Отвечаю за действие каждого
Почти каждый день мы вылетали по вызову командира и с КП авиакорпуса на север, к Альтдамму и к озеру Медве, которое служило нам ориентиром для выхода в район боевых действий.
Вылетая на правое крыло, мы преодолевали значительное расстояние и драться могли лишь непродолжительное время. Но даже в коротких схватках удавалось наносить воздушному врагу немалые потери.
Действовали мы южнее Альтдамма небольшими группами, совместно с истребителями авиакорпуса генерала Савицкого: они удерживали господство в воздухе, активно вели боевые действия, прикрывали войска и сопровождали бомбардировщики.
Вылетали мы и по вызову с КП авиасоединений на запад: в район Зеловских высот, между Костшином и Берлином, и непосредственно в район Берлина.
На время отсутствия полковника Чупикова на меня были возложены обязанности командира части. И я почувствовал еще большую ответственность и за свои действия, и за действия однополчан. Дел и забот прибавилось.
Улетая, командир поручил мне обратить особое внимание на одного летчика.
В полку он служил уже давно и назвать молодым его было нельзя, но на счету у него не было ни одного сбитого вражеского самолета. На задание он вылетал, но противника не искал, боя не вел. И уже не раз шел у нас разговор о нем с командиром и замполитом.
— Да что же это за истребитель? — удивлялся я. — Надо или перевоспитать его, или строго наказать за трусость.
Как-то вечером вызвал его к себе. Говорил мягко: старался понять, что же он собой представляет. Задал несколько вопросов Оказалось, летчик он грамотный. Значит, дело тут не в подготовке. И я решил проверить его в воздухе. Вызвал снова на следующее утро и сообщил, что он сейчас полетит со мной в паре на свободную воздушную охоту. Воспринял он это более или менее спокойно.
— На всякий случай проверьте кислородное оборудование — добавил я, внимательно наблюдая за ним. — Может быть, придется вести бой на большой высоте.
Вижу: он побледнел, глаза у него стали испуганные, губы задрожали. Он хотел что-то сказать, но я сухо заметил:
— Разговор окончен. Помните: главное — искать в воздухе противника. И во время боя не отрываться. Самообладания не терять.
Таких малодушных людей у нас в авиации я еще не видел и был несказанно удивлен и возмущен. Решил его вышколить, да так, чтобы он на всю жизнь запомнил наш полет.
Мы взлетели. Набрали большую высоту. Пересекаем линию фронта. В стороне, справа от нас, — Берлин. Ведомый не отстает.
— Берлин видите? — спрашиваю ведомого. Он передает спокойным тоном:
— Вижу.
В это время ниже нас справа появляются два «мессершмитта».
— Видите противника? — спрашиваю снова.
— Вижу, — отвечает он совсем другим, дрожащим голосом. И приближается ко мне.
— Не жаться! Держать правильный боевой порядок!
Выполнил он приказ своеобразно: перелетел на левую сторону. Теперь он был довольно далеко от моего самолета.
«Трусит явно! — подумал я. — Посмотрим, что будет дальше».
Произвести атаку я не успел: очевидно, немцы увидели нас и улетели. Впрочем, они часто делали так: уходили, в стороне набирали высоту, а затем возвращались и атаковали сверху.
Я внимательно проследил: фашисты ушли далеко. Говорю по радио ведомому:
— Видите, враг нас боится!
— Вижу, — отвечает он более уверенным голосом.
Летим дальше. На горизонте появляется восьмерка самолетов Противник! Шестерка разворачивается вправо и уходит в сторону Берлина. А пара поворачивает к линии фронта. Хорошая будет моему напарнику школа! Он снова начал прижиматься к моему самолету.
— Близко подходите! — передаю я ему. Он слушается команды. Занимает почти правильный боевой порядок.
— Так держаться! — передаю я.
Переговоры по радио могут обернуться на пользу противнику: он может нас засечь. Но я рассчитываю на скорость нашего полета и высоту.
Сначала я подумал, что враг готовит нам ловушку. Но шестерка ушла в направлении Берлина. И я решил преследовать пару, которая летела к линии фронта с курсом на восток — прямо к Костшину.
Увеличиваю скорость. И по привычке, хоть и мало рассчитываю на помощь, передаю по радио ведомому:
— Атакую! Прикрой!
Сближаюсь с противником. Беру в прицел самолет ведущего. Сейчас в упор расстреляю. Нажимаю на гашетку. Короткий выстрел, и пушки замолчали. В чем дело?
Самолеты врага сделали переворот. Я тоже сделал переворот — и за ними!
Быстро произвожу перезарядку. Не отстаю. «Фоккеры» пытаются набрать высоту. Сближаюсь с ними. Что такое? Не стреляют пушки, да и только!
И тут я вспоминаю о своем ведомом. Да где же он?
Передаю команду:
— Ко мне!
Осматриваюсь: его нигде нет. Впрочем, вот он: ведет огонь на большом расстоянии и уходит с курсом на восток. Приказываю по радио:
— Не уходи!
Но остановить его невозможно… Фашисты, видимо, заметили, что пушки мои молчат, а ведомый покинул меня. Они вдруг приняли бой. Пока я гонялся за ведущим, его напарник открыл огонь. Я очутился в тяжелом положении: противник попался сильный. Очевидно, это тоже были охотники.
Пришлось выворачиваться. Отрываюсь от ведущего и, используя отличные качества самолета, делаю сложную фигуру. Оказываюсь выше противника. И мы расходимся: «фоккеры» улетают в направлении Берлина, я — на свой аэродром.
Мой напарник был уже там.
— Противника видели? — спрашиваю я.
Он очень взволнован. Отвечает с трудом:
— Да ведь я стрелял, товарищ командир! Все боеприпасы израсходовал.
Я вышел из себя.
— Да кто же так стреляет? Сдерживаюсь, продолжаю спокойнее:
— Запомните: такими атаками вы только дело портите и себя унижаете. Надо бить врага уверенно, смело, с короткой дистанции. Иначе противник воспользуется вашей слабостью и уничтожит вас быстро.
Я терпеливо разобрал с ним вылет и под конец сказал:
— Поразмыслите обо всем. Тренируйтесь. И учтите: если вы еще раз бросите товарища, никакой скидки вам не будет. Наказаны будете строго.
Как видно, испытание далось ему нелегко. Да и товарищи на комсомольском собрании осудили его за малодушие. Он стал много тренироваться, внимательно выслушивал замечания опытных летчиков. И вот однажды пришел на командный пункт радостный, торжествующий, доложил мне, что сбил вражеский самолет, и поблагодарил за суровый урок.
