5
Беркут вырвал клок изгнившей соломы, которой был накрыт сарай, и теперь мог видеть все, что делается у двери и дальше, на стороне Арзамасцева. Сжав в руке нож — свое единственное оружие — он проследил за тем, как немцы привели девушку на выстеленный мелкими камнями-плашками двор перед сараем и начали подталкивать к двери. Слабо упираясь, девушка затравленно оглядывалась и повторяла по-польски одно и то же: «Не надо, господа! Умоляю, не надо!»
Уже втолкнув польку в сарай, немец, что шел первым, — рослый, коротко стриженый, с пилоткой, заправленной за ремень, — остановился» отдал своему спутнику — худощавому, хлипкому сорокалетнему мужичку — автомат и пилотку и тоже вощел внутрь.
Андрей не мог видеть, что там внизу происходило, но по звукам, которые доносились оттуда, понял, что немец повалил девушку на кучу сена, разорвал юбку и, избивая, долго подавлял сопротивление, пока, наконец, не добился своего. Все это время его напарник-очкарик стоял в проеме двери, широко расставив ноги и, держа автомат в руках, словно готов был пристрелить их обоих, подбадривал своего товарища, возбужденно советуя: «Да по голове ее, корову, по голове! Что она там, потаскушка польская?!»
Сквозь проломы в стрехе солнце еще довольно ярко освещало сеновал, и краем глаза Беркут наблюдал, как, присев у стенки, Кирилл замер, держа прут занесенным над плечом, словно вот-вот собирался кого-то ударить. Но для того, чтобы нанести этот удар, нужно было еще подкрасться к проему, спрыгнуть... Подкрасться, спрыгнуть и напасть...
Опасаясь, как бы ефрейтор не выдал себя каким-либо неосторожным движением. Беркут резко помахал ему рукой: пока, мол, не нужно, не сейчас. И, ткнув пальцем в сторону двери, обеими руками показал, как тот, второй, держит автомат. Кирилл понял его: не время. Нужно подождать.
Немец делал свое мужское дело по-лошадиному долго и нахраписто. Так долго, что терпение кончилось не только у Беркута, но и у немца-очкарика!
— Не увлекайся, Отто, не увлекайся! Не забывай обо мне!
— Здесь хватит на всю роту! — нервно расхохотался тот. Впрочем, вряд ли полька поняла его. — Это кладезь секса!
Когда, наконец, Отто поднялся, очкарик не стал передавать ему автоматы, а прислонил их стволами к стенке и вошел внутрь. Вспотевший, уставший, Отто даже не взглянул на оружие, прошел через вымощенный камнем дворик и уселся на поросший травой холмик, спиной к сараю. То, что происходило там, внутри, его уже совершенно не интересовало.
Это был их шанс. Именно такой ситуаций и ждал все это время Беркут. Жестами протелеграфировав Арзамасцеву: «Сначала я его... потом прыгай», Андрей вылез через проем и, ухватившись руками за поперечный брус, по-кошачьи мягко опустился на землю. На секунду замер, прислушался и так же бесшумно подкрался к углу.
Немец сидел, низко наклонившись, опустив руки на землю и до предела расслабившись. Несколько мгновений Беркут прикидывал расстояние до оружия от него и от немца. Сравнение было явно не в его пользу. Тем не менее нужно было решаться. Сделав еще несколько осторожных шагов, лейтенант схватил один из автоматов и бросился к гитлеровцу. Отто оглянулся лишь тогда, когда автомат уже был занесен над его головой. На лице немца все еще вырисовывалась печать усталого самодовольства. С этой блаженной улыбкой он и принял страшный удар автоматного приклада.
Отшвырнув ногой второй шмайсер, Андрей вскочил в сарай и обнаружил, что немец лежит на спине со спущенными до колен брюками и, визжа от страха, отбивается ногами от наседавшего на него с прутом в руке Арзамасцева. Не раздумывая, Беркут толкнул плечом Кирилла прямо немцу под ноги, а сам, обойдя их, подпрыгнул и, согнув ноги в коленях, упал несостоявшемуся любовнику на грудь. А пока тот приходил в себя, снова успел захватить автомат, чтобы изо всей силы опустить ему на голову. Потом еще и еще раз.
— Раздевай его, быстро! — крикнул Кириллу, которого немец успел отшвырнуть к стенке, и, мельком взглянув на уползающую в дальний угол польку, снова метнулся к оставшемуся во дворе Отто. Оглушив его на всякий случай еще одним ударом, Андрей затащил немца в сарай и тоже принялся раздевать. Одежда и оружие — вот все, что нужно было им для спасения. И они это получали.
«Хоть бы подошли», — мысленно заклинал Беркут, стаскивая с немца сначала сапоги и быстро примеряя их к ноге, а затем и брюки.
— Назад! — крикнул он польке, пытавшейся выскользнуть из сарая. И сразу же повторил это по-польски и по-немецки. Общение с Залевским, Мазовецким и другими поляками, с которыми сводила его судьба и на Буге, и на Днестре, не прошло бесследно. По-польски он говорил очень плохо, но словарный запас был достаточным, чтобы не только уловить смысл любого разговора, но и кое-как объясниться.
— Не убивайте меня! — взмолилась девушка, даже не пытаясь прикрыть ослепляющее мужчин тело, просматривающееся между складками разорванной юбки. — Я не проститутка, я не вожусь с немцами.
— Весьма трогательно, — учтиво заметил лейтенант.
— Меня заставили! Но я никогда не была немецкой шлюхой.
— Мы так и подумали.
— Все равно не убивайте!
— А кто собирается убивать тебя?! — вскипел Арзамасцев. — На кой черт ты нам нужна?! Мы — русские. Пленные. Бежали. Дошло, дура?!
Как оказалось, полька тоже немного знала русский и украинский. На этом суржике они и общались, пока Беркут и Арзамасцев, нервничая и путаясь в мундирах, спешно одевались.
— Так откуда взялись эти твои «женишки»? — спросил Андрей, когда полька обессиленно опустилась на пол, привалившись спиной к стене. — Много их в деревне?
— Они здесь не квартируют. Приехали на машине. Пятеро. Кажется, у них мотор поломался, видела, шофер ремонтирует. Остальные шастают по домам.
— Женщина, которая смотрела вам вслед, — твоя мать? — Раньше Андрей вряд ли смог бы влезть в брюки такого размера, но сейчас, после голодных недель плена, они оказались даже чуточку великоватыми. Сапоги, наоборот, немного жали, но это было вполне терпимо. Лейтенант уверял сёбя, что они еще растопчутся.
— Нет у меня матери. У деда живу. Наверное, швабы убили его, когда пытался вступиться. Видела, что упал, голова окровавлена...
Несмотря на пережитое потрясение, в истерику девушка не впадала и даже ни разу не всхлипнула. Беркуту это понравилось. Своей твердостью она чем-то напоминала ему медсестру Марию, ту, йз дота. Впрочем/ Мария, с ее мужской силой, наверняка, сопротивлялась бы насильникам до полного изнеможения.
— Выходит, женщина — единственный человек, который мог заметить нас здесь, — заключил Беркут. — Она же видела, как немцы вели тебя к сараю. Как думаешь, донесет?
— Ни за что. Будет молчать. Эта — будет, — уверенно добавила полька, слегка поколебавшись.
— Что делать с кавалерами? — спросил Арзамасцев, сумевший первым облачиться в мундир и теперь поспешно натягивающий сапоги.
— Под сено их. Тащить к озерам слишком далеко. Оставшиеся в селе скоро бросятся на поиски. Тогда бой. Как тебя зовут? — обратился он к девушке.
— Ганка.
— Ганка? — почему-то вдруг усомнился лейтенант. Слишком уж обыденным и распространенным показалось ему это имя. Ну что ж, Ганка так Ганка.
— По-вашему — Анна.
— Вот что, Анна, выйдем отсюда, не скрываясь. Пусть в селе видят, что немцы побрели в лес. Ты, если понадобится, тоже подтвердишь: ушли.
— Кто же мне поверит?
— Лучше бы, конечно, обойтись без свидетельских показаний, — мрачно согласился Беркут. — Но это уж как получится. Эй, ефрейтор, готов?
— Теперь — да.
— Божественно. В путь, господа-панове!