ЛИЗА КОУДИ
Случайная удача
Лиза Коуди является лауреатом премии «Кризи» за чрезвычайно популярную детективную серию об Анне Ли и была номинирована на престижную премию «Эдгар». Среди ее блестящих романов о частной сыщице Анне — «По условиям контракта», «Плохая компания», «Простофиля», «Проблемы с головой» и «Охотник». В ее завораживающе напряженном романе «Разлом» действие происходит в Восточной Африке. В настоящее время писательница живет в Англии.
~ ~ ~
Он сидел, прислонившись к полуразрушенной стене, и выглядел почти так, как будто ничего и не случилось. Я заметила его только потому, что светила полная луна. А луна была красивая; через огромный белый круг проплывали пушистые, похожие на волосы благообразной старушки облака.
Пару минут я смотрела на мужчину, но он не пошевелился. Да и чему тут удивляться? Я ведь мигом догадалась, что он не из местных (уж слишком хорошо был одет), и удивилась, как он попал сюда. В эти районы люди, одетые, как он, не заходят.
Он недавно умер. Я это поняла сразу, потому что на нем все еще были ботинки. Если ты умираешь здесь, обувь твоя остается при тебе не больше десяти минут. Ну а кошелек твой не задержится у тебя и десяти секунд, будь ты хоть мертвый, хоть живой.
Подумав об этом, я быстро огляделась по сторонам — мало ли кто мог прятаться в тени. Если бы я увидела кого-нибудь крупнее себя, я бы осталась на месте. Лунная тень чернее катафалка, и я знала, что той ночью не я одна на улице. Но в Котлованах быть храбрым может только взрослый, и кто-то из них уже мог рыскать по этим руинам. Поэтому я выскочила из-за своей груды булыжника и бросилась к трупу.
Оказавшись рядом с ним в считанные секунды, я схватилась за левый отворот его пальто. Семеро из десяти человек правши, так что шансы на то, что в его левом внутреннем кармане окажется что-то ценное, были семь к трем. Одно быстрое движение — и содержимое кармана оказалось у меня в руке.
В ту же секунду я услышала звуки: треснула гнилая деревяшка, зашуршал битый кирпич. Я сдернула часы с его запястья и почти тем же движением запустила руку в карман его пальто. А потом вскочила и пустилась наутек.
Я бежала подальше от Котлованов, потому что, хоть там полно мест, где можно спрятаться, те люди, от которых я хотела улизнуть, знали их не хуже меня. Котлованы хороши, только если ты скрываешься от полиции. Грабить мертвяка было занятием не из приятных, и я не хотела, чтобы после этого ограбили меня саму.
Ноги меня понесли на Хай-стрит. По дороге я остановилась под фонарным столбом, чтобы рассмотреть свою добычу. В руке у меня были толстый бумажник из змеиной кожи, тяжелые золотые часы и горсть металлических фунтов и пятидесятицентовиков. Хоть раз за мою короткую жизнь мне выпала удача.
Но не станешь же менять свои привычки из-за одного случайного везения, и поэтому, увидев всех этих сытых горожан, бегающих по магазинам в поисках рождественских подарков, я, как обычно, протянула руку.
— У вас не найдется лишней монетки? — завела я привычную песню. — На чашку чая? На ночлег? На еду?
И, как всегда, они либо подавали по-королевски, либо говорили, чтобы я нашла себе работу. В ту ночь мне везло. У меня лучше всего получается, когда на улице не очень людно, и к тому времени, когда я добралась до станции, у меня в руках уже был неплохой улов. Но шляться по улицам и пересчитывать у всех на глазах свои доходы — не самая хорошая идея, поэтому я мотнулась на подземке в Паддингтон.
У моей сестры в Паддингтоне квартира. Вообще-то она живет со своим парнем в Камберуэлле, так что эта квартира только для дела. Парню своей сестры я не доверяю, но я более-менее доверяю своей сестре, почему и приехала на этот адрес. Здесь можно встретить самых разных людей, но кого здесь нельзя встретить, так это ее парня, что меня вполне устраивает. Если вам интересно, его это устраивает тоже, потому что меня он любит не больше, чем я его.
Когда мы с Дон только приехали в город, мы очень зависели друг от друга, потому что ни у нее, ни у меня больше никого не было. Но после того, как она познакомилась с ним и занялась делом, я уже не была ей нужна так, как раньше, и мы разошлись.
Главная беда Дон в том, что она не может существовать без мужчины. Она говорит, что, когда с ней рядом нет мужчины, она словно не живет, перестает чувствовать себя настоящей. Чувствовать себя настоящей для Дон очень важно, поэтому мне, наверное, не стоит ее осуждать, но все ее мужчины почему-то оказывались сплошным расстройством. Вы можете сказать, что мне повезло со старшей сестрой, что мне надо брать с нее пример. А я вам отвечу: я скорее умру, чем стану такой, как она.
Но все-таки она мне сестра, и вместе мы через многое прошли. Особенно в прошлом году, когда вместе приехали в Лондон. Да и до этого, когда мама выгнала нас, вернее, выгнала Дон из-за ее ребенка. И после, когда парень Дон выгнал ее, тоже из-за ребенка.
Никогда в жизни я так не голодала, как в прошлом году, когда пыталась ухаживать за Дон. В конце концов она потеряла ребенка. Я тогда даже немного обрадовалась, потому что я не знаю, как бы мы протянули, если бы она родила. Да я и не думаю, что она смогла бы его воспитать. Гораздо труднее найти парня, если у тебя на шее маленький ребенок.
Ну да ладно, это все в прошлом, а сейчас Дон имеет квартиру в Паддингтоне.
Я дождалась на улице, пока она осталась одна, потом поднялась и постучала.
— Кристал! — сказала она, открыв дверь. — Что ты здесь делаешь? Ты бы вела себя поосторожнее — я могла быть не одна.
— Но ты же одна, — ответила я. И она пустила меня, сморщив нос и затянув потуже кимоно.
Не люблю я это кимоно — оно скользкое, в нем жарко. Покрасив волосы прядями, Дон стала носить одежду таких цветов, которые нормально смотрелись бы на дереве осенью, но на ней выглядели грубо и даже пошло.
— Боже, — сказала она, — ну и видок у тебя. Ты что, постричься не можешь? Твоя куртка выглядит так, будто в ней крысы живут.
Я сняла куртку, но то, что было под ней, ей тоже не понравилось.
— Ну и вонь, — сказала она.
— Я, к твоему сведению, мылась на прошлой неделе, — ответила я. — Но все равно схожу в ванну. — Мне требовалось укромное место, чтобы получше изучить то, что я взяла у мертвеца.
— Только недолго, — забеспокоилась она и посмотрела на часы. — Ко мне через полчаса должны прийти.
Я заперлась в ванной и посмотрела на часы мертвяка. На циферблате было написано «Cartier», и не было никаких сомнений в том, что они из настоящего золота. «Настоящее качество», — подумала я и немного расстроилась. По справедливости, человек с такими часами не должен после смерти валяться голым в Котлованах. А именно так к этому времени наверняка и было. Я представила себе бледное голое тело под луной. Его никто не узнает без пальто, без костюма, без обуви. Он будет выглядеть как кто угодно. В Котлованах все люди одинаковые.
Чтобы подбодрить себя, я заглянула в его бумажник. Пересчитав, я обнаружила там 743 фунта и 89 пенсов. И половину этих денег я бы не смогла использовать.
Только представьте себе меня, пытающуюся разменять пятьдесят фунтов одной бумажкой. Конечно, если у кошки на усах молоко, есть один шанс из миллиона, что она подоила корову, только вероятность того, что я могла раздобыть полтинник честным путем, еще меньше. И у меня не было возможности толкнуть эти часы. Любой честный приемщик в ломбарде, увидев такие часы, сдаст меня полиции. А нечестный просто заберет их себе — глазом моргнуть не успеешь. В любом случае пользы мне от них не будет.
Перед тем как вернуться к сестре, я попользовалась ее зубной щеткой и по-быстрому пшикнулась ее дезодорантом. Кто знает, когда еще найдешь чистую воду, поэтому надо брать то, что есть под рукой сейчас.
— Кристал, — сказала она, увидев меня, — сделай одолжение, свали куда-нибудь, пока ты мне лошадей не распугала.
— У меня для тебя есть подарочек на Рождество, — сказала я и протянула ей часы.
— Ты рехнулась! — Она вытаращилась на часы так, будто увидела паука у себя в кровати. — У кого ты их украла, Кристал?
— Ни у кого, — ответила я. — Я их нашла.
И это правда, потому что тот тип умер. Часы не были чьей-то собственностью, потому что больше не существовало того, кому они принадлежали. Когда ты умираешь, ты как бы исчезаешь. И на этом все. Мертвые не имеют собственности.
Даже получив такой подарок, Дон не разрешила мне остаться на ночь. Смешно, но, если бы у меня в кармане не лежали 743 фунта 89 пенсов, я бы и сама этого не хотела. Будь у меня только 89 пенсов, я бы с удовольствием отправилась спать на улицу.
Но иметь что-то опасно. Когда ты что-то имеешь, ты превращаешься в цель. Это все равно что быть красивой. Не верите? Посмотрите на Дон. Она красивая, и она была целью с одиннадцати лет. Красота принесла ей сплошные неприятности. Ей всегда приходилось иметь рядом кого-то, кто мог бы ее защитить. Хорошо, что я некрасивая.
На Харроу-роуд есть ночлежка, и я надумала податься туда. Я никак не могла решить, что мне теперь делать, поэтому зашла в «Кэжелти» и сидела там, пока меня не выгнали. Как жаль, что очень мало таких мест, куда можно просто так зайти и засесть на всю ночь, чтобы спокойно подумать. На ходу как-то трудно думать, а когда тебе холодно и от голода сводит желудок, тебе и вовсе не до размышлений.
Через какое-то время мне вдруг пришло в голову, что лучше всего будет пойти в то место, где я провела прошлую ночь. Кто-то скажет, что глупо возвращаться туда, где только вчера полиция устроила облаву, но я решила, что, раз уж они побывали там вчера, сегодня бояться нечего.
Дом № 27 на Альма-Тадема-роуд должны скоро снести. Говорят, что там опасно находиться. И в крыше, и в полу там полно дыр, но если ты не пьяный, ходишь осторожно и не додумаешься там разводить огонь, это здание не опаснее остальных. Вчера заваруха как раз и началась с того, что мы привели туда двух алкашей и одному из них под утро вдруг стало холодно…
Добравшись до места, я увидела, что на дверь и окна первого этажа наколотили еще больше досок. Я-то могла пробраться внутрь, но на это уйдет время. По улице все еще ходили люди, так что, если я хочу нормально выспаться, мне, чтобы не рисковать, придется вернуться сюда позже.
Пройдя мимо дома, я взяла путь на Набережную. Идти было долго, и я успела проголодаться. Вообще-то я всегда чувствую голод, Дон говорит, что у меня глисты. Может, и так, но мне кажется, что это из-за моего возраста. Вот, например, Кровавая Мэри на ногах проводит почти столько же времени, сколько я, но ест она, по-моему, раза в два меньше, чем я. Она уже много лет как перестала расти.
Кровавая Мэри не одна такая, но я упомянула о ней, потому что именно ее встретила на Набережной той ночью. Она пыхтела и вздыхала, толкая перед собой свою тележку на колесиках.
— Ох, мои бедные вены, — пожаловалась она, и дальше мы пошли вместе. Я чуток замедлила шаг, чтобы она поспевала за мной.
— У арки палатка еще стоит, — прохрипела она. — За весь день и полчашки чая не выпила.
Раньше она пела на улицах, бродила по Оксфорд-стрит с протянутой рукой и орала во все горло «Бумажную луну», но после прошлогоднего бронхита с осложнениями голос у нее пропал.
В ларьке я взяла нам по стаканчику чая и по бутерброду с сосиской.
— Разжилась деньгами, Крис? — спросил Джонни Павлов.
Это его палатка, и он имеет право спрашивать, потому что иногда, когда никто не видит, он поит меня чаем бесплатно. Он постоянно твердит, что у него «не благотворительное общество», но, если застать его в подходящем настроении, он угостит тебя горячим чаем не хуже любого общества.
И все равно я напомнила себе, что нужно быть осторожнее.
— На Рождество, — ответила я, — на Хай-стрит всегда хорошо подают.
— На Хай-стрит? — удивился он. — Надеюсь, ты не была в том районе, где дома сносят? Я слышал, там сегодня вечером нашли труп, совсем голый.
— Да? — сказала я, а сама сделала вид, что мне это до лампочки. — А я не слышала. Я работала на Хай-стрит весь день.
Потом я пошла к Кровавой Мэри и села рядом с ней под аркой. Джонни не любит, когда мы сидим слишком близко к его палатке, говорит, мы солидных клиентов распугиваем и те не хотят покупать у него хот-доги.
— Посмотри на луну, — сказала Кровавая Мэри и завернулась поплотнее в свои многочисленные кофты.
Луна уже висела выше и уменьшилась, хотя продолжала ярко светить.
— Ты где сегодня ночуешь, Кристал? — спросила она. Я поняла, к чему она спрашивала. В это время года такая луна предвещает мороз.
Тут, откуда ни возьмись, к нам подошел Умный Брайан, так что отвечать мне не пришлось. Он, как всегда, жутко кашлял и какое-то время не мог говорить. Я думаю, что он умирает. Нельзя с таким кашлем прожить долго. Когда-то он учился в колледже в Эдинбурге, но потом пристрастился к наркотикам и провалил все экзамены. Здесь, в Лондоне, ему поначалу совсем неплохо жилось — хотя бы потому, что он был очень красивым. Но наркоши красоту теряют так же быстро, как забывают свои обещания. Теперь лицо его похоже на скрипку, а руки и ноги все в язвах.
Справившись с кашлем, он сказал:
— Не угостишь чайком, Кристал?
Вообще-то мы уже допили чай, поэтому я какое-то время молчала, не зная, что ответить. Но Брайан выглядел так жалко, что в конце концов я купила еще два стаканчика, один ему, другой Кровавой Мэри. Пока они пили, я потихоньку ускользнула.
— Береги себя, Крис, — произнес Джонни Павлов, когда я проходила мимо, и посмотрел как-то странно.
Когда ты забираешься в закрытый дом, первое, что нужно сделать, это найти другой выход. В хорошем доме должно быть несколько выходов. Ты же не будешь, если что, бежать сломя голову к той самой двери, за которой стоят полицейские.
У дома на Альма-Тадема-роуд в кухне есть черный ход, ведущий в сад. Перед тем, как лечь спать, я ослабила гвозди на досках, которыми была забита эта дверь. И еще я хорошенько спрятала бумажник из змеиной кожи.
Я правильно сделала, что решила идти сюда, — в доме, кроме меня, никого не было. Куча сырого пепла указывала то место, где два алкаша развели костер, и пепел этот не лежал спокойно, а кружился маленькими вихрями из-за сквозняка. Это было единственное движение в доме.
Я прошлась по дому, собирая все газеты и тряпки, какие нашла, чтобы соорудить себе гнездо, потом легла, поджала ноги и закрыла глаза.
Ночь — не лучшее мое время. Ночью я не могу удерживать свои мысли, и неприятные воспоминания начинают выползать из глубин разума. Когда ты одна и сидишь в полной темноте, трудно сохранять веселое настроение, поэтому я должна быть очень, очень уставшей, чтобы лечь и заснуть. Иногда я, чтобы заснуть, повторяю в уме разные слова — например, текст какой-нибудь песни или стихотворение, которое учила в школе, — повторяю их снова и снова, не оставляя у себя в голове места для разных плохих мыслей.
В ту ночь я, наверное, очень устала, потому что успела дойти только до половины «При чем здесь любовь?», когда провалилась в сон. Когда мы еще жили дома, Дон крутила эту песню постоянно. Она слушала ее так часто, что я, как только слышала вступление, готова была на стену лезть. Но теперь именно такие песни помогали мне коротать ночи, песни, слова которых всплывали из подсознания, хотя я никогда и не старалась их запоминать.
Разбудил меня чей-то кашель. Я открыла глаза, но было еще темно. Захлебывающийся кашель не прекращался. «Умный Брайан», — подумала я и немного расслабилась. Ничего хорошего в том, что тебя застают одну в темноте.
— Как холодно, — сказал он, когда нашел меня. — Там просто мороз стоит. — Он забрался в мое гнездо. Я там так пригрелась, что вылезать оттуда мне совсем не хотелось, но я знала, что его кашель все равно уже не даст мне заснуть.
— Давай обнимемся, Кристал, — сказал он. — Мне согреться надо.
— Отвали, — огрызнулась я.
Его тонкие пальцы напомнили мне сельскохозяйственные вилки, которыми рыхлят землю. Кое-кто занимается этим, чтобы согреться, но не я. Я слишком многое видела и хочу умереть чистой.
Он снова закашлялся. Потом сказал:
— У тебя бабки есть, Кристал?
— Утром чаю выпить хватит, — ответила я. Мне правда не хотелось вставать. Гнездышко у меня получилось — сказка, и к тому же было нечестно отдавать его Брайану.
— Ты знаешь, что тебя ищут? — сказал он. — Кто-то видел тебя в Котлованах.
— Меня? Кто это мог меня там видеть?
— Знаешь этого пацана? — сказал он. — Марвин, кажется, его зовут. Так вот, они его хорошо попрессовали, и он сказал, что видел тебя.
— Кто меня ищет? — Я села.
— Ложись обратно, я еще не согрелся. — Он обхватил меня и потянул вниз, но ничего такого не начал, поэтому я не стала вырываться.
Через какое-то время он продолжил:
— Джонни Павлов сказал, что ты при деньгах. Они и его спросили.
Дождавшись, когда закончился новый приступ кашля, я поинтересовалась:
— Кто его спросил? Полиция?
— Нет, — ответил Брайан.
Он что-то знал, я чувствовала это. А потом я подумала: он разговаривал с Джонни, он разговаривал с Марвином, а Марвин видел меня в Котлованах. Может быть, Брайан разговаривал и с теми, кто меня ищет?
Я спросила:
— Это они тебя послали, Брайан? Послали найти меня?
Он аж сложился пополам от кашля, а когда успокоился, сказал:
— Ты не понимаешь, Кристал. Мне нужны деньги. Я не ширялся уже несколько дней.
Вот, значит, в чем дело. Оставив его, я ушла через черный ход. Брайан был прав, на дворе было ужасно холодно.
И я тоже была права: обладание вещами превращает тебя в цель. Перед тем как перелезть через забор, я бросила бумажник в саду, но потом вернулась за ним. Если я его выброшу, меня все равно не перестанут искать. Отсутствие этого бумажника из змеиной кожи не защитит меня. У Марвина ведь его не было, а он пострадал. Я подумала: «Почему они решили взяться за Марвина?» Наверное, у него были ботинки того мертвяка или что-то из его одежды. Может, мальчишка нацепил здоровенное пальто, а они узнали его.
Раньше меня никогда никто не искал. Я никому не была нужна. Я даже подумала, не стоит ли мне вообще сбежать из города куда-нибудь на север или в Уэст-Кантри. Но когда я сбегала в первый раз, со мной была Дон. И нам тогда пришлось очень нелегко, потому что мы совсем не знали город. Прошло очень много времени, прежде чем мы разобрались, что тут к чему.
Об этом я и думала, когда шла по дороге. Луна уже спряталась, и небо сделалось грязным, каким бывает перед самым рассветом. От холода у меня текло из носа, и к тому же сильно хотелось есть, поэтому я зашла в кулинарию «Кашмир», где продают готовые блюда. «Кашмир» — хороший магазинчик, потому что у него есть собственный контейнер для отходов, который стоит шагах в двадцати от входа. А хорошо это тем, что, когда закрываются пабы, народ идет в индийский магазин, но те, кто до этого пил, часто заказывают слишком много еды и несъеденное выбрасывают в этот контейнер. Я много раз здесь завтракала. Самое классное в кашмирских завтраках то, что еда попадает к тебе уже холодной, но индийские специи своей остроты и жгучести не теряют и начинают согревать тебя изнутри. С этой точки зрения индийская пища — самая лучшая в городе.
Позавтракав, я почувствовала себя намного бодрее, и на глаза мне попалась маленькая закусочная с освещенными окнами, где можно было посидеть. И именно там я как следует изучила бумажник. Раньше, в квартире Дон, я только пересчитала деньги и распихала их по карманам. Теперь же я изучила кредитные карточки, библиотечные билеты и визитки.
Вообще-то я такими вещами не занимаюсь — я их никак не могу использовать. Но на этот раз мне показалось, что единственный способ выбраться из этой истории — вернуть их. Хозяин этих карточек, может, и мертв, но все еще опасен.
Его звали Филип Уокер-Джоунз. Он был членом обеденного клуба, бридж-клуба и шахматного клуба. У него были две визитки с его именем: «Дата-сервис Лтд» и «ОАО „Безопасные системы“». Он был двойным финансовым директором. Неплохо, учитывая, что обе компании размещались в одном доме на Саутуорк-роуд. Эта улица находится недалеко от того места, где я его нашла. Может, он вышел из своего офиса и умер по дороге в метро? Но как он тогда попал в Котлованы?
Я представила этого Филипа Уокер-Джоунза, как он сидит в лунном свете у полуразрушенной кирпичной стены. Выглядел он так, будто только присел отдохнуть. Но он не отдыхал. Он был мертв. Никаких ран или следов ударов я не заметила, не было похоже, чтобы его убили… Он просто сидел там во всей своей красе и выглядел, надо сказать, очень благородно.
Наверняка там где-то рядом был и малыш Марвин (а может, и не он один), который, как и я, смотрел на мертвеца, решая, стоит ли рискнуть и заглянуть в его карманы… Выходит, мы ошиблись.
Мне не хотелось возвращаться в район Котлованов, но, раз я надумала вернуть бумажник, другого выхода не было. Поскольку в такое раннее время общественный транспорт еще не ходил, я пошла пешком. Ничто так не проясняет голову, как хороший завтрак, поэтому по дороге я начала думать.
Что такое «дата-сервис» и для чего нужны «безопасные системы», я не знала. Скорее всего, это как-то связано с компьютерами. Зато было хорошо понятно, что обеды, бридж и шахматы — это вещи, которыми занимаются сидя. В бумажнике Филипа Уокер-Джоунза не было карточек какого-нибудь клуба любителей плавания и сквоша, как будто он предпочитал проводить время сидя. Может быть, он был нездоров. А если он был нездоров и ему вдруг пришлось бежать, его вполне мог хватить сердечный приступ.
За такими мыслями я не заметила, как дошла до реки. Когда я переходила через мост, мне пришло в голову, что компьютерами, бриджем и шахматами занимаются только очень умные люди, а умные люди, насколько мне известно, все носят очки и предпочитают не бегать. И уж тем более умный человек не стал бы бегать ночью по таким глухим районам, как Котлованы, разве что за ним гнались. Испуганный нездоровый человек, убегая от погони, запросто мог получить удар. Все очень просто.
С реки дул холодный пронизывающий ветер, но не только из-за него меня бросило в дрожь. Дело в том, что если Филип Уокер-Джоунз смертельно испугался чего-то, это означало, что у меня тоже есть причины для страха.
«Верни этот чертов бумажник, — подумала я, — и как можно скорее. Скажешь: „Вот ваши деньги, и не трогайте меня“, а потом — бежать». Бегать я умею.
Я остановилась, чтобы подкрепиться стаканом молока, выудила из карманов несколько полтинников и запихнула их обратно в бумажник, чтобы он выглядел посолиднее.
Когда я поняла, что нужно делать, мне даже стало как-то легче на душе. Ощущение было такое, что я уже избавилась от бумажника в змеиной коже, и, дойдя до Саутуорк-роуд, я и не думала прятаться от посторонних взглядов. К этому времени уже рассвело, на улице было полно людей и машин, и меня, как всегда, никто не замечал.
И все равно Котлованы я обошла стороной. С уверенным видом шагая по Саутуорк-роуд, я всматривалась в номера домов и вывески. Увидев на одной из них надпись «ОАО „Безопасные системы“», я смело направилась к двери.
Дом был старым, но дверь явно вставили сюда недавно. И она была закрыта. Наверное, было еще слишком рано. Часов у меня нет, и сколько ждать до открытия, я не знала, поэтому подумала, что пока неплохо бы сгонять на станцию: там, по крайней мере, висят часы и в ожидании можно попить чаю, но в эту самую секунду дверь открылась изнутри. Я до того испугалась, что чуть не бросилась оттуда со всех ног. Но оказалось, что дверь открыла молодая женщина, а с женщинами у меня обычно проблем не возникает. Глаза у нее были в красных ободках, на лице — скорбное выражение. А еще на скуле у нее темнел огромный синяк, увидев который, я вспомнила о маленьком Марвине.
Она сказала:
— Чего тебе? — Тон ее приветливым нельзя было назвать, но не казалось, что она задумала что-то плохое.
— Это ОАО «Безопасные системы»? — спросила я.
— Офис закрыт, — сказала она и добавила: — Ты когда-нибудь слышала про такие вещи, как вода и мыло?
— У меня есть кое-что для вас. — Я протянула ей бумажник.
— Боже мой! — воскликнула она и вдруг зарыдала.
Так мы и стояли там: я — с протянутым бумажником и она — глядя на него и обливаясь слезами.
Наконец она снова заговорила:
— Не нужно это мне. Забери его.
Она попыталась захлопнуть дверь перед моим носом, но я вставила в просвет ногу.
— И что мне с ним делать? — спросила я.
— Выкинь, — рявкнула она и, поскольку ногу я не убирала, продолжила: — Кто тебя просил приносить это мне? Выбрось его в реку… Можешь отдать Стиву, мне наплевать. Я со всем этим покончила.
Она вдруг сильно ударила дверью по моей ноге, так что я отпрыгнула. После этого дверь с треском захлопнулась.
Меня это до того удивило, что я, разинув рот, уставилась на дверь и не услышала, как сзади ко мне подошел какой-то здоровенный тип. Когда он положил мне руку на плечо, я чуть не подпрыгнула.
— Это ты Кристал? — донесся голос откуда-то с высоты.
— Нет, — ответила я. — Не знаю такой. — Бумажник я незаметно сунула в карман.
— Тогда что ты здесь делаешь? — спросил он, не отпуская меня.
— Эта женщина иногда подает мне пару монет, — сказала я и посмотрела на его ноги.
Мужчине смотреть в глаза — бесполезное занятие. Если ты хочешь понять, что он собирается сделать, нужно смотреть на его ноги. Ноги этого здоровяка будто вросли в землю. Не понравилось мне то, что он знал мое имя.
— Хорошо. Тогда как тебя зовут?
Я чуть было не брякнула «Дон», но вовремя прикусила язык.
— Ну? — не отступался он.
— Дорин, — сказала я. — А вас как зовут? — Если бы он оказался Стивеном, я бы отдала ему бумажник и убежала.
— Сержант уголовной полиции Майкл Сассекс, — сказал он.
Это было еще хуже, чем я ожидала. Теперь даже полиции известно мое имя. Несмотря на холод, у меня вспотели подмышки.
— Я хочу задать тебе пару вопросов, — сказал он и еще крепче сжал мое плечо.
— Я ничего не знаю. О чем?
— О том, где ты была прошлой ночью. И кого видела.
— Ничего я не видела! — чуть ли не закричала я.
— Конечно, — сказал он, улыбаясь. — Пойдем. Я тебя покормлю, а потом мы поговорим.
Никогда, никогда не доверяйте полицейскому, если он улыбается.
Со мной ничего подобного раньше не происходило. Если хотите знать, я даже никогда в жизни не разговаривала с полицейскими. У меня слишком быстрые ноги.
— Ты где живешь, Кристал? — спросил он, когда двинулся с места.
— Меня зовут Дорин, — сказала я и попыталась выкрутиться из-под его руки.
— Так где ты живешь… Дорин?
При общении с полицейскими следует придерживаться одного правила: если они задают вопросы, нужно отвечать. Если им ничего не говорить, они начинают злиться. Это так же, как с социальными работниками. Если они хотят слышать ответы, отвечайте им, а правду можете оставить при себе. Я назвала сержанту Майклу Сассексу адрес ночлежки на Уолуорт.
Он повел меня в сторону Котлованов. Мне туда возвращаться никак не хотелось, поэтому я сказала:
— Я уже завтракала. И мне нужно идти, я должна встретиться со своим социальным работником.
Не стоило мне этого говорить. Он тут же захотел узнать имя этого работника и во сколько я должна с ним встретиться. Одна ложь порождает другую. Намного лучше вообще не разговаривать с полицейскими, потому что тогда не придется ничего выдумывать.
Послушав меня, он сказал:
— А ты не слишком молода, чтобы жить одна… Дорин?
— Мне восемнадцать, — соврала я, и мне стало совсем погано на душе.
После того как этот человек положил свою здоровенную лапу мне на плечо, я не сказала ни единого слова правды. Но с ними ведь и нельзя иначе, верно? Однажды я разоткровенничалась с социальным работником, и закончилось это тем, что она чуть не забрала нас с Дон в приют. Тогда нас бы разлучили и Дон никогда не нашла бы себе парня. О ее парне можно говорить что угодно, но он пристроил ее к делу, и теперь она зарабатывает хорошие деньги. Теперь она чувствует себя настоящей. В приюте ничего этого не случилось бы.
Мы почти дошли до Котлованов. Поглядишь — кажется, что здесь и нет никого. Ни алкашей, ни костров, никто не копается в мусоре, который сбрасывают туда по ночам. Обычный городской микрорайон, который начали сносить, да так и забросили, потому что не нашлось никого, кто хотел бы строить здесь новые дома. Со временем в этих развалинах поселились самые разные люди.
Сержант остановился и сказал:
— Вчера мы нашли здесь труп.
Я промолчала. Того куска стены, у которого сидел мертвец, видно мне не было, но я помнила это место.
— Да, — вдруг произнес он таким голосом, будто задумался о чем-то другом. — Он был голый. Когда придет мое время, я хотел бы умереть там, где не будет ворья.
Я все продолжала смотреть на его ноги, и теперь даже ноги выглядели так, будто думали о чем-то другом. И я решилась.
Я резко вырвалась из его хватки, юркнула между двумя прохожими, перепрыгнула через сетку и бросилась в Котлованы.
Мне меньше всего хотелось оказаться тут, но это было единственное место, где я могла спрятаться.
Я слышала, что он побежал за мной, и, когда петляла между кучами битого кирпича, чувствовала за спиной его топот. Для такого здоровяка он удивительно быстро бегал.
— Стой! — заорал он, но я продолжала бежать.
Свернула сюда, свернула туда, перескочила через стену, обежала гору мусора, скользнула в подвал, поднялась по лестнице. И все это время я слышала рядом с собой его топот и дыхание. Он не отставал.
Силы у меня уже были на исходе, когда я увидела трубу. Я сделала рывок и нырнула в нее головой вперед. Ничего другого я не придумала. Это было единственное место, куда он не последовал бы за мной.
И это было единственное место, из которого я не могла выбраться.
Я знаю эту трубу: однажды я залезла в нее, прячась от ветра. Она никуда не ведет. Ярдах в десяти от входа она поворачивает, и дальше там все забито влажной землей.
В общем, как ни верти, другого выхода у меня не было. Я влетела в трубу и поползла вглубь. В такой узкой трубе даже мне было тесно. Чтобы обернуться, мне придется доползти до поворота.
В трубе было темно, как в могиле. Круг света вначале погас — сержант Майкл Сассекс втиснул в проем плечи и голову.
— Не дури, Кристал. Вылезай оттуда! — В узком пространстве голос его прозвучал, как гром. — Слушай, я просто хочу поговорить. Я тебе ничего не сделаю.
Как же, он бы ничего не сделал мне, пока я оставалась в трубе, а он снаружи.
— Попробуй достать меня! — крикнула я в ответ. Если бы там не было так темно и мокро, меня бы эта ситуация даже развеселила.
— Я не знаю, что ты задумала, Кристал, — продолжил он, — но у тебя большие неприятности. Я могу тебе помочь.
Я чуть не рассмеялась.
— Я не знаю никакой Кристал. Как ты собрался мне помогать?
— У тебя есть враги, — ответил он. — Эти же враги были и у того типа, который умер. Ты что-то взяла у него, и теперь они ищут тебя. Это опасные люди, Кристал, и тебе нужна моя помощь.
— Не знаю я никаких мертвых типов, — сказала я. — И ничего я не брала.
— Ты тратишь мое время.
— Хорошо, — сказала я, — тогда я ухожу. — Идти было некуда, но я не думала, что он знал об этом.
— Подожди! — воскликнул он. — Никуда не уходи, пока не выслушаешь то, что я хочу сказать. — Он замолчал. Я об этом всегда подозревала: они ждут, что ты им будешь исповедоваться, а сами скорее удавятся, чем что-то расскажут.
Немного помолчав, он спросил:
— Ты все еще там?
— Я все еще здесь, — ответила я. — Но ненадолго. Я тут уже промокла вся.
— Ну ладно, — сказал он. — Ты этого не поймешь, но я все равно расскажу. Этот мужчина, который умер, был системным аналитиком.
— И что это такое? — спросила я.
— Специалист по компьютерам. — Сержант вздохнул. Я услышала это со своей стороны трубы. Звук в трубах хорошо распространяется. — Он писал свои компьютерные программы и исправлял ошибки в чужих. Но больше всего он занимался защитными программами. — Он снова вздохнул. — Слушай, будь хорошей девочкой, вылезай оттуда и просто назови мне номер.
— Какой еще номер?
Он был прав, я действительно ничего не понимала и совершенно запуталась. Я-то думала, что меня ищут из-за того, что я взяла бумажник. Я попыталась его вернуть, но та женщина отказалась его брать, и это было самое удивительное. Где это слыхано, чтобы человеку предлагали деньги, а он отказывался их брать?
— Неважно какой, — разозлился он. — Этот тип, этот Филип Уокер-Джоунз, работал не с обычными клиентами. Он работал с людьми, которые не ведут бухгалтерских книг. Всю информацию о своих делах они переносят на компьютерную ленту или на диски, чтобы обычный полицейский не смог их найти. Черт, сейчас кругом сплошные высокие технологии.
Судя по голосу, он был очень раздражен, только я не могла понять из-за чего: из-за того что я не вылезала из трубы или из-за того что он сам разбирался в высоких технологиях не больше, чем я.
А потом я вдруг услышала шаги, и кто-то произнес:
— Вы что здесь делаете, босс?
— Принимаю грязевую ванну, не видно, что ли? — выпалил сержант Майкл Сассекс. — Что я, по-твоему, могу тут делать?
— Так вы ее упустили? — спросил голос.
— Нет, что ты! Это просто новая техника допроса. Приказ такой пришел сверху: «Допросы проводить в грязных трубах».
Он так злился, что я чуть не рассмеялась.
— Ты еще там? — крикнул он мне.
— Уже нет. До свидания, — бросила я в ответ и заползла за поворот, где подтянула ноги к груди, чтобы меня не было видно.
— Дьявол! — прошипел сержант. — Ты спугнул ее, идиот.
Я услышала, как он закряхтел и тихо выругался, а потом произнес:
— Лучше помоги мне выбраться отсюда, Хиббард.
Снова послышались возня и проклятия, после чего откуда-то издалека долетел голос:
— Куда ведет эта чертова труба?
— Понятия не имею, босс, — ответил Хиббард. — Может, в реку.
— Ну, так иди и проверь! — гаркнул сержант. — И если найдешь эту красотку, смотри не упусти, а не то ты у меня уже завтра выйдешь патрульным на улицу.
— А вы уверены, что это именно она? — спросил Хиббард. Ему явно не хотелось лазить по Котлованам в поисках трубы.
— Ты читал описание. Двух таких не может быть.
Мне не понравилось, как он это произнес, и мне не понравилось, как он отозвался обо мне. Я замерзала и уже промокла до нитки, но не собиралась выходить к таким людям.
Так мы и застряли там, он снаружи, а я, скрючившись, в трубе, в ожидании, когда он сдастся и уйдет. Время от времени он светил внутрь фонариком, наверное, от нечего делать, но я ни разу не шелохнулась и не издала ни единого звука.
Иногда я слышала, как он начинал ходить туда-сюда, тихо ругаясь. Он напомнил мне одного из маминых любовников, когда тот однажды решил, будто я у него что-то стянула. Мы тогда все этим занимались. Он лазил в мамину сумочку, а мы с Дон воровали у него. Мы прятались под лестницей, когда он носился по дому и орал, что спустит с нас шкуру. Еще иногда я пряталась от школьного надзирателя, который ловил прогульщиков на улице.
Для меня прятаться — привычное дело. Все, что для этого нужно, — немного терпения и сытый желудок. Но не пытайтесь прятаться там, где сыро и холодно, для этого нужен настоящий талант, и новичкам этого делать я не рекомендую.
Через какое-то время вернулся Хиббард. Но голос его звучал уже не так самоуверенно.
— Девчонка наверняка уже удрала, — сказал он. — Не могу я найти конец этой трубы.
— Куда-то же эта чертова штука должна выходить, — ответил сержант уголовной полиции. — Свяжись по рации, вызови людей, делай что-нибудь!
Он остался на своем месте, а я осталась на своем.
Вернувшись в очередной раз, Хиббард предложил:
— А почему бы нам не вызвать инженеров и не перекопать всю эту хрень к чертям собачьим?
В другой раз сержант сказал:
— Нужно прочесать все это место. Она могла выбросить его и спрятать куда-то. — Голос у него уже тоже был уставший. — И все это из-за этого номера, мать его. Почему этот тупой педик не отбросил копыта в каком-нибудь другом месте?
На что Хиббард ответил:
— Почему вы так уверены, что он был при нем? И почему вы уверены, что теперь он у нее?
— Он был у него, потому что он нес его мне, — ответил сержант. — А теперь он у нее, потому что она взяла его бумажник. Все остальное мы уже нашли, так что если этот умник гребаный не вытатуировал его у себя на черепе под волосами, значит, он должен быть в бумажнике.
— А что если он его держал в голове? — спросил Хиббард. — Ну, просто запомнил?
— Двадцать пять цифр?! Ты вообще думаешь, когда говоришь? Он сам сказал мне, что записал его и хочет передать мне. Ты что, собрался идти на обед? Никто не пойдет ни на какой обед, пока я не получу эту девчонку.
Пришлось нам всем торчать там без обеда. Сержант Майкл Сассекс заставил всех голодать совершенно напрасно, потому что у меня не было никакого номера из двадцати пяти цифр.
Но бессмысленно волноваться о том, чего у тебя нет, тем более когда тебя волнует то, что ты можешь получить. Меня очень волновал тот факт, что я могу получить воспаление легких. Если ты болеешь, ты не можешь себя прокормить. Если ты не можешь себя прокормить, ты теряешь силы. А потом есть два варианта: либо тебя сажают в приют, либо ты умираешь. И я видела, как такое происходило.
Скажу вам еще кое-что: когда я наконец вылезла из трубы, случилась очень странная вещь. Ну, вообще-то это не вещь, и нельзя сказать, что это на самом деле произошло, но тогда мне так показалось, и меня это жутко испугало.
Я превратилась в старуху.
Это произошло, когда я выглянула из-за поворота и не увидела в конце трубы света. Я прислушалась, но не услышала с той стороны никаких звуков. Тут-то мне и стало страшно. Я решила, что от долгого сидения в замкнутом пространстве ослепла и оглохла.
Я стала двигаться, но тело у меня настолько одеревенело от холода, что я еле доползла до выхода. Мне уже было все равно, поймает меня полицейский или нет. Я даже сама позвала его. Голос был слабый и хриплый. Поверите ли, мне даже хотелось, чтобы он оказался там, снаружи. Понимаете, я хотела, чтобы он мне помог, поскольку думала тогда, что ослепла, и была испугана.
Но его там не оказалось. Зато, когда я подползла к выходу, выяснилось, что уже стемнело, да к тому же пошел дождь, настоящий ливень. Спина и ноги у меня были скрючены, и я не могла ни подняться, ни разогнуться. В ногах совсем не осталось сил, и я не смогла бы убежать, даже если бы на меня спустили собак.
Я была старухой, когда плелась там ночью, согнувшись пополам и глядя на лужи в жидкой грязи у себя под ногами. Мне вспомнилась тогда Кровавая Мэри и то, как она выглядит по утрам. Но есть женщины еще старше, чем она, которым не приходится нагибаться, чтобы заглядывать в мусорные ящики, потому что это их обычное состояние.
Конечно, вскоре я пришла в себя. Кровообращение восстановилось, и я снова стала чувствовать ноги. И до меня дошло, что я не ослепла, просто было уже темно. Но я не перестала бояться.
И после того, как я распрямила спину, меня не покинуло ощущение беспомощности. Даже при том, что у меня было 734 фунта 89 пенсов. Меня искала полиция. Меня искали те сволочи, которые избили малыша Марвина. И мне некуда было идти. Я чувствовала себя обессилевшей и старой, и я нуждалась в помощи. И тогда я подумала, что нужно самой найти цель.
Эта мысль чуть-чуть подняла мне настроение. Совсем немножко, потому что после того утреннего карри у «Кашмира» я ничего не ела, а чувство голода наводит тоску как ничто другое. И все же я взяла себя в руки и отправилась на поиски своей цели.
Имени ее я не знала, но я знала, где ее найти: на противоположном конце Северной линии метро. Пешком туда я бы в тот вечер не пошла, ни за какие деньги. Поэтому я доехала на метро до станции «Челк-фарм» и стала ждать возле одного из книжных магазинов.
Один раз мне показалось, что я увидела ее, но, когда я подошла, эта женщина только прижала к себе сумку и прибавила ходу. Эту ошибку я списала на голод, Обычно я не ошибаюсь в женщинах среднего возраста.
Но в конце концов я увидела ту, которую ждала. На ней были светло-коричневый плащ и клетчатый шарф. Прячась от дождя под зеленым зонтиком, она с трудом тащила две сумки с рождественскими покупками.
— Вам помочь? — спросила я.
Она заколебалась. Я знаю такой тип женщин. Она из тех людей, которые открывают кошелек еще до того, как ты их о чем-то попросишь, которые не посылают тебя искать работу и не говорят, что ты все равно потратишь деньги на выпивку. Когда ты проходишь мимо таких людей, они провожают тебя жалостливыми глазами и вздыхают.
Не сразу, но все же она дала мне одну из сумок, ту, что полегче. Она хорошая. Она хочет мне верить. Или хотя бы не хочет не доверять мне. Я поняла, что это она, моя цель.
Она сказала:
— Большое спасибо. Моя машина тут рядом, за углом.
Я пошла за ней следом и потом стояла под дождем, пока она искала ключи от машины. Поставив одну сумку в багажник, я помогла ей со второй.
Она посмотрела на меня и снова замялась. Нет, она думала не о том, как от меня отделаться, а о том, как потактичнее предложить мне деньги.
— Спасибо за помощь. — Она опять полезла в сумочку. Я дождалась, когда она достанет деньги, и сказала:
— Мне не нужны деньги, но спасибо, что предложили.
— Но мне же нужно как-то тебя отблагодарить, — сказала она.
На это я сделала несчастное лицо и покачала головой.
— Что? — с волнением в голосе спросила она.
Настала решающая минута.
— У меня есть деньги, но я не могу их потратить, — сказала я и показала ей пятидесятифунтовую банкноту.
Она посмотрела на деньги, потом посмотрела на меня.
— Я знаю, что вы подумали, — сказала я. — Вот поэтому я и не могу их потратить. Мне нужно купить какую-нибудь нормальную одежду, потому что в таком виде я не могу устроиться на работу. Но когда я захожу в магазин, они там смотрят на меня так, будто я эти деньги украла, и бегут вызывать полицию. Никто не верит таким, как я.
Она снова посмотрела на деньги, потом опять на меня и сказала:
— Я, конечно, не хочу казаться подозрительной, но где ты взяла пятьдесят фунтов?
— Одна очень добрая женщина дала их мне, — ответила я. — Наверное, она хотела дать мне пятерку, но перепутала. Она в самом деле была очень доброй, потому что мне никто никогда и пятерки не давал. Потом я попыталась купить чаю и жареной картошки, а продавец вызвал полицию, и только тогда я поняла, что та женщина ошиблась.
— Понимаю, — сказала она.
— Нет, не понимаете. Иметь такие деньги хуже, чем не иметь ничего, — пожаловалась я.
— Могу я чем-то помочь? — поинтересовалась она.
Она попалась.
— О, вот было бы здорово, если бы вы помогли мне их потратить. Я всего лишь хочу купить хорошую куртку и обувь какую-нибудь. Тут за углом есть дешевый магазин для бедных, я целый день вокруг него брожу, но мне страшно туда заходить одной.
Очень скоро я поняла, как мне с ней повезло. У этой женщины было по-настоящему золотое сердце. Она купила мне большую шерстяную кофту, стоившую всего пару фунтов, а пока я выбирала джинсы и свитера, разговаривала с продавщицами.
Вещи там были только качественные, наверное, отданные на благотворительность такими же дамами, как она. Такие всякое старье не сдают. Я еще скажу: моя новая знакомая в те минуты была по-настоящему счастлива, словно сбылась ее давняя мечта. Кому-то на самом деле, по-настоящему, понадобилась ее помощь. И ей можно было не волноваться, что я потрачу ее деньги на выпивку или наркотики, потому что деньги были не ее и я у нее на глазах тратила их на теплую одежду.
Даже женщины за прилавком заулыбались, когда я вышла из-за вешалок с полными руками. Наверное, пока я выбирала, она тихонько пересказала им мою историю. Вот поэтому-то мне и нужна была ее помощь. Если бы я пришла сюда одна, эти милые продавщицы в два счета выставили бы меня из магазина. Они бы испугались, что я у них что-нибудь украду.
Когда мы вышли из магазина, все еще лило, как из ведра. На этот раз сумки несла я.
Я уже собиралась попрощаться, когда она сказала:
— Послушай, не обижайся, но тебе нужно принять ванну и переодеться. — Все это она произнесла очень быстро, на одном дыхании, как будто и правда боялась меня обидеть. — Я живу недалеко, вверх по улице. Если хочешь, поехали.
— Да нет, — сказала я. — Я вам все сиденья в машине испачкаю.
— Неважно. Соглашайся.
Я и подумала: «Почему бы нет?» Пусть порадуется, она заслужила.
Она набрала горячую ванну и вылила туда чуть ли не полбутылки пахучей пены, а потом вручила мне свой шампунь и целую охапку полотенец. После этого она оставила меня одну.
Клянусь, у нее слезы выступили на глазах, когда я вышла из ванны в новой одежде.
— Кристал! — воскликнула она. — Ты теперь совсем другой человек. — Это меня вполне устраивало. — Ты сейчас похожа на мою дочь, когда она была помоложе.
И это было отлично, потому что полицейские и те гады, которые Марвина били, не искали кого-то похожего на дочь этой женщины. К тому же никто и глазом не моргнет, если увидит у такой пятьдесят фунтов. Ее дочь не превратится в старуху с кривой от постоянного ковыряния в мусорных баках спиной.
«И я тоже сделаю все, чтобы такой не стать», — подумала я.
Она напоила меня чаем, накормила картошкой с яичницей, и, когда я собралась уходить, дала мне пятерку и свой зеленый зонтик.
Мне, конечно, стыдно, что я стащила ее мыло, но от старых привычек трудно отделаться.
Она даже хотела отвезти меня куда надо на машине, но я не согласилась. Она была милой женщиной и все такое, но не думаю, что она поняла бы насчет Дон. Милые женщины такого не понимают.
Я бы, наверное, могла давать уроки о том, что делать, когда находишь человека, который хочет о тебе заботиться. И первым пунктом было бы: нельзя испытывать судьбу. Потому что, если ты испытываешь судьбу и подчиняешься их правилам, они начинают давать тебе то, что, по их мнению, тебе нужно, а не то, что ты хочешь. Если бы моя благодетельница узнала о Дон и о том, как мы действительно живем, она бы обратилась в социальные службы. И тогда она из милой женщины превратилась бы в назойливую старую корову.
Вообще-то это я оказывала ей услугу. Я уверена, что она предпочтет быть милой женщиной, а не старой назойливой коровой.
Если кто-то и обратил на меня внимание, когда я стучалась к Дон, никто из них не догадался бы, что я весь день провела в грязной трубе. Дон тоже не догадалась.
— Боже, Кристал, — удивилась она, открыв дверь, — ты прямо какая-то школьница из богатой семьи!
Я поняла, что она имела в виду, но мне это не очень понравилось. Но мне повезло, я застала ее, когда она бездельничала: читала комиксы и слушала музыку. И теперь, когда я была чистая и нормально выглядела, она позволила мне сесть на ее диван.
— И все равно тебе надо постричься, — сказала Дон.
Она достала ножницы и маникюрный набор, мы сели на ее кровать, и она занялась моими волосами и ногтями. Дон, если бы захотела, запросто могла бы стать косметологом. Вот только у нее не хватило бы терпения окончить курсы, да и вряд ли бы ее устроили доходы косметолога — она слишком привыкла к хорошей жизни.
Это чем-то напоминало старые дни, когда мы вот так же вместе слушали диски и она возилась с моими волосами. Мне не хотелось портить эту приятную минуту, но мне нужно было спросить ее про часы.
Дело в том, что в ванной той милой женщины я еще раз заглянула в бумажник Филипа Уокер-Джоунза.
Дон, подправляя пилочкой ноготь на моем большом пальце, сказала:
— А что с моим подарком?
— Эти часы из настоящего золота.
— Я все равно не буду носить мужские часы, — сказала она. Дон иногда бывает очень привередливой.
— А где они? — спросила я.
— Хочешь забрать? Хорошенький подарок, если его надо возвращать.
Я посмотрела на нее, она посмотрела на меня. Потом она сказала:
— Хорошо, Кристал. Если тебе так хочется знать, я хочу подарить их своему парню на Рождество.
— Я их дарила тебе, а не ему.
— Мужские часы? — Она рассмеялась. — Я собиралась сделать на них гравировку, «С любовью, от Дон», но там не хватило места. Вся задняя крышка покрыта цифрами, и ювелир сказал, что, если их стереть, я потеряю слишком много золота.
Я обрадовалась, потому что почувствовала себя очень умной. Хорошая горячая пища действительно помогает думать. Озарение посетило меня, как только я доела яичницу с картошкой.
Я сказала:
— Давай поспорим, что цифр ровно двадцать пять.
— Не знаю. Их там полно было. — Она положила пилочку обратно в футляр. — Если хочешь знать, я их сдала в ломбард и купила ему настоящую золотую зажигалку.
Она отдала мне квитанцию из ломбарда.
Немного она выручила за настоящие золотые часы. Дон совсем не такая практичная, как я, и в ломбарде ее обманули. Хотя это было не так уж и важно. Во-первых, часы были не ее, а во-вторых, мне же будет дешевле их вернуть. Если я захочу это сделать.
Бедная Дон… Она так нуждается в моей заботе! Но она так не считает, поскольку думает, что о ней заботится ее парень. Она не похожа на меня. Она не хочет сама о себе заботиться. Это не ее. И если бы я рассказала ей, через что мне сегодня пришлось пройти, чтобы разобраться со своими неприятностями, она бы назвала меня дурой.
Но смотрите: я спаслась от сержанта, я оделась так, что он не узнает меня, даже если мы столкнемся на улице нос к носу. И Умный Брайан меня тоже не узнает, поэтому не наведет на меня тех гадов, которые избили Марвина. Я приняла ванну, прекрасно пообедала яичницей с картошкой. У меня теперь достаточно денег, чтобы обеспечить себе приличный ночлег на обозримое будущее. А теперь у меня были еще и часы.
Точнее, я могла вернуть их в любое время. Но пусть лучше они пока полежат в ломбарде, там им будет безопаснее. Я все еще не знала, почему были так важны те двадцать пять цифр, но не сомневалась, что рано или поздно они мне тоже пригодятся.
Я увидела, что Дон смотрит на меня.
— Кристал, спустись на землю грешную, — сказала она. — Может, ты и выглядишь как богатая школьница, но ты все равно такая же, как я.
Вот и все, что она знала.
