколько нахлынуло мыслей, чувств, воспоминаний.
Чем же я, летчик-истребитель, могу отблагодарить мать« Родину за высокую награду? В дни войны я выполнял свой воинский долг, дав нерушимую клятву на верность Отчизне. Теперь я должен учиться и, овладев военными и политическими знаниями, новой техникой, вернуться в строй. Только так я смогу принести пользу Родине.
…Тот памятный для меня день я провел в семье Героев — в полку, с которым начал свой боевой путь. Я переходил из объятий в объятия, слышал искренние, задушевные слова. Снова я в кругу испытанных боевых друзей: тут и Василий Мухин, и Павел Брызгалов, Виктор Иванов, Кирилл Евстигнеев, Алексей Амелин, Николай Ольховский, Игорь Середа. Долго в тот вечер мы вспоминали товарищей, отдавших жизнь за победу над гитлеризмом, наших фронтовых учителей, героический путь полка. Говорили и о советских воинах, о закаленных в боях с немецко-фашистскими захватчиками частях и соединениях, которые с начала августа снова вели бои на земле и в воздухе, только теперь на Дальнем Востоке, громя японских агрессоров. Вспоминался мне Яков Филиппов, проходивший у нас стажировку. Теперь он, вероятно, участвует в воздушных боях.
…3 сентября Советская страна торжественно отпраздновала День Победы Советской Армии над японскими империалистами. Последний соучастник пресловутой фашистской оси Токио — Рим — Берлин был разгромлен. Вторая мировая война была закончена.
В родных краях
Занятия в академии начинались с 1 октября, и я, получив отпуск перед началом учебного года, решил отправиться в родные края, по пути побывать в Киеве и авиаучилище, где пять лет назад стал летчиком-истребителем.
Лечу на пассажирском самолете. Снова передо мной Днепр. Два года назад летчики 5-й воздушной армии вели ожесточенные бои над днепровскими переправами ниже по течению, в районе Кременчуга. А здесь прикрывали наземные войска летчики 2-й воздушной армии. Много подвигов совершили они в боях за Киев. Тогда отличился и мой боевой друг Александр Куманичкин.
В Киеве посещаю могилы генерала армии Н. Ф. Ватутина, погибшего весной 1944 года, и военного летчика П. Н. Нестерова, основоположника высшего пилотажа.
Вылетаю в Чугуев. Сколько раз сообщало Совинформбюро о боях под Чугуевом, о подвигах чугуевских партизан, о победах летчиков — воспитанников училища.
Вхожу в знакомые ворота. Так и кажется: сейчас увижу лейтенанта Тачкина, знакомых ребят — инструкторов, курсантов…
Хочется поскорее обнять старых друзей, своих однокашников — Коломийца, Панченко, Усменцева. Всю войну они, не зная отдыха, работали инструкторами и воспитали не один десяток умелых и отважных летчиков.
Оказывается, мои товарищи в Уразове — там, где мы, летчики полка майора Солдатенко, начали войну, где погиб наш командир, откуда улетел в последний бой Вано Габуния…
Тепло, радостно встречают меня в авиаучилище, не хотят отпускать. Долго беседую с курсантами, с инструкторами, рассказываю о боевых летчиках — питомцах училища: о Тачкине, Кучеренко, Море, Зимине, об Амелине, Башкирове, Александрюке, Васько, Скотном и многих, многих других советских асах.
Радует, что курсанты свято чтят традиции училища, дорожат его честью, затаив дыхание слушают рассказ о боевых делах старших товарищей. С удовольствием смотрю на полеты курсантов: летают они отлично… Наконец, от души пожелав им успеха, вылетаю в Уразово. Подо мной, на свободной советской земле, там, где наши войска вели кровопролитные бои с оккупантами, идут осенние полевые работы.
Уразовский аэродром узнаю издали. Первая эскадрилья нашего полка приземлилась здесь в феврале 1943 года, когда войска фронта вели тяжелые бои, отражая контрудар противника, и полк попал на острие удара.
Как тогда майор Солдатенко и все мы гордились первыми победами Михаила Пахомова! Вспомнилась первая моя неудачная встреча с противником здесь, над уразовским аэродромом, вражеские налеты на Валуйки; вспомнилась героическая гибель моего первого ведущего — Вано Габунии. И невольные слезы застилали мне глаза.
Старые друзья уже ждут меня. Вот они, все трое. Не успел я выйти из самолета, как они подхватили меня. Попадаю в богатырские объятия. Вижу знакомое улыбающееся лицо: ко мне спешит еще один старый друг — механик Наумов. Как же я рад всех их видеть, как тронут встречей!
Подхожу к самолету «УТИ-4». Механик Наумов по всем правилам рапортует:
— Товарищ командир, самолет к полету готов!
И я крепко его обнимаю.
Друзья просят меня сказать несколько слов курсантам — нашей молодой смене. Ребята выстроились на аэродроме, ждут. Начинаю рассказывать о своей первой встрече с врагом. Но взгляд вдруг остановился на том месте, где при налете вражеской авиации погиб мой любимый командир Игнатий Солдатенко. Там еще видны были развалины ангара. Горло перехватило, и я не мог вымолвить ни слова. Друзья с тревогой спрашивают, что со мной. Делаю над собой усилие и начинаю рассказывать об Игнатии Солдатенко, герое боев в Испании и Сталинграде, о Пахомове, о Мубаракшине, о Габунии — обо всех тех, кто сражался с врагом в здешнем небе, о замечательных летчиках, отдавших свою жизнь за свободу нашей Родины. А потом мы все вместе пошли на могилу Игнатия Солдатенко, память о котором будет жить вечно.
Целый день я провел с друзьями и все вспоминал и вспоминал дела и людей нашего полка, бои на Курской дуге.
На следующий день вылетаю в Шостку. События лета 1943 года оживают в памяти, и я неотрывно, с глубоким волнением смотрю вниз, думаю о героической борьбе нашего народа, обо всех тех, кто крыло к крылу со мной сражался за Родину.
Еще издали я увидел Ображеевку, Вспольное — родные края, и сердце у меня замерло.
В Шостке я пошел поклониться братской могиле, где лежали останки моих земляков: советских патриотов, умерщвленных немецко-фашистскими оккупантами. Там покоился и прах старого красного партизана Сергея Андрусенко и комиссара аэроклуба Кравченко. Под Сталинградом, в одной из братских могил, где покоятся безымянные герои, лежит прах и моего брата Якова. А под далеким Майданеком — Григория, погибшего от истязаний. С непримиримой ненавистью думал я о фашистских палачах…
Из Шостки на машине еду в Ображеевку по дороге, исхоженной мною за годы учения.
И вот — родной дом. Со слезами радости обнимает меня сестра Мотя, ко мне льнут племянники. Как не хватает сейчас брата Александра: он несет воинскую службу на Урале! Меня окружают односельчане. И снова объятия, радостные восклицания, расспросы о боевых делах. Вот и Максимец — секретарь партийной организации колхоза, и мои бывшие одноклассники: Гриша Вареник — теперь мичман с боевыми медалями, Ивась, из-за которого я подрался в классе, — теперь он счетовод в колхозе «Червоный партизан».
В тот день я долго пробыл у могилы родителей. Вспоминал мать, её заботу о нас, детях, погибших братьев, отца…
…Вместе с односельчанами иду по улице, направляясь к школе. Моя первая учительница Нина Васильевна спешит навстречу, протягивает мне руки. Все такая же, как прежде, только поседела, и на ее милом лице появилось много морщин. Нина Васильевна припала к моему плечу, улыбаясь сквозь слезы, сказала, что приехала повидаться со мной из соседней деревни, и мы вместе с ней идем к школе, входим в класс…
В родном селе я провел несколько дней. Поработал на колхозном гумне, побывал на полях, на лугах у Вспольного, в березняке у гати — любимом месте отца. Подолгу смотрел на высокий правый берег Десны, туда, где за горой стоит Новгород-Северский. Вечерами подолгу разговаривал с односельчанами. Они делились со мной планами, рассказывали о работе колхоза. С радостью говорили, что Ображеевка, пережившая тяжкий гнет немецко-фашистской оккупации, оправляется, оживает.
…Ранним сентябрьским утром я вылетел из Шостки в Москву: начинались занятия в академии.
На высотах и скоростях
Многие питомцы Краснознаменной Военно-Воздушной академии, основанной в 1940 году, за время войны стали прославленными командирами. Теперь, осенью 1945 года, ее слушателями были испытанные фронтовые летчики, представители разных родов авиации, и среди них двести семьдесят Героев и двадцать два дважды Героя Советского Союза. Перед каждым стояла одна цель: освоить новую авиационную технику, овладеть командирскими навыками и вернуться в строй, чтобы в мирное время охранять небо Родины.
Академический городок раскинулся в живописной местности среди лесов. Аудитории, библиотека, сам распорядок жизни — все располагало к учению. Но, признаюсь, на первых порах трудновато было нашему брату — недавно боевому летчику — сидеть за книгой, изучать теорию, сложную военную науку. Наступила новая эра в авиации — эра реактивных самолетов. В части стали поступать отечественные машины нового типа, и мы завидовали товарищам, оставшимся в строю, и, мечтая о полетах, то и дело посматривали в небо — оно тянуло к себе непреодолимо.
Зима прошла в напряженной теоретической учебе. А летом мы, истребители, начали стажировку на поршневых самолетах. Полетал я и на самолете конструкции А. С. Яковлева — легком в управлении, послушном в технике пилотирования. Но хотелось скорее освоить реактивный, особенно после воздушного парада в День Воздушного Флота в августе 1947 года в Тушине. Он произвел на меня незабываемое впечатление: в тот день советские летчики первые в мире показали мастерство высшего пилотажа на реактивных самолетах.
Как сейчас, вижу краснокрылый реактивный истребитель конструкции Яковлева. Он промчался на большой скорости у самой земли и как бы ввинтился в небо. Вел его полковник Иван Петрович Полунин — отважный летчик, мастер пилотажа. «Вот что может дать техника в умелых руках!» — думал я, с восхищением следя за его полетом.
Незаметно подошел день, о котором я так мечтал: весной 1948 года приступаю к полетам на реактивном истребителе, как водится — сначала с инструктором. Ощущение необычное. Кабина герметизирована, исподнизу раздается свист, скорость набирается быстро, обзор хороший, не видно мелькающих лопастей винта. Впереди — необозримый простор. Стремительно несешься, и тебя охватывает чувство гордости за нашу технику: то, что еще недавно казалось недосягаемым, достигнуто.
И вот первый самостоятельный полет, и та неизъяснимая радость, которую испытывает летчик, когда быстро набирает высоту.
Приземляюсь. Торможу. А самолет не реагирует: ясно — тормоза отказали. В таких случаях опытный летчик испугаться и растеряться не успевает. На помощь сразу приходят навык и быстрота действий. Доворачиваю самолет на грунт; он продолжает двигаться к лесу. Применяю ряд мер, и у самой опушки мне удается его остановить. Все кончается благополучно.
Неполадки во время приземления не омрачили радость, которую я испытывал от одного сознания, что выполнил полет на реактивном самолете.
Академия окончена. Выпускники возвращаются в строй. Как и прежде, я стал заместителем Павла Федоровича Чупикова; теперь он командовал авиасоединением. Испытанный боевой командир и отличный летчик в числе первых освоил реактивный самолет.
Когда я прибыл в его распоряжение, на аэродроме шла напряженная учеба. Осваивались самолеты нового типа, проводились полеты в сложных метеорологических условиях.
На аэродроме я день и ночь. Командуя, учился у опытных летчиков (боевых и молодых), уже овладевших новым типом самолета конструкторов А. И. Микояна и М. И. Гуревича «МИГ-15» с сиденьем-катапультой.
Реактивная техника требует хороших теоретических знаний, еще более тщательной подготовки и обеспечения полетов. Перед нами множество новых сложных и разнообразных задач, и одна из них: перед полетом проверять, в каком состоянии и настроении летчик, в процессе полета своевременно заметить, не устал ли он.
Прежде чем совершать полеты на реактивном самолете, мы тренировались днем и ночью в сложных метеоусловиях на поршневом самолете «ЯК-11», в основном по приборам отрабатывали технику пилотирования.
Осенью Павел Федорович Чупиков выпускает меня в воздух на «МИГ-15». Могучий самолет послушен моей воле: летаю много, днем и ночью.
В сложных полетах летчика подстерегало явление иллюзий. Состояние это наступало внезапно, как потеря сознания при кислородном голодании. Например, вдруг начинало казаться, что летишь на боку с креном в 90 градусов. Как каждому летчику-истребителю, мне уже были знакомы явления иллюзий: они возникали и во время боевых вылетов, когда внезапно я попадал в сложные условия погоды. Но тогда скорости были меньше, и я успевал выхватить машину почти у самой земли.
Теперь на помощь приходили средства радиотехники, электроники, замечательные приборы. Иногда ощущения в полете идут в разрез с показаниями приборов. И верить надо только приборам. Если же летчик не заставит себя им поверить, то заранее можно сказать: его ждет неминуемая гибель.
Запомнился один из первых вылетов. В тот день я немного устал: это был третий полет. В третий раз я перехватил «цель» за облаками, «сбил» ее и возвращался на аэродром—уже заходил на посадку. Вошел в облака. И тут мне показалось, что я лечу на боку. Усилием воли заставил себя поверить показаниям приборов, пилотировать по ним. Нелегко это было, зато тогда я по-настоящему понял, что знать их и верить им необходимо.
И вот наступил день, когда я в качестве инструктора начал готовить и проверять летный состав авиачастей на реактивной технике. Внимательно наблюдая за летчиками, анализируя их и свои действия, я видел, что новая техника еще больше подтягивает человека, летчику предъявляется еще больше требований: роль его растет.
В полетах на реактивном самолете летчикам как бы придавались новые волевые качества. Все понимали, что и самое незначительное проявление расхлябанности, недисциплинированности на земле, при подготовке к полету, может привести в воздухе к тяжелым последствиям.
Получать и теоретические и практические знания было нелегко. Затрачивалось много труда, энергии, нужны были терпение, выдержка и физическая выносливость. Постепенно вырабатывалось умение в новой для нас, бывших фронтовиков, обстановке во время тренировочных полетов принимать правильные решения и выходить победителями. Но это даром не давалось.
Было трудно, случались и неудачи, но они не расхолаживали, а заставляли еще энергичнее, еще упорнее овладевать новой техникой. Небо все сильнее притягивало нас.
Летчики демонстрировали высший пилотаж (индивидуальный и групповой) на реактивных самолетах в дни воздушных парадов над Тушином. И все увиденное врезалось в память — особенно пятерка реактивных истребителей под командованием дважды Героя Советского Союза Е. Я. Савицкого в 1948 году и пятерка П. Ф. Чупикова — в 1949. Когда-нибудь я расскажу о тех годах — годах штурма неба, массового освоения отечественной реактивной техники. Расскажу о том, как воздушные бойцы — участники Великой Отечественной войны, — не отдохнув после многих лет ожесточенных боев, снова упорно учились, овладевали искусством управления реактивными самолетами; расскажу о новых ощущениях в самолете, о воле и мастерстве нашей смены — молодых летчиках-инженерах с высшим военным образованием, летчиках-новаторах наших дней, — об ученых и конструкторах, о наших самоотверженных помощниках на земле — авиационных техниках…
Мы продолжали упорно тренироваться, совершенствовать технику пилотирования, учить молодых. И бывалые и молодые успешно овладели нелегким искусством пилотирования и самолетовождения в сложных метеорологических условиях в любое время суток вне видимости земли. Этим искусством овладел и я. И если только это возможно, еще больше полюбил летную профессию. Как и многим другим, мне было присвоено звание военного летчика первого класса.
Солдаты Отчизны
— Годы шли, события сменялись событиями, стремительно развивались отечественная наука и техника, росли высоты и скорости.
Пришло время, когда нам, авиационным командирам, понадобились новые знания. Как и многих бывших фронтовиков, меня направили в Высшую Военную академию имени Ворошилова. Я стал учиться на авиационном факультете; его уже закончил П. Ф. Чупиков. В академии я углубил и расширил оперативно-тактические знания, знания в области марксизма-ленинизма и, закончив ее, вернулся в строй. За послевоенные годы учения и службы в ВВС я был депутатом Верховного Совета четырех созывов, делегатом партийных и комсомольских съездов. И каждый раз, встречая на заседаниях и съездах воинов — представителей всех родов войск, бывших фронтовиков и молодежь, я всегда с невольным волнением думаю о том, каким высоким доверием народа удостоены мы, солдаты Отчизны.
Выражение «романтика будней» как нельзя больше подходит к повседневной жизни авиаторов. Каждый день, каждый тренировочный вылет, когда летишь один на сверхзвуковом самолете в околоземном пространстве, а подчас все то, что пережил, что увидел летчик за секунды полета, может стать темой целого повествования. Приключенческого, психологического, романтического — какого хотите! У каждого ,представителя любого рода авиации есть что вспомнить, что рассказать о товарищах и о себе, о наших мирных буднях.
Вкратце расскажу еще об одной своей летной профессии. На фронте мы мечтали о летательных безаэродромных аппаратах, которые отрывались бы от земли вертикально, садились на любую площадку. И вот мечта осуществилась: наши конструкторы создали вертолеты. Их роль в народном хозяйстве известна. И в ВВС имеются вертолетные части. А чтобы командовать ими, понимать психологию личного состава, очень важно владеть вертолетом. И я решил научиться им управлять.
Под руководством старшего инспектора подполковника Артюшенко я терпеливо изучал теорию, а затем приступил к полетам. Прямо скажу: не сразу далось мне это искусство, а ведь я думал, что сяду в кабину вертолета и немедля взлечу. Трудно было удержать его в воздухе и особенно приземлиться — точно, без смещения. Я так сильно сжимал рычаг «шаг-газ», чтобы оторваться от земли, а затем чтобы удержать вертолет на определенном расстоянии от поверхности, что даже болела рука. Подполковник Артюшенко все твердил:
— Свободнее, свободнее!
И действительно, когда мои действия стали свободнее, я быстро овладел «МИ-4», вертолетом конструкции М. Л. Миля.
Умение управлять вертолетом мне очень пригодилось. Меня ввели в состав паводковой комиссии: пришлось вылетать на вертолете на разведку в районы ледяных заторов, оказывать помощь населению, вызволять рыбаков, терпящих бедствия, даже бомбить с вертолета лед.
Весной 1964 года вертолет, которым я управлял, вылетел с командой подрывников в район Коломны: ледяные заторы на Оке грозили наводнением. Подрывники спустились на лед, проделали воронки, опустили туда большой груз тола.
Вертолет завис в воздухе: теперь я уже свободно удерживал его на нужном расстоянии от земли. Команду подобрали, подожгли бикфордов шнур и улетели. Через пять-шесть минут раздался грохот, и в воздух взлетели ледяные глыбы.
Выполнение таких мирных задач, сознание, что помог населению в трудный час, нам, советским воинам, приносит великое внутреннее удовлетворение.
Да, много событий произошло за эти годы. И одно из самых волнующих для нас, бывших фронтовиков, — всенародное празднование 20-й годовщины со дня победы над фашистами-захватчиками.
Парад на Красной площади, салют Родины в ее честь никогда не изгладятся из памяти. В тот день мы с особой силой почувствовали великое единение народа и армии.
Страна узнала новые имена героев Отечественной войны, десятки тысяч воинов получили ордена и медали за подвиги в борьбе с гитлеризмом.
Сколько незабываемых трогательных встреч было у каждого из нас в те дни! За много лет разлуки я увиделся с ветеранами нашего полка (бывшего 240-го, которым в 1943 году командовал Игнатий Солдатенко); с Героями Советского Союза Василием Мухиным — он теперь в запасе, ведет общественную работу; с Игорем Середой — теперь литератором, и многими, многими другими.
Вспоминали боевых друзей, и героическое прошлое оживало перед глазами.
В эти дни собрались летчики бывшей 2-й воздушной армии, которой командовал в годы войны С. А. Красовский, ныне маршал авиации. В составе этой армии в 1943 году воевали и мы, летчики полка Солдатенко. Много бывалых летчиков собралось на торжество. И снова встречи, воспоминания, и снова звучали имена боевых друзей, отдавших жизнь в боях за Родину…
Хочется упомянуть еще об одном памятном юбилее. Это было а конце марта 1965 года. Краснознаменная Военно-Воздушная академия праздновала свое двадцатипятилетие. На вечере я встретил много замечательных летчиков и среди них дважды Героя Советского Союза В. И. Попкова, тоже окончившего Чугуевское авиаучилище. Встретился и с космонавтами, совершившими в марте исторический полет на «Восходе-2»: с адъюнктом академии Павлом Беляевым и Алексеем Леоновым. Приятно было нам с Виталием Попковым пожать руку еще одному славному воспитаннику бывшего Чугуевского (ныне Высшего Военного Харьковского) авиаучилища, первому человеку, вышедшему из космического корабля во Вселенную. В годы войны летчики-истребители, окончившие Чугуевское училище, доказывали в воздухе преимущество нашей техники, наших морально-боевых и физических качеств. Теперь его воспитанники доказывают это в мирных полетах и в мирном освоении космоса.
Приятно было еще и еще раз почувствовать преемственность поколений. И еще раз повторить: авиация — колыбель космонавтики!
Иногда я захожу поприветствовать свой старый боевой самолет «ЛА-7» за номером 27. Теперь он мирный музейный экспонат.
Однажды мне непреодолимо захотелось посидеть в его кабине. По всем правилам с левой стороны берусь за борт, становлюсь на крыло. Как положено, перед посадкой осматриваю  кабину. Какая же она маленькая по сравнению с кабиной современного самолета!
Оружия на моем «Лавочкине» уже нет, да и ручка с гашеткой другая. Только рычаги перезарядки пушек напоминают, что это боевой истребитель. Бронестекло стало изменять свой цвет, помутнело, а было таким прозрачным…
И вот я сижу в знакомой кабине. И кажется мне она теперь бедной в оборудовании — ведь в современном сверхзвуковом самолете великое множество приборов, кнопок, рычагов. А двадцать с лишним лет назад, когда мы вели бои с гитлеровцами, наши «Лавочкины», как и «Яковлевы», были самыми современными истребителями и, кстати сказать, превосходили хваленую немецкую авиацию. Мой старый «Лавочкин» по тем временам развивал огромные скорости, поднимался на большие высоты. Обстановка иногда заставляла превышать расчетные данные, и мой испытанный самолет отлично выдерживал все превышения. Например, случалось, в погоне за противником я развивал скорость свыше 700 километров в час, что превышало расчетную на несколько десятков километров.
Устарел мой «Лавочкин», но по-прежнему он мне дорог и мил.
Передо мной архивный документ: штатно-должностной список 240-го истребительного авиаполка от марта 1943 года. С душевным волнением смотрю я на сухой перечень фамилий моих бывших однополчан. О каждом, начиная от моториста и кончая командиром, можно написать не одну книгу. Я же в своей книге даже упомянуть не мог о многих — в основном рассказывал о летчиках эскадрильи, в которой служил, о тех, с кем чаще летал.
Где же они, мои боевые друзья из обоих полков? Многие отдали свои жизни в боях за свободу и независимость Родины, многие ушли на заслуженный отдых, но и в запасе продолжают работать в разных отраслях народного хозяйства. Так, Герой Советского Союза полковник в запасе Алексей Амелин работает диспетчером во Внуковском аэропорту; мой бывший, боевой помощник на земле Виктор Иванов — на одном из заводов в Запорожье.
В строю, на ответственной должности в ВВС, находится дважды Герой Советского Союза генерал-майор авиации Кирилл: Евстигнеев, тоже окончивший две академии. Герой Советского Союза генерал-майор авиации Александр Куманичкин ведет педагогическую работу. Герой Советского Союза генерал-полковник авиации Павел Чупиков занимает руководящую должность в рядах Советской Армии. Свой богатый боевой и жизненный опыт они умело передают товарищам.
Многие мои фронтовые друзья несут службу в рядах Вооруженных Сил, обучая нашу молодую смену. Эстафету мы передаем в надежные руки: наше сердце спокойно.
В строю по-прежнему нахожусь и я. Начал я свой летный путь больше четверти века назад, поднявшись на «У-2» с аэроклубовского аэродрома. И с того дня моя жизнь навсегда связана с авиацией. Без неба я жить не могу. Продолжаю совершенствовать свое летное мастерство на современных отечественных самолетах, мечтаю о том, что, может быть, мне доведется поднять мирный летательный аппарат в космические дали. И как все советские воины, по первому приказу Родины готов встать на ее защиту.

 

Назад: На высотах и скоростях
На главную: Предисловие