На следующий день после случая с Михаилом Попко я получил несколько необычное задание — полететь вместе с Пашей Брызгаловым на «У-2» на аэродром в Бельцы.

— Да-да, не удивляйтесь! — сказал командир. — Пригоните оттуда новый самолет. Подробности на месте узнаете. Вылетайте немедленно и там не задерживайтесь.

Расспрашивать я не стал, и мы с Брызгаловым, взяв парашюты, направились к «У-2».

В последний раз я поднимался на «У-2» с аэроклубовского аэродрома в Шостке. Нахлынули воспоминания…

Я летел на малой высоте, как говорится прижимаясь к складкам местности — по оврагам, между холмами. Следовало быть начеку: могли подкрасться немецкие охотники. Пролетая над знакомым аэродромом в Бельцах, я заметил на стоянке, в стороне от других, новенький «Лавочкин», блестевший в лучах солнца.

Мне сказали, что у нового самолета меня ждет офицер штаба нашего авиасоединения. Мы с Брызгаловым быстро зашагали к самолету. Около него стояли летчики и военные корреспонденты. Пожав мне руку, офицер штаба сказал, что самолет построен на трудовые сбережения старика колхозника — пчеловода Василия Викторовича Конева из колхоза «Большевик», Бударинского района, Сталинградской области. Он внес свои трудовые сбережения в фонд Советской Армии и попросил построить самолет имени Героя Советского Союза Конева. Подполковник Конев, племянник Василия Викторовича, пал смертью храбрых в неравном бою в начале войны. Просьба советского патриота выполнена.

Офицер вынул из планшета письмо.

Василий Викторович Конев просил летчика, которому будет передан самолет, беспощадно мстить фашистам за смерть героя Конева, бить врага вплоть до нашей окончательной победы.

Я был несказанно взволнован, когда представитель штаба сказал, что командование нашего авиасоединения, в распоряжение которого прислана машина, решило передать ее мне.

Мы обошли «Лавочкин» — отличный самолет облегченного типа, за номером 14. Еще издали виднелись надписи, выведенные белым с красной окантовкой: на левом борту — «Имени Героя Советского Союза подполковника Конева Н.», на правом—«От колхозника Конева Василия Викторовича».

Когда я приземлился на нашем аэродроме, летчики и техники окружили самолет.

— Теперь-то мы ваш «Лавочкин» везде увидим, товарищ командир. Не спутаем с другим, — говорили ребята из моей эскадрильи.

Они были правы. Не только наши летчики, но и немцы сразу замечали самолеты ведущих с подобными надписями и старались сбить. Поэтому и я и летчики эскадрильи теперь должны были действовать в бою еще продуманнее и решительнее, быть еще осмотрительнее.

То же самое сказал и командир, когда я по всем правилам доложил, что пригнал самолет.

— На этой машине благородные надписи, зовущие к подвигу, — продолжал он. — А вот по данным разведки стало известно, что на нашем участке появились фашистские охотники на самолетах, разрисованных черепами и костями, драконами и прочими эмблемами в эдаком же роде. Таких самолетов мы еще не встречали. Известно, что на них летают асы, сбившие немало наших самолетов и самолетов союзников. В бой охотники активно не вступают, действуют со стороны солнца, как правило — атакуют сзади сверху. Особенно выделяется одна пара — с черепами и костями на фюзеляже. Надо наказать асов, сбив хотя бы одного. Другим комэскам я уже поставил задачу отучить разбойников залетать в наше расположение. Ставлю ее и перед вами. Договоритесь с Евстигнеевым, как будете действовать: вам предстоит вылетать вместе.

С асами мы уже встречались не раз. Но теперь мне предстояло действовать еще внимательнее, еще точнее — промаха не давать.

К самолету, к каждому прибору и винтику, я всегда относился любовно и бережно. А сейчас чувствовал особенную ответственность за новую машину: ведь я знал, что рабочие и конструкторы будут следить за боевой работой машины, сделанной ими по заказу колхозника-патриота. А как он и его односельчане будут ждать от меня писем с рассказами о боях!

И я тут же, не откладывая, написал Коневу, что командование доверило мне отличную машину. Сообщив, что на моем счету сейчас тридцать семь сбитых вражеских самолетов, я обещал увеличить боевой счет в память о советских людях, убитых и замученных немецко-фашистскими захватчиками, обещал бить врага, как велит мне долг перед Родиной.

С рассветом я у нового самолета. Виктор Иванов уже осмотрел его и коротко доложил:

— Аппарат отличный, товарищ командир.

Мы еще раз вместе осмотрели его — ведь к старому я привык, уже знал все его особенности. Надо было познакомиться с новым. Образец один и тот же, но у каждой машины есть свои особенности. Долго я облетывал новый самолет в то утро и остался им очень доволен.

К полудню мы с Кириллом Евстигнеевым вылетели по приказу командира в район боевых действий: он — с шестеркой в ударной группе, я — с четверкой в прикрывающей.

Вскоре со стороны Ясс появилось около двенадцати вражеских истребителей. Заметив нас, враг стал уклоняться от боя. Евстигнеев погнался за ними, а я все внимание сосредоточил на задней полусфере. Замечаю: со стороны солнца приближаются две точки. Охотники! Надо действовать немедленно.

Командую:

— Разворот на сто восемьдесят градусов!

Ведущий вражеской пары лобовой атаки не принимает. Разворотом уходит вверх — на солнце. Ведомый же, очевидно, не успевает повторить маневр ведущего. Он с опозданием начинает боевой разворот у меня перед носом. Вот он поворачивается боком, и я отчетливо вижу черепа на фюзеляже. Важная, видно, птица! И ас допускает роковую для себя ошибку: опоздав с разворотом, подставляет брюхо под огонь моих пушек. Длинная очередь — и ведущему пришлось улететь одному: ведомый камнем рухнул вниз.

Отогнав группу истребителей, ко мне приблизился со своей шестеркой Евстигнеев. Мы продолжали вместе прикрывать наши войска. За время, отведенное нам для прикрытия, вражеские самолеты больше не появлялись.