Глава 8

Самыми толковыми из знакомых Джосселина Грея оказались те, что стояли в конце списка, причем Монк и Ивэн вышли на них не по подсказке леди Фабии, а благодаря письмам в квартире убитого. Сыщикам пришлось провести неделю в окрестностях Шелбурна, притворяясь, что они разыскивают вора, набившего руку на кражах драгоценностей из загородных домов. Таким образом им удалось немало выяснить о жизни Джосселина вне Лондона. А в один прекрасный день Монка угораздило столкнуться в окрестностях парка с женщиной, которая сопровождала миссис Лэттерли в церкви. Возможно, удивляться тут было нечему — мир тесен, но Монка поразило то, что взволновавшая его лондонская встреча внезапно получила продолжение здесь, в дождливых ветреных краях, среди огромных дубов, совсем рядом с Шелбурн-Холлом.

А у незнакомки, как выяснилось позже, были все причины там оказаться. Звали ее мисс Эстер Лэттерли, в прошлом она была сестрой милосердия в Крыму, а кроме того, являлась давней подругой леди Калландры Дэвьет. Она сказала, что была знакома и с Джосселином Греем — в то время, когда он залечивал рану. Вполне естественно, что она посетила Шелбурн-Холл, чтобы принести свои соболезнования лично. А то, что она вела себя столь грубо с полицейским… Что ж, видимо, таков уж ее нрав.

Если на то пошло, он сам повел себя достаточно бесцеремонно. Он бы давно забыл об этой неприятной встрече, не имей она отношения к женщине, которую Монк увидел в церкви и чье лицо с тех пор неотступно преследовало его.

Что же им удалось выяснить? Джосселина Грея любили, хоть и завидовали легкости его манер, остроумию и дару веселить людей. Удивительно, но Монк сам немного сочувствовал Грею. Обычная для младших сыновей карьера военного или священника была ему заказана после ранения. Богатая наследница, за которой он ухаживал, стала женой его старшего брата, и перспективы выгодного брака стали для Джосселина весьма туманны. Вернее, им, уволенным по инвалидности офицером без коммерческой жилки и особых видов на будущее, перестали интересоваться благородные семейства с барышнями на выданье.

Ивэн после краткого знакомства с манерами и нравственными принципами картежников был смущен и лишен доброй половины своих иллюзий. Всю дорогу он просидел, молча глядя в окно вагона. Монк наблюдал за ним с насмешливым сочувствием. Переживания молодого человека были ему понятны.

Непонятно было другое: почему сам Монк не может вспомнить ничего подобного из своей жизни? Или он, миновав наивную юность, сразу стал холодным и циничным?

Изучая себя шаг за шагом, словно незнакомца, он пережил немало неприятных ощущений. Иногда он просыпался ночью в холодном поту — ему мерещилось нечто ужасное и постыдное из забытого прошлого. Память угрожала проясниться, но никогда не исполняла своих обещаний.

Все старания Монка восстановить прежнюю жизнь окончились неудачей. Когда и где он усвоил правильное лондонское произношение? Кто привил ему манеры и вкусы джентльмена? Неужели он день за днем перенимал повадки незнакомцев? Какие-то смутные воспоминания шевелились подчас в его голове, но это были скорее чувства, нежели мысли. Несомненно, в его жизни был человек, учивший его, заботившийся о нем, но ни лица, ни голоса своего наставника Монк так и не смог вспомнить.

Знакомыми Грея, о которых шла речь, были Доулиши. Дом их располагался на Примроуз-Хилл, неподалеку от зоологического сада. Монк и Ивэн нанесли им визит сразу, как только вернулись из Шелбурна. Их встретил дворецкий, слишком вышколенный, чтобы выразить удивление даже при виде двоих полицейских у парадной двери. Миссис Доулиш приняла их в маленькой столовой при кухне. Это была невысокая женщина с мягкими чертами лица, светло-карими глазами и непослушными каштановыми волосами.

— Мистер Монк?

По голосу было слышно, что это имя ни о чем ей не говорит.

Монк ответил легким поклоном.

— Да, мэм. И мистер Ивэн. Не позволите ли мистеру Ивэну поговорить со слугами? Возможно, они чем-то смогут нам помочь.

— Вряд ли, мистер Монк. — Мысль эта явно показалась ей вздорной. — Впрочем, если он не станет чрезмерно отвлекать их от непосредственных обязанностей — конечно, пусть поговорит.

— Благодарю вас, мэм.

Ивэн откланялся и вышел, оставив Монка стоять посреди комнаты.

— Насчет несчастного Джосселина Грея? — Миссис Доулиш была смущена и взволнована, но готова оказать помощь. — Что тут можно сказать… Ужасная трагедия. Знакомство наше оказалось недолгим, как вам известно.

— Пожалуйста, поточнее, миссис Доулиш.

— Мы познакомились недель за пять до… его гибели. — Она села, и Монк с радостью последовал ее примеру. — Думаю, не больше.

— Но при таком кратком знакомстве вы все же приглашали его погостить.

Хозяйка покачала головой; из прически выбился еще один локон, но она этого даже не заметила.

— Он брат Менарда Грея… — Миссис Доулиш вздрогнула, будто нечаянно уколовшись. — Кроме того, Джосселин был такой очаровательный, такой естественный. — продолжала она. — Потом, он тоже знал Эдварда, моего старшего сына, погибшего при Инкермане.

— Примите мои соболезнования.

Ее лицо застыло; Монк даже на секунду испугался, что она сейчас упадет в обморок. Торопясь нарушить молчание, он спросил:

— Почему «тоже»? Разве Менард Грей знал вашего сына?

— О да. — прошептала она. — Они были лучшими друзьями… долгие годы. — Ее глаза наполнились слезами. — Еще со школы.

— Поэтому вы приглашали Джосселина Грея погостить? — Монк не стал ждать ответа, поскольку миссис Доулиш еще не совсем овладела собой. — Что ж, это вполне естественно.

Затем в голову ему пришла внезапная мысль: а что, если убийство каким-то образом связано с последней войной, например, с каким-то давним случаем во время сражения? Вполне возможно. Жаль, что он не додумался до этого раньше.

— Да, — очень тихо произнесла она, вновь взяв себя в руки. — Джосселин встречался с Эдвардом на войне, и мы хотели поговорить о нем. Понимаете… здесь, дома, нам так мало известно о том, что там происходило в действительности. — Она перевела дыхание. — Конечно, Эдварду ничем уже не поможешь… но мы хотели знать подробности. Так мы чувствовали бы себя немного ближе к нему.

Миссис Доулиш взглянула на Монка с надеждой на поддержку. Наверное, она уже говорила об этом с другими людьми и натолкнулась на непонимание.

— Да, — тихо согласился он. Чем-то это напоминало его собственное положение: он желал знать правду о себе, даже если эта правда будет жестокой. — Пока все не выяснишь точно, воображение рисует такие болезненные картины…

Глаза ее удивленно раскрылись.

— Вы понимаете? Друзья старались меня утешить, но от этого легче не становится, все равно остаются страшные сомнения. Иногда я читаю газеты… — Она покраснела. — Когда мужа не бывает дома. Но не знаю, можно ли верить тому, что в них пишут… — Миссис Доулиш вздохнула, комкая носовой платок. — Они часто приукрашивают правду, чтобы не огорчать нас или не чернить репутацию командования. Кроме того, они зачастую противоречат друг другу.

— Не сомневаюсь.

Монк внезапно почувствовал гнев при мысли о стене молчания, окружавшей эту растерянную женщину с ее горем. За последние несколько недель он просмотрел множество газет. О последней войне там писали мало. Большей частью в статьях обсуждался некий «баланс сил» и велись невразумительные дебаты о судьбе Турции.

— Джосселин рассказывал о себе так… так подробно, — продолжала она, вглядываясь в лицо Монка. — Он описывал все свои чувства, но ведь и с Эдвардом там происходило нечто подобное! Я и понятия не имела, насколько все было ужасно. Мы же ни о чем не подозревали, сидя здесь, в Англии… — Она взглянула на него с тревогой. — Знаете, славы в этой войне было немного… Многие умирали не от рук врага, а от холода и болезней. Джосселин рассказывал про госпиталь. Он там оказался, потому что был ранен в ногу, как вам известно. Очень страдал. По его словам, люди там замерзали насмерть. Я и не думала, что в Крыму так холодно. Он ведь где-то на востоке, а я полагала, что на востоке должно быть жарко. Хотя Джосселин говорил, что лето там очень сухое и знойное. А зимой — бесконечные дожди, снег, пронизывающий ветер. — Лицо ее скривилось. — Слава богу, если Эдвард погиб от пули или сабли, а не от холеры. Я очень благодарна майору Грею, хоть и много плакала над его рассказами. Плакала не только по Эдварду, но по всем остальным погибшим и еще — по таким же, как я, женщинам, потерявшим своих сыновей и мужей. Вы понимаете меня, мистер Монк?

— Да, — поспешил он с ответом. — Да, понимаю и прошу извинить меня за этот болезненный для вас разговор о гибели майора Грея. Но мы должны найти его убийцу.

Она содрогнулась.

— Как могут быть люди такими жестокими! Сколько злобы нужно накопить, чтобы избить до смерти такого человека! В драке — да, это я еще могу представить. Но избивать уже мертвое тело!.. В газетах описывали ужасные подробности. Конечно, муж мой не знает, что я их читала… А вы понимаете, что случилось, мистер Монк?

— К сожалению, нет. Мне приходилось расследовать разные преступления, но ничего подобного я еще не встречал. — Это была правда, просто сам он об этом ничего не помнил. — Должно быть, кто-то сильно ненавидел Джосселина.

— Не могу себе такого представить. — Она закрыла глаза и покачала головой. — Такой жажды убийства… Меня пугает даже сама мысль о том, что и меня могут ненавидеть с такой же силой. Даже если я ни в чем не виновата… Как вы думаете, бедный Джосселин догадывался?

Этот вопрос раньше не приходил ему в голову: знал ли Джосселин Грей, что кто-то его ненавидит? Может, знал, но был уверен, что тот никогда не решится на убийство?

— Во всяком случае, он его не боялся, — заметил Монк. — Иначе бы так просто не впустил в квартиру.

— Бедняга. — Она невольно передернула плечами, словно от холода. — Страшно представить, что кто-то с заурядной внешностью, но такой ненавистью в сердце ходит сейчас по городу. Не представляю, за что можно было бы меня возненавидеть. Но как мне теперь относиться к моим друзьям! Скажите, люди часто убивают своих знакомых?

— Увы, да, мэм. А еще чаще — родственников.

— Какой ужас! — Голос ее был тих, а глаза устремлены куда-то вдаль. — Как это все трагично!

— Да, это так. — Монку не хотелось бы показаться бесчувственным, но дело есть дело. — Упоминал ли при вас майор Грей о грозившей ему опасности или о том, что кто-то его боится?

Она вскинула глаза и недоуменно свела брони. Еще одна прядь выбилась из прически.

— Боится — его? Но ведь именно он был убит!

— Люди подчас как звери, — ответил Монк. — Они убивают от страха за себя.

— Ах вот оно что! — Она покачала головой, все еще не в силах прийти в себя от неожиданности. — Но Джосселин был безобиднейший человек! Я никогда не слышала, чтобы он злобно отзывался о ком-нибудь. Конечно, он был весьма остроумен, но за шутки ведь не убивают, даже за язвительные.

— А в чей адрес, — настаивал он, — были направлены наиболее язвительные шутки?

Миссис Доулиш медлила — возможно, просто задумалась, но со стороны это выглядело как нерешительность.

Монк ждал.

— Как правило, в адрес родственников, — медленно произнесла она. — Во всяком случае, при мне… Он говорил, что Менард не всегда бывает добр к окружающим… Но здесь мой муж мог бы сообщить вам больше, чем я… Я всегда любила Менарда, он ведь был самым близким другом Эдварда. — Она моргнула, мягкое лицо ее жалобно исказилось. — На самом деле, особенно резко Джосселин отзывался о себе самом.

— О себе самом? — удивился Монк. — Я побывал в его семье и вполне понимаю чувства майора Грея. Но что он имел против самого себя?

— О, он высмеивал свою бедность, унизительное положение младшего сына, собственную хромоту. Вы ведь знаете, из-за ранения прервалась его военная карьера. Ему казалось, что никто не принимает его всерьез, но это неправда. Он был герой, и его все любили.

— Понимаю. — Монк подумал о Розамонд Шелбурн, вышедшей замуж за титул и положение в обществе по настоянию матери. Любил ли ее Джосселин, или же его неудачное сватовство было скорее пощечиной, нежели раной, еще одним горьким напоминанием о том, что он — всего лишь третий сын? Возможно, ответа на этот вопрос Монк так никогда и не получит.

Он решил сменить тему.

— Рассказывал ли он что-нибудь о своих делах? Он ведь должен был иметь какие-то доходы, кроме содержания, которое получал от семейства.

— О да, — подтвердила хозяйка. — Он говорил об этом с моим мужем, а тот — со мной, правда, без подробностей.

— И что же это было, миссис Доулиш?

— Насколько я знаю, он сделал капиталовложение — и довольно крупное — в компанию, торгующую с Египтом.

Лицо ее несколько оживилось.

— А мистер Доулиш вкладывал средства в ту же самую компанию?

— Он только собирался так поступить. Говорил, что прибыли ожидаются весьма высокие.

— Понимаю. Вы разрешите мне заглянуть к вам еще раз, когда мистер Доулиш будет дома? Мне хотелось бы поподробнее расспросить его об этом предприятии.

— О боже! Боюсь, я неправильно выразилась. Компания еще не существовала. Имелся только проект, которым Джосселин был весьма увлечен.

Монк призадумался. Если Грей лишь собирался создавать торговую компанию и, возможно, убеждал Доулиша вложить туда средства, то на что же он жил раньше?

— Благодарю вас. — Он медленно поднялся. — Я понял. И все же мне хотелось бы поговорить с мистером Доулишем. Он должен быть неплохо осведомлен о финансовых делах майора Грея. Они ведь собирались объединить свои усилия?

— Да, конечно, приходите. — Она без особого успеха пригладила волосы. — Часам к шести.

Ивэн опросил с полдюжины слуг, но выяснил только, что хозяйство ведется хорошо, что сама хозяйка стойко переносит выпавшее ей на долю несчастье и что все ей сочувствуют. У дворецкого племянник служил в пехоте и вернулся домой калекой. Ивэн был поражен, столкнувшись с таким количеством людей, боровшихся с собственным горем и ничего не слыхавших об убийстве.

У шестнадцатилетней младшей горничной брат погиб под Инкерманом. Слуги хорошо помнили майора Грея: обаятельный мужчина, мисс Аманда была им увлечена. Все надеялись еще не раз его увидеть и были потрясены, когда услышали, что Грей зверски убит в собственном доме. Ивэна несколько озадачила их непоследовательность: слуги громко ужасались убийству джентльмена, а о собственных утратах рассказывали очень сдержанно.

Он вышел, восхищенный их долготерпением, но слегка раздраженный той безропотностью, с которой они проводили черту между господским и своим горем. Лишь в прихожей ему пришло в голову, что только так и можно пережить потерю.

Он не выяснил ничего нового о Джосселине Грее.

Доулиш оказался дородным, прекрасно одетым мужчиной с высоким лбом и темными умными глазами. Предстоящая беседа с полицейским его явно не радовала. Впрочем, трудно было ожидать иного. Судя по новенькой мебели и семейным фотографиям, человек он был честолюбивый.

Выяснилось, что о деле, в которое его пытался вовлечь Джосселин Грей, он знал немного, хотя действительно собирался вложить капиталы в еще не существующую компанию.

— Очаровательный малый, — говорил он, стоя у камина вполоборота к Монку. — Трудно ему приходилось. Представьте: вы предвкушаете свадьбу, чувствуете себя уже членом семьи — и вдруг у вас отбивает невесту ваш собственный старший брат, а вы остаетесь ни с чем. — Он угрюмо покачал головой. — С военной карьерой покончено. Единственный выход — поправить дела, удачно женившись. — Доулиш взглянул на Монка, словно желая убедиться, что тот понимает, о чем речь. — Не знаю, почему он этого не сделал. У него была приятная наружность, женщинам он нравился: обаяние, умение вести беседу и все такое… Аманда была от него без ума. — Мистер Доулиш кашлянул. — Моя дочь. Бедняжка была потрясена его смертью. Ужасно! — Он уставился на камин, и отблески огня резче обозначили горестные складки в уголках его рта. — Такой порядочный человек! Понятно, если бы он погиб в Крыму, отдал жизнь за родину… Но дома, здесь!.. Бедная девочка потеряла жениха, он погиб под Севастополем. А старший брат — под Балаклавой. Там они и встретились с молодым Греем. — Мистер Доулиш приостановился и перевел дух. — Они беседовали всю ночь перед битвой. Подумать только, он говорил с Эдвардом за день до его смерти! Это было для нас с женой… — он снова кашлянул и отвел внезапно увлажнившиеся глаза… — большим утешением. Бедная женщина! Эдвард, как вам известно, был нашим единственным сыном. Остались с пятью дочерьми. А теперь еще и это…

— Как я понял, Менард Грей тоже был близким другом вашего сына? — нарушил молчание Монк.

Доулиш снова уставился на тлеющие угли.

— Я бы предпочел не затрагивать эту тему, — хрипловато и через силу ответил он. — Как выяснилось, он дурно влиял на нашего сына, и, если бы не Джосселин, заплативший за Эдварда карточные долги, тому бы не избежать бесчестья. — Мистер Доулиш конвульсивно сглотнул. — Мы полюбили Джосселина, хотя он гостил у нас совсем недолго. — Он взял кочергу и принялся яростно разгребать угли в камине. — Помоги вам бог поймать того безумца, который убил его.

— Мы сделаем все возможное, сэр.

Монку вдруг захотелось высказать все, что он думает об огромных и бессмысленных военных потерях. Тысячи и тысячи умирали от холода и голода, от ран и болезней на холмах чужой враждебной страны. Монк даже не помнил, из-за чего началась Крымская война. Во всяком случае, Англия не оборонялась — Крым удален от нее на тысячи миль. Газеты писали, что Англия пришла на помощь Турции, спасая Османскую империю от окончательного распада. Сколько горя, сколько смертей, сколько искалеченных судеб!..

Доулиш смотрел на Монка, ожидая сочувствия.

— Я очень сожалею о вашем сыне. — Чисто машинально Монк протянул руку. — Он умер таким молодым! По крайней мере, Джосселин Грей рассказал вам, что ваш сын принял смерть мужественно и без мучений.

Тронутый его словами, Доулиш, не раздумывая, пожал протянутую ему руку.

— Спасибо.

И лишь когда Монк вышел, до мистера Доулиша дошло, что он, джентльмен, только что пожал руку полицейскому.

Тем вечером Монк впервые почувствовал, что Грей как личность ему небезразличен. Он сидел в своей тихой комнате, куда доносились лишь приглушенные звуки с улицы. Сердечная привязанность четы Доулиш и упоминание, что Джосселин платил чужие долги, поведали о нем куда больше, чем горе матери или воспоминания соседей. Майор Грей не растратил жизнь на пустые сожаления о том, что менее одаренные братья по праву первородства отняли у него богатство и титул, что слабая по натуре девушка не решилась пойти против воли родителей и предпочла Джосселину Лоуэла. Вероятно, она и сама была не прочь стать женой лорда?

Шелбурны вели светскую жизнь, были всем обеспечены и старались не обращать внимания на чужое горе. При виде нищего, больного или калеки всегда можно перейти на другую сторону улицы, поскольку заботиться об этих людях — обязанность правительства, а утешать — священный долг церкви.

Высшее общество диктует строгие законы: оно предписывает, как следует проводить время, оно требует безукоризненных манер и вкуса во всем, оно определяет узкий круг друзей… Но каково было Джосселину Грею снова столкнуться с этим искусственным миром после кровавого сражения под Балаклавой, обмороженных трупов на подступах к Севастополю, отчаянной борьбы за жизнь на больничной койке!

На улице прогремели колеса экипажа, и какая-то шумная компания разразилась хохотом.

Монк представил себе чувства Грея, возвратившегося в Англию. Родственники, спрятавшиеся от страшной правды за патриотическими статьями в газетах, должны были показаться ему незнакомцами, достойными жалости и презрения.

Монк и сам пережил нечто подобное — после посещения трущоб, притаившихся в какой-нибудь сотне ярдов от ярко освещенных улиц, по которым джентльмены катили в собственных экипажах на званые обеды. В одной комнате ночлежки, без отопления и элементарных удобств, обитали по двенадцать-пятнадцать человек разного пола и возраста. Он видел там малолетних проституток с усталыми и старыми, как сам грех, глазами, тела, изуродованные венерическими болезнями, детей, замерзших насмерть в придорожных канавах. Стоит ли удивляться тому, что все эти люди воровали или же продавали за несколько пенсов свое тело — единственную свою собственность!

Откуда взялось это воспоминание, если он не мог вызвать в памяти даже лицо отца? Должно быть, первое посещение ночлежек оставило глубокий шрам в его сердце. Возможно, Монку давали силы именно гнев и сострадание, а вовсе не честолюбие, не желание подражать во всем человеку, имя и голос которого он забыл. Дай бог, чтобы так оно и оказалось! Это примирило бы его с самим собой.

Чувствовал ли то же самое Грей?

Монку предстояло не просто раскрыть преступление; он должен был отомстить за Джосселина.

Кроме того, нужно поднять дело Лэттерли. Перед тем как посетить миссис Лэттерли, необходимо узнать, в чем он обещал ей помочь — и не смог. Он должен с ней встретиться. Снова увидеть ее лицо, услышать ее голос и хотя бы на короткое время завладеть ее вниманием.

Вторично просматривать дела не имело смысла — он уже изучил их до последнего листка. Поэтому Монк прямиком направился к Ранкорну.

— Доброе утро, Монк. — Приветствие прозвучало бодро, глаза Ранкорна блеснули. На этот раз суперинтендант стоял у окна, и лицо его, обычно бледное, было тронуто легким румянцем, как после хорошей прогулки на свежем воздухе. — Как продвигается дело Грея? Можно что-нибудь подкинуть газетчикам? Они, как вам известно, продолжают на нас наседать. — Ранкорн фыркнул и полез за сигарой в карман. — Скоро они потребуют нашей крови. Полетят головы, Монк!

Поза, в которой он стоял, слегка приподнятые плечи, вздернутый подбородок — все выражало глубокое удовлетворение, и это не ускользнуло от внимания Монка.

— Да, сэр, думаю, так оно и будет, — согласился он. — Но, как вы изволили заметить неделю назад, это расследование может вытащить на свет весьма неприятные обстоятельства. Мне не хотелось бы выступать с опрометчивыми заявлениями, не имея твердых доказательств.

— Вы вообще обнаружили хоть что-нибудь? — Лицо Ранкорна стало серьезным, хотя чувствовалось, что он по-прежнему уверен в неминуемом поражении Монка. — Или зашли в тупик, как Лэмб?

— В настоящий момент все говорит о том, что преступление как-то связано с семьей Грея, сэр, — как можно более спокойно ответил Монк. Его не покидало болезненное подозрение, что Ранкорн знает все заранее и наслаждается этим. — Между братьями имелись определенные трения, — продолжал он. — Нынешняя леди Шелбурн была обручена с Джосселином, а вышла за Лоуэла…

— Вряд ли это могло стать мотивом убийства, — презрительно заметил Ранкорн. — Вот если бы погиб Лоуэл — тогда другое дело.

Монк подавил раздражение. Он чувствовал, что Ранкорн нарочно его провоцирует. Несомненно, отношения их в прошлом были весьма натянутые. Странно, что Монк не понял этого с самого начала.

— Не совсем так, — заметил он. — Леди, кажется, предпочитала Джосселина, и единственный ребенок, зачатый еще до отъезда майора Грея в Крым, больше похож на него, чем на Лоуэла.

Лицо Ранкорна на миг осунулось, но тут же снова расплылось в улыбке. Сигару он так и не зажег.

— Вот как? Да… Но я предупреждал вас, что дело скверное, не правда ли? Будьте осторожны, Монк. Один неверный шаг в Шелбурн-Холле, и почетное семейство добьется вашего увольнения еще до того, как вы возвратитесь в Лондон.

«К твоей несказанной радости», — подумал Монк.

— Совершенно верно, сэр, — произнес он вслух. — Поэтому газетчикам пока ничего сообщать не стоит. Я, собственно, пришел спросить вас насчет дела Лэттерли…

— Лэттерли? Да что у вас там за чертовщина с этим делом? Бедняга покончил с собой. — Ранкорн прошелся по кабинету и сел за стол, обшаривая ящик в поисках спичек. — Пусть этим занимается церковь, мы-то тут при чем? У вас не найдется спичек, Монк? Не можем же мы принимать всерьез фантазии потрясенной горем женщины! А… Не беспокойтесь, спички нашлись. — Он прикурил и запыхтел сигарой. — Джентльмен ввязался в аферу, посоветовал всем своим друзьям вложить туда деньги, а когда предприятие лопнуло — не вынес позора. Кто-то назовет это трусостью, кто-то — благородным поступком. — Он выдохнул струю дыма и взглянул на Монка. — По-моему, глупость. Но эти джентльмены удивительно чувствительны, когда речь заходит об их добром имени. Некоторые держат слуг только для званых обедов, выставляют по шесть перемен блюд, а все остальное время живут впроголодь. Растапливают для гостей все камины, а потом коченеют от холода. Гордость — дурной советчик. — Глаза его довольно блеснули. — Запомните это, Монк.

Он взглянул на лежащие перед ним бумаги.

— Что, черт возьми, вас беспокоит в деле Лэттерли? Займитесь Греем, нам необходимо выяснить правду, какой бы она ни была. Публика ждать не хочет, вопрос уже поднимался в палате лордов. Вам это известно?

— Нет, сэр, но после беседы с леди Шелбурн я уже ничему не удивляюсь. Так у вас есть записи по делу Лэттерли, сэр?

— Вы упрямы, Монк. Весьма сомнительное достоинство. Я принял у вас письменный рапорт о том, что это было самоубийство. Вас оно тогда не заинтересовало. Не собираетесь же вы снова начать расследование?

— Да, сэр, собираюсь.

Он нанес визит семейству Лэттерли вечером, после работы. Наверняка Монк бывал у них в доме и раньше — вряд ли он вызывал миссис Лэттерли для беседы в полицейский участок. Монк оглядел улицу, ища знакомые приметы, но не заметил ни одной.

Из всех улиц на свете он сохранил в памяти лишь холодные мостовые Нортумберленда, чистые, исхлестанные ветром домики, серое море, гавань внизу и тянущиеся до горизонта вересковые пустоши. Еще смутно припоминалось ему первое путешествие на поезде — в Ньюкасл. Пышущая жаром огромная машина, клубы пара, мощное биение стального сердца и захватывающий детский страх при мысли о клокочущей огнем топке.

В Лондон Монк уезжал совсем по-другому. Он уже был постарше лет на десять. Мать умерла. Бет осталась с тетей. Отец погиб в море еще до того, как сестренка научилась ходить. Отъезд в Лондон означал начало новой жизни; детство кончилось. Бет провожала его на станции, что-то кричала вслед, комкая руками передник. Ей тогда было не больше девяти, а ему — лет пятнадцать. Но он умел читать и писать, а стало быть, перед ним открывался весь мир.

Как давно все это было… Сейчас ему за тридцать, возможно, тридцать пять. Чем он занимался эти двадцать лет? Почему так и не вернулся на родину? Все это ему еще только предстояло выяснить. Часть его прошлого хранится в полицейском участке — у Ранкорна, который его ненавидит. Но неужели у него не было никакой личной жизни — одна только служба?

А что с ним было до прихода в полицию? Его служебные записи охватывали лишь последние двенадцать лет. А восемь лет перед этим? Карабкался наверх под руководством безымянного и безликого наставника? Учился одеваться и говорить, как джентльмен? Монка подчас путали собственное честолюбие и сила воли.

Он стоял перед дверью дома Лэттерли, испытывая странное волнение. Бывал ли он здесь раньше? В последнее время он часто думал о миссис Лэттерли, но теперь это казалось ему непростительной глупостью, потому что сама она, возможно, не вспомнила о нем ни разу. Не исключено, что даже придется объяснять, зачем он явился.

Монк поколебался: стучать или не стучать? Может, лучше зайти в другой раз, когда он узнает побольше и о себе, и о деле Лэттерли? Но тут мимо крыльца по улице прошла девушка, и, чтобы не выглядеть глупо, Монк поднял руку и постучал.

Горничная открыла почти немедленно. Брови ее чуть приподнялись от удивления.

— Добрый вечер, мистер Монк. Входите, сэр. — Произнесено все было с безукоризненной вежливостью, хотя и несколько поспешно. — Семейство ужинает в гостиной, сэр. Доложить ли мне о вашем приходе?

— Да, пожалуйста. Благодарю вас.

Монк разделся и последовал за ней в столовую при кухне.

Горничная вышла, а Монк принялся расхаживать взад-вперед. Он был взволнован. Лишь мельком оглядел он мебель, весьма посредственную картинку на стене и потертый ковер. О чем он собирался говорить с ней? Монк вторгся в чужой дом лишь потому, что лицо хозяйки не давало ему покоя. Конечно, она надеялась, что он сможет как-то обелить поступок ее тестя. Самоубийство считалось ужасным грехом, и никакой финансовый крах не мог оправдать в глазах церкви это преступление против бога. Если бы заключение полиции не допускало двоякое толкование, тестя миссис Лэттерли непременно похоронили бы за оградой церковного кладбища.

Возвращаться было поздно, хотя мысль о бегстве мелькнула в голове Монка. Он поискал иные возможные предлоги для визита, прикинул, не сослаться ли на письмо, найденное в комнате Грея, но тут вернулась горничная.

— Миссис Лэттерли примет вас, сэр. Прошу.

И он послушно последовал за ней — с бьющимся сердцем и пересохшим ртом.

Гостиная была средних размеров, уютная, оригинально обставленная. Здесь чувствовался размах человека, привыкшего тратить деньги давно и без оглядки. Однако наметанный глаз Монка приметил и несколько выцветшие на солнце шторы, и то, что ковер не вполне подходит к мебели. В целом комната ему пришлась по вкусу, но он опять невольно спрашивал себя, где и когда в беспощадном продвижении по общественной лестнице он научился разбираться в подобных вещах.

Взгляд его обратился к сидящей у камина миссис Лэттерли. Платье на ней было не черное, а цвета темного вина, на щеках играл легкий румянец. Шея и плечи казались хрупкими, как у ребенка, но выражение лица было отнюдь не детским. Она смотрела на Монка, широко раскрыв глаза.

Монк поспешно повернулся к остальным. Мужчина с более светлыми, чем у нее, волосами — по-видимому, муж. Что же касается сидевшей напротив женщины с гордым и сердитым лицом, Монк сразу узнал в ней даму, с которой встречался и немедленно повздорил в Шелбурне, — мисс Эстер Лэттерли.

— Добрый вечер, Монк. — Чарльз Лэттерли остался сидеть. — Вы помните мою жену? — Он повел рукой в сторону Имогены. — А это моя сестра, мисс Эстер Лэттерли. Она была в Крыму, когда умер отец.

В голосе его ясно слышался оттенок неудовольствия. Похоже, мистер Лэттерли сожалел, что в свое время позволил Монку вмешаться в дела семьи.

Внезапно Монк со страхом понял, что успел попасть в немилость и в этом доме. Что он здесь-то натворил? Был слишком дерзок, бесчувствен к их несчастью? Оттолкнул необдуманным высказыванием или проявил вызывающую бесцеремонность? Кровь бросилась Монку в лицо, и он заставил себя открыть рот.

— Добрый вечер, сэр. — Затем он поприветствовал легким поклоном Имогену и Эстер. — Добрый вечер, мэм. Мисс Лэттерли.

Он счел за лучшее не упоминать об их знакомстве — слишком уж неудачной была встреча.

— Чем мы можем помочь вам? — спросил Чарльз, кивком предлагая Монку расположиться поудобнее.

Монк сел, и тут ему пришло в голову, что Имогена, возможно, общалась с ним тайком от мужа и невестки, пытаясь сама выяснить правду о смерти тестя. Если так, то он не имел права выдавать ее.

Он сделал глубокий вдох, моля бога, чтобы тот помог ему вспомнить, что он слышал от Чарльза, а что от Имогены. Он мог, конечно, сблефовать, намекнув, что открылись некие новые обстоятельства — например, связь с убийством майора Грея… Но к чему эта ложь? Ведь он явился сюда из-за Имогены Лэттерли! Эти люди знали Монка — пусть поверхностно, но все же знали. Он работал на них незадолго до несчастного случая. Разумеется, им есть что сообщить ему о нем самом.

Все трое смотрели на него выжидательно.

— Возможно… — Голос его был хрипловат, и пришлось откашляться. — Мне удалось выяснить нечто новое. Но прежде чем рассказать об этом, я хочу полностью удостовериться в справедливости моих выводов, поскольку здесь затронуты интересы других людей. — После таких слов они, как приличные люди, не станут сразу допытываться, что же ему удалось открыть. Он снова откашлялся. — Прошло уже довольно много времени с нашего последнего разговора, а заметок я не делал из соображений осторожности…

— Благодарю вас, — медленно проговорил Чарльз. — Весьма осмотрительно с вашей стороны.

Фраза далась ему с трудом, видно было, что вторжение полиции в столь деликатное дело его раздражает.

Эстер смотрела на Монка с откровенным недоверием.

— Давайте освежим в памяти все обстоятельства, — предложил Монк, отчаянно надеясь заполнить зияющие пустоты в собственном мозгу. Пока все, что ему известно, он услышал от Ранкорна. В свою очередь, Ранкорн знал лишь то, что Монк счел нужным ему сообщить.

— Да-да, конечно, — согласился Чарльз.

Монк чувствовал на себе внимательные взгляды обеих женщин. Имогена смотрела с тревогой, нервно оглаживая юбку, Эстер — пристально, готовая вмешаться в любой момент. Монк тут же постарался исключить обеих из поля зрения и сосредоточиться на Чарльзе, чтобы не пропустить ни единой спасительной детали. Слишком легко было сейчас ошибиться, а этого Монк допустить не хотел.

— Ваш отец скончался в своем кабинете, — начал он. — В собственном доме в Хайгейте четырнадцатого июня.

Об этом он узнал от Ранкорна.

— Да, — подтвердил Чарльз. — Это случилось ранним вечером перед обедом. Мы с женой как раз гостили у родителей. В то время как все поднялись к себе переодеться…

— Все?

— Возможно, точнее было бы сказать — мы оба. Моя мать и я. Жена немного опоздала. Она зашла к миссис Стендинг, жене священника, а отец, как уже было сказано, находился в своем кабинете.

Смерть наступила в результате выстрела. Поэтому следующий вопрос напрашивался сам собой.

— Кто из вас слышал выстрел?

— Ну, полагаю, мы все его слышали, но только жена сразу догадалась, что произошло. Она как раз шла к дому через сад и оранжерею.

Монк повернулся к Имогене.

Она смотрела на него, чуть нахмурившись, словно желала что-то сказать, но не осмеливалась это сделать. В глазах ее Монк прочел боль и тревогу.

— Миссис Лэттерли?

Монк начисто забыл, о чем он собирался спросить ее. Внезапно он осознал, что его пальцы болезненно впиваются в колени. Он заставил себя расслабиться. Ладони были липкими от пота.

— Да, мистер Монк? — тихо отозвалась она.

В голове Монка царила пустота. О чем они говорили в последний раз? Она подошла к нему в церкви, уверенная, что он все знает… Хозяева ждали его следующего вопроса. Чарльз Лэттерли — холодно, с неодобрением, Эстер — вне себя от его бестолковости. Ему уже было известно, как она оценивает его способности. Что ж, атака — лучший способ обороны.

— Каким образом, миссис Лэттерли, вы поняли, что раздался выстрел, если остальным это и в голову не пришло? — В тишине его голос прозвучал особенно громко, словно внезапный бой часов в пустой комнате. — Вы боялись, что ваш тесть покончит с собой или что кто-то угрожает его жизни?

На щеках ее появился румянец, в глазах вспыхнул гнев.

— Конечно, нет, мистер Монк. Иначе я бы просто не рискнула оставить его одного. — Она перевела дыхание и заговорила спокойней. — Я знала, что он потрясен, мы все это знали, но я не могла себе представить, что все так серьезно! Что он может выстрелить в себя или настолько утратит контроль над собой, что допустит гибельную небрежность в обращении с оружием.

Это был храбрый ответ.

— Я думаю, если вы и впрямь что-то обнаружили, мистер Монк, — вмешалась Эстер, — то вам лучше выяснить все до конца, а потом уже прийти к нам с новыми сведениями. Ваше блуждание вокруг да около бессмысленно и утомительно. А ваше предположение, будто бы моя невестка предчувствовала несчастье и никого не предупредила, просто оскорбительно. — Она с отвращением смерила его взглядом. — Неужели это все, на что вы способны? Не представляю, как вы можете поймать преступника, если только не уткнетесь в него носом!

— Эстер! — резко оборвала ее Имогена, ни на кого, впрочем, не глядя. — Мистер Монк обязан был задать этот вопрос. В конце концов, я могла задним числом осмыслить то, чего не понимала прежде.

Монка обдало внезапной волной глупой признательности. Он не заслужил такого заступничества.

— Благодарю вас, мэм. — Он попытался улыбнуться — получилась гримаса. — Вам известно, насколько велик был финансовый ущерб, понесенный вашим тестем?

— Дело было даже не в деньгах, — ответила Имогена, воспользовавшись тем, что Чарльз еще не сумел подобрать нужные слова, а Эстер временно притихла. — Это был вопрос чести. — Она закусила губу, и голос ее упал до сдавленного шепота. — Он посоветовал многим друзьям вложить капиталы в эту компанию. Все они потеряли деньги, потому что поверили ему.

Монк молчал. Слова утешения были бы сейчас ни к месту. Так что же им руководит? Жалость или желание защитить эту женщину?

— Это предприятие обернулось страшной трагедией, — потупившись, тихо продолжила Имогена. — Сначала — папа, потом — мама, теперь вот — Джосселин.

До Монка не сразу дошел смысл сказанного.

— Вы знали Джосселина Грея?

Вопрос вырвался у него невольно.

Имогена слегка нахмурилась, явно озадаченная такой реакцией гостя. Затем щеки ее порозовели, и она растерянно отвела глаза, избегая встречаться взглядом со всеми, но особенно — с мужем.

— Ради всего святого! — взорвался наконец Чарльз. — Вы что, с луны свалились?

Монк понятия не имел, что ему на это ответить. При чем здесь вообще Грей? Может, он сам был с ним знаком?

Интересно, что Лэттерли теперь думают о Монке? Что он либо сумасшедший, либо сыграл с ними какую-то отвратительную шутку. Монк чувствовал, что лицо его горит, он видел, что Имогена озабоченно смотрит на него. Глаза Эстер были полны презрения.

И снова на помощь пришла Имогена.

— Мистер Монк никогда не встречался с Джосселином, Чарльз, — негромко напомнила она. — Имя очень легко забывается, когда не знаком с тем, кому оно принадлежит.

Эстер переводила взгляд с невестки на сыщика и обратно. В ее ясных умных глазах отчетливо читалось понимание того, что здесь что-то не так.

— Конечно, — добавила Имогена. — Мистер Монк появился здесь только после смерти папы. — Она по-прежнему не глядела на мужа, но следующая фраза предназначалась ему: — А Джосселин, если помнишь, после этого уже не заглядывал.

— Ты не вправе обвинять его, — с упреком заметил Чарльз. — Он был опечален не меньше нашего. И кстати, написал мне очень вежливое письмо с соболезнованиями. — Он заложил руки в карманы и пожал плечами. — В самом деле, он, вероятно, чувствовал неуместность визита при сложившихся обстоятельствах. Понимал, что мы не настроены далее поддерживать с ним отношения. Так что это было весьма деликатно с его стороны.

Чарльз смотрел только на Имогену, как бы не замечая Эстер.

— Очень похоже на него, он всегда был таким чутким. — Имогена глядела куда-то вдаль. — Как мне его не хватает!

Чарльз, кажется, хотел ей что-то ответить, но передумал. Вместо этого он вынул руки из карманов и, подойдя к жене, бережно взял ее за плечи.

— Так вы с ним не встретились? — спросил он Монка.

— Нет. — Это был единственно возможный ответ. — Его тогда не было в городе.

Вполне вероятно, что он даже не солгал.

— Бедный Джосселин! — Имогена, казалось, не замечала рук мужа, сжавших ее плечи. — Должно быть, он ужасно переживал. — продолжала она. — Конечно, он не был ответствен за это несчастье, его обманули так же, как и нас, но он был из тех людей, что берут всю вину на себя. — Голос ее был печальным и тихим.

Монк мог только предполагать, спрашивать он не осмеливался. Грей каким-то образом был вовлечен в авантюру, на которой Лэттерли-старший потерял все свои средства. Равно как и доброе имя, поскольку посоветовал друзьям принять участие в сомнительном предприятии. Однако получается, что Джосселин и сам прогорел, поэтому просил семейного поверенного об увеличении содержания.

Письмо с отказом было отправлено вскоре после смерти Лэттерли. Может быть, именно финансовый крах заставил Грея пуститься в азартные игры или прибегнуть к шантажу? Если убытки были значительны, то он мог впасть в отчаяние под давлением кредиторов и перед угрозой скандала. Единственным его капиталом было обаяние, используя этот дар, он мог круглый год гостить в разных домах, высматривая богатую наследницу. Тогда бы ему не пришлось больше клянчить денег у матери и старших братьев.

Но кто? Кто из его знакомых был настолько уязвим, что согласился платить за молчание и в то же время оказался способен на убийство?

Где гостил Джосселин? Все опрометчивые поступки совершаются людьми как раз во время долгих уик-эндов за городом. Вдруг Джосселин стал свидетелем супружеской измены?

Но измена влечет за собой убийство, если только возникнет сомнение в отцовстве ребенка, будущего наследника, или вот-вот разразится скандал, ведущий к разводу и последующему общественному остракизму. Убить могли, лишь опасаясь огласки чего-то действительно страшного: кровосмешения, извращений или импотенции. Бог знает почему, но импотенция считается самым страшным позором.

Ранкорн был прав: намекни он кому-нибудь о подобных подозрениях — и его карьере придет конец. Весть немедленно долетит до высшего начальства, а такого скандала не простят никому.

Взгляды трех пар глаз были вновь обращены на Монка. Чарльз даже не скрывал своего нетерпения.

Эстер, не в силах более сдерживаться, комкала платок и тихо притопывала. Ее мнение об инспекторе безошибочно выдавало выражение лица.

— Так что вы хотели сообщить нам, мистер Монк? — резко поинтересовался Чарльз. — Если ничего, то я бы просил вас впредь не беспокоить нас попусту, поскольку для нас смерть родителей — действительно трагедия. Покончил ли мой отец жизнь самоубийством или же погиб по собственной неосторожности — ничего определенного вам так и не удастся доказать. Мы были бы крайне вам обязаны, если бы вы проявили милосердие и позволили возобладать последней версии. Моя мать не пережила горя. Наш близкий друг зверски убит в своем собственном доме. Если мы ничем не можем вам помочь, позвольте нам самим справляться с нашими бедами. Моя ошибалась, питая надежду, что с вашей помощью мы найдем более утешительное объяснение нашим несчастьям. Женщины — натуры слабые, им трудно принять горькую правду.

— Все, что хотела от меня ваша жена, — это выяснить, как все было на самом деле, — быстро произнес Монк, оскорбившись за Имогену. — Я не вижу здесь слабости. — И он посмотрел Чарльзу в глаза.

— Весьма любезно с вашей стороны, мистер Монк. — Чарльз снисходительно взглянул на Имогену, вероятно, приняв слова Монка за комплимент. — Но я не сомневаюсь, что рано или поздно она придет к тому же выводу, что и мы. Спасибо вам за визит. Уверен, вами руководило исключительно чувство долга.

Монк пришел в себя лишь в передней. Что он наделал! Думал лишь об Имогене и ее вздорной золовке и как мальчишка растерялся перед самонадеянным Чарльзом Лэттерли, который, естественно, стремится замять семейный скандал. Повернувшись на каблуках, Монк снова оказался перед дверью. Он хотел спросить их о Грее, он обязан был спросить о нем. Монк сделал шаг, но тут же остановился. Положение было глупое. Постучать, словно слуга? В этом доме принимали Джосселина Грея, а Имогена, кажется, искренне о нем жалеет. Он решительно поднял руку и тут же опустил.

Дверь открылась, и вышла Имогена. Она остановилась в удивлении. Щеки ее вспыхнули.

— Прошу прощения. — Она перевела дыхание. — Я… я не думала, что вы еще здесь.

Он молчал, не зная, что ответить. Наконец заговорила она:

— Что-нибудь еще, мистер Монк? Вы в самом деле что-то выяснили?

В голосе ее прозвучала надежда, и он понял, что она действительно обратилась к нему за помощью сама, ничего не сообщив об этом ни Эстер, ни мужу.

— Я занимаюсь сейчас делом Джосселина Грея.

Вот и все, что он оказался способен произнести. Он так ничего и не вспомнил!

Она опустила глаза.

— Вот как… И поэтому вы пришли сюда? Извините, я просто не догадалась сразу. Вы… Вы хотели что-то узнать о майоре Грее?

— Мне… — Он сделал глубокий вдох. — Мне, право, неловко беспокоить вас…

Она вскинула голову, в глазах ее вспыхнул гнев. Что было причиной, он не понял. Это нежное лицо постоянно являлось ему, будило какие-то забытые давние воспоминания об утраченном счастье, покое, уверенности в завтрашнем дне. Каким же нужно быть глупцом! В ее глазах он ничем не лучше пожарника или водопроводчика.

— Беда не приходит одна, — негромко произнесла она. — Я читаю газеты. Что вы хотите выяснить о майоре Грее? Если бы мы знали что-нибудь для вас полезное, мы бы сообщили.

— Да. — Он был смущен и растерян. — Конечно. Я бы удивился, будь все по-другому… Но мне пока не о чем спрашивать. До свидания, миссис Лэттерли.

— До свидания, мистер Монк.

Она чуть запрокинула лицо, и ему показалось, что глаза ее влажно блеснули. Слезы? Но почему? Что это? Растерянность? Крушение надежд? Ах, если бы память вернулась к нему!

— Паркин, проводи мистера Монка. — Она отвернулась и, не дождавшись появления горничной, пошла прочь.