Глава 9
Шарлотта проснулась со столь ужасной головной болью, какой, насколько ей помнилось, у нее никогда не было. Питт стоял в дальнем конце спальни, раздвигая шторы, и она даже не смогла различить на них красных цветов. Свет резал глаза; зажмурившись, Шарлотта перекатилась на бок и уткнулась лицом в подушку. А вот этого делать не следовало. По черепу заколотил молот; боль била в лоб, сжимая кости.
Ничего подобного она не испытывала, даже когда вынашивала Джемайму. Разумеется, по утрам она чувствовала легкую слабость, но никогда еще голова не раскалывалась так, словно мозги пытались пробиться наружу!
— Доброе утро, — прорезал густую тишину голос Питта, холодный и далеко не участливый.
— Чувствую себя ужасно, — пожаловалась она.
— Кто бы сомневался, — сказал он.
Шарлотта медленно села, обхватив голову руками.
— Думаю, меня может вырвать.
— Меня бы совсем не удивило. — Ее жалобы словно разбивались о стену.
— Томас! — Она выползла из-под одеяла, готовая закричать от боли и кошмарного ощущения необъяснимой отверженности. Затем вдруг вспомнился весь вечер — мюзик-холл, Отилия, Иниго Чаррингтон, шампанское и глупая песенка.
— О боже! — Подтянув ноги, она резко села на край кровати, наполовину раздетая; в волосах, болезненно врезаясь в голову, торчали заколки. — О, Томас! Прости меня!
— Думаешь, тебя сейчас вырвет? — уже чуть более участливо спросил он.
— Думаю, да.
Питт пересек комнату, вытащил из-под кровати ночной горшок, сунул ей в руки и убрал со лба растрепавшиеся пряди.
— Полагаю, ты понимаешь, что с тобой могло случиться? — промолвил он, и холодность в его голосе сменилась гневом. — Если бы Иниго Чаррингтон или его отец убили Отилию, то и расправиться с тобой им бы было проще простого!
Прошло несколько минут, прежде чем Шарлотта окрепла достаточно, чтобы защититься и объяснить все принятые ею меры предосторожности.
— Я взяла карету и ливрейного лакея Эмили, — сказала она наконец, глотая судорожно воздух. — Я же не совсем дура!
Питт забрал у нее горшок, предложив взамен стакан воды и полотенце.
— На твоем месте я бы сейчас не пытался высказываться на эту тему, — произнес он недовольно. — Ну как, полегчало?
— Да, спасибо. — Шарлотта и хотела бы держаться с достоинством и даже надменно, но сама поставила себя в положение, где это было невозможно. — Все знали, что я была с ним. Он бы ничего не смог сделать так, чтобы это сошло ему с рук, и, я уверена, он осознавал это не хуже, чем я.
— Все? — Томас вскинул брови, и в его голосе прозвучала настораживающе беззаботная нотка.
Шарлотта милосердно признала свою оплошность раньше, чем он указал ей на нее.
— Я имею в виду, мама и Эмили. — Она уже хотела было сказать, что послала к нему лакея с запиской, но у нее никогда не получалось ему врать убедительно, да и голова оставалась слишком тяжелой, чтобы сочинить достаточно логичное объяснение. А логичность для лжи жизненно необходима. — Тебе не сказала, потому что рассчитывала вернуться домой раньше. — Мало-помалу она начинала раздражаться. — Откуда мне было знать, что это будет мюзик-холл! Он просто сказал, что собирается показать, что случилось с Отилией, и доказать, что с ней все в порядке!
— Мюзик-холл? — На мгновение Питт забыл, что еще злится на жену.
Она выпрямилась. Тошнота наконец-то прошла, и ей удалось придать себе немного более достойный вид.
— Ну а где, по-твоему, я была? Не в публичном же доме, если это то, что ты подумал.
— И зачем тебе понадобилось искать Отилию Чаррингтон в мюзик-холле? — скептически осведомился Томас.
— Потому что именно там она и была, — ответила Шарлотта не без некоторого удовлетворения. — Она выступает в мюзик-холле. Она — Ада Черч! — Внезапно ей кое-что вспомнилось. — Да ты и сам знаешь, такая, с красивыми ножками, — добавила Шарлотта ехидно.
Питту хватило такта покраснеть.
— Я видел ее по работе, — парировал он язвительно.
— По твоей работе или по ее? — поинтересовалась Шарлотта.
— По крайней мере, я пришел домой трезвым! — повысил он голос, добавив нотку оскорбленного достоинства.
Голова раскалывалась, словно срезанное сверху яйцо, и ни малейшего желания спорить уже не осталось.
— Томас, прости меня. Признаю, виновата. Я и не думала, что на меня так подействует. И игристое было таким приятным… И пошла я туда лишь для того, чтобы найти Отилию Чаррингтон. — Отклонив голову назад, Шарлотта принялась вытаскивать самую назойливую из заколок. — И потом, кто-то же убил Мину! Если не Чаррингтоны, то, быть может, Теодора фон Шенк?
Питт присел на кровать — край рубашки выбился из-под ремня, галстук съехал набок.
— Так Ада Черч — это действительно Отилия Чаррингтон? — спросил он серьезно. — Шарлотта, ты абсолютно уверена? Надеюсь, это не какая-то шутка?
— Да, уверена. Начать с того, что они с Иниго похожи как две капли воды. Сразу видно — родственники. И вот еще что, чуть не забыла… Амброзина — вот кто крал все эти вещи! Судя по всему, она занимается этим уже достаточно давно. Иниго по возможности, когда знает, кому они принадлежат, всегда возвращает их на место. Думаю, теперь, когда ты подозреваешь их в убийстве Мины, никто не признается, что получил пропавшее обратно.
— Амброзина Чаррингтон? — Томас уставился на жену с недоверием и в полном замешательстве. — Но зачем? Зачем ей красть все эти безделушки?
Шарлотта вздохнула.
— Не будешь возражать, если я снова прилягу? За Джемаймой присмотрит Грейси. Я сейчас не в состоянии. Если встану, у меня отвалится голова.
— Зачем Амброзине Чаррингтон красть все эти вещи? — повторил он.
Шарлотта попыталась вспомнить, что сказала Отилия. Тогда, если только не изменяет память, она прекрасно все поняла.
— Из-за Лоуэлла. — Она постаралась подобрать подходящее слово. — Он окостенел. — Она осторожно легла, и боль немного стихла.
— Он — что?
— Окостенел, — повторила Шарлотта. — Ожесточился. Никого не слушает, ни на кого не смотрит. Думаю, Амброзина даже ненавидит его. В конце концов дочь ушла, и им пришлось заявить, что она умерла…
— Бога ради, Шарлотта, у людей их положения дочери не выступают в мюзик-холлах! Для него такое немыслимо!
— Знаю. — Она подтянула одеяло к подбородку — знобило. — Но Амброзина все равно любит Отилию. Я видела ее. Очень милая — таким людям хочется улыбаться. Будто озаряет светом все, что ее окружает. Возможно, если бы Лоуэлл не был таким занудой, дочь и не ушла бы в певички. Время от времени выпускала бы пар дома.
Какое-то время Питт сидел молча.
— Бедная Амброзина, — промолвил он немного погодя.
Шарлотте вдруг пришла в голову ужасная мысль. Она резко выпрямилась, потащив за собой всю одежду.
— Ты ведь не собираешься арестовать ее?
Муж даже как будто возмутился.
— Нет, конечно же! Даже если бы и захотел, не смог — доказательств-то нету. А Иниго, разумеется, стал бы все отрицать… Впрочем, я его и спрашивать не буду. — Он состроил гримасу. — Кроме того, теперь и кражи, как мотив для убийства Мины, можно отклонить — хотя Чаррингтоны все-таки могли убить ее.
— Почему? Отилия ведь жива!
Томас посмотрел на нее сочувственно.
— А ты что, думаешь, Лоуэлл допустил бы, чтобы в обществе узнали о том, что Ада Черч, звезда мюзик-холлов, — его дочь? Да он скорее предпочел бы получить срок за убийство! По крайней мере, это бы не было так чертовски смешно.
Шарлотта болезненно скривила губы, разрываясь между иронией и разочарованием. Хотелось рассмеяться, но сама мысль об этом причиняла невыносимые страдания.
— И что же ты намерен делать?
— Написать письмо доктору Малгру.
Она не поняла, да и ответ показался нелепым.
— Доктору Малгру? Но зачем?
Питт наконец улыбнулся.
— Затем, что он любит Отилию. Новость о том, что она все-таки жива, его, несомненно, обрадует. Не думаю, что его огорчит тот факт, что она поет в мюзик-холле… Так или иначе, он имеет право знать.
С глубоким вздохом удовлетворения Шарлотта откинулась на подушку.
— Вечно ты во все вмешиваешься, — промолвила она шутливо. Мысль о том, что Отилия обретет кого-то, кто ее любит, пришлась ей по душе.
Томас хмыкнул и небрежно заправил рубашку.
— Знаю.
Часов около одиннадцати, когда Шарлотта еще спала, ей послышалось, как в дверь постучали, и в следующую секунду перед кроватью предстала сестра.
— Что с тобой такое? — спросила Эмили. — Грейси не хотела меня впускать. Ты что, заболела?
Шарлотта открыла глаза и, не поворачиваясь, смерила сестру косым взглядом.
— Вижу, остановить тебя ей не удалось… Ужасно болит голова.
— И все? Ничего страшного, пройдет. — Эмили присела на кровать. — Что случилось? Что там насчет Отилии Чаррингтон? Как она умерла? Это дело рук ее родственничков? Если не расскажешь, буду трясти до тех нор, пока тебе действительно не станет плохо!
— Не прикасайся ко мне! Мне и так уже плохо… Она не мертва. Очень даже живехонька — поет в мюзик-холлах.
— Не смеши меня. — На лице Эмили отразилось недоверие. — Кто тебе это сказал?
— Никто мне не говорил. Я была в мюзик-холле и видела ее собственными глазами. Потому-то так ужасно сейчас себя и чувствую.
— Ты — что? — Эмили по-прежнему смотрела на нее с некоторым скепсисом. — Ты была в мюзик-холле? И что на это сказал Томас? Только честно!
— Да, я была там. И Томаса это не очень обрадовало. — Нахлынули воспоминания. Шарлотта улыбнулась. — Да-да, я была в мюзик-холле. С Иниго Чаррингтоном, и я пила шампанское. Вообще-то, там было довольно-таки весело.
На лице Эмили отразилась комичная смесь эмоций: потрясение, удивление, восторг и даже зависть.
— Вот и хорошо, что тебе теперь плохо. Получила урок, — сказала она с некоторым удовлетворением. — Жаль, меня там не было… И как она выглядит?
— Восхитительно. У нее действительно прекрасный голос, и поет она так, что невольно хочется подпевать. Словом, живее не бывает.
Эмили подобрала под себя ноги, приняв более удобную позу.
— Итак, ее никто не убивал. Стало быть, Мину отравили не из-за этого.
— Да, похоже, что так. — Шарлотта припомнила аргумент Питта. — Впрочем, они ведь наверняка хотели, чтобы это осталось в тайне. В конце концов, она — Ада Черч!
— Кто Ада Черч? — озадаченно спросила Эмили.
— Да Отилия же! Не будь такой дурой.
— И что это значит? — Любопытство взяло верх над обидой.
— Ада Черч — одна из самых известных певичек мюзик-холлов.
— Неужели? Хотя уж ты-то, безусловно, знакома с мюзик-холлами лучше, чем я… — В тоне сестры проскользнула вполне различимая ехидная нотка. — Да, такое стоит хранить в секрете. Однако не мешало бы выяснить и другое — откуда у Теодоры завелись деньги? Надеюсь, Томас этим занимается. К тому же нам по-прежнему нужно что-то делать с мамой и мсье Алариком.
— Ах да, я совершенно забыла о медальоне! Она получила его обратно.
— А мне даже и не сказала! — сердито промолвила Эмили, обиженная таким бездушием.
Шарлотта медленно села и с удивлением обнаружила, что голова уже почти не болит.
— Мне она тоже не сказала. Я узнала об этом от Иниго Чаррингтона. Это его мать взяла медальон, а он вернул его на место.
— Его взяла Амброзина Чаррингтон? Но зачем? Ну-ка, объясни все по порядку! Шарлотта, ты, случаем, не пьяна?
— Вполне возможно. Немного перебрала шампанского. Но именно это он и сказал. Тогда я была еще трезвой. — Она обстоятельно рассказала все, что смогла вспомнить. — Но это не означает, что маме следует продолжать эти ее отношения с мсье Алариком.
— Нет, конечно же, нет, — сказала Эмили. — Мы должны что-то сделать, и сделать прежде, чем дело примет еще худший оборот. Я тут как следует все обдумала и решила вот что. Нужно попытаться убедить папу уделять ей больше внимания, побольше ей льстить, проводить с ней больше времени. Тогда и мсье Аларик ей не будет нужен. — Она посмотрела на Шарлотту вызывающе, ожидая возражений. К Амброзине Чаррингтон и выпитому Шарлоттой шампанскому можно вернуться и позднее.
Шарлотта на какое-то время задумалась. Донести до Эдварда важность такого курса и необходимости изменить поведение, при этом не дав ему понять истинную причину их беспокойства, опасность того, что у Кэролайн и Поля Аларика начнется настоящий роман — уже не скрываемая страсть, но нечто такое, что может закончиться в спальне, — будет непросто. Она нахмурилась и глубоко вздохнула.
— О, от тебя ничего и не требуется! — тотчас же промолвила Эмили. — Все, что мне нужно, — это твоя моральная поддержка. Нужно, чтобы ты во всем со мной соглашалась. И ничего не говори, иначе разразится полнейшая катастрофа.
Спорить было некогда, защита могла подождать и до более подходящего времени.
— Когда поедешь? — спросила Шарлотта.
— Как только ты оденешься. И тебе бы лучше умыться холодной водой и немного пощипать себя за щеки — выглядишь какой-то одутловатой.
Шарлотта смерила ее мрачным взглядом.
— И надень что-нибудь яркое, — продолжала Эмили. — У тебя есть красное платье?
— Конечно же, нету, — Шарлотта сползла с кровати. — Да и куда мне ходить в красном платье? Есть бордовая юбка и жакет.
— Что ж, надевай их и выпей чаю. Потом съездим и поговорим с папой. Я уже все устроила. Сегодня он дома, а мама завтракает с одной моей подругой.
— Эту встречу тоже ты устроила?
— Ну разумеется! — Эмили говорила с нарочитым терпением, словно объясняясь с неугомонным ребенком. — Мы же не хотим, чтобы она заявилась прямо посреди нашей с отцом беседы… А теперь — собирайся, нужно поторапливаться!
Явно обрадовавшись приезду сразу обеих дочерей, Эдвард занял место во главе стола с улыбкой полного удовлетворения на лице.
— Приятно снова видеть тебя, моя дорогая, — сказал он Шарлотте. — Я так рад, что Эмили застала тебя дома и смогла вытащить сюда. Такое впечатление, что мы не виделись целую вечность.
— Тебя не было дома, когда мы заезжали в последний раз. — Шарлотта тут же перешла к сути проблемы, не дожидаясь Эмили.
— Вполне возможно, — промолвил Эдвард, даже не задумавшись, к чему это было сказано.
— Раньше мы приезжали сюда часто, — небрежно проронила Эмили, нанизывая на вилку кусочек жареной курицы. — И потом вместе с мамой ездили по гостям. Довольно-таки приятный способ проводить время, при условии, что от тебя не слишком много требуется. Правда, достаточно скучный — разговоры везде одни и те же.
— Я думал, вам нравилось такое времяпровождение, — искренне удивился Эдвард. Он вообще не задумывался о подобных делах, принимая все как само собой разумеющееся.
— О, конечно же, нравилось. — Эмили съела курицу, после чего посмотрела на него с неодобрением. — Но, знаешь ли, постоянная женская компания тоже когда-нибудь надоедает. Я уверена, что если бы Джордж не удостаивал меня своим обществом по вечерам и не вывозил время от времени куда-нибудь поужинать, мне бы захотелось пообщаться и с каким-нибудь другим джентльменом. Женщина ведь нуждается в том, чтобы мужчины оказывали ей знаки внимания, не так ли?
Эдвард снисходительно улыбнулся. Он всегда находил Эмили самой покладистой из дочерей, хотя и не подозревал, что во многом причиной этому являлся тот фаю, что она, ко всему прочему, лучше других умела распознавать его настроение, а следовательно, и скрывать свои собственные чувства. Сара была слишком беспокойной и, будучи самой старшей и красивой, еще и немного эгоистичной, тогда как Шарлотта — излишне откровенной и имела обыкновение говорить о вещах совершенно неподходящих, чем зачастую приводила его в замешательство.
— Джорджу очень повезло, дорогая, — сказал он, накладывая себе еще овощей. — Надеюсь, он это ценит.
— Я тоже на это надеюсь. — Эмили посерьезнела. — Едва ли не самое печальное, что может случиться с женщиной, папа, это если ее муж перестает о ней заботиться, желать ее общества, следить за тем, чтобы она хорошо себя чувствовала. Ты даже не представляешь, сколько я знаю женщин, которые начинали искать внимания на стороне лишь потому, что их мужья полностью их игнорировали.
— Искать на стороне? — Эдвард выглядел немного удивленным. — Ей-богу, Эмили, надеюсь, ты имеешь в виду совсем не то, на что это похоже. Мне бы не хотелось, думая о тебе, ассоциировать тебя с такими женщинами. Другие могут подумать о тебе то же самое!
— Мне бы это очень не понравилось. — Она говорила совершенно серьезно. — Я никогда не давала Джорджу ни малейшего повода быть недовольным моим поведением, особенно в том, что касается данного предмета. — Эмили посмотрела на отца широко раскрытыми голубыми глазами. — И все же, с другой стороны, я не смогла бы обвинить женщину, чей муж относится к ней с безразличием, если бы какой-то другой мужчина, с приятными манерами и славным характером, счел ее привлекательной и сказал ей об этом, а она, в своем одиночестве, ответила бы ему взаимностью…
— Эмили! — воскликнул пораженный такими речами Эдвард. — Уж не потворствуешь ли ты адюльтеру? Потому что, к несчастью, твои слова можно интерпретировать именно так.
— О, конечно же, нет! — произнесла она с чувством. — Это неправильно. Но есть определенные ситуации, которые я вполне могу понять. — Она улыбнулась ему. — Возьмем, к примеру, этого французского джентльмена, мсье Аларика. Такой импозантный мужчина, с прекрасными манерами, видный… Ты со мной согласна, Шарлотта? Я не раз задавалась вопросом: а что, если у бедняжки Мины была связь с ним, а вовсе не с Тормодом Лагардом? Ведь мсье Аларик выглядит куда более зрелым, разве нет? И потом, его окружает некая тайна, что уже само по себе притягательно. Я часто думала: а вдруг он и не француз вовсе? Мы ведь можем лишь предполагать это. Что, если Олстон Спенсер-Браун стал уделять слишком много внимания своему бизнесу, совсем перестав говорить Мине комплименты, не утруждая себя даже малейшими романтическими жестами, вроде цветов или похода в театр, — она перевела дыхание, — тогда мсье Аларику достаточно было лишь польстить ей немного, выказать чуть-чуть восхищения, и она была бы им очарована. Он бы стал ответом на все ее печали и чувство собственной ненужности.
— Это не оправдание… — начал Эдвард, но лицо его заметно побледнело, и он напрочь забыл о курице. — И тебе, Эмили, не следовало бы высказывать столь постыдные предположения о людях! Бедная женщина мертва и не в состоянии себя защитить!
Эмили осталась невозмутимой.
— А я и не предлагаю это в качестве оправдания, папа. Об оправданиях здесь речь не идет — лишь о причинах. — Отправив в рот остатки еды, она отложила нож и вилку. — Теперь, когда бедняжка Мина мертва, я заметила, что мсье Аларик переключился на маму — постоянно ищет ее общества, пытается с ней заговорить… — Она широко улыбнулась. — А это свидетельствует о том, что вкус его улучшается. Да и Шарлотта находит его весьма симпатичным. Похоже, он ей даже нравился.
Шарлотта адресовала Эмили через стол взгляд, отнюдь не преисполненный нежности: в голосе сестры проскользнула нотка плохо скрываемого злорадства.
— Совершенно обворожительный мужчина, — согласилась она, тщательно избегая отцовского взгляда. — Но, полагаю, маме еще далеко до того злополучного положения, в каком была миссис Спенсер-Браун.
Эдвард посмотрел на одну дочь, затем на другую. Дважды он открывал рот, чтобы попросить их сказать более конкретно, что они имеют в виду, и дважды решал, что не желает этого знать.
Вошедшая горничная забрала пустые тарелки, после чего принесла пудинг.
— Да, давненько мы не бывали в театре, — заметил наконец Эдвард — мимоходом, словно это была совершенно новая мысль. — У Гилберта и Салливана уже должно бы выйти что-то новенькое. Может, стоит съездить и посмотреть.
— Великолепная идея, — ответила Эмили, все так же небрежно. — Могу порекомендовать хорошего ювелира, если тебе взбредет в голову сделать маме небольшой подарок на память. Что его отличает, так это совершенно романтический склад ума, да и стоят его работы недорого. Знаю, там есть прекрасные камеи — сама хотела, чтобы Джордж купил мне одну из них. Они такие особенные!
— Не нужно меня направлять, Эмили!
— Прости, папа. — Она пленительно улыбнулась. — Всего лишь предложение. Уверена, ты и сам справишься как нельзя лучше.
— Благодарю. — Эдвард ответил улыбкой на улыбку, но руки его все еще сжимали салфетку, и сидел он на стуле очень прямо.
Эмили положила себе немного пудинга.
— Так вкусно, папа, — мило проворковала она. — Как хорошо, что ты пригласил нас.
Отец воздержался от намека на то, что вообще-то она сама себя пригласила.
В половине третьего Эдвард вернулся в город.
— Что собираешься делать в отношении Мины? — спросила Эмили, как только сестры остались вдвоем. — Мы ведь по-прежнему не знаем, кто убил ее или даже почему.
— Ну, самая очевидная причина — это то, что она слишком часто совала нос в чужие дела, — ответила Шарлотта.
— И я почему-то так решила… — Теперь, когда напряжение беседы с Эдвардом прошло, к Эмили вернулась прежняя язвительность. — Но кто мог иметь на нее зуб?
— Это могли быть Чаррингтоны — если не из-за Отилии, то, быть может, из-за Амброзины, которая крала чужие вещи, — размышляла вслух Шарлотта. — Но лично мне кажется, что это, скорее всего, была Теодора фон Шенк. Помню, Мина парочку раз высказывалась относительно ее дохода и источника происхождения денег. Думаю, ей это было известно, и она забавлялась, вызывая у нас подозрения. Возможно, со временем даже намеревалась все нам рассказать. — Ее лицо помрачнело от всего ужаса открывшейся реальности. — В этом есть что-то жалкое, не правда ли, — пытаться произвести впечатление на людей, завладеть всеобщим вниманием, распространяя слухи об окружающих, намекая на то, что тебе известны ужасные тайны.
— Это чертовски опасно! — Губы Эмили сложились в жесткую, непреклонную линию. — Подумай, сколько вреда она могла нанести людям! Конечно, она вряд ли заслуживала за это смерти, но все равно поступала просто отвратительно.
— И все же мне ее жаль, — стояла на своем Шарлотта. — Должно быть, в душе у нее была пустота, раз уж она шпионила за другими, пытаясь разузнать, кто и как живет.
— Это едва ли ее оправдывает! — Гнев Эмили не стихал. — Все мы, так или иначе, несчастливы, но не ходим же кругами, то и дело жалуясь на жизнь.
Шарлотта не стала утруждать себя спорами.
— Ладно бы только это. Но все ведь обстояло гораздо хуже: она выдумывала разные небылицы, повсюду сея семена порока во всех его проявлениях. Думаю, у каждого есть темная сторона, к которой при желании можно обратиться. — Выражение ее лица совершенно изменилось. — С папой ты говорила просто блестяще, но нам все еще нужно немного охладить мсье Аларика. Я слышала, он довольно-таки хорошо знаком с Теодорой. Пожалуй, съезжу-ка я сегодня к нему в гости, посмотрю, не известно ли ему, откуда у нее эти деньги…
Эмили вскинула брови.
— Ты это серьезно? И как же ты намерена напроситься на приглашение, не говоря уж о том, чтобы вытащить из него такие сведения?
— Отдамся на его милость. — Шарлотта приняла быстрое и довольно-таки отчаянное решение.
— Что ты сделаешь? — не поверила своим ушам Эмили.
— Это же ради мамы, глупая! — отрезала Шарлотта, и лицо ее залилось краской. — Что-нибудь сочиню, дам понять, что папе известно об их… дружбе и что он не очень красиво во всем этом выглядит.
— Да ты сама-то помнишь, когда у тебя получалось что-либо «сочинить»?
— Я и не говорила, что собираюсь хитрить. Потом, когда это выскажу, заговорю о Мине, о том, как всех потрясла ее смерть… А что? Ты бы поступила иначе?
— Если это именно то, что ты намереваешься сделать, тогда я навещу Теодору, пока мсье Аларик будет лишен возможности предупредить ее, если вдруг они как-то связаны друг с другом. Ну, как? Это будет не так-то и просто, потому что я с ней не знакома, но если уж ты ходишь в мюзик-холл с Иниго Чаррингтоном, то я уж соображу, как попасть в гости к госпоже фон Шенк.
— Вовсе не обязательно постоянно вспоминать о мюзик-холле, — мрачно процедила Шарлотта.
— Не волнуйся, я не скажу Томасу, что ты отправилась к мсье Аларику одна, — нашла чем отплатить Эмили. — И вообще, полагаю, лучше не показывать ему, что это дело тебя все еще интересует.
— Если ты думаешь, что Томас мог решить, что я о нем — об этом, как ты выражаешься, «деле» — уже забыла, ты плохо его знаешь, — удрученно покачала головой Шарлотта. — Он в это ни за что не поверит.
— Тогда включай мозги, а самое главное — не напивайся! — ответила Эмили. — Можешь взять мою карету, а я прогуляюсь. Так это будет выглядеть хоть чуточку респектабельнее.
Дурные предчувствия появились, когда карета свернула с Рутленд-плейс, и если бы Шарлотта не понимала, что это будет выглядеть глупо, то окликнула бы кучера и приказала поворачивать обратно.
Но она была связана словом. Предприятие выглядело крайне необычным, и, возможно, Аларик неверно интерпретирует ее мотивы, — краска бросилась в лицо уже от одной мысли об этом. Кэролайн, безусловно, была отнюдь не единственной женщиной, очарованной им настолько, чтобы совершенно потерять чувство меры.
К тому времени, как карета остановилась на Парагон-уок и лакей помог из нее выбраться, Шарлотта уже искренне надеялась на то, что Поля Аларика не окажется дома и она сможет ретироваться с чувством выполненного долга. Но удача обошла ее стороной — хозяин не только был дома, но и принял ее с видимым удовольствием.
— Как приятно вас видеть, Шарлотта! — Он стоял на некотором отдалении от нее, улыбаясь, и если и был удивлен, то успешно это скрывал — иное было бы неучтивостью.
— Это так великодушно с вашей стороны, мсье Аларик, — ответила Шарлотта и тотчас же почувствовала себя неловко. Она едва успела переступить через порог, а разговор уже пошел не так, как ей бы хотелось. Хотя как знать: возможно, во Франции — или откуда он там приехал; все полагали, что он француз, но никто не помнил, чтобы он говорил об этом, — обращаться к человеку по имени и не считалось фамильярностью.
Аларик по-прежнему улыбался, и ей стоило немалого труда собраться с мыслями.
— Пожалуйста, простите, что пришла без приглашения или даже не оставив заранее карточки. — Это было нелепо, и он знал это не хуже, чем она, но позволило начать разговор.
— Я уверен, что и обстоятельства более чем необычны, — любезно заметил Поль. — Могу предложить вам какой-нибудь освежающий напиток — чашечку чая, например?
Чай дал бы возможность хоть чем-то занять руки, и это означало бы, что ее пребывание в доме продлится как минимум полчаса.
— Благодарю, это было бы чудесно.
Шарлотта опустилась в чрезвычайно удобное с виду кресло, и мсье Аларик, позвонив в колокольчик, отдал служанке распоряжения, а затем сел напротив, на простой диван из темного бархата.
В комнате, что необычно, почти отсутствовали украшения, зато было множество книг в кожаных, с золотым тиснением переплетах, помещенных в футляры из красного дерева, сероватая марина над каминной полкой, турецкий молитвенный коврик, такой блестящий, что он походил на церковное окно. Все это выглядело несколько инородным… и прекрасным.
Француз сидел в небрежной позе, закинув ногу за ногу, и продолжал улыбаться, но глаза его оставались серьезными. Он знал, что она пришла не по какому-то банальному или общественному делу, и ждал, когда же гостья наконец заговорит.
Во рту у Шарлотты пересохло; все заготовленные слова вылетели из головы.
— Мы с Эмили обедали с отцом, — сказала она довольно-таки резко.
Аларик не перебивал, продолжая смотреть ей прямо в глаза.
Сделав глубокий вдох, она продолжала:
— Нам пришлось обсудить одну достаточно неприятную тему — никак не связанную со смертью Мины или тем несчастным случаем, что произошел с бедным Тормодом.
Тень озабоченности опустилась на его лицо.
— Мне жаль.
Шарлотта даже не знала, кто был инициатором этих отношений — Аларик или Кэролайн, — поэтому ей следовало быть осторожной; ведь прежде всякий раз, когда они встречались, ничего другого, кроме крайней любезности, он не выказывал. Либо был более скрытным, чем Кэролайн, либо — что казалось более вероятным — не был осведомлен о глубине ее чувства. В конце концов, он знал ее мать не так хорошо, как она.
Шарлотта прокашлялась. Теперь, когда нужно было раскрыть все карты либо переменить тему и заговорить о чем-то другом, все оказалось не так-то и просто. Она ясно осознавала, что он сидит всего в нескольких футах от нее.
Когда-то Шарлотта считала его предводителем некоего загадочного общества, практикующего черную магию, — теперь это казалось абсурдным. Но что, если она считала его менее тщеславным и более милосердным, чем он есть на самом деле? Возможно ли, что ему не доставляет удовольствия то гипнотическое обаяние, которое позволяет ему без сколь-либо заметных усилий завоевывать сердца окружающих?
Шарлотта сглотнула и начала заново, причем получилось гораздо высокопарнее, нежели ей того хотелось.
— Похоже, отец в последнее время слишком усердно занимался делами и меньше, чем следовало, времени уделял домашней жизни. Думаю, вследствие этого бедная мама чувствовала себя немного позабытой. Разумеется, она не жаловалась. Не станешь же просить мужа о небольших знаках внимания, потому что даже если он их окажет, они ничего не будут стоить — ты будешь чувствовать, что сама их вызвала, а в действительности он о них даже и не думал.
— Стало быть, вы и ваша сестра указали ему на это? — предположил Аларик, и в глазах его проступило понимание.
— Именно, — быстро согласилась Шарлотта. — Мы бы сильно расстроились, если бы наша семья разрушилась из-за обычного недопонимания. Скажу даже так: мы намерены воспрепятствовать этому любой ценой. Подобные вещи выходят из-под контроля очень быстро — возникает новая привязанность, в которую оказывается вовлечена другая сторона, и прежде, чем успеваешь эти отношения расстроить, случается…
Француз смотрел прямо на нее, и она оказалась не в силах продолжить. Было совершенно очевидно: он знает, что она имеет в виду.
— Домашняя трагедия, — закончил он за нее.
Шарлотта с удивлением заметила, что цвет его лица изменился, словно под кожей разлился некий темный, зловещий свет. И тут ей стало ясно, что он просто не понимает силу своих чар, своей власти. Либо он не понимал других женщин в прошлом, либо полагал причиной их собственную природу, а себя — всего лишь злополучным катализатором.
— Думаю, «трагедия» — самое подходящее слово, — продолжала Шарлотта. — Возможно, нам следует поближе взглянуть на то, что способна сотворить страсть. Возьмем, к примеру, миссис Денбай. Вы ведь видели ее? Ее отчаянное, безнадежное чувство к мистеру Лагарду едва ли можно описать таким мягким и избитым словом, как «несчастье», не правда ли?
В течение несколько минут Аларик безмолвствовал, и Шарлотта уже начала чувствовать себя некомфортно под его пристальным взглядом. Ее очень беспокоило, что она находится с ним в комнате одна. Явиться сюда с визитом уже само по себе было большой глупостью, и ей следовало настоять на том, чтобы Эмили поехала с ней. Кто-нибудь мог ее видеть; к тому же кругом постоянно шастают слуги. Пойдут разговоры… Ее репутации ничто не грозило — на Парагон-уок никому не было до нее дела, — но как насчет Эмили? Кто-нибудь мог узнать в Шарлотте ту девушку, что приезжала к Эмили, когда здесь происходили те убийства…
И как насчет самого Поля Аларика?
Шарлотта зарделась при мысли о собственной безрассудности, но все равно понимала, что не хотела бы находиться здесь вместе с Эмили.
Она медленно подняла глаза и была поражена, прочитав в его взгляде отражение собственных чувств, их близости, как будто они дотронулись друг до друга, и у нее под кожей зазвенела побежавшая быстрее кровь.
Нужно уйти. Она сказала все, ради чего приходила. Ожидающая у дверей карета доставит ее на Рутленд-плейс. Она может присоединиться к Эмили в доме Теодоры фон Шенк.
Мысль о Теодоре напомнила ей и о другой цели визита. Она должна заставить себя спросить у него об этом сейчас; о новом посещении этого дома не может быть и речи.
Служанка принесла чай и удалилась. Шарлотта с благодарностью отпила немного из чашки — во рту пересохло, в горле стоял комок.
— Эмили отправилась в гости к госпоже фон Шенк, — заметила она со всей небрежностью, на какую была способна. — Полагаю, вы довольно-таки хорошо ее знаете.
Мсье Аларик заметно удивился, его темные глаза расширились.
— Не особенно. Наше знакомство имеет скорее деловую, нежели общественную подоплеку, хотя я и нахожу ее весьма приятной.
Теперь настал уже ее черед удивляться.
— Деловую? И о каком же виде бизнеса идет речь? — Затем, поняв, как грубо это звучит, она поправилась: — Я и понятия не имела, что госпожа фон Шенк занимается бизнесом. Или, быть может, вы знали ее мужа? — Она запнулась. — Я… я хотела сказать…
— Нет. — Поль слабо улыбнулся, заметив ее замешательство, но улыбка отнюдь не выглядела злорадной. — Знаком я с ним не был, хотя и слышал, что он был замечательнейшим человеком. До такой степени, что у Теодоры никогда не возникало желания вновь соединить себя узами брака.
Шарлотта притворилась, что ей трудно поверить в такое, хотя, сказать по правде, мысль о новом браке, случись что с Питтом, казалась ей самой довольно-таки абсурдной.
— Пусть бы даже исключительно для того, чтобы чувствовать себя за спиной у мужа в большей безопасности? — Она попыталась придать голосу побольше искренности. — В конце концов, у нее ведь двое детей.
— И блестящий ум деловой леди. — Теперь Аларик уже открыто забавлялся. — Правда, тем, чем она занимается, не принято хвалиться в обществе — вследствие чего, полагаю, она и предпочитает помалкивать о своем бизнесе. Особенно с тех пор, как в сфере ее интересов оказались всевозможные ванные разности… — Его улыбка сделалась еще шире. — И совсем не те, которые леди с Рутленд-плейс сочли бы подходящими, — дизайн ванн и прочая сантехника. К тому же Теодора одарена богатейшим воображением в том, что касается продаж, и крайне педантична в делах финансовых. Полагаю, она уже добилась на этом поприще значительных успехов.
Шарлотта знала, что на лице ее застыла глупая улыбка. Это было так смехотворно безобидно, даже потешно, что хотелось рассмеяться. Совладав с эмоциями, она уже начала подниматься, но не успела подобрать слов извинения, как горничная вновь открыла дверь, чтобы вкатить столик с пирожными, и буквально тут же в комнату вошла Кэролайн.
Шарлотта замерла в нелепой позе, улыбка на ее устах угасла.
В первое мгновение Кэролайн не заметила дочь — взор ее, восторженный и возбужденный, был обращен на Аларика. Затем она увидела Шарлотту и тотчас же смертельно побледнела. Она смотрела на дочь, как на нечто рогатое, внезапно выросшее из-под земли.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Вкатившая столик горничная буквально остолбенела от испуга.
С неимоверным усилием Кэролайн сделала глубокий вдох, потом еще один.
— Прошу меня извинить, мсье Аларик, — произнесла она дрогнувшим голосом. — Похоже, я вам помешала. Простите.
И, отступив за спину служанки, мать Шарлотты исчезла за дверью.
Шарлотта мельком взглянула на Поля Аларика: на его белом, потрясенном — такое же, должно быть, было и у нее — лице отразилось то же, что чувствовала и она сама. Пробежав через всю комнату, Шарлотта отодвинула в сторону служанку и широко распахнула дверь.
— Мама!
Кэролайн была в прихожей и не могла ее не слышать, но даже не повернула голову.
— Мама!
Лакей открыл парадную дверь, и Кэролайн вышла на солнце. Шарлотта последовала за ней. Выхватив на ходу из рук лакея накидку, она сбежала по ступенькам на мостовую и, поравнявшись с Кэролайн, коснулась ее локтя. Не глядя на дочь, та резко отдернула руку.
— Как ты могла? — произнесла она очень спокойно. — Моя родная дочь! Или твое тщеславие столь велико, что ты способна так поступить со мной?
Шарлотта вновь потянулась к ее руке.
— Ничего не говори, — Кэролайн резко отстранилась. — Ничего не говори, прошу тебя. Никогда больше. Не хочу даже знать тебя.
— Ты ведешь себя просто глупо, — сказала Шарлотта, не поднимая голоса, иначе их бы услышала вся улица. — Я пришла туда, чтобы выяснить, откуда у Теодоры фон Шенк взялись все эти деньги.
— Не лги мне, Шарлотта. Я вполне в состоянии и сама понять, что происходит!
— Уверена? — повторила Шарлотта, злясь на мать не из-за того, что та составила себе неправильное мнение, а из-за ее ранимости, из-за того, что та позволила себе погрузиться в мечты, грозившие разрушить все то, что имело в ее жизни хоть какое-то значение. — Ты уверена, мама? Думаю, если бы ты могла взглянуть на всю эту ситуацию трезво, то поняла бы, как уже поняла я, что он тебя совсем не любит. — Она увидела слезы в глазах Кэролайн, но вынуждена была продолжать: — И дело здесь не во мне или в какой-то другой женщине. Он просто не понимает, что твое чувство к нему есть нечто большее, нежели родившийся из скуки флирт. Ты возвела вокруг него целый романтический образ, который не имеет ничего общего с тем человеком, который скрыт под этим образом. Ты же совсем его не знаешь! Видишь только то, что желаешь видеть!
Она взяла мать за руку, и на сей раз Кэролайн не нашла в себе сил ее отдернуть.
— Я знаю, что ты чувствуешь, — продолжала Шарлотта. — У меня было то же самое с Домиником. Я нанизала на него все мои романтические идеалы, облачила его в них, словно в доспехи, но и понятия не имела, какой он под ними. Это было нечестно! Мы не имеем права примерять к кому бы то ни было наши мечты, надеясь, что он будет носить их для нас. Это не любовь! Это слепое увлечение, ребячество, причем опасное! Только подумай, каким одиночеством это грозит. Тебе бы хотелось жить с кем-то, кто даже не смотрит на тебя, даже не слушает тебя, видя в тебе лишь предмет своих фантазий? С кем-то, кого ты придумала, на кого возложила ответственность за твои чувства, чтобы и обвинить их во всем? У тебя нет права поступать так с другими.
Кэролайн остановилась и пристально посмотрела на дочь; по щекам у нее побежали слезы.
— Ты говоришь ужасные вещи, Шарлотта, — прошептала она хриплым, прерывистым голосом. — Просто ужасные.
— Нет, отнюдь. — Шарлотта решительно покачала головой. — Это всего лишь правда, и если ты присмотришься к ней получше, она тебе даже понравится. Даст бог, так оно и будет!
— Понравится? Ты заявляешь, что я выставила себя нелепой идиоткой перед человеком, которому нет до меня никакого дела, и что даже те чувства, что у меня были, — всего лишь иллюзия, причем эгоистичная, не имеющая ничего общего с любовью, — и мне это должно понравиться?!
Шарлотта обвила мать руками, потому что хотела быть ближе к ней, разделить с ней ее боль, утешить ее. Кроме того, смотреть сейчас ей прямо в глаза было бы вторжением в ее частную жизнь, слишком глубоким, чтобы забыть о нем потом.
— Возможно, «понравится» — глупое слово, но когда ты увидишь, что это правда, ты обнаружишь, что ложь — это нечто такое, о чем тебе даже и вспоминать не захочется. И поверь мне: каждый, кто был способен на подобные чувства, хоть раз в жизни, но выставлял себя дураком. Мы все, влюбляясь, выстраиваем для себя какой-то образ. Главное — сохранить эту любовь и после того, как очнешься.
Какое-то время ни одна, ни другая ничего больше не говорили — просто стояли на тротуаре, обнявшись. Затем, мало-помалу, Кэролайн стала успокаиваться, расслабляться, напряжение ушло из нее, и боль из гнева перешла в обычные рыдания.
— Мне так стыдно, — прошептала она едва слышно. — Ужасно стыдно!
Шарлотта еще крепче прижала ее к себе. Говорить больше нечего. Слова здесь уже ничем не помогут — только время.
Где-то вдалеке раздался стук копыт — кто-то еще явился с ранним визитом.
Кэролайн распрямилась и шмыгнула носом. Пару секунд ее рука еще оставалась в руке Шарлотты; затем она отдернула ее и начала копаться в ридикюле в поисках носового платка.
— Не думаю, что пойду сегодня еще к кому-нибудь в гости, — сказала она спокойно. — Может, отправимся домой и выпьем чаю?
— С удовольствием, — ответила Шарлотта. Они медленно двинулись к экипажу. — Знаешь, Мина сильно ошибалась насчет Теодоры. Деньги ей приносил не бордель и даже не шантаж, а собственное дело — она занимается продажей мебели для ванных комнат.
Кэролайн резко остановилась. Брови ее сомкнулись.
— Ты имеешь в виду…
— Да, унитазов!
— О, Шарлотта!..
