Книга: Чужое лицо
Назад: Глава 10
Дальше: Глава 12

Глава 11

Монк сидел в кресле и смотрел на потолок своей комнаты. Дождь прекратился, было тепло и влажно, однако он чувствовал, как его пробирает озноб.
Почему? Бессмыслица, кошмарный сон. Однако у него имелись неопровержимые доказательства.
Той ночью Монк находился в квартире Грея. Что бы там ни произошло, он так торопился покинуть дом, что забыл свою трость в прихожей. На Даути-стрит он остановил кеб. Кучер не сумел сдержать лошадь, что стоило ему жизни, а Монку — памяти.
Но зачем было Монку убивать Грея? Что их связывало? Они ни разу не встречались в доме Лэттерли, о чем свидетельствовали слова Имогены. У них не было общих знакомых. Если бы Монк расследовал дело, где фигурировал Грей, это было бы известно Ранкорну и отражено в записях самого Монка.
Так почему же? За что он убил его? Никто, будучи в здравом уме, не ворвется в дом незнакомца, чтобы избить его до смерти. Разве что сумасшедший.
Может быть, Монк — сумасшедший? Может быть, он повредился рассудком еще до несчастного случая? Вдруг он лишился памяти не вследствие удара, а от ужаса перед преступлением своего неуправляемого двойника?
Он должен все обдумать. Он должен скрупулезно восстановить события, пока не сложится цельная картина, пока не станет ясно, что же произошло на самом деле. Монк был слишком рассудительным человеком, чтобы поверить в собственное безумие. И все же он раз за разом возвращался к этой страшной мысли.
Минуты складывались в часы, часы — в целую ночь. Сначала Монк ходил по комнате взад-вперед, пока не заболели ноги; потом упал на стул и долго сидел неподвижно, чувствуя, как холодеют руки. Ночной кошмар обернулся бессмысленной и неопровержимой реальностью. Монк напрягал память изо всех сил, но так и не мог вспомнить ничего связанного с Джосселином Греем. Он даже не мог представить себе его лица! При мысли о покойном Монк не чувствовал ни гнева, ни ненависти. Но он был там в ночь убийства, он проник в дом, когда Гримвейд провожал Бартоломью Стаббса до двери Йитса!
Он пробыл в квартире Грея около сорока пяти минут, Гримвейд видел, как Монк покидал дом, но принял его за Стаббса. Недаром привратнику показалось, что во второй раз комплекция посетителя несколько изменилась. Пронизывающий взгляд…
Монк вспомнил свои глаза, увиденные им в зеркале по возвращении из госпиталя. Гримвейд прав: пристальный взгляд темно-серых глаз Монка напоминал взгляд гипнотизера.
Итак, Монк вошел в квартиру Грея. Причем он не выслеживал Джосселина, он просто знал, где тот живет. Следовательно, они все-таки были знакомы. Но каким образом? Почему он возненавидел Грея до такой степени, что избил до смерти и продолжал наносить удары, хотя даже безумцу было очевидно, что тот уже мертв?!
Монку часто приходилось испытывать страх. Ребенком он видел, как море поглощает людей, корабли и даже береговую полосу. До сих пор в его ушах эхом раздавались завывание ветра и рокот волн.
Позже он боялся темных лондонских улиц, трущоб и голодной смерти. Однако он был слишком горд, чтобы чем-то выдать свой страх, и поэтому выжил.
Конечно, все это были пустяки по сравнению с непроницаемой темнотой, клубившейся теперь в его сознании и в его душе.
Монк успел открыть в себе множество неприятных качеств: грубость, непомерное честолюбие, бесцеремонную напористость. Но это он бы еще как-нибудь пережил. В сущности, он уже начал исправляться.
Но убийство Джосселина Грея!..
Чем упорнее Монк пытался найти в случившемся смысл, тем бессмысленнее оно ему казалось.
Даже предположение о собственном безумии ничего не проясняло. Монк ведь не набросился на первого встречного, он выбрал именно Грея, мало того — проник в его дом. А ведь даже сумасшедший должен был руководствоваться каким-то мотивом. Он обязан выяснить причину своего поступка — ради себя самого, причем как можно быстрее. Иначе его опередит Ранкорн.
Впрочем, скорее всего, первым тайну Монка раскроет Ивэн.
При этой мысли Монк похолодел. Хуже ничего нельзя было представить: где-то впереди его поджидал страшный момент, когда Ивэн поймет, что убийца, вселявший ужас в них обоих, — это сам Монк!
Надо попробовать заснуть. Часы на камине показывали тринадцать минут пятого. Завтра он начнет новое расследование. Чтобы сохранить рассудок, Монк обязан разобраться, почему он убил Джосселина Грея. И желательно — раньше, чем это сделает Ивэн.

 

Наутро, явившись в участок, Монк столкнулся нос к носу с Ивэном.
— Доброе утро, сэр, — бодро приветствовал его юноша.
Монк ответил, но слегка отвернувшись, словно опасался, что помощник по выражению лица догадается о его невеселых мыслях. Выходило, что лгать — удивительно трудно. А лгать ему теперь придется постоянно, изо дня в день.
— Я вот о чем думаю, сэр. — Кажется, Ивэн не заметил в его поведении ничего необычного. — Хорошо бы до того, как мы предъявим обвинение лорду Шелбурну, еще раз проверить всех знакомых Грея. Вполне возможно, что здесь замешана другая женщина. У Доулишей — дочь, у Фортескью — жена, у Чарльза Лэттерли — тоже.
Монк похолодел. Он совсем забыл, что именно Ивэн обнаружил в бюро Грея письмо Чарльза Лэттерли.
Из оцепенения его вывел голос Ивэна.
— Сэр?
— Да, — поспешил согласиться Монк. Он должен взять себя в руки. — Вы совершенно правы.
Послать Ивэна проверять знакомых Грея было бы теперь чудовищным лицемерием. Что почувствует и что подумает молодой человек, когда узнает, кто настоящий убийца!
— Если не возражаете, я начну с Лэттерли, сэр? — продолжал тем временем Ивэн. — Мы о нем почти ничего не знаем.
— Нет!
Ивэн был озадачен.
Монк взял себя в руки, справившись с дрожью в голосе, но повернуться к Ивэну лицом так и не решился.
— Нет, я займусь этим сам. Мне хотелось бы, чтобы вы еще раз наведались в Шелбурн-Холл. — Монк должен убрать Ивэна из города, чтобы выиграть таким образом хотя бы несколько дней. — Попробуйте подружиться со слугами, в частности, с горничными и камеристками. Они особенно наблюдательны по части хозяйских промахов. Скандал может случиться с кем угодно, но когда брат наставляет рога брату, это уже не просто оскорбление — это предательство.
— Вы полагаете, что так будет лучше, сэр?
В голосе Ивэна явственно слышалось удивление.
Боже! Конечно, пока его помощник ничего не знает, но как долго это будет продолжаться? Монка прошиб холодный пот.
— Так полагает мистер Ранкорн.
Деланная небрежность тона давалась Монку нелегко.
— Да, сэр. — Ивэн смотрел на него растерянно и тревожно. — Но он может ошибаться. Слишком уж ему хочется, чтобы мы арестовали лорда Шелбурна…
Ивэн не договорил. Впервые он дал понять, что прекрасно понимает интригу Ранкорна. Монк вздрогнул, вскинул глаза и тут же пожалел об этом. В открытом взгляде Ивэна он прочел беспокойство.
— Мы никого не арестуем, пока не получим веских доказательств, — медленно проговорил Монк. — Поезжайте в Шелбурн-Холл и постарайтесь их найти. Но будьте осторожны; меньше говорите, больше слушайте. И главное — избегайте любых намеков.
Ивэн колебался.
Монк молчал, давая понять, что разговор окончен.
Стоило юноше ступить за порог, Монк тяжело опустился на стул и закрыл глаза. Все оказалось даже хуже, чем представлялось ему ночью. Ивэн искренне верит ему. Когда иллюзии рухнут, он сначала проникнется к Монку жалостью, а затем возненавидит.
А как быть с Бет? В Нортумберленде, наверное, так ничего и не узнают. Может, стоит попросить кого-нибудь написать ей письмо с кратким сообщением о смерти брата?
— Спите, Монк? Я надеюсь, что все-таки размышляете, — послышался исполненный сарказма голос Ранкорна.
Монк открыл глаза. Теперь у него нет ни будущего, ни карьеры. А стало быть, Ранкорна бояться уже незачем. По сравнению с тем, что наделал он сам, козни Ранкорна представлялись ему детской забавой.
— Размышляю, — холодно отозвался Монк. — Лучше заниматься этим до встречи со свидетелем, а не после. А то сболтнешь случайно что-нибудь неуместное…
Ранкорн приподнял брови.
— Опять правила хорошего тона? Подозреваю, что на них у вас не осталось времени. — Он стоял перед Монком, заложив руки за спину и покачиваясь с носка на пятку. Потом вынул руки из-за спины. В правой была пачка утренних газет. — Читали? Кого-то зарезали в Степни. В связи с этим опять поминают убийство Грея.
— Газетчики, что же, полагают, что в Лондоне один-единственный убийца на всех? — спросил Монк.
— Они разгневаны и испуганы, — отрезал Ранкорн. — И разочарованы в людях, которые должны стоять на страже порядка. — Он бросил газеты на крышку бюро. — Публике наплевать, изъясняетесь ли вы, как джентльмен, и правильно ли пользуетесь столовыми приборами, мистер Монк. Общественность желает, чтобы вы занимались делом: ловили убийц и очищали от них город.
— Вы полагаете, это лорд Шелбурн зарезал кого-то в Степни?
Монк встретился взглядом с Ранкорном. Что ж, теперь он, по крайней мере, может не скрывать своей ненависти.
— Конечно, нет! — злобно бросил Ранкорн. — Но я смотрю, вы и думать забыли о карьере, когда речь зашла об аресте Шелбурна.
— В самом деле? Я просто сомневаюсь в том, что он виновен. — Монк по-прежнему глядел в лицо Ранкорну. — Если вы так уверены, то арестуйте его сами.
— Не смейте дерзить! — вскричал Ранкорн, подаваясь вперед и сжимая кулаки. — Будь я проклят, если вы пойдете на повышение, пока я остаюсь здесь старшим! Вы меня слышите?
— Конечно, я вас слышу, — ровным голосом отвечал Монк. — Хотя вы могли бы и не говорить этого; ваши намерения и так очевидны. А теперь о них известно всему участку — у вас слишком громкий голос. Итак… — Он встал и направился к двери. — Если вам больше нечего мне сообщить, сэр, то я, с вашего позволения, пойду опрашивать свидетелей.
— Я даю вам срок до конца этой недели! — проревел Ранкорн ему вслед, рискуя получить апоплексический удар.
Однако Монк уже был за дверью. Беда имеет свои преимущества: она затмевает все прочие неурядицы.

 

Оказавшись у дома Лэттерли, Монк постарался сосредоточиться, помня, что времени ему Ранкорном отпущено мало. К тому же вот-вот вернется Ивэн. Ему необходимо было поговорить с Имогеной с глазу на глаз. Шла первая половина дня, и Чарльз наверняка отсутствовал. Служанка выслушала Монка и, поколебавшись, пошла докладывать.
Считая секунды, он нервно расхаживал по прихожей, когда послышались легкие решительные шаги и дверь, ведущая в жилые комнаты, открылась. Монк обернулся. На пороге стояла не Имогена, а Эстер Лэттерли.
На миг он ощутил разочарование, а затем что-то вроде облегчения. Монка страшил предстоящий разговор с Имогеной. При Эстер он бы не рискнул его завести, и, стало быть, встреча откладывалась. Придется зайти попозже. Он должен узнать правду, какой бы ужасной она ни оказалась.
— Доброе утро, мистер Монк, — удивленно произнесла Эстер. — Чем мы можем вам помочь на этот раз?
— Боюсь, что ничем, — ответил он. Эстер ему не нравилась, но невежливым быть не хотелось. — Я намеревался еще раз побеседовать с миссис Лэттерли относительно смерти майора Грея. Вы, как я понимаю, были в это время за границей?
— Да. Но Имогены сейчас, к сожалению, нет, и вернется она только к вечеру.
Эстер слегка нахмурилась, и Монк почувствовал себя несколько неловко под ее внимательным оценивающим взглядом. Имогена была добрее, гораздо мягче в общении, но Эстер с ее цепким умом скорее поняла бы Монка.
— Я вижу, вас что-то сильно тревожит, — серьезно проговорила она. — Пожалуйста, садитесь. Ваше беспокойство как-то связано с Имогеной? Я буду вам очень признательна, если вы доверитесь мне, а я уж постараюсь уладить это дело с максимальной деликатностью. Поймите, в последнее время ей, как и моему брату, пришлось многое пережить. Так что вы обнаружили, мистер Монк?
Глаза ее были ясны и спокойны. Все-таки замечательная она женщина, и какова сила воли: наперекор семье пуститься в опасное плавание к месту кровавых сражений и рисковать собственной жизнью и здоровьем, выхаживая раненых. Если между ним и Имогеной лежала целая пропасть (ужас, насилие, ненависть, боль — все, о чем она понятия не имела), то жизненный опыт Эстер был вполне сопоставим с его собственным. Эстер тоже видела в свое время жизнь и смерть без прикрас, ей было известно, что может сделать с людьми страх.
Да, наверное, поговорить с ней имело смысл.
— Я попал в крайне затруднительное положение, мисс Лэттерли, — начал Монк. Против его ожидания, усилий это почти не потребовало. — Ни вам, ни кому другому я еще не открыл всей правды о своем расследовании обстоятельств гибели майора Грея.
Эстер не перебивала. Странно, но она, оказывается, знала, когда следует хранить молчание.
— Я не лгал, — продолжил он. — Но я умолчал об одной весьма важной детали.
Она побледнела.
— Что-то связанное с Имогеной?
— Нет-нет! О ней мне вообще мало что известно. Я знаю только, что она была знакома с Джосселином Греем, поскольку его принимали в вашем семействе как друга Джорджа. То, о чем я умолчал, касается меня самого.
В глазах ее промелькнула озабоченность, но чем это было вызвано — он бы не понял. То ли профессиональной привычкой сестры милосердия, то ли страхом за Имогену, чье поведение почему-то ее беспокоило. Однако Эстер по-прежнему слушала, не перебивая.
— Несчастный случай, произошедший со мной до того, как я начал расследование дела Грея, безумно все усложнил. — Лишь бы она не подумала, что Монк напрашивается на сочувствие. Кровь бросилась ему в лицо. — Я утратил память, — с трудом выговорил он. — Полностью. Очнувшись в больнице, я даже не смог вспомнить, как меня зовут. — Боже, разве сравнится тот первый кошмар с пришедшими ему на смену! — Когда я поправился настолько, что смог перебраться в свою квартиру, она мне показалась чужой. Я никого не узнавал. Я не помнил, сколько мне лет, не представлял своей внешности. Взглянув в зеркало, я увидел там лицо незнакомца.
Зато лицо Эстер было теперь исполнено самого искреннего сострадания, идущего прямо от сердца и лишенного даже намека на снисходительность. Нет, он не ожидал от нее такой душевной теплоты.
— Мне очень жаль, — тихо произнесла она. — Теперь я понимаю, почему ваши вопросы казались мне странными. Вам пришлось начинать все с самого начала.
— Мисс Лэттерли, я уверен, что ваша невестка тайно обращалась ко мне с какой-то просьбой — возможно, как-то связанной с Джосселином Греем, — но сам я этого не помню. Если бы она могла напомнить мне мои собственные слова…
— Как это поможет вам в расследовании? — Эстер внезапно уставилась на свои руки, сложенные на коленях. — Вы хотите сказать, что Имогена имеет какое-то отношение к смерти Джосселина Грея? — Она подняла голову, в глазах у нее был испуг. — Уж не думаете ли вы, что это Чарльз убил его, мистер Монк?
— Нет… Нет, я абсолютно уверен, что это не он. — Естественно, всей правды он сказать ей не мог. Пришлось лгать: — Я нашел свои старые записи, сделанные еще до несчастного случая. Из них явствует, что я обнаружил нечто важное. Но что именно — я не помню. Пожалуйста, мисс Лэттерли, уговорите Имогену помочь мне.
Лицо Эстер чуть омрачилось, словно ее тревожили возможные последствия.
— Конечно, мистер Монк. Когда она вернется, я ей все объясню и дам вам знать, если выясню что-то важное. Где мне найти вас, чтобы мы могли поговорить с глазу на глаз?
Он не ошибся: Эстер именно боялась. Она предпочитала действовать за спиной у родственников. Монк горько усмехнулся, прочтя ответ в ее глазах. Нелепость: им обоим придется хранить их встречи в тайне. Ей — чтобы по возможности уберечь близких; ему — чтобы раскрыть собственное преступление до того, как это сделают Ивэн и Ранкорн. Монк должен узнать, почему он убил Джосселина Грея.
— Пришлите мне записку, и я встречу вас в Гайд-парке, у Серпантина со стороны Пиккадилли. На прогуливающуюся пару там никто не обратит внимания.
— Очень хорошо, мистер Монк. Я сделаю, что могу.
— Благодарю вас.
Он поднялся и вышел. Эстер смотрела, как Монк сбегает по лестнице и открывает дверь. Походка его была пружинистой и легкой, точно у солдата на марше, и все же то была походка штатского.
Он давно исчез за дверью, но Эстер все еще не двигалась с места. На душе у нее было тревожно, хотя она прекрасно понимала, что просьбу Монка выполнить необходимо. Лучше, если она узнает правду раньше, чем это сделает кто-либо другой.
Вечер Эстер провела в грустном одиночестве, обедала она у себя в комнате. Пока она не расспросит обо всем Имогену, с Чарльзом лучше не встречаться. Он может прочитать ее мысли, а кроме неприятностей, это ничего им обоим не принесет. В детстве Эстер считала себя удивительно скрытной и способной на любые хитрости. Однажды за обеденным столом, будучи уже двадцатилетней девушкой, она поделилась с родными своими подозрениями. Ответом ей был взрыв смеха. Первым захохотал Джордж, а потом уже и все остальные. Это с ее-то манерой выплескивать на домашних свои эмоции! Близкие видели ее насквозь.
Так что не стоило даже пытаться скрыть свои тревоги от Чарльза.

 

Возможность поговорить с Имогеной наедине представилась лишь на следующий день. Она отсутствовала все утро и вернулась весьма раздраженная. Зацепила юбкой корзину с бельем и рывком сняла шляпку.
— Ну, я не знаю, о чем думает жена священника! — выпалила Имогена. — Эта женщина, похоже, уверена, что все невзгоды мира можно исправить витиеватой проповедью, чистой нижней рубашкой да миской домашнего мясного бульона. А мисс Вентворт и пальцем не шевельнет, чтобы помочь молодой матери с выводком детей и без прислуги. Бедняжка с ног сбилась. Семеро детей, сама исхудала, как тень. Мне кажется, она почти не ест, чтобы прокормить всю эту ораву. А что делает мисс Вентворт? Устраивает припадки меланхолии каждые пять минут! Мне надоело приводить ее в чувство.
— У меня тоже начались бы припадки, носи я такой тесный корсет, — язвительно заметила Эстер. — Должно быть, ее служанке приходится упираться ногой в кровать, чтобы затянуть шнуровку потуже. Бедняжка. Что поделаешь — мать пытается выдать ее замуж за Сиднея Абернэти. У него куча денег и страсть к болезненной хрупкости. Это придает ему уверенность в себе.
— Надо бы подобрать для нее подходящую проповедь о вреде тщеславия! — Имогена отпихнула корзинку и прошествовала в гостиную, где тяжело опустилась в кресло. — Сил моих больше нет. Пусть Марта принесет лимонада. Ты не могла бы встать и позвонить?
Последняя фраза была бессмысленна, поскольку Эстер еще не успела сесть.
— Это не тщеславие, — заметила она, рассеянно потянув за шнур колокольчика. — Это вопрос выживания. У бедняжки одна дорога — замуж. Мать и сестры убедили ее в том, что в противном случае ее ожидают бедность, позор и одинокая старость.
— Кстати, — сказала Имогена, разуваясь. — У леди Калландры что-нибудь вышло с больницей? Я имею в виду больницу, которой ты собираешься руководить.
— Я вовсе не целюсь так высоко. Просто хотела предложить свою помощь, — уточнила Эстер.
— Глупости! — Имогена с наслаждением вытянула ноги и откинулась на спинку кресла. — Ты же собиралась командовать всем персоналом.
Появившаяся в дверях служанка замерла в ожидании.
— Пожалуйста, лимонаду, Марта, — приказала Имогена. — Я едва не выдохлась от жары. Вот уж странная погода. То целый день дождь, хоть ковчег строй, то жарко, как в тропиках.
— Слушаю, мэм. Не желаете ли бутерброды с огурцом, мэм?
— О да. Не откажусь, спасибо.
— Слушаю, мэм.
И служанка вышла, зашуршав юбками.
Пока она отсутствовала, Эстер заполнила время живой беседой. Они с Имогеной давным-давно нашли общий язык и с тех пор, несмотря на разницу характеров, относились друг к другу, как сестры. Лишь когда Марта принесла лимонад и они остались вдвоем, Эстер приступила к делу.
— Имогена, этот полицейский, Монк… Он опять приходил вчера.
Рука Имогены застыла, не донеся бутерброд до рта. На лице ее появилось выражение удивления, но не страха. Однако Имогена, в отличие от Эстер, умела отлично скрывать свои чувства.
— Монк? Что ему было нужно на этот раз?
— А чему ты улыбаешься?
— Тебе, моя дорогая. Ты его терпеть не можешь, потому что в чем-то вы с ним похожи. Не выносите людской глупости, вечно боретесь с несправедливостью, не слишком церемонитесь с людьми.
— Вот уж ничего общего! — возмущенно возразила Эстер. — И вообще разговор — серьезный!
Она чувствовала, как на щеках проступает предательский румянец. Мужчины никогда не рвались защищать ее, как Имогену; глядя на Эстер, они справедливо полагали, что такая женщина способна сама за себя постоять.
Имогена откусила кусочек от крохотного бутерброда.
— Так ты собираешься мне что-то рассказывать или нет?
— Конечно, собираюсь. — Эстер тоже взяла сандвич — тонкий ломтик хлеба с холодным хрустящим огурцом. — Несколько недель назад, как раз перед смертью Грея, с Монком приключился несчастный случай.
— О… Как жаль! Но он выглядит вполне здоровым.
— Физически он здоров, — ответила Эстер, мысленно отметив, что Имогена и впрямь огорчена. — Но он сильно ударился головой и утратил память обо всем, что было с ним прежде.
— Как — обо всем? — Лицо Имогены выразило изумление. — Ты хочешь сказать, что он и меня забыл? Я имею в виду — нас?
— Он даже себя не помнил, — заявила Эстер. — Ни имени, ни адреса. Он не узнал своего лица, когда взглянул в зеркало.
— Как странно… И как ужасно! Я не всегда нравлюсь самой себе, но забыть себя!.. Нет, не могу представить.
— Зачем ты обратилась к нему, Имогена?
— Что? То есть… Что ты хочешь сказать?..
— Ты же слышала мой вопрос. Когда мы были в церкви, ты заговорила с ним. Несомненно, раньше вы были знакомы, хотя он этого уже не помнил.
Имогена отвела глаза и взяла еще один хлебец.
— Я подозреваю нечто такое, о чем Чарльзу лучше не знать, — продолжила Эстер.
— Ты мне угрожаешь? — широко раскрыв глаза, спросила Имогена.
— Да нет же! — Эстер почувствовала досаду на себя за то, что выразилась так неуклюже, и на Имогену, которой в голову пришла такая гадость. — У меня и в мыслях не было ничего подобного. Конечно, я ничего не собираюсь говорить Чарльзу… Это было как-нибудь связано с Джосселином Греем?
Имогена поперхнулась сандвичем, резко выпрямилась и откашлялась.
— Нет, — произнесла она, вновь обретя дар речи. — Вовсе нет. Теперь мне самой все это кажется наивным, но тогда я еще надеялась…
— Надеялась на что? Да объяснись же ты, ради бога!
Медленно, то и дело прерываясь, чтобы выслушать утешения или критические замечания Эстер, Имогена принялась рассказывать, о чем она когда-то попросила Монка и почему.

 

Четыре часа спустя, в золотистом свете клонившегося к закату солнца, Эстер стояла возле Серпантина в Гайд-парке и следила за рябью на поверхности воды. Малыш запускал игрушечный кораблик под присмотром няни в простеньком платье и крахмальном кружевном капоте. Держалась няня прямо, как солдат на параде. Проходивший мимо трубач полкового оркестра взглянул на нее с восхищением.
За деревьями вдоль Роттен-роуд проехали верхом две леди. Кони лоснились, позвякивала сбруя, копыта глухо ударялись о землю. Через мост Найтсбридж прогремел экипаж, направляющийся в сторону Пиккадилли.
Эстер услышала шаги Монка раньше, чем увидела его. Когда она обернулась, он был уже близко. Они стояли в ярде друг от друга. Взгляды их встретились. Глаза Монка ничем не выдавали его волнения, но она-то знала, что его тревожит.
Эстер заговорила первой:
— Имогена обратилась к вам сразу после смерти отца. Она надеялась, вам удастся доказать, что это не самоубийство. Семья несла утрату за утратой. Сначала погиб Джордж, потом выстрелил в себя папа. Полиция любезно допускала возможность несчастного случая, но все считали, что отец стрелял умышленно, ведь перед этим он почти полностью разорился. Имогена пыталась спасти Чарльза и мою мать от позора.
Эстер приостановилась, собираясь с силами.
Монк стоял неподвижно и не перебивал, за что Эстер была ему очень благодарна. Кажется, он понимал, что ей непросто говорить на эту тему.
Эстер перевела дух и продолжила:
— Следующей была мама. Жизнь для нее утратила смысл. Смерть младшего сына, потеря почти всех денег, наконец, самоубийство мужа, не говоря уж о позоре… Она умерла через десять дней — не вынесло сердце.
Эстер снова была вынуждена замолчать.
Монк не проронил ни слова — просто взял Эстер за руку. Ободряющее пожатие сильных пальцев немного ее успокоило.
Вдалеке бегала собачка, мальчишка гонял обруч.
— Имогена обратилась к вам без ведома Чарльза — он бы ни за что на это не согласился. Поэтому она ни о чем вам не напоминала, она же не знала, что вы потеряли память. По ее словам, вы подробно расспрашивали ее о событиях, предшествовавших папиной смерти, а позже задали вопрос о Джосселине Грее…
Вдоль Роттен-роуд легким галопом проскакали еще два всадника. Монк все еще держал Эстер за руку.
— Она сказала мне, что Джосселин Грей нанес нам первый визит в марте. Раньше мои родные ничего о нем не слышали, и его появление было для них неожиданностью. Пришел он вечером. Вы никогда его не видели, но он и в самом деле был очень обаятелен. Это запомнила даже я, хотя общаться с ним в госпитале мне было некогда. Помню, что он быстро сходился с другими ранеными и писал за них письма домой, если сами они были уже не в состоянии это сделать. Стойкий был человек. Хотя рана его была по сравнению с другими не так уж и серьезна, а дизентерии и холеры ему посчастливилось избежать.
Чтобы не привлекать внимания прохожих, они рука об руку медленно двинулись по дорожке.
Эстер описывала Джосселина Грея, в сопровождении капрала переступающего порог, чтобы сесть на корабль, отплывающий в Англию.
— Ростом он был чуть выше среднего, — сообщила она. — Стройный, белокурый. Думаю, после ранения он так и остался хромым. Появившись у нас, он представился, сообщил, что он младший брат лорда Шелбурна, служил в Крыму, получил отставку по инвалидности и что его хромота была единственной причиной, не позволившей ему нанести визит раньше.
Она взглянула на Монка и прочла в его глазах немой вопрос.
— Он рассказал, что познакомился с Джорджем перед битвой на Альме, в которой Джордж и погиб.
Естественно, вся семья приняла Грея радушно. Мама тяжело переживала смерть Джорджа. Все знают, отправляя сына на войну, что он может не вернуться, и все-таки втайне надеются на лучшее. Папа перенес утрату более стойко, но вот мама… Джордж был младшим, и она любила его сильнее, чем остальных. Он был… — Эстер помедлила, борясь с нахлынувшими воспоминаниями детства. — Он был похож на папу: та же улыбка, такие же волосы, только чуть темнее. Он очень любил животных, был прекрасным наездником. Ничего удивительного, что он попал в кавалерию… Конечно, при первой встрече они не стали расспрашивать Грея о Джордже — это было бы неприлично! Они попросили его прийти еще раз…
— И он пришел? — впервые подал голос Монк. Он спросил это негромко, обыденно. Глаза его, однако, потемнели, мускулы лица дрогнули.
— Да, несколько раз, пока папа не решился наконец заговорить о Джордже. Они, естественно, получали от него письма, но Джордж старался не вдаваться в подробности. — Эстер невесело улыбнулась. — Точно так же, как и я. Теперь-то мне кажется — зря. Надо было поделиться хотя бы с Чарльзом. Теперь мы живем точно в разных мирах.
Эстер глядела мимо Монка — на прогуливающуюся неподалеку пару.
— Но это к делу не относится. Джосселин Грей стал за обедом рассказывать про Крым. Имогена говорит, что он избегал при этом резких слов, но мама все равно была потрясена. Похоже, Грей все же чувствовал, где следует остановиться, чтобы скорбь и восхищение не переросли в кромешный ужас. Он описывал сражения, но о голоде и болезнях даже не упоминал. Вспоминал о Джордже, о его отваге, и это наполняло гордостью сердца моих близких. Спрашивали Грея и о его собственных подвигах. Он пережил атаку Легкой бригады под Балаклавой. Говорил, что храбрость солдат была беспримерна. Правда, он добавил, что бойня ужаснула его своей бессмысленностью. Их просто бросили на русские пушки.
Эстер содрогнулась, вспомнив нагруженные мертвыми телами повозки, стоны раненых, бессонную ночь, усталость, отчаяние и кровь. Наверное, Джосселину пришлось испытать похожие чувства.
— Там ни у кого не было шансов уцелеть, — молвила она, и голос ее прозвучал чуть громче шепота. — Имогена сказала, что Грей очень плохо отзывался о лорде Кардигане. Вот тут бы он и мне понравился!
Как ни грустно, Монк был согласен с Эстер. Он слышал о самоубийственной атаке и был возмущен бездарностью командования, загубившего столько человеческих жизней.
Так почему же, черт возьми, он возненавидел Грея?
Она продолжала говорить, но Монк уже ее не слушал. Он видел, что лицо Эстер искажено гневом и болью, и ему захотелось снова взять ее за руку, без всяких слов дать ей понять, что он чувствует то же самое.
Какое отвращение она испытала бы, если бы узнала, что именно Монк избил Грея до смерти в той страшной комнате на Мекленбург-сквер!
— …Чем чаще он появлялся у нас дома, — рассказывала Эстер, — тем больше он всем нравился. Мама готовилась к его визитам заранее. Слава богу, она так и не узнала, что с ним потом случилось…
Монк вовремя прикусил язык, чтобы не спросить, когда умерла мать Эстер. Да, конечно, он уже несколько раз слышал об этом.
— Продолжайте, — попросил он, встрепенувшись. — Или это все?
— Нет. — Она покачала головой. — Далеко не все. Как я уже говорила, все в него просто влюбились, включая Чарльза и Имогену. Имогена часто расспрашивала его о битвах и о госпитале — возможно, из-за меня.
Монк припомнил все, что он слышал о военном госпитале, о Флоренс Найтингейл и ее сподвижницах. Утомительный физический труд. Санитарами работали мужчины, женщин на службу принимали редко и доверяли им только чистить да убирать.
— Прошло не менее четырех недель со дня знакомства. — снова раздался голос Эстер, — когда Грей впервые упомянул о часах…
— Часах?
Часов на теле Грея не нашли. Правда, потом констебль Харрисон обнаружил какие-то часы в ломбарде, но к Грею они, как выяснилось, отношения не имели.
— Часы Джосселина Грея, — кивнула она. — Золотые. Хотя главная их ценность заключалась для Грея в том, что когда-то они принадлежали его деду. Дед дрался при Ватерлоо под командованием герцога Веллингтона, и эти часы спасли ему жизнь; на них сохранилась вмятина от французской пули. Когда Джосселин ребенком объявил, что хочет стать военным, дед пришел в восторг и подарил их ему. Часы считались чем-то вроде талисмана. В ночь перед битвой на Альме Грей заметил, что Джордж нервничает, и дал ему на время эти часы. А на следующий день Джордж был убит — и часы пропали. Джосселин намекнул, что, если они нашлись среди личных вещей покойного, он был бы рад получить их обратно. Он подробно описал часы, упомянул даже надпись на внутренней стороне крышки.
— Ему их вернули? — спросил Монк.
— Нет, среди присланных из Крыма вещей Джорджа часов не оказалось. Вероятно, их просто украли. Самый мерзкий вид воровства, но бывает и такое. Все очень огорчились, особенно папа.
— А сам Джосселин?
— Он тоже, конечно. Но, если верить Имогене, постарался скрыть свое расстройство. Во всяком случае, больше он об этом не заговаривал.
— А ваш отец?
Эстер отрешенно смотрела мимо Монка — на волнующуюся от ветерка листву.
— Папа не мог ни вернуть ему часы, ни оплатить их стоимость, поскольку дело здесь было не в цене. Поэтому, когда Джосселин пустился в финансовые операции, папа счел себя обязанным поддержать его. Он вслед за ним вложил деньги в предприятие, казавшееся весьма надежным, и горячо советовал своим друзьям поступить так же.
— Вы говорите о том предприятии, на котором ваш отец потерял свои капиталы?
Лицо ее окаменело.
— Да. Не все, конечно, но большую их часть. А потом он застрелился. В этом теперь убеждена даже Имогена. Ему трудно было смотреть в глаза своим друзьям, которых он втянул в эту аферу. Конечно, деньги Джосселина тоже пропали, и он был этим потрясен.
— Дружба с вашими родственниками прервалась?
— Не сразу. Спустя неделю после папиной смерти Джосселин прислал письмо, в котором выражал свои соболезнования. Чарльз ответил ему. Поблагодарил за поддержку и высказал мнение, что после трагедии о дружеских отношениях не может быть и речи.
— Да, я видел это письмо. Грей сохранил его — сам не знаю зачем.
— Спустя несколько дней умерла мама. — Голос Эстер был очень тих. — Просто слегла и больше уже не поднималась. Словом, было не до светской жизни — семья носила траур… — Она запнулась на миг. — Да и сейчас носит.
— После смерти вашего отца Имогена обратилась ко мне? — помолчав, спросил Монк.
— Да, но опять же не сразу. Она пришла к вам на следующий день после маминых похорон. Думаю, делать этого не стоило, но она была слишком потрясена и пыталась спасти хотя бы честь семьи.
Они повернулись и пошли обратно.
— Она пришла в полицейский участок?
— Да.
— И рассказала мне все, что сейчас рассказываете вы?
— Да. Вы расспросили ее во всех подробностях о папиной смерти: как он умер, когда, кто еще был в доме и так далее.
— Я делал записи?
— Да, вы объяснили ей, что это могло быть и убийство, и несчастный случай, хотя сами вы в этом сомневаетесь. Еще вы сказали, что вам необходимо кое-что выяснить.
— А что именно?
— Я спросила об этом Имогену. Она не знает. Но, по ее словам, вы пришли к выводу, что отец, скорее всего, в отчаянии покончил с собой. Однако вы обещали продолжить расследование и связаться с ней, если обнаружите что-нибудь новое. После этого вы исчезли, и она увидела вас только в церкви.
Монк был растерян и немного напуган. Он по-прежнему не видел прямой связи между собой и Джосселином Греем, и уж тем более — причин смертельно его ненавидеть. Он предпринял последнюю попытку:
— Я ничего не рассказывал ей о ходе следствия?
— Нет. — Она покачала головой. — Но поскольку вы задавали Имогене вопросы о денежных делах папы, то, видимо, поиск вы вели именно в этом направлении.
— Я встречался с Джосселином Греем?
— Нет. Вы встретились только с мистером Марнером, одним из руководителей этой компании. О нем вы упоминали, а Джосселин… Он ведь тоже пострадал от этой аферы. Если Имогена ничего не путает, вы считали главным ее виновником (вольным или невольным) именно мистера Марнера.
Это уже была какая-то, пусть ненадежная, но ниточка.
— Вам известно, где я могу теперь найти этого мистера Марнера?
— Боюсь, что нет. Я спросила Имогену — она не знает.
— Может быть, она помнит хотя бы его имя?
Эстер вновь покачала головой:
— Нет. Вы упомянули о нем лишь мельком. Извините. Здесь я ничем не могу помочь.
— Вы уже помогли мне. По крайней мере, я знаю теперь, чем занимался до несчастного случая. Уже неплохо.
Ложь! Но правда была гораздо страшнее.
— Вы думаете, Джосселин Грей был убит в связи с этой аферой? Может, вы узнали что-то о мистере Марнере? — Лицо Эстер было грустным, что, впрочем, не мешало ей строить вслух предположения. — Джосселин мог обнаружить, что затевается жульничество.
Монку вновь пришлось прибегнуть ко лжи.
— Все может быть. Попробую начать с чистого листа. Вы не помните, как называлась эта компания и кто именно из друзей вашего отца вложил туда деньги? Они могли бы рассказать об этой истории подробнее.
Эстер назвала Монку несколько имен, и он записал их, выспросив еще и адреса. Потом поблагодарил ее, чувствуя себя несколько неловко. Он действительно был благодарен ей и за помощь, и за то, что она, зная о его беде, говорила с ним без унизительной жалости.
Монк помедлил, ища подходящие слова, затем коснулся ее руки и взглянул в глаза. На секунду у него вспыхнула надежда, что они могли бы стать добрыми друзьями. Однако теперь между ними лежал труп Джосселина Грея.
— Благодарю вас, — тихо повторил Монк. — Вы очень помогли мне. Я высоко ценю вашу откровенность. — Продолжая глядеть ей в глаза, он позволил себе слабо улыбнуться. — Всего доброго, мисс Лэттерли.
Назад: Глава 10
Дальше: Глава 12