Донна
В общем, этот Базар – большая порция безбашенности с двойным чокнутым соусом.
Могу сказать с порога, Джефферсону тут понравилось. Небось думает: «Вот отсюда, из центра нашего великого мегаполиса, мы и начнем перестройку! Новое общество возникнет, словно феникс, из пепла прошлого!»
О барахолке на заброшенной станции это говорит многое.
Зрелище и правда впечатляющее, прям зоопарк. У Питера глаза на лоб лезут, как в мультиках. Согласна, наряды у некоторых – закачаешься. Ну и девахи! В вечерних платьях, при полном параде, как звезды на красной дорожке. При каждой – то ли приятель, то ли телохранитель, не поймешь. Очуметь. А придурки в камуфляже и с бритыми головами! Бродят, косятся хмуро, копов изображают.
Вон их целая шеренга выстроилась возле касс под мертвым электронным табло с заголовком «Отправление в сторону Нью-Хейвена». Ратсо подводит нас к окошку, перед которым никого нет. За потускневшей медной решеткой сидит кассир – пухлый парень с ювелирной лупой на лбу.
Как ему удалось остаться толстым в нашем постапокалипсисе?! До чего есть хочется… Чужой голос вырывает меня из мечтаний.
Пухлый. Что у вас?
Ратсо. Что у вас? В смысле, на продажу. (Затем кассиру.) Ты с ним потерпеливей, он новенький.
Ратсо вроде ничего парень; по крайней мере шанс я бы ему дала. А Джефферсона он явно напрягает. Хотя для этого особо стараться не надо.
Джефферсон. Дайте кто-нибудь оружие.
Нет, ну жаль, конечно, что ты потерял винтовку, дружище. Только я своей дорожу. Остальные – тоже.
Я. Продай свой самурайский меч.
Джефферсон. Не называй его так, пожалуйста. Это – вакидзаси, он у нас в семье не один век.
Я. А это – карабин, и он в моей семье больше года.
Джефферсон. Тогда продадим мишку, которого ты в библиотеке взяла?
Я. Обкурился?! Это реликвия! Пуха не отдам.
Пухлый. Так, если ничего не продаете, отходите.
Джефферсон (что-то вспомнив). А!
Достает из кармана аптечный пузырек, трясет им.
Пухлый. Что там?
Джефферсон (подходит к окошку, открывает бутылочку и кидает на стойку оранжевую таблетку). Там…
Пухлый (улыбается). «Аддерал». Давненько его не видел.
Он поворачивается назад и кого-то зовет. Из-за спины Пухлого к окошку протискивается тощий паренек в берете; увидев капсулу, радостно вспыхивает и мигом ее грабастает – мы даже пикнуть не успеваем.
Джефферсон. Эй!
Тощий. Проверка.
Рукояткой револьвера, как молотком, он измельчает таблетку в порошок, наклоняется над стойкой и втягивает носом. Поднимает голову. Расплывается в улыбке. Кивает пухлому.
Пухлый. Десять баксов за капсулу. Торг неуместен.
Джефферсон. Хорошо. Значит, двести долларов за двадцать капсул – вместе с той, что ты только что нюхнул.
Тощий (мотает головой). Комиссия банка.
Отдаем им «Аддерал» и получаем сто девяносто баксов.
На банкнотах над головой президента – чудной штамп. Две башни Всемирного торгового центра и надпись: «Помни вечно», выполненная старинными письменами.
Джефферсон. Во как.
Ратсо. Котируются только проштампованные купюры. Остальные конфискуют.
Джефферсон. Кто конфискует?
Ратсо кивает на отморозков в камуфляже.
Умник. На монетах штамп не поставишь, значит, ими не пользуются?
Ратсо. Точниссимо.
Джефферсон. А разве нельзя подделать штамп и напечатать собственные деньги? Достаешь чернила, обычных банкнот кругом полно…
Ратсо. О, лучше не стоит.
Я. Почему?
Ратсо (морщится). Поверь, не стоит.
Умник (Джефферсону). Фиатные деньги.
Джефферсон. Выпускаются при насильственной поддержке государственной монополии. Потрясающе.
Я. Если вы закончили лекцию по высшей экономике, может, займемся делом?
Джефферсон. Хочешь за покупками?
Вообще-то да.
Изучаем столы и палатки вокруг больших часов. Пока ничего не берем, прицениваемся. В глаза торговцам не смотрим. Вылитые туристы на мели.
Джефферсон разглядывает коробки с патронами в палатке под вывеской «Стой, стреляю». Идет дальше, к конкурентам, в «Международный дом смертоубийств» – и вдруг настороженно застывает.
Неужели конфедераты?
Кладу палец на предохранитель карабина.
Но это не опасность. Это – кофе.
Джефферсон как загипнотизированный уставился на сверкающую хромированную кофеварку рядом с кофемолкой. За раскладным столиком для пикника стоит чувак с красным ирокезом, кивает и лыбится Джеффу, типа: «О да, верь глазам своим».
Ирокез. Как раз собирался начать новую банку.
Джефферсон. Нет, без вариантов.
С вариантами. Парень вскрывает серебристую жестянку с кофейными зернами, и наружу вырывается аромат, запечатанный еще до Случившегося. Сует банку Джефферсону под нос. Джефф впитывает кофейный запах, все до единой молекулы.
Ирокез. Эспрессо или капучино?
– С молоком? – недоверчиво уточняет Джефферсон.
Мы обступаем парня, а тот открывает холодильник со льдом – настоящим льдом! – внутри которого красуется аккуратный ряд коробок.
Я (потрясенно). Откуда у тебя лед?
Ирокез. С «Базы “Арктика”», внизу. У них там есть оборудование. А молоко – мой секрет.
Джефферсон, судорожно стискивая в кулаке наличность, смотрит на нас умоляющими глазами несчастного котика.
Я. Вперед. Оставишь чуток.
Джефферсон. А двойной капучино сколько?
Ирокез. У меня все двойное. Два бакса.
Джефф снова оглядывается. Мы киваем. Он протягивает десятку и получает назад восемь долларовых банкнот, на каждой – красный штамп.
Парень с ирокезом – его зовут Кью – засыпает зерна в кофемолку. «“Маззер”», – гордо сообщает он, и Джефферсон уважительно цокает языком. Начинается ритуал приготовления: смолоть, забить, утрамбовать. Наконец Кью устанавливает маленькую штуковину с ручкой в кофемашину.
Джефферсон. Можно… можно мне включить?
Кью (подумав). Давай.
Джефф почтительно щелкает тумблером, и аппарат оживает. Мы молча смотрим, как густая черная жидкость льется в щербатую керамическую чашку.
Джефферсон (самому себе). Цивилизация.
Кью. А вы, ребята, похоже…
Я. Новенькие, да. Не ты первый заметил. Слушай, как тут все устроено? За право торговать платишь головорезам?
Кью. Я плачу банку. Он контролирует Базар. А «головорезы», как ты назвала наших бравых полицейских, на него работают.
Я. И тебе приходится покупать все необходимое только тут, да? Долларами ведь не наешься.
Кью. Ты знаешь, в округе многие принимают банковские доллары, потому что могут потом тратить их здесь. Но мне искать что-то на стороне резона нету. Я живу рядом, в Метлайф-билдинг.
Я (Джефферсону). Как тебе это нравится?
Тот молча от меня отмахивается. Закрывает глаза и смакует кофе.
Питер. И в чем смысл?
Ратсо. В том, что товар продается только за банковские доллары; банк же закупает оптом, а продает в розницу. И контролирует электричество.
Электричество? Ага, шнур от кофеварки заканчивается обычной вилкой, которая вставлена в такую прямоугольную штуку… как же она называется, Умник мне в помощь? От нее идет провод потолще к шестиугольной коробке у входа в зал, а от коробки по проходу змеится толстый кабель – естественно, к огромному генератору с вооруженными охранниками.
Кью (недовольно). Паренек с вами?
Я. Типа того.
Кью. Вот вам мой совет. Остерегайтесь людей-кротов.
Ратсо (с невинным видом). Людей-кротов не бывает.
Джефферсон с глубоким вздохом отрывается от чашки; в ней остался лишь темный кофейный ободок да капельки пены.
– Спасибо, – кивает он Кью. – Всем спасибо, – улыбается нам.
Кью протягивает руку за чашкой, но Ратсо хватает ее первым и быстро вылизывает начисто.
Ратсо. Собирай по ягодке – наберешь корзинку.
Кью. Говорю вам, берегитесь его.
Он забирает чашку, промывает ее мыльной водой из пластиковой бутылки.
Ратсо пожимает плечами и идет дальше. Мы – следом.
О людях-кротах гуляли слухи еще до эпохи Поки – говорили, будто бы в туннелях метро живут бездомные. Да запросто: в Нью-Йорке ужасов хватало, и никто особо не парился. Конечно, классного тоже было много, только чтобы жить счастливо, приходилось закрывать глаза на всякие тошнотворные вещи. Я, например, однажды видела, как один парень свалился со скейтборда – так прохожие кинулись ему помогать, вызвали «Скорую». Но когда те же прохожие замечали, что на земле лежит, ну знаете, бедняк… Они просто шли мимо. Наверно, есть негласное правило: «Протягивай руку помощи лишь таким же, как ты сам».
Так что я не удивлялась: люди живут под землей? Все может быть.
Хотя теперь-то какой смысл? Квартплата нынче любому по карману. Я думала, Кроты – миф Поки. Время от времени ходили рассказы, мол, знакомый знакомого пошел на разведку в метро и не вернулся.
Однако сама я ни разу не видела доказательств их существования. Ни загадочных лучиков света из-под земли, ни чего-то еще.
Ратсо. Так, народ, вам нужны еда и боеприпасы, да? Пошли сюда. Я знаю, у кого есть сухпайки, консервы и все такое.
Я. Слушай, Ратсо.
Ратсо. Да, красавица?
Я. Почему он назвал тебя человеком-кротом?
Ратсо. Я же говорю, людей-кротов нет, всем известно. Он просто не любит наладчиков. Вот и обзывается.
Джефферсон. Наладчиков?
Ратсо. Я помогаю людям. Налаживаю связи. Я – сводник. Свожу спрос и предложение.
Джефферсон. Посредник.
Ратсо. Приземленное определение, но – да. (Останавливается посреди людского потока.) А тот тупица не понимает, что я смазываю колесики торговли.
Питер. Значит, ты – смазка?
Ратсо. Именно. Ваш наивный Старбакс не знает жизни. Думает, эта примитивная экономика работает сама собой. Дудки! Все благодаря таким, как я, которые не жалея сил помогают таким, как вы. Например, я выбил вам хорошую цену за таблетки.
Джефферсон. Ты?
Ратсо. Конечно, я. Обычно банк покупает «Аддерал» по восемь баксов за штуку. Но если рядом я, они ведут себя разумно.
Джефферсон (с сомнением). Ну, спасибо.
Я. Спасибо.
Ратсо. Всегда пожалуйста, Донна.
Джефферсон. И в чем же твой интерес? Что хочешь за свою смазку?
Ратсо. Кто, я? (На лице написано: «И в мыслях не было».) Я делаю это по доброте душевной. Люблю людей. И за свои услуги ничего не прошу.
Мы молчим, и Ратсо добавляет:
– Естественно, любая предложенная вами компенсация будет щедрым пожертвованием на благо других нуждающихся путников, которым я помогу в будущем.
Джефферсон. Ясно.
Он хмурится; видно, хочет послать «наладчика» куда подальше. Смотрит на меня. Я строю умоляющую рожицу и хлопаю ресницами. Джефф вздыхает.
Джефферсон. Ладно. Нас интересует недельный запас провизии на шестерых. Кое-какое снаряжение. Оружие для меня, если денег хватит. И патроны.
Ратсо. Сколько патронов?
Джефферсон. Много.
Ратсо. Правильный подход. Далеко собрались?
Джефферсон. Тебя не касается. Просто помоги все найти.
Денег на такое количество еды, не говоря уж об оружии и патронах, катастрофически не хватает. Ратсо мастерски торгуется, хорошо сбивает цену, только речь все равно о доброй тысяче долларов.
Ратсо выглядит печальным, даже виноватым. Простите, мол, не оправдал. Неожиданно – я почти вижу, как у него над головой вспыхивает лампочка – он загорается: «Идея!»
Джефферсон. Слушаем.
Ратсо (девушке, которая продает сухпаек). Придержишь нам эту цену на часик-другой?
Продавщица. Как получится.
Ратсо. Всего один час? Очень прошу! (Протягивает ей руку.)
Девушка кивает. Жмет ему руку. Ратсо пулей куда-то мчит.
Мы летим за ним – я успеваю заметить, как продавщица вытирает ладонь тряпкой.
Ратсо выводит нас из битком набитых рядов в угол зала, оттуда – мимо темного входа в метро, куда-то вниз по большому пандусу.
Под залом ожидания – еще один этаж. Сводчатые потолки, темный кирпич, рай для клаустрофобии. Дневного света нет вообще, зато горят разношерстные светильники: дежурное освещение, настольные лампы без плафонов, старые галогеновые торшеры, подвесные лампочки; валяющиеся на полу вверх тормашками люстры. Свет и тени со всех сторон, мы как будто в ночном клубе из паршивого рэперского видеоклипа. Вдалеке мигают проблесковые маячки.
Сходство с клубом усиливают бары и рестораны – если можно их так назвать.
Заведения тянутся вдоль стен, каждые шагов тридцать их оформление меняется. Кальянный бар; какой-то «Ашрам “Галактика”» со странным интерьером; розовая забегаловка; а-ля паб «Конец света» с вывеской от руки. Есть даже гей-бар – судя по сплошным мальчикам внутри; называется «Regrette Rien». Что бы это значило? Питер порывается зайти, но Джефферсон не пускает. Они ведут странный разговор, как в «Звездных войнах».
Питер. Подлетаю.
Джефферсон. Не отклоняйся от цели.
Питер. Они появились сзади.
Я. Вы вообще о чем?
Питер. А, ерунда, крошка.
Раздается рев толпы. Среди криков слышно, как кто-то подвывает – на человека не похоже.
Я. Это что?
Ратсо. А это и есть моя идея.
Он ныряет в море спин и целеустремленно проталкивается вперед.
Не знаю, что там такое, но звуки оно издает кошмарные. Люди злобно вопят, кого-то травят. Доносятся глухие удары, скулеж, яростная музыка.
Я. Мне тут не нравится.
Джефферсон. Опять двадцать пять.
Он сигает в толпу следом за Ратсо.
