Бригаденфюрер не стал дожидаться, пока Скорцени удостоит визитом, и сам постучался в его номер. «Первый диверсант рейха» лежал в глубоком кресле, разбросав ноги в запыленных сапогах по персидскому ковру и безвольно свесив руки с подлокотников. Это была поза человека, исчерпавшего все жизненные ресурсы и теперь безропотно дожидавшегося судного часа — ничего уже от этой жизни не требуя, ни на что не претендуя.

Увидев в проеме двери генерала, он даже не приподнял голову, а лишь исподлобья взглянул на него, как на вечернее привидение, и продолжал молча ждать — то ли реакции бригаденфюрера, то ли гласа божьего.

Возможно, фон Риттер и позволил бы себе кое-что заметить по поводу столь непочтительного отношения младшего по чину, но в это время едва слышимый раньше гул начал вдруг нарастать, задребезжали стекла, содрогнулись стены, ходуном заходили стол и кресла, и хотя ни одного взрыва пока не прозвучало, оба офицера чувствовали себя так, словно оказались лежащими между шпалами, под днищем громадного локомотива.

— Теперь они надвигаются целыми армадами, — глухо молвил фон Риттер, и лишь безмятежное спокойствие Скорцени не позволило ему тотчас же метнуться в коридор отеля, почти полностью заселенного сегодня военными, где уже грохотали подковами сотни ног и кто-то простуженно командовал: «В бомбоубежище, господа! Все в бомбоубежище! Оно прямо под отелем!» — Обратите внимание, как вызывающе низко они идут. Словно хотят сокрушить город ревом своих двигателей.

— Воздушные легионы римлян. Чувство превосходства, которое мы постепенно утрачиваем. И нет смысла упрекать в этом врагов.

— Геринга — тоже? Или, может быть, воздушный флот рейха остался только в мифах?

Бомбардировщики накатывались волна за волной, под заунывный вой сирен и приглушенное тявканье зениток. Однако ни одного взрыва так и не прозвучало. Как будто между армадой ночных «москито» и зенитчиками существовал негласный сговор: «Мы на вас ни одной бомбы, вы — ни одного снаряда нам в брюхо». И в том, что англичане так и не сбросили на город ни одной бомбы, не выпустили по нему ни одного снаряда, Скорцени почудилось нечто оскорбительное. Слишком незначительной была цель, слишком откровенным презрение: «Посидите, дойдет и до вас».

— То, от чего мы почти отвыкли в своей рейх-Атлантиде, — проговорил Риттер, снимая фуражку и вытирая обильный пот, заливавший весь его иссиня выбритый череп.

— Возможно, они только и ждут, пока мы начнем окончательно зарываться в землю, как кроты, — ответил Скорцени, лишь сейчас, когда ушло на восток последнее звено бомбардировщиков, неохотно выбираясь из кресла. — Уступив им не только небо Германии, но и ее земли. Как вы, господин бригаденфюрер, оцениваете такую перспективу, уже оттуда, из-под земли, гладя на наши небеса?

— Я не стал бы рассматривать факт появления подземного рейха только лишь как свидетельство нашего поражения. В нем есть и величие духа. Он войдет в историю Германии как одно из величественнейших й таинственнейших сооружений, по замыслу и значению равное египетским пирамидам.

— Будем надеяться, что, заслышав небесное пение «москито», официанты местного ресторанчика не покинули свое заведение на произвол судьбы, — не стал полемизировать с ним Скорцени. Он слишком хорошо знал, что величие творений рук человеческих во многих случаях прямо пропорционально низменности человеческих замыслов и амбиций.

К удивлению обоих, ресторан продолжал жить своей не столь уж скудной, по военным представлениям, жизнью. Несколько основательно подвыпивших офицеров продолжали наслаждаться всеми прелестями тылового бытия, лаская кто бокал, а кто — уже и вечернюю спутницу. Официанты все еще с опаской посматривали на потолок, что, однако, не помешало им вовремя заметить важных посетителей и усадить их за столик у небольшой эстрадки, на которой тут же — очевидно, узнав, что в зале появился генерал СС — возникли скрипач и аккордеонист.

— Вот он — неистребимый германский дух, — с мрачной иронией заверил фон Риттена Скорцени. — А вы пытаетесь загнать всех нас под землю да еще и стращаете армадами английских бомбардировщиков, Вы не правы, бригаденфюрер.

Барон вежливо промолчал, а когда официант принял заказ, вдруг встрепенулся, словно вспомнил, что до сих пор не сообщил нечто очень важное.

— А знаете, в чем, собственно, проявлялось сумасшествие штандартенфюрера Овербека? Ведь, кажется, именно это интересовало вас?

— Я вообще питаю особое пристрастие к безумцам. «Наверное, потому, — добавил Скорцени про себя, — что и сам давно принадлежу к их числу».

— Он приказал везде, где только можно, чуть ли не на каждом перекрестке штолен, вырубать кресты. Прямо из подземного камня. Отвлекая при этом массу рабочих, а порой и солдат СС.

— Зачем это ему понадобилось?

— Одна из версий самого штандартенфюрера — воздвигая кресты, рабочие и солдаты уже в значительной мере искупают свои грехи.

— Ну и что? Вполне логично, — невозмутимо признал Отто. — Не понимаю, почему вы не одобряете его стараний.

— Всегда считал, что вполне достаточно будет одного-единственного креста — над всем гарнизоном «Регенвурмлагеря», — в тон ему ответил барон.

— Иное дело, что я никогда не предполагал, что среди офицеров СС появляются столь набожные люди. Как не предполагал и того, что установление крестов может служить достаточным свидетельством не только нелояльности режиму, но и нашего всеобщего безумия.

Пиво оказалось отменно свежим. Несмотря ни на что, местный пивоваренный завод продолжал держать марку лучшего поставщика этого несравненного напитка во всей Вестфалии. Наслаждаясь им, Скорцени подумал, что неплохо было бы и его опустить под землю, вместе со всем оборудованием и персоналом. Тогда уж точно жизнь в рейх-Атлантиде мало чем отличалась бы от земной.

— Согласен, этого было бы явно недостаточно для подобной суровости, — говорить вполголоса барон не то чтобы не желал, а попросту не умел. Нагловатый бас его громыхал похлеще баса Скорцени, причем любую банальность он произносил с таким громогласным апломбом, что ему позавидовал бы лучший королевский глашатай средневековья. — Мало того, все эти причуды его до поры до времени терпели. Пока однажды штандартенфюреру не пришла в голову мысль установить такие же кресты возле входов во все три крематория.

— Что вполне можно было расценить как заботу о душах безвременно убиенных, — продолжал язвить обер-диверсант в присущем ему мрачно-саркастическом духе. — Жаль, что мы не позаботились о крестах, которые освящали бы последний путь обреченных в таких же наземных заведениях.

— Да к тому же заставлял всех отправляющихся в действующие при этих крематориях газовые камеры, молиться за спасение душ тех, кто обрекал их на гибель. С просьбами к Господу отпускать им грехи, яко убийцам.

Сказав это, барон воинственно грохнул пивной кружкой о стол и победно взглянул на Скорцени, будучи твердо уверенным, что уж теперь-то у «самого страшного человека Европы» не найдется никаких аргументов, которые бы ставили под сомнение сумасшествие, а заодно и антипатриотичность деяний штандартенфюрера.

— Но согласитесь, что в этом его стремлении одним жестом облагородить и жертв, и палачей просматривается нечто небесномистическое.

— Точно так же решили и в гестапо, — осклабился барон, оголяя желтизну зубов в морщинистом, сугубо азиатском оскале.

«После того как получили ваш донос, господин бывший заместитель коменданта», — про себя уточнил Скорцени.

— Зато когда его расстреливали, то; ради справедливости, тоже дали возможность помолиться у креста, одного из сотворенных по его приказу, во избавление от греха всякого из палачей?

Барон замялся и лишь после затяжного смакования белопенного напитка, что тоже было похоже на молитву, просветил штурмбанн-фюрера:

— В том-то и дело, что пока он не расстрелян. И вообще, о том, что его следует расстрелять, я узнал только сегодня, вместе с вами, из уст фюрера. Пока же он арестован и размышляет над превратностями судьбы, сидя в одном из карцеров «Регенвурмлагеря». Но слово было сказано, а всякое слово фюрера произносится то ли как награда, то ли как приговор.

— Уверен, что в ситуации со штандартенфюрером Овербеком счастливо совмещены оба эти волеизлияния, — ответил Скорцени. —

Однако прежде, чем ваши подземные стрелки пожертвуют ради него несколькими патронами, все же позвольте штандартенфюреру воздать им хвалу.

— Вы, никак, решили присутствовать при этом, штурм-баннфюрер? — поинтересовался барон. — А если не вы, то кто-либо из ваших людей.

— Кто сейчас руководит службой безопасности рейх-Атлантиды?

— Никто. Руководил штурмбаннфюрер Хубер. Однако сразу же после ареста Овербека осуществилось его давнишнее желание — попасть на фронт.

— Счастливый человек.

— Уверен, что у вас найдется несчастный, который окажется достойной заменой ему Назовете имя?

— Временно этой службой будет заниматься гауптштурмфюрер фон Штубер.

— Простите, не сын ли это генерала, барона фон Штубера? Достойнейшего из аристократов?

— Если «достойнейшего» — можете не сомневаться, что Вилли фон Штубер именно его сын. Только учтите: я не позволю этому парню слишком долго блаженствовать в вашем подземном раю. Время от времени он нужен будет мне здесь, на грешной земле. Поэтому сразу же позаботимся о заместителе.

— Его отсутствие не будет влиять на безопасность «Регенвурмла-геря», — слишком уж двусмысленно заверил фон Риттер. — Если я верно понял, Штубер — один из тех, с кем вы штурмовали вершину Абруццо, похищая Муссолини, — понимающе кивнул он. — Акция, по моему разумению, совершенно бессмысленная, поскольку политическая мумия дуче уже давно никого не интересует. Зато сама операция! Замысел!

— Итак, вы остановились на кандидатуре гауптштурмфюрера Штубера, — не стал вдаваться в излишние рассуждения Скорце-ни. — Он у нас специалист по всяческим дотам и подземельям.

— Надеюсь, у него достаточно крепкие нервы, чтобы воспринять это назначение, не хватаясь за «вальтер».

— У него достаточно крепкие нервы даже для того, чтобы заставить хвататься за «вальтеры» всех вокруг, — заверил Скорцени новоиспеченного бригаденфюрера.

— Там, в «Регенвурмлагере», как правило, все начинают с того, что вначале молятся на свою кобуру, а затем устанавливают кресты. Причем просто так, ни с того ни с сего.

— Вы меня заинтриговали, господин бригаденфюрер. Постараюсь побывать в вашей рейх-Атлантиде в самые ближайшие дни.